Корсаков оказался в спортивном зале. По периметру зала были установлены шведские стенки, ближе к стенам возвышались турники, брусья и прочие гимнастические снаряды. В углу на стопе матов белела расстеленная постель. В самом же центре зала из нескольких ученических столов был составлен большой пиршественный стол, вокруг которого теснилось множество пустых покуда стульев. По свободному пространству зала расхаживал приземистый толстяк с лицом не менее багровым, чем у Толяна, с маленькими и свирепыми водянистыми глазками и короткой светлой бородой. Увидев вошедших, толстяк нетерпеливо закричал:
- Ну что, Крутой проснулся?
- Должен тебя огорчить,- сокрушенно ответил Саша,- старая свинья продолжает дрыхнуть. Ты проиграл, старик, собирайся в дорогу.
- В какую дорогу?- зарычал толстяк. - У тебя денег нет, у меня нет, у Толяна, разумеется, тоже. Вот все, что мы могли сегодня себе позволить,- и толстяк трагическим жестом показал на две пустые бутылки из-под вина, стоявшие на столе. Однако при этом он покосился на Корсакова, и в его кабаньих глазках блеснула надежда.
- Полагаю, я смог бы разрешить ваши затруднения,- заметил Корсаков.
-Да, Алексей, на улице мы только что встретили вот этого прекрасного человека, и он согласился профинансировать наши сегодняшние развлечения,- сообщил Саша толстяку. - Скажи, ты рад?
- А как же!- заревел толстяк. - Не часто нынче встретишь добрую душу! Вас как звать, простите? Так вот, Виктор, я вас прошу, чтобы все было в пределах разумного. Я не могу позволить, чтобы вы пошли из-за нас по миру. Толян сейчас сбегает и все принесет... Собирайся, Толян.
Подмигнув Корсакову, Толян показал ему отобранные у чахлой девицы деньги и тоном джентльмена произнес:
- Все, что имею, вношу в общий фонд. Плюс мои ноги.
Отыскав в раздевалке спортзала огромную дорожную сумку, Толян удалился, а Корсаков завязал беседу с Алексеем и Сашей. Попытки втянуть в разговор худосочную девицу он скоро бросил, поскольку она говорила так, будто с трудом подавляла зевоту, и постоянно высокомерно улыбалась уголками губ. Когда Корсаков видел эту улыбку, ему хотелось схватить со стола бутылку и ударить ею девицу по голове. В течение беседы выяснилось, что Саша, Алексей, Толян и Крутой являются работниками бригады так называемой вневедомственной охраны и в ночное время караулят находящиеся в округе учреждения. Вневедомственной охрана называлась потому, что не подчинялась начальству тех учреждений, которые охраняла, и хотя и находилась под контролем милиции, но имела свое собственное начальство. Как сообщили Корсакову собеседники, нынешним их бригадиром была бывшая балерина Большого театра, а ныне подруга Толяна. При этих словах худосочная девица презрительно фыркнула. Услышав ее фырканье, Алексей переметнулся на стул рядом с ее стулом, обнял девицу за бледные плечи и страстно забормотал:
- Чаровница! Святая! Брось своего негодяя, который изменяет тебе на каждом шагу! Обрати наконец внимание на истинно благородного человека!
- Так вот,- невозмутимо продолжал Саша, не обращая внимания на сцену ухаживания, разворачивавшуюся прямо перед ним,- мы практически независимы и от администрации тех мест, которые охраняем, и от милиции. Все ключи у нас, ночью мы здесь хозяева.Толян сейчас вообще здесь живет, потому что лето, у студентов каникулы... Он в другом корпусе на чердаке бражку поставил, а в этом заквасил капусту, чтобы было чем водку закусывать. Правда, водку сейчас хрен достанешь, но у нас есть источник на Центральном рынке - Толян как раз туда побежал.
- Под этой грубой оболочкой бьется благородное сердце!- обнимая девицу, гнул свое толстяк. - А твой Толян - мразь, подонок...
В этот момент в спортзал ввалился Толян, тяжело дышавший и весь перекосившийся под тяжестью огромной туго набитой сумки. За ним в дверях теснились еще какие-то фигуры.
- Толик!- радостно воскликнул толстяк. - Заходи скорей! А мы тут как раз о тебе говорили!
- Да уж, могу себе представить,- мрачно пробурчал Толян, подходя к столу и осторожно ставя на пол сумку. Ее содержимое глухо звякнуло.
- Где затарился?- поинтересовался Саша.
- Где всегда,- ответил Толян и добавил: - Попозже Ашот с другом обещали подойти. Собираются принести арбузы, между прочим.
- Хорошим людям всегда рады,- кивнул Саша. Вместе с Толяном пришли две энергичные девицы с не слишком красивыми, но веселыми лицами, а также очень молодой человек, выполнявший, видимо, роль сопровождающего. Этот юноша улыбался постоянно - можно было даже заподозрить, что он накурился "травки", однако затем Корсаков понял, что подозрение несправедливо и юноше попросту ужасно нравится общество и вся окружающая обстановка. Девицы принялись выставлять на стол бутылки и нарезать закуски, порой по-хозяйски покрикивая на мужчин. На столе появились тарелки, вилки, стаканы и прочая утварь. За день своих скитаний по Москве Корсаков успел обойти несколько магазинов, дабы начать хоть немного ориентироваться в ценах, и теперь понял, что Толян, делавший закупки на его деньги, нисколько не стеснялся в расходах.
- Ну как, Витек, нормально?- со сдержанной гордостью спросил Толян, указывая на выросшую на столе батарею бутылок. Корсаков одобрительно похлопал его по плечу (ощутив при этом, что рубаха гонца насквозь промокла от пота):
- Блестяще, Анатолий! На первое время должно хватить.
- Вот, это по-нашему!- радостно загоготал Толян. - Ну, выпьем, друзья, за здоровье нашего дорогого гостя, который устроил нам этот праздник!
- Нет-нет, за знакомство!- возразил Корсаков, поднимая стакан с резко пахнувшей жидкостью янтарного цвета. Его предыдущая жизнь не располагала к частым возлияниям, однако наиболее распространенные в мире напитки ему, разумеется, пробовать приходилось. Теперь же он никак не мог понять, что за напиток приобрели в таком огромном количестве и собираются распивать его новые приятели. Скосив глаза на этикетку бутылки, он прочитал:"Портвейн "Кавказ"", однако портвейн, по его разумению, должен был пахнуть иначе. Корсаков пригубил напиток, и его передернуло. Он с усилием сделал глоток этого ни на что не похожего питья и, перехватив удивленные взгляды своих собутыльников, извиняющимся тоном пояснил:
- В экспедиции долго не пил. Не хочу резво начинать, а то напьюсь.
- Ну и ладно, ну и правильно,- потирая руки, сказал Толян и наполнил свой стакан. - Освежить,- произнес он, подливая портвейна в недопитые стаканы Корсакова и своей чахлой подруги. Энергичные девицы осушили свои порции до дна. В застольном гаме промелькнула фамилия "Горбачев", и энергичные девицы зафыркали:"Да ну его... Утомил своей Раисой Максимовной!" Грустный Саша с неожиданным пылом возразил:
- Не трогайте Михал Сергеича! Его стремления человечны! Он хочет видеть вокруг себя людей, а не скотов!
- Тогда пусть он сделает человека из той старой свиньи, которая спит в вестибюле,- предложил толстый Алексей.
- Она уже не спит,- трагическим тоном произнесла одна из энергичных девиц. Все повернулись к дверям. Шлепая липкими носками по полу, оттуда к пирующим торжественно приближался Крутой, держа перед собой в вытянутой руке пустой стакан. Алексей простонал:
- О Боже, и вот так всегда! Он всякий раз норовит осрамить нас перед гостями! Это Бог нас покарал, избрав своим орудием эту старую свинью.
Не дойдя пары шагов до стола, Крутой остановился и разразился злобной, хотя и очень неразборчивой бранью. Казалось, будто он ленится четко выговаривать слова, считая, что его и так все обязаны понимать. Во всяком случае, когда Алексей предложил ему:"Да ты не торопись, Крутой, говори яснее", отвратительный старикашка распалился так, что слюна из его рта стала долетать до Корсакова. Впрочем, его мог также задевать и тот заливистый смех, которым энергичные девицы встречали каждую его тираду. Саша хладнокровно заметил:
- Что-то старик сегодня уж очень разволновался. Должно быть, опять с уборщицами не поладил. Он как приходит на дежурство, так начинает их выгонять, чтоб поскорей остаканиться. А иногда начинает требовать любви. Боюсь, как-нибудь хватит его тут кондрашка.
- Что он говорит?- поинтересовался Корсаков.
- Текст обычный,- вздохнул Саша. - Мы все пьянь, безобразники, хулиганье, мешаем ему жить и работать, а потому должны выполнять любые его требования...
В этом месте рассказа Корсакова капитан Ищенко разразился неудержимым хохотом. Слегка успокоившись, он пояснил, видя недоумение собеседника:
- Вспомнил я этого деда - допрашивал его однажды. Ну и беседа у нас была! Это сейчас смешно, а тогда я от злости чуть не застрелился. В том районе у кафе "Колхида" порезали одного армянина, вот мы и опрашивали всех, кто мог что-нибудь видеть.
- Я тебе к тому все это рассказываю, капитан, чтобы ты знал: я сам по себе, никакие структуры меня не опекают,- сказал Корсаков. - И тогда из Москвы я уехал тоже сам, никто мне не помогал. То есть помогали, конечно, но ты сейчас увидишь, как это вышло. А с теми людьми, о которых я рассказываю, тебе, я думаю, еще предстоит встретиться, так что вы будете уже заочно знакомы. Ну так вот - кстати об армянах: когда попойка была в самом разгаре, заявились с арбузами два армянина с Центрального рынка, Ашот и Акоп. Ребята оказались веселые, сразу вросли в компанию... Они, конечно, никак не могли предполагать, что в компании русаков кто-то может понимать по-армянски. А я немного понимаю - выучился в Нью-Йорке, там большая армянская колония. Ашот с Акопом иногда переговаривались на своем языке, я сначала не обращал на это внимания, но потом стал прислушиваться - после того, как заметил у Ашота под курткой кобуру. Я в то время очень мало знал о том, что происходит в Нагорном Карабахе: в Иране об этом старались не говорить. Армяне для иранцев были неверными, христианскими собаками, которые изначально должны быть неправы. Азербайджанцы вроде бы свои, такие же мусульмане-шииты, но в Иране есть такая область, Иранский Азербайджан, где азербайджанцев живет гораздо больше, чем в нынешней суверенной республике с центром в Баку. Поэтому иранцы страшно боятся всплесков азербайджанского патриотизма, мечтаний о великом Азербайджане и тому подобных вещей. Когда же я послушал разговоры Ашота с Акопом, я понял, что каша в Карабахе заваривается серьезная, а эти двое в Москве не столько торгуют фруктами, сколько готовятся к событиям, которые вскоре должны наступить: ищут, во-первых, каналы поставок оружия, а во-вторых - и самое главное - ищут людей, способных служить военными инструкторами и даже полевыми командирами. Так что им со мной повезло - ну а мне, соответственно, с ними. Я дождался, когда они отделятся от компании, чтобы обсудить свои дела, подошел к ним и заговорил по-армянски. Ходить вокруг да около я не стал: сказал, что сочувствую их делу, но при этом не прочь и подзаработать, сказал, что имею солидный военный опыт. Ашот спросил:"Чем докажешь?" Я ответил, что для начала могу с завязанными глазами разобрать и собрать пушку, которая у него слева под мышкой, причем марку оружия готов определить также с завязанными глазами. Они спросили меня, в каких войсках я служил; я ответил, что в разных, но начинал в морской пехоте. Ашот сказал:
"Слушай, у нас там только горы, моря нету",- видно, решил пошутить. Я ответил, что морскую пехоту по морю только возят, а воюет она на суше.
Меня, например, везли во Вьетнам из порта Чарлстон, штат Южная Каролина. Смешно было смотреть, как они уставились сначала на меня, а потом друг на друга. В конце концов договорились мы встретиться на следующий день на Цветном бульваре, чтобы не расстраивать веселья. А веселье шло своим чередом: сначала стали петь песни, причем не какие-нибудь общеизвестные, а исключительно те, которые сочинил Саша; потом стали танцевать, и две девицы исполнили стриптиз на столе; потом еще пили и разбили арбуз; потом всех девиц растащили по углам...
- А ты что же?- полюбопытствовал капитан.
- Я бы тоже не отказался - очень давно обходился без женщины,- спокойно ответил Корсаков. - Но, во-первых, в незнакомой компании лучше с ходу шашни не заводить - Бог знает, какик там у них отношения. Можно перессориться с людьми и все испортить. А во-вторых... ну, это ладно, хватит и того, что во-первых. Зато я наконец-то хорошо выспался и на Цветной бульвар явился свеженький, как огурчик. Там мы с ребятами обо всем переговорили - о характере работы, об оплате... Мне, правда, пришлось приврать, будто у меня есть родственники-армяне и я приехал в Москву из идейных соображений - защищать единоверных армян. Оказалось, что у Ашота с Акопом в Москве нет никаких проблем ни с документами, ни с деньгами, ни с транспортом, так что дальше, собственно, и рассказывать нечего: в Ереван я мог попасть любым способом по своему выбору. Но я намекнул Ашоту, что опасаюсь встречи с КГБ, и потому меня повезли до самой Армении на автомобиле. Ашот все время был со мной, а водители и машины менялись в разных городах. "Теперь ничего не бойся, Виктор-джан,- говорил мне Ашот,- паспорт у тебя самый настоящий". Я его спросил:"Ашот, но ведь в этом паспорте написано, что я армянин?" Он ответил:"Не сердись, Виктор-джан, но у тебя такое лицо, что ты за любую нацию можешь сойти". Потом подумал и поправился:"Нет, за айсора, наверно, все же не сойдешь". Вот так я и попал в Нагорный Карабах...
- А потом в Абхазию?- заметил Ищенко тоном скорее утверждения, чем вопроса. Корсаков кивнул:
- Ну да, нетрудно догадаться. В Карабахе я свою миссию в целом выполнил: главные военные задачи армянам удалось решить, и воевать они стали значительно лучше. Ты же понимаешь, капитан: они - естественные союзники России в том регионе, так что, в сущности, я воевал за Россию. Точно так же было и в Абхазии. Грузины, конечно, вели там себя как скоты, когда вошли туда с оружием в 92 году, но я защищал там не столько абхазов, сколько российские интересы. С какой стати за здорово живешь отдавать Абхазию грузинам, которые последние годы только и делают, что плюют нам в лицо? Разве мы вправе спокойно смотреть, как усиливается такая Грузия? Сначала надо вышвырнуть грузин за Ингури, а потом абхазы сами помаленьку разберутся, кто их больше уважает и с кем им больше по пути. Так рассуждал не только я, а практически все русские добровольцы, которых там было очень много. Без них абхазы никогда не выиграли бы войну.
- А правда, что абхазы отличившимся добровольцам выделили после войны виллы на берегу моря?- спросил Ищенко.
- Ну, насчет вилл - это сильно сказано, а дома выделили.
- И тебе тоже?
- Мне предлагали, но я отказался,- беспечно сказал Корсаков. - Во-первых, жалко людей, которые раньше жили в этих домах - дома ведь отобрали у грузин. Во-вторых, зачем мне такая недвижимость? Работа моя в Абхазии закончена, а для отдыха есть места и поспокойнее. Пусть эти дома берут те, кому они нужнее.
За разговором они не торопясь дошли до станции метро "Маяковская". В метро они молчали, дабы не перекрикивать шум поезда и не привлекать внимания пассажиров столь необычной беседой. На станции "Войковская" они вышли в город и вновь зашагали пешком: по словам Корсакова, ходу им оставалось еще минут двадцать. Ищенко, которого розыскная работа приучила к пешему хождению, охотно согласился пройтись и прикупил в ларьке у метро пива в дорогу. Вскоре капитан сообразил, в какой примерно район они направляются. Эти места были ему хорошо знакомы. В частности, неподалеку находился огромный парк Тимирязевской сельскохозяйственной академии, к которому примыкала злополучная плодовая станция. Корсаков, с явным удовольствием оглядывая окрестности, негромко произнес:
- Я тебе не зря рассказал про тех ребят, с которыми познакомился в педагогическом училище. Тебе тоже предстоит с ними познакомиться, так вот хочу сказать: люди это очень хорошие, им можно доверять, но в свои дела я их не впутываю. Они, конечно, могут мне так или иначе помогать, но только как доброму знакомому, а не как компаньону в каких-то делах.
Вся наша грязь не для них.
- А меня, значит, ты решил впутать?- поинтересовался Ищенко.
- При чем тут я, капитан?- развел руками Корсаков. - Ты уже сам во все впутался. Точнее, не ты сам,- жизнь тебя впутала, скажем так.
- А если я упрусь рогом и ни на что не соглашусь?- спросил Ищенко. - Ты вроде бы выяснял, какой я человек, значит, должен знать: за бабки я не прогнусь, и запугать меня сложно, потому что терять мне в жизни особенно нечего. Зачем ты на меня тратишь время, когда гораздо проще грохнуть? И даже рук марать самому не надо...
Свои последние слова капитан дополнил жестом, указав большим пальцем через плечо на вишневую "девятку", остановившуюся на почтительном расстоянии от идущих. Ищенко заметил "девятку" еще у метро и рассмотрел сидевших в ней двух крепких парней в темных очках, один из которых говорил в тот момент по сотовому телефону. Парни в машине "приняли" Корсакова и капитана у другого "хвоста", представлявшего собой тоже пару крепких молодых людей, спустившихся вслед за ведомыми в метро и севших в тот же поезд.
- Заметил, значит?- равнодушно произнес Корсаков. - Молодец... Прости, без этого нельзя. А насчет твоего вопроса... Что сейчас об этом говорить, когда ты сути дела еще не знаешь? Когда все узнаешь, тогда посмотрим. Но я не уверен, что ты откажешься. Зато я уверен в том, что ты по крайней мере не выдашь.
- Посмотрим,- пробормотал Ищенко. У него появилось ощущение, будто его увлекает за собой какой-то мощный поток, не давая собраться с мыслями и решить, хочется ли ему, Сергею Ищенко, плыть в этом направлении. Вслед за Корсаковым капитан вошел в подъезд серого и мрачного кирпичного дома, построенного в эпоху "архитектурных излишеств", и зашагал вверх по лестнице, морщась от резкого запаха кошачьей мочи. Ищенко подумалось, что не только в каждой квартире, но и в каждом парадном пахнет по-своему, однако додумать эту подкрепленную долгим опытом мысль он не успел - на третьем этаже Корсаков позвонил в дверь каким-то особым, условным звонком, и вскоре за дверью послышались шаркающие шаги. "Кто там?"- послышался женский голос. Корсаков назвался, дверь распахнулась, и перед гостями предстала маленькая чистенькая старушка, улыбавшаяся радостно и слегка растерянно. Ищенко удивился контрасту молодого свежего голоса с хотя и благообразной, но все же вполне старческой внешностью.