- И все-таки как его, новенького, звать? - не унимался Румын. - Не может такого быть, чтобы человека никак не звали!
- А зовите его - Газетчик. Вон там, - он показал рукой на верхний ярус нар в середине, - и отдохни пока…
Корень благосклонно улыбался. Заключенные разочарованно вернулись к своим прежним занятиям. Веселья пока не намечается. Но это ненадолго.
Старый вор пошевелил пальцами. Гордеев понял, что аудиенция окончена и побрел к своему месту, указанному паханом.
Забрался наверх, сел, затих, стал рассматривать остальных заключенных.
На нижних нарах напротив расположился самоуверенный парень лет тридцати. Плечи расправил, вел беседу с двумя пацанами, только что с малолетки. Авторитет пытался, судя по всему, заработать. Коренев посматривал на него с неодобрением - ему не нужно это государство в государстве. Но пока - ситуация под контролем.
"Шумовский, продавал квартиры, предназначенные на съем. Через два месяца хозяева квартир приходили и требовали с жильцов плату. Жильцы резонно замечали, что квартира теперь их полная и безраздельная собственность. Хозяева возмущались и пытались выгнать наглых жильцов вон. Тем временем Шумовский был уже в другом районе и под личиной другого агента продавал очередную квартиру недалеким, но состоятельным гражданам, - вспомнил Гордеев. - Такой же аферист, как и мой Ольховский. И фамилия такая же красивая. Ленке бы понравилась. Только я честный - я у богатых деньги забирал, а этот… А что этот? Тоже у богатых. Сейчас на квартиру только у богатых деньги и есть. Но убивать Бурцева? Этот навряд ли. Не будет он руки марать, да и незачем ему".
Рядом с паханом терся любопытный тип. Кличка - Румын. Маленький, худой, чернявый, взгляд злой, цепкий. И язык хорошо подвешен, судя по всему. Держатель подпольного борделя, где работали, в частности, несовершеннолетние. В первый же день его пытались опетушить, думали, легкая попалась добыча, но не тут-то было. Маленький-то маленький, но злой. Избили его, конечно, зубы выбили, отбили почки. "А мне не впервой" - сплевывая кровь, прохрипел Румын, когда его на крест уносили. После этого как-то зауважали Румына, даже Корень в свое окружение принял. А и то сказать - Румын рассказчик отменный, а кто еще может потешить царя, как не любимый сказитель или шут. Румын весело осклабился на какое-то замечание Шумовского и ответил ему так, что все, кто был рядом, схватились за животы. Даже пареньки, которых Шумовский обхаживал, прикрыли ладошками рты, чтобы не сердить своего покровителя. Но покровитель все равно рассердился и отвесил каждому подзатыльник.
- Румын нынче в ударе. Ну, расскажи байку! - требовал пахан.
Вот Румын может убить человека. Теоретически. А практически - сомнения что-то берут. Ножом пырнуть - это он запросто, рука не дрогнет и глаз не подведет. А вот удавка - нет, силенок не хватит.
Второй уголовник, который около пахана крутился, Мочало, послужной список имеет немалый. Но ни одного мокрого дела. Разбойные нападения, грабежи - все это есть, но ни одного убитого на его совести.
Щетка вот этот из головы не идет. По всем статьям - он убил Бурцева. Но пахан-то тоже не фраер. Если он Гордеева в камеру пускал, должен был понять, что Щетка выделяется среди всех, и весьма отчетливо. Значит, не Щетка. Или пахан - шахматист? Продумал игру на три хода вперед. Если Щетка похож на убийцу, а я пускаю в хату чужого, чужой думает, что, раз я его пустил, то Щетка, который первым на глаза попадается, тут ни при чем. А может, все проще. Может, ссучиваться-то он и не хочет, а вот сдать Щетку, который у него, кстати, явно не в фаворе, надо бы.
В хате с прошлой недели проблемы - в хате нет петуха. Наркомана, который сидел тут раньше и готов был на все ради дозы, увезли в реанимацию - что он от отчаяния пустил по вене, так никто и не знает, говорят разное. После того, как Шира увезли, уголовники подступались к разным мелким жуликам, но те либо давали отпор, либо просились в другую камеру, один изрезал себя всего отточенным черенком ложки. Сейчас он сидел на своих нарах неподалеку от пахана, местами еще перебинтованный, но решительный. Этот парнишка тоже был интересным экземпляром. Знакомился с состоятельными, часто известными публике немолодыми уже дамами и уламывал их поиграть в садо-мазо. Все это записывалось на скрытую видеокамеру. А потом дамам предлагалось на выбор: выплачивать находчивому юноше деньги или ждать, когда кассета увидит свет в серии "Домашнее порно". В милицию нести заявление дамы стеснялись, там ведь потребуют вещественное доказательство, а оно постыдное. Но в последний раз Стилист, как его прозвали еще в прошлую отсидку, когда он тоже шантажировал известных женщин, обещая опубликовать в прессе их фотографии без макияжа, прокололся - связался с теряющей популярность певицей, которая не только подала на него в суд, но и, не особо стесняясь, продемонстрировала всем особо пикантные кадры. Это повысило ее популярность так, что ее даже пригласили сниматься в молодежном эротическом сериале.
Стилист точно ни при чем. Ему кулак посильнее сжать - и швы разойдутся.
Гордеева всегда поражали такие уголовники - способные убить себя или изуродовать, только чтобы избежать опетушения. А что бы он сделал сам? Вступил бы в драку, как Румын, - да. До смерти, не ради спасения. Умереть, но нанести ущерб противнику. А вот так, бессмысленно, самому себя покромсать - зачем?
На нижних нарах, неподалеку от параши, сидел старик с обвислыми щеками и красными, слезящимися глазами. Дышкант Михаил Михайлович - раньше был важной шишкой. Попался на взятках. Теперь вот ждет суда. Видимо, он так до конца и не понял, что с ним произошло.
Скрипач, проходя мимо, сделал в его сторону неприличный жест. Камера захохотала, а старик никак не отреагировал, как сидел, уставившись в пустоту, так и сидит.
- Эй, министр, расскажи, как ты жил, побалуй сказочкой, - обратился к нему Коренев.
Дышкант повернул в его сторону отечное старческое лицо.
- Оставьте меня, молодой человек. Я вам ничего не сделал.
- У-у-у! - закривлялся Румын. - Скрипачок, ты смотри, дедушка старшим хамит! Что с ним за это сделать надо?
- Оставь его, Румын, я тебе сам сейчас сказку расскажу, - остановил его Скрипач.
- Расскажи уж, уважь! - благосклонно кивнул пахан.
- А дело было вот как! - возвращаясь на свое место, начал Скрипач. - Когда я папу родного порешил - меня тетки скрутили и в дурку упекли. Главное, я на них смотрю, на все вопросы отвечаю, а они заголосили: "Сдвинулся наш мальчик из-за этой математики и физики, совсем его в институте этом замучили". Ну, если кто не знает, я на красный диплом шел. Засунули меня в палату, а там ничего такие мужики, смирные. Все к койкам привязаны. Ну и меня тоже привязали. И был там санитар один - мелкий, вроде Румына нашего. Только трусливый человек и злой. Звали - Семецкий. Очень любил подойти к человеку и издеваться над ним. Одному на лицо помочился, другому в глаза перцу сыпанул и смотрел, как тот, привязанный, мучается. А потом один дядя, я думал - он совсем не в себе - как-то выбрался, то ли его развязали, раз он совсем ничего не говорит и не шевелится - и схватил этого Семецкого. А дядя такой был, типа Щетки нашего. Схватил за плечи и держит, и смотрит на него. Семецкий сначала обосрался - вонь пошла по всей палате невыносимая, а потом как-то обмяк у дяди в руках и все. Умер от страха. А дядя с ним ничего не делал, все это видели, просто, говорит, хотел в глаза ему посмотреть, понять, почему он злой такой.
- Понял, Румын? Не трогай старика, а то он в глаза тебе посмотрит! - наставительно сказал старый вор.
- А пусть-ка дедок Румына нашего за плечи подержит, - предложил Мочало. Видно, скучно ему стало, хотелось как-нибудь поразвлечься.
- Я тебя самого сейчас за плечи подержу, - лениво отозвался Румын, - сзади.
- Оставьте меня, я ничего вам не сделал! - снова сказал старик Дышкант.
- Чего это он? - удивился Мочало. - Мы его и пальцем не тронули.
А это, оказывается, один из мальчиков квартирного махинатора Шумовского забрался на верхние нары и льет старому на голову воду тоненькой струйкой из жестяной кружки.
- Ну что, дед, взятки брал? - спросил у него Шумовский, развалившись на нарах. И вся хата замолчала, ожидая продолжения.
- Не сметь со мной так разговаривать! - вдруг взорвался старик. Слезливые глаза метнули молнии - видно стало сразу, что на свободе он занимал высокий пост.
- А почему? - ласково улыбаясь, спросил Шумовский.
- Ты кто такой? Мальчишка, сопляк!
- Я - сопляк? - по-кошачьи потягиваясь и легко оказываясь на ногах - а только что, казалось, лежал, расслабленно и вальяжно растянувшись на нарах. - И когда же ты мне сопли вытирал, дедушка?
Пахан подозвал Мочало и Щетку и неторопливо о чем-то повел с ними беседу. Румын тем временем подошел поближе к месту разборки - очень ему снова захотелось поучаствовать.
- Я не собираюсь с вами разговаривать в таком тоне! - отрезал старик. - Я буду разговаривать только с вашим начальником!
- Вот это уже дело, - улыбнулся Коренев. - Вижу, что мужик ты неплохой, хоть и бывший эксплуататор. Фамилия у тебя только неудачная. Ну что это такое - Дышкант-Мудышкант? Будешь зваться Мухомор.
Шумовский недовольно вернулся на свое место. Такую потеху пахан сбил. Как бы он сейчас поиздевался над этим стариком, на потеху камере и на пользу себе. А теперь - юнцы, которые только что смотрели ему в рот, уже куда-то в сторону отползли. Очень хотелось, видать, Шумовскому в лучшие люди камеры выбиться. Ну чем, чем он хуже Румына или Скрипача? И собой покрепче, и мужики его во дворе уважали. Стилист, конечно, псих, с ним не тягаться. Щетка и Мочало - настоящие уголовники. Надо попасть в их круг, закрепиться и удержаться.
Шумовский посмотрел на Гордеева, и, видно было, что мысли копошатся в его голове, а потом вдруг объявил на всю камеру:
- Либо ты мент, либо - петух.
Это он не со зла сказал, и не потому, что действительно Гордеева заподозрил. Просто всем было скучно, духотища стояла неимоверная, так или иначе какая-нибудь стычка случилась бы, а тут - удобный повод, новенький явился, явно не из уголовного мира - опустив такого, можно легко подняться самому.
- Это ты мне? - переспросил Гордеев. Драться, тем более с этим рыхловатым мошенником, не хотелось.
- Такими словами не бросаются, - заметил Румын, - судить будем всей хатой!
Румыну Гордеев явно приглянулся - нормальный мужик, пахан его приветил, а он не возгордился, сел, где указано, молчит, уголовником казаться не пытается. Ну что ж - не повезло ему, не сидел еще, законов воровских и обычаев не знает. Но держится спокойно, сам по себе, не заискивает ни перед кем и чертей строить не пытается. Таким мужикам и на зоне ничего злого не делают, если сами, конечно, не нарываются.
- Судить, судить! - загалдела камера.
Глава 17
…Начать решили с квартиры Валерика, который, во-первых, был причастен к трудоустройству Бурцева в "Орбиту", а во-вторых, именно у его друзей-приятелей Бурцев познакомился с Фирсовым. Но Валерик, а точнее, Валерий Павлюченко знать ничего не знал:
- Да, клянусь вам! Какие уголовники! Какой притон! Собирались друзья, старые знакомые, еще со школьной скамьи. Преферанс, вист по копеечке, считай, просто на интерес. Тут чужих людей-то отродясь не было.
- Как часто вы собирались? - спросила Лена.
- Да раз в неделю, не чаще, по пятницам. Но это вовсе даже не обязательно - если компания соберется, если настроение будет…
- Бурцев бывал у вас регулярно?
- Андрюха? Да уже полгода не показывался. По крайней мере у меня.
Лена так и вцепилась в проговорившегося Валерика:
- У вас не показывался? А у кого?
Павлюченко пытался как-то выкрутиться, все твердил, что знать ничего не знает. Но он не ведал Лениной хватки.
- А между прочим, вы знаете, что статью за содержание притонов у нас никто не отменял?..
- А машину "ауди" двухтысячного года выпуска вы на доходы с научно-инженерной деятельности приобрели?..
- У нас есть показания, что вовсе не по копеечке играли. И не только в преферанс. В покер тоже по копеечке ставили?..
- А Бурцева вы нарочно устроили в "Орбиту", чтобы потом легче было шантажировать и провоцировать кражу?..
Вот на этом Павлюченко и сломался. Известие, что его подозревают в соучастии в какой-то краже из закрытого научного центра он не выдержал. "Сейчас еще шпионаж припаяют", - подумалось ему.
Валерик сдался. Назвал всех, кто бывал у него на "пятничных вечерах", сказал телефоны и адреса. Среди названных имен оказался и Сашок, на квартире у которого Бурцев познакомился с Фирсовым.
- А вот с этим персонажем вы знакомы лично? - и Лена показала ему копию фотографии из дела Аронова.
Валерик замялся, но потом ответил твердо и глядя Лене в глаза:
- Нет. С этим я не знаком.
Лена попрощалась с хозяином квартиры холодно. Однако оставила свой номер телефона с наказом позвонить, ежели что вспомнится. И уходя, заметила, как бы невзначай, что помощь следствию обычно ставится в заслугу при рассмотре других прегрешений.
Звонок от трусливого хозяина подпольного игорного дома раздался, когда Лена с Андрюшей не успели отъехать от его дома и на квартал.
- Елена Викторовна… Это Павлюченко… Вы знаете, я вспомнил… да!.. Как я понял, вы ищете Фирсова?… Я знаю, где его можно найти.
Чертыхаясь и чуть ли не матерясь, Лена с Андрюшей двинулись обратно к дому Валерика.
- Вы только меня не выдавайте! Это действительно страшные люди - уголовники… Я и Бурцева предупреждал, когда он с ними играть садился.
- А вы сами?
- Я - с Фирсовым?! Да ни в жисть!
- Но все-таки, вы с ним знакомы?
- Да, знаком, - удрученно произнес Валерик.
- Рассказывайте.
- Да рассказывать тут особо и нечего. Он приходил к нам играть. Но для него тут было слишком мелко. Он пытался меня уговорить сделать по-крупному, но я отказался. Я встречал его пару раз в казино. Последний раз - недели две назад. Он мне сказал, что если я надумаю, то его можно каждый вечер найти в "Матросской тишине".
- Что-о? - сказать, что Лена была изумлена, это значит - ничего не сказать. Кажется, у Валерика рассудок помутился от страха перед служителями закона. - Он вас в тюрьму приглашал на ужин?
Павлюченко нервно хохотнул:
- Да нет! Вы же не местная, не знаете. "Матросская тишина" - это ресторан такой. Новый и очень модный. Я в него не хожу - дорого. А вот Фирсову, видимо, по карману каждый вечер там ужинать.
"Матросская тишина" и правда напоминала одесские кабаки времен интервенции или знаменитый "трактир на Пятницкой" середины двадцатых годов. Однако заведение вовсе не являлось дешевым бандитским притоном, скорее, здесь просто торговали романтической атмосферой, столь милой сердцу современных братков и воротил криминального бизнеса. Перед въездом на охраняемую стоянку у ресторана висел рекламный плакат: "Мы здесь вас не тусуем - мы вас вкусно кормим". А на самой двери массивного темного дуба еще один: "Посетите "Матросскую тишину" - почувствуйте вкус жизни!"
Вкус жизни тут был специфический. Небольшая эстрада, на которой певец в белом костюме, подозрительно похожий на Филиппа Киркорова, пел что-то щемящее под аккомпанемент, напоминающий три блатные аккорда "Мурки".
Столики, рассчитанные на большую компанию, окружали низкие диванчики, обитые малиновым бархатом - под цвет тяжелых портьер, скрывающих посетителей от яркого уличного солнца. Во всем царила некая театральность. И тяжелые низкие люстры, и драпировка стен - все это отдавало бутафорией. Надо признать, что очень дорогой бутафорией. Меню, похожее на театральную программку, сверкало золотом печати и предлагало изыски старинной русской кухни с еврейским колоритом. Царская уха из осетрины, стерляди и семги соседствовала с фаршированной щукой. А соленые царским же способом рыжики - с тушеными баклажанами и форшмаком.
Намеком на тюремную тематику, звучащую в названии заведения, служила униформа официантов. Все они были одеты в арестантскую полосатую робу, нарочито небриты и в дурацких бумажных шапочках. Всем своим видом они старались напоминать беглых каторжников позапрошлого века, разве что кандалами не бряцали, вместо кандалов у них для бряцания были столовые приборы. Лена вошла в ресторан одна. Андрюша и группа захвата должны были прибыть отдельно.
В Питерском угро даже оказался гардероб для ведения слежки, который предложили Лене. Гардероб, правда, оказался довольно устаревший и потравленный молью. Лена, привыкшая к качественной и дорогой одежде, капризно подвигала своим точеным носиком и про себя пожалела, что не взяла в Питер ни одного вечернего наряда от Лагерфельда, к которому она питала большую слабость.
Однако, войдя в ресторан в открытом черном платье, которое стелилось по полу и было расшито чудовищными на современный вкус блестками, Лена поняла, что подобное одеяние как нельзя кстати вписывается в общую атмосферу "Матросской тишины".
Лена подошла к столику, рассчитанному на одного посетителя, и царственным жестом указала официанту, чтобы он отодвинул для нее кресло. Подскочивший к ней "каторжник" начал бормотать, что данный столик заказан.
- Вы уверены?
- Да, прошу прощения, сейчас мы вам подыщем другое место.
- Я что, собачка? Место мне искать?
- Простите, вы можете выбрать сами - любой стол, кроме этого…
- Я выбрала этот, и я сяду здесь. Вы даже не поинтересовались, может, я и есть та самая особа, которая столик заказала. К тому же никакой таблички, что место зарезервировано, я не увидела. Если вы не потрудились ее поставить, то выгонять даму - дурной тон, как минимум. Это ваша небрежность и забывчивость, а мне нравится именно этот столик.
В Ленины планы совершенно не входило затевать скандал, к тому же с обслугой. Но эта легкая перебранка была ей на руку, на нее оборачивались и обращали внимание.
Лена, игнорируя дальнейшие бормотания официанта, уселась за столик и начала лениво перелистывать меню, исподтишка разглядывая других посетителей "Матросской тишины". Заведение, открывшееся не так давно, и правда оказалось популярным, несмотря на ранний для ужина час, пустующих столиков было немного.
Однако никого похожего на Фирсова-Аронова тут не наблюдалось.
"Будем надеяться, что привычек своих он не изменил", - подумала Лена и решила, что стоит заказать что-нибудь из предложенных деликатесов. Она вспомнила, что последний раз ела накануне. А потом была очень бурная ночь. И утром им с Гордеевым было не до завтрака - Юра торопился в тюрьму. Интересно жизнь роли распределяет - Гордеев сейчас в Крестах баландой давится, а Лена, в рабочем платье проститутки образца восьмидесятых годов прошлого века, стерлядок с перепелками заказывает - и все ведь ради дела.