- Потому что, повторяю, для того, чтобы ее создать, нужно специальное производство и материалы. Большой штат сотрудников. Испытания. Расчеты. Опыты… Всего этого нет. И вообще, создать бомбу очень сложно…
Дублинский замолчал, глядя на Гучериева. Тот сдвинул брови, что-то соображая.
- Значит, невозможно? - переспросил он.
- Да. Исключено, - кивнул Дублинский.
- Хорошо. Но у тебя, кажется, есть какие-то предложения? Ты ведь ученый-ядерщик… И потом, если у тебя нет никаких предложений, ты сильно рискуешь. Не забывай о жене. О любовнице… - Гучериев улыбнулся и показал ровный ряд желтых зубов.
Дублинский подумал, что спорить с этим головорезом совершенно бессмысленно.
- Вам не нужна атомная бомба, - повторил он. - Для того чтобы произвести эффект, вам вполне будет достаточно и "грязной" бомбы.
Ахмет нахмурился.
- Ты что, обидеть хочешь? Атомная, значит, нам не подходит, только "грязная"? - Гучериев уже четко перешел с профессором на "ты".
- Для создания массовой паники - а ведь именно это вы и хотите сделать - "грязная" бомба - идеальный инструмент. Лучшее, наипростейшее и, возможно, наиболее дешевое средство, - сказал профессор.
- А что это такое вообще? - Ахмет был озадачен. С одной стороны, ему казалось, что профессор хочет увильнуть. Но с другой, возможно, Дублинский предлагает что-то дельное, что-то такое про "грязные" бомбы слышать ему уже приходилось.
- "Грязная" бомба распыляет на достаточно большую площадь радиоактивные вещества при помощи обычной взрывчатки. Если взрыв происходит в закрытом помещении, то само здание может не пострадать, но во все щели и поры попадает радиоактивный элемент, который будет фонить долгие годы, избавиться от этого будет невозможно.
- И что вам для этого потребуется? - Ахмет Гучериев неожиданно для себя снова перешел с профессором на "вы".
- В "грязной" бомбе используются обычные взрывчатые вещества, "подкисленные" радиоактивными изотопами. Вот тут-то и нужен осмий.
- Хитришь, профессор? - прищурился Гучериев. - Думаешь, мы сейчас тебя за осмием отпустим?
- Да нет, Ахмет, я так не думаю. Можно попытаться достать его и отсюда.
- Как? - спросил Гучериев.
Дублинскому дали право на один звонок. Кроме Ирины звонить ему было некому.
"Вот сейчас Бурцева было бы неплохо подставить", - злорадно подумал Сергей Владимирович, он и не подозревал, насколько это была неудачная шутка, Бурцев к тому времени уже успел подставиться сам.
Но доверять Дублинский мог только Ирине, ей он и позвонил с любезно предоставленного мобильного телефона:
- Ирочка?… Ира, да, это я… Погоди, у меня мало времени. Ира, я жив-здоров, но у меня серьезные проблемы, и мне очень нужна твоя помощь. Ира, погоди, не плачь, слушай внимательно. Во-первых, о моем звонке никто не должен знать. Во-вторых, ты должна пойти в центр, попробуй, договорись с Любой. Ты должна взять там из лаборатории контейнер номер четыреста сорок семь. Да, лаборатория охраняется. Но попытайся договориться как-то с Любой, возьми у нее карточку, я ей делал… Ира! Родная, ты меня очень обяжешь… Нет, со мной действительно все в порядке. Только Любе о моем звонке не говори! Не говори никому!.. Нет!.. Ира!!! Никакой милиции!!! Контейнер потом отдашь человеку, который тебе позвонит и представится, что он от меня… Это очень важно… Я вернусь, конечно, вернусь, родная, и мы поедем и на острова и на озера - куда захочешь… Не знаю когда… Я тебе обещаю - все будет хорошо…
И тут телефон у Дублинского отобрали.
Глава 16
Самым полезным из всего небольшого списка оказался Степан Корнилович Коренев. Вор в законе по кличке Корень. Он сидел в Крестах уже более полугода в ожидании суда. Ждать суда, потом пересылки - дело для Корня было привычное. Это уже его седьмой срок. И Кресты давно стали для него домом родным в не меньшей степени, чем для Мяахэ. Не то чтобы даже домом, а скорее - привычной гостиницей с постоянно забронированным номером. Сел он в этот раз за ерунду. Незаконное ношение оружия - пустяк, мелочовка. Обидно было только то, что его подставили. Подставили или подловили - вот эту дилемму и решал Коренев в минуты длительных раздумий. А уж времени в ожидании суда было у него предостаточно.
Сотни и сотни раз он прокручивал в голове сцену своего ареста. Дикие, дикие времена наступили, солидный человек не может просто поужинать в приличном месте в компании близких ему людей.
Ужинал в тот вечер полгода назад Корень в ресторане "Палкинъ" - новом фешенебельном заведении на Невском проспекте. За столом были только свои. Никаких важных вопросов не решалось, планов не строилось, проблем не обсуждалось. Они просто ужинали. А вот за соседним столиком у людей явно были проблемы. И проблемы нешуточные. Легкая перебранка переросла в крупный скандал, а тот уже в драку и перестрелку. Милиция явилась как черт из табакерки в ту же секунду, но вот почему-то пристальное внимание было уделено не стрелявшему в потолок подгулявшему хлыщу за соседним столиком, а именно Корню и его окружению.
И надо же было случиться, что в кармане у пахана оказался пистолет, избавиться от которого он элементарно не успел. Разборок и правда никаких не предвиделось в тот вечер, но привычка носить с собой оружие привела к тому, что с любимым пистолетом пришлось расстаться года на два, как минимум.
Однако слишком уж гладко прошел арест, одним невезением это вряд ли можно было объяснить. Слишком гладко. Что ж, возможно, и соседи по ресторану были подставными, и пасли менты именно его - Корня, такое уже случалось. "У ментов никогда не хватает ума играть по-честному", - в который раз подумал старый вор и зло сплюнул. Ему вспомнился его первый срок, тогда тоже попался на глупости и мелочовке. Анекдот просто - хоть учебник для начинающих воров пиши, - как Корень пришел продавать краденое к указанному барыге, а тот оказался мусором. Тот урок ему дорогого стоил, однако он ни о чем не жалел. Зона оказалась для него важнее цивильных университетов. "Всем, что я в жизни имею, я обязан зоне" - именно так перефразировалась известная фраза. Ни к чему лишние премудрости, когда ты узнаешь всю изнанку жизни и постигаешь все ее таинственные механизмы. А постиг в этой жизни Коренев немало. Потому и не боялся ни тоскливого ожидания, ни трудного тюремного быта, ни неизвестности судебного заключения. Чего страшиться - все это уже неоднократно пройденный путь. Страшило его другое - мир, в котором он чувствовал себя на своем месте, последнее время стал достаточно зыбок, дикие, дикие времена наступают. Молодняк наглеет и звереет, авторитеты для них давно утратили свой авторитет - вот такой печальный каламбур. Может, и лучше сейчас для него вернуться на зону, отсидеться, понять, что к чему, восстановить прежние связи, набрать новых. Власть старого вора утекала из рук. Дикие времена наступили.
В камере триста шестьдесят четыре, где в данный момент содержался Корень и где сутками раньше был удавлен Андрей Бурцев, действительно содержалось двадцать пять человек - на четырнадцать койкомест. И разумеется, Корень тут был признан главным. Паханом. По крайней мере, в Крестах с его авторитетом никто не спорил.
Коренев Степан Корнилович оказался не слишком-то разговорчив. Спокойный, рассудительный Мяахэ уже начинал злиться. Старый вор не шел на контакт.
- Да вы что, гражданин начальник! С какой стати я ссучиваться должен? За какие-такие блага и радости?
- Никто тебе ссучиваться не предлагает, Коренев, - строго сказал начальник тюрьмы.
- А как это называется, интересно? - иронически поинтересовался Корень.
- Ну, Коренев, я же тебе говорю - мы можем посодействовать в плане назначения суда. Не надоело тебе его в Крестах дожидаться?
- А я никуда не тороплюсь! Нам, знаете ли, и тут неплохо. - Корень нагло улыбался, но был настороже.
- Ну я могу за тебя и походатайствовать!
- Вот еще, чтоб за меня начальник Крестов ходатайствовал! Да я от такого позора не отмоюсь. Ерунду говорить изволите!
Уговоры, неоднократно причем повторенные, уже иссякали. Распалившийся Николай Петрович решил перейти к угрозам и обвинениям:
- А не кажется ли тебе, мил друг, что твое нежелание содействовать может быть расценено как причастность? Быть не может, будто в камере что-то без твоего ведома творилось. К тому же убийство! Небось сам инженера и заказал. Откажешься сейчас говорить - на тебя и повесим.
- А ты не судья - на меня мокруху вешать! Ты хоть дело мое почитай, крыса тюремная! Когда это я на мокрое шел? Я тут по всем краям чистенький! А коли ты за вверенным тебе контингентом уследить не можешь и у тебя на глазах молодежь самоуправничает, ты на меня это не вешай! Я тебе за деньги не нанимался в камере порядок мести.
Видя, что разговор заходит в тупик, в дело вступил Гордеев:
- Степан Корнилович! Вот вы слова такие упоминаете - "контингент", неглупый вы все же человек, образованный, сразу видно. Но при этом проговорились, сказали "молодежь самоуправничает", значит, знаете кто?
Но старый вор и сам понял, что ляпнул лишнее, и снова замкнулся, отвечал только "да-нет", или не отвечал на вопросы вовсе.
Гордеев все же решил воззвать к его совести, если не к гражданской, то хотя бы к человеческой.
- Степан Корнилович, да поймите вы, ради бога, что на этот раз тут не разборка творится - кто у кого что украл, кто кого обманул, подставил, убил. Тут речь идет о большой опасности.
- А ты гэбэшник, что ли? В органы безопасности меня вербуешь?
- Нет, я не гэбэшник и не мент. Я вообще лицо гражданское, - признался Гордеев. - Но о помощи вас прошу. Если мы их сейчас не найдем, не остановим, то дело тут не ограблением банка пахнет. А взрывом. Большим взрывом. Причем атомным.
- И какой же ты помощи от меня ждешь? Я же тебе сказал, что стучать не стану.
- Но у нас же это единственная ниточка к преступникам - найти того, кто Бурцева убил. Разобраться надо.
- Тебе надо, ты и разбирайся.
- А я разбираюсь. - Гордеев уже сильно нервничал. Эта карта оказалась не козырной. Видимо, придется вернуться к сомнительному плану внедрения в камеру к уголовникам, дабы провести там собственное расследование, но теперь он засвечен перед паханом и вдвойне нуждается в его помощи.
Однако Корень будто читал его мысли:
- А что, лицо гражданское! Вот садись к нам за компанию, да и разбирайся. Я тебя сдавать не буду, но и их тебе не сдам. А молодежь воспитывать надо. К тому же, если ты говоришь, что они бомбу делать хотят, по-хорошему останавливать придется. Но тут я тебе не помощник, одно могу обещать, ежели ты не мент, - я тебя не сдам.
На том и порешили. Гордеев решил отправиться в гостиницу, отдохнуть и выспаться, а заодно при участии Лены сочинить себе легенду - покрасивше да поправдоподобнее.
- Долгие проводы - лишние слезы, - сквозь сон пробормотал Гордеев. Вчера они четко и ясно проработали его легенду. Легенда заключалась в следующем: он, предприниматель Ольховский, решил стать медиамагнатом, для чего взял денег на газету, которой не существовало в природе, у двух серьезных предпринимателей. Но газету выпускать не стал, а вложил эти деньги в партию итальянской обуви, на чем и наварился. Сначала наварился, а потом попался. Встретились два серьезных предпринимателя на неком фуршете, и один другому возьми да и похвастайся, что у него скоро своя газета будет, вот скоро, вот уже буквально завтра. И для понта достает из кармана распечатку "пилотного номера" и показывает другому. А другой очки на носу поправляет, газету рассматривает и не может поверить своим глазам: ведь в эту же самую газету он вкладывал деньги! И теперь выясняется, что придется делить ее с конкурентом! Но и этого мало: так называемый "пилотный номер" оказался всего лишь распечаткой одного довольно популярного интернет-ресурса, на котором, в плане развлечения, отметились в разное время всяческие известные и не очень авторы. Замели предпринимателя Ольховского и поместили в камеру. Эта история не была такой уж вымышленной и надуманной: пару месяцев назад Юрий слышал в Москве о подобном деле, даже фамилию запомнил - Ольховский. Красивая фамилия; только москвичу с красивой фамилией несказанно повезло - за него вступились какие-то совсем уж запредельно высшие силы, и новоявленный Остап Бендер отделался легким испугом и большим штрафом, который за него и заплатили все те же высшие силы. Юрию, то есть предпринимателю Ольховскому из Питера, повезло меньше.
Когда легенда была проработана в мелочах и подробностях, часы показывали одиннадцать тридцать вечера. Это такое время, в которое спать ложиться как-то глупо, а идти куда-то, особенно если завтра ждет ответственное дело - еще глупее. Так, слово за слово, Лена и Гордеев оказались в одной постели, хотя совершенно не собирались таким образом проводить вечер перед ответственным делом.
- Я буду ждать тебя. Надеюсь, срок навесят небольшой, - сказала Лена на прощание.
- Да знаю, как ты ждать будешь, - вошел в образ Гордеев. - Завтра же к соседу в гости зайдешь телевизор посмотреть, а через неделю домой вернешься - за вещами!
- И с этим идиотом я прожила пять лет! Заберите его, глаза бы мои не видели твою рожу, аферист, жизнь мою погубил, детей без куска хлеба оставил!
Гордеев улыбнулся и покачал головой. Лена явно заигралась. А ему сейчас необходимо сосредоточиться.
- Имейте в виду, - сказал Гордееву Мяахэ, - в камере есть весьма опасные люди.
- Да, я знаю, меня ознакомили с их делами.
- Я бы на вашем месте отказался от этого, - заметил начальник тюрьмы. - Либо опетушат, либо задушат. И неизвестно, что лучше.
- Я бы на вашем месте с такими мыслями ушел в ночные сторожа, - хмыкнул Гордеев.
Николай Петрович помолчал.
- Ну, впрочем, раз сам Гоголев за вас ручается, я тоже не против.
- Спасибо.
- Оружие есть? - спросил начальник тюрьмы.
- Какое? Вы же, волки, еще при первом обыске все отобрали, вплоть до мобилы! - машинально ответил Гордеев.
- Вы вот так не говорите. Вы нормально говорите. Так говорят только уголовники, которые уже успели зону потоптать. А оружие вам там ни к чему, это я на всякий случай спросил.
Камера оказалась лучше, чем ожидал Гордеев. В ней было двадцать пять человек, ожидающих приговора. Откровенных отморозков, от которых можно получить ночью заточкой под ребро просто потому, что лицо твое им чем-то не понравилось, вроде нет.
Гордеев вошел и бегло оглядел диспозицию. Кто-то лениво посмотрел на него, кто-то с заинтересованным видом тут же сел на лежанке, в ожидании хоть какого-то развлечения, но большинство сокамерников не обратило на Гордеева никакого внимания. За столом шла игра в шахматы между щеголеватым парнишкой и крепким как дуб матерым уголовником, поросшим седым и пегим волосом. Даже из ноздрей торчали пучочки шерсти. Парнишка против него был - как Давид против Голиафа, но пока вроде держался.
Все нары были заняты, разве что можно было бы найти местечко в самом стратегически и субординационно нейтральном месте - на верхних нарах, и скорее ближе к окну, чем к параше. Главное, чего опасался Гордеев, что свободное место окажется в петушином углу и придется начинать свое пребывание в камере с того, что прогнать какого-нибудь несчастного. Иначе никто с ним разговаривать не станет. Да и гипотетического несчастного жалко - сгонит его Гордеев, а назавтра уйдет отсюда. А на человеке уже до конца отсидки клеймо будет.
"Посадили? А ты не воруй!" - сказала, помнится, Лена. Она была безжалостна к уголовникам любого сорта. Словно забыла, как сама однажды попала в подобную ситуацию, и если бы не Юрий, неизвестно еще, как бы сложилась ее жизнь. Ну на свободе бы она сейчас точно не разгуливала.
А Гордеев, как адвокат, испытывал жалость к мелким жуликам. К тем, которые попадают из привычной, пусть не совсем честной жизни, совсем в другой мир. Настоящим уголовникам, ворам в законе, тем, кто на малолетке побывал, проще в этом смысле. Это их жизнь. А чужим они спуску не дадут. "Посадили? А ты не воруй!" - глумливо улыбнутся они, совсем как Лена вчера, отрежут несчастному ноги и заставят плясать на обрубках.
Игра закончилась.
- Мат, - спокойно, глядя куда-то в сторону, произнес парнишка.
Волосатый почесал спину. Подул за пазуху. Потер лоб. Поскреб подбородок.
- Не быть мне парашником, да? - спросил его победитель. - Не быть мне петушней! А ты, дядя, думай в следующий раз, с кем играть.
Гордеев вспомнил дела своих сокамерников, с которыми ему удалось ознакомиться. Это - Скрипач. Скромный мальчик из хорошей еврейской семьи. Однажды вспылил и убил родного папу. Его, понятно, - в психиатричку, на обследование. Оказалось - совершенно нормален. Просто папа запрещал сынуле встречаться с "гойками", а тот, как на грех, влюблялся в девушек ярко выраженной славянской внешности.
- Иди сюда, Скрипачок, мы тебе на зоне еще найдем "машку" с пейсами! - засмеялся кто-то из окружения пахана. - А ты, Щетка, парня больше не трогай. Он тебе уже доказал, что он нормальный мужик - не черт, не петух, не фраер. Че ты к нему вяжешься.
- Нравится он мне! - дерзко ответил волосатый.
- А нравится - разворачивайся и нагибайся!
Щетка свирепо сверкнул глазами и уполз на свои нары, престижные, неподалеку от паханских.
- Ну, Румын, затаил он на тебя зло, - заметил Корень. - Больно много языком мелешь. Ты, Щетка, не до смерти его убивай, если вздумаешь, уж больно сказки у него занятные.
Щетка, вспомнил Гордеев, - "грузчик". Таких еще назыают акулами. Эти люди на зоне убивают людей по приказу вора в законе. Сколько смертей на их совести - никто не считает. Глумиться над "грузчиком" будет только полный идиот.
- А ты, Румын, базлай, да потише. А то, может, и ты ему сам вместо Скрипача сгодишься? - осадил шутника Корень.
В спокойном сознании своей силы он поманил новенького пальцем. Изображая робость, Гордеев слез со своих нар и пошел к окну, на царскую перину.
- Садись. Обзовись, порадуй нас какой-нибудь историей.
Гордеев, притворно запинаясь, протараторил свою фамилию, статью, которую ему шьют, рассказал про предпринимателей, не утаил, что газету делать не собирался, а деньги потратил на итальянские туфли.
- Быстрый ты больно. Вот и попался, - сделал вывод пахан. Вся камера с интересом ждала решения главного. Что он скажет, то и будет. Захочет - покуражатся уголовники над новеньким. Захочет - отдадут ему весь общак. Старый вор роль свою держал справно, знакомство с Гордеевым никак не выдавая, Юрию даже на минуту показалось, что Корень и забыл о вчерашнем уговоре.
- Ольховский, значит, - задумчиво протянул Румын. - А кличут как?
- Дмитрий, - ответил Гордеев, глядя ему в глаза.
- Прозываешься как, чертяка!
- Ты, Румын, что-то бойкий сегодня очень, - лениво взглянул на него Коренев. - Может быть, у тебя тепловой удар приключился? Нормального мужика в черти рядить, или забыл, как тебя тут по всей камере пинали?
- Я сдох бы, а не сдался. А этого - чуть припугни, и он пошел парашу вылизывать.
- Как бы тебе самому в параше не охладиться, - неожиданно сказал Скрипач.
- Ты, Скрипачок, не больно-то много на себя бери. Как бы самому в дерьмо рожей не ткнуться! - вскочил Румын.
- Спокойно! - поднял руку пахан. - Пожмите друг другу руки, улыбнитесь - нам нечего делить. Сначала Скрипач и Румын. Теперь - Румын и новенький. Вот так.