- Ты со мной так не разговаривай, - рассудительно заметил Джабраил, - ты со мной по-другому разговаривай.
- А чего медлить-то? Берешь, нет?
Джабраил решил пойти ва-банк.
- Я знаю, чьи это. Это моей женщины серьги. Где она?
- Какой твоей женщины? Да такая женщина с тобой в одну машину не сядет! - разозлился собеседник.
- Сядет. И ляжет, - нагло соврал Джабраил, небрежно запуская руку за пазуху. Братья приблизились к нему и повторили в точности этот жест. - Где ее автомобиль? Где она сама?
- Да не было никакого автомобиля, - не на шутку перепугался парень. - Она топала по шоссе с костылем, я ее подвезти решил.
- Куда?
- Ну она ехала, а потом передумала, - неуверенно сказал водитель, ему стало несколько не по себе ото всех этих вопросов.
- Где она? - повторил Джабраил.
- Да я в лес ее завез, вон там, за Выхухолью.
- Выхухоль - это что?
- Да речка. Там поворот сразу будет и лесок. Я ее туда отвез, деньги забрал, серьги забрал. Ну я же не знал, мужик, что это твоя женщина. Думал - шляется тут. Хромала она сильно. И какая-то странная была.
- На нее враги напали. Ты бросил ее одну в лесу?
- Я ей сказал, чтобы в больницу шла. Там больница рядом, - залебезил дорожный грабитель. - Она дойдет, там близко было. Ну сам понимаешь - не мог я у нее не забрать серьги. Хочешь - забирай, отдашь ей потом. И часы забирай.
Водитель начал вытаскивать из кармана награбленное.
Джабраил сунул означенные предметы за пазуху, поближе к сердцу и револьверу.
- Я тебя найду. Я запомнил номер твоей машины. Если с моей женщиной что-то случилось - я убью тебя как собаку.
- Да что с ней случится? - пробормотал бедолага. Бумажник он решил чеченцу не показывать - и так прогорел!
Джабраил и его люди отправились по следу Ирины. Решили начать с больницы, а если она там не обнаружится - обойти все окрестные дома. Щеку воина ислама жег несправедливый удар командира. О таком не забывают.
- Мне сказал один человек, что моя женщина здесь, - заявил Джабраил, глядя в глаза Павлу Владимировичу. - Ты знаешь, где она?
- Тут много женщин, - врач решил сыграть в сурового, но туповатого эскулапа. - Какая из них твоя? Как твою зовут?
Джабраил задумался. Не может же он не знать имени своей женщины!
- У нас много пациенток. Приемные часы начинаются после обеда. Подождите на скамеечке, пациенты выйдут погулять, и ваша женщина вас узнает.
- Моя не выйдет. Ей плохо очень.
Павел Владимирович струхнул. Он теперь не сомневался, за кем именно приехали чеченцы, но виду не подал.
- Вы знаете, беременных у нас нет! - деланой глупой улыбкой маскируя страх, произнес он.
- Она не беременна. Она на машине каталась и упала. Ее в больницу отвезли.
- Знаете, у нас тут есть неподалеку еще одна больница, - пробормотал Павел Владимирович, - за Выхухолью, в ту сторону…
- Он ее в эту сторону отвез. Где она?
- Кто? Вы хоть имя назовите, мы у сестры сейчас спросим.
- Сестра! - повелительным тоном крикнул Джабраил. Никакая сестра к нему, понятно, не подбежала. Здесь были другие сестры и другие законы.
- Мы зовем ее Гюльнара, - наконец сказал Джабраил, вспомнив имя своей любимой жены. - Она собирается принять ислам. Но документами пользуется старыми. Когда мы сошлись, она велела забыть ее нечистое имя, и я забыл. Она очень хотела.
- Гюльнара. Очень красивое имя, - осторожно заметил Павел Владимирович, - но у нас нет пациентки с таким именем. Правда, Надюша? - окликнул он пробегавшую мимо медсестру. - Гюльнара к нам в последние дни не поступала?
- Нет, не поступала, - отмахнулась та и побежала дальше.
- Она вчера должна была поступить. Покажи список больных.
- Вы же все равно не знаете, как зовут вашу жену, - попробовал увильнуть Павел Владимирович. Но Джабраил достал из-за пазухи револьвер и показал перепуганному врачу.
Они попятились к столу, за которым день и ночь должна сидеть дежурная медсестра. Но Клава вероломно покинула пост и пошла в клизменную - разводить спирт. Джабраил стал изучать журнал приема больных. Павел Владимирович стоял рядом, наклонившись к нему, барабанил по столу тонкими нервными пальцами, соображая, как бы отвадить незваных гостей. Ради покоя и спасения пациентов он готов был на многое, жизнью, конечно, жертвовать не хотелось, но если придется…
Ему так и виделись заголовки всех центральных газет: "Врач в одиночку противостоял троим вооруженным бандитам". Только вот уверенности в том, что после его гибели в больнице воцарится покой и чеченцы уберутся в тот ларец, из которого выпрыгнули, у него не было.
В журнале приема больных значилось всего три фамилии.
- Ирина Галковская, - указал пальцем один из чеченцев, - Ирина, профессор…
Джабраил ущипнул себя за ляжку! Как это Махмед, тупоголовый Махмед оказался сообразительнее его! Ну конечно же! Ирина - так звали женщину, которой профессор поручил похитить осмий.
- Это она, - сказал Джабраил. - Где моя женщина?
- Она выписалась. Мы перевязали ей ногу, и утром ее уже не было.
- Куда она выписалась?
- Я не знаю. Это было не во время моего дежурства.
- Понятно. Спасибо, - сказал Джабраил, сообразив, что от этого толку не добьешься.
Бойцы недовольно пошли за ним.
- Ты ему поверил? - спросил Махмед, когда они вышли на крыльцо.
- Нет! - прошипел Джабраил. - Я думаю!
Павел Владимирович вытер со лба пот и пошел в клизменную.
Клава нацедила ему спирта.
Джабраил же, убедившись в том, что путь открыт, прямиком пошел к кабинету главврача.
Зигмунд Федорович сидел за столом, разглядывая последний журнал по психиатрии - он на досуге интересовался этой областью медицины, как вдруг в кабинет вошли трое чеченцев.
- Где Ирина Галковская? - спросил Джабраил, приближаясь к нему.
Двое других закрыли дверь и загородили проход.
- Кто вам позволил? - высоким голосом спросил Хухеев.
- Я задаю вопросы, - жестко сказал Джабраил.
- О ком вы говорите? - снова спросил Хухеев, шаря в ящике стола в поисках скальпеля.
- Руки на стол. Вот так. Теперь сядем, поговорим как мужчины.
Джабраил пододвинул себе стул, сел. Достал револьвер.
Хухеев струхнул не на шутку.
- Что вы хотите знать?
- Вчера к вам пришла женщина, которая пострадала в автомобильной катастрофе.
- Ее привезли, - уточнил Хухеев.
- Кто?
- Наш, местный. Подобрал ее в лесу и привез. На телеге.
- И где она теперь?
- Она была не в себе. Просила позвать следователя.
- Следователя? - напрягся Джабраил. - И что?
- Я не хотел… Но мои подчиненные настояли.
- Знаю я этих подчиненных, - вспомнил Джабраил о стойком Павле Владимировиче. - Настоящий мужчина. Достойный противник. Мог бы быть хорошим воином. Не то что ты.
- Они настояли, - продолжал Хухеев, угодливо улыбаясь, - чтобы я вызвал следователя.
- И вы вызвали?
- Да. Я был вынужден. Вы же видели его. Он бы не отступился. И я позвонил, вызвал следователей. Их было двое - мужчина и женщина. Они приехали, все осмотрели, опросили персонал. Ирина была без сознания. Наутро приехала машина "скорой помощи" и ее увезли в город.
- Куда именно? - напрягся Джабраил.
- Я не знаю. Увезли на машине "скорой помощи". В какую-то больницу. У нее же было сотрясение мозга, ребро сломано и поранена нога. Мы не могли здесь оказать помощь. Возможно, ее уже нет в живых, - услужливо добавил Зигмунд Федорович.
- А как же ваш врачебный долг?
- Мы делали все, что могли.
- И вы даже не поинтересовались, куда ее везут?
- Все произошло так быстро.
- Хорошо, старик. Ты сказал. А теперь буду говорить я. Нас здесь не было. Мы пришли, поговорили с твоим подчиненным и ушли. Мы ничего не знаем. Ты выведешь нас через черный ход.
- Хорошо. Я сейчас, - засуетился Хухеев. - Только откройте дверь.
- Ты не понял. Совсем никому нельзя говорить, - сказал Джабраил. Он подошел к столу и уставился на Хухеева.
- Я уже забыл! - пискнул тот.
- Если нам помешают, я вернусь. Но я буду не один. И тогда тебе не помогут ни твои воины, ни твои связи.
Запуганный главврач сделал все, что ему было приказано. Он вывел чеченцев через черный ход и даже помахал им вслед рукой. А сам вернулся к своему журналу. Очень любопытный феномен - борцы за идею, не так ли?
Джабраил и его люди тем временем уже неслись к ставке Гучериева.
- Вы не ходите со мной, - сказал он своим спутникам. - Вы не виноваты. Пусть меня коснется гнев командира.
Гучериев выслушал доклад своего воина со спокойствием.
- На все воля Аллаха, - неожиданно философски заметил он. - Женщина ударилась головой. Она была без сознания. Если менты ее не раскололи сразу, значит, у нас есть еще время. Я верю, что мы успеем выполнить намеченное. Когда ты привез осмий, я понял, что теперь все будет так, как задумано сначала. Профессор доделает бомбу. И оружие, способное отомстить врагам, будет в наших руках. А если они найдут нас, если приедут сюда - мы будем отстреливаться до последнего патрона. Мы заставим их поверить в то, что нас невозможно поставить на колени!
- Да, командир! - кивнул Джабраил.
- Но ты все же съезди в город и пройдись по больницам. Ты знаешь ее имя, а они очень много значения придают имени. А теперь - сядь со мной. Посмотри вокруг. Скоро бомба будет готова, и мы уедем отсюда. Но мы вернемся. И когда мы вернемся, таких, как этот смелый врач, который не побоялся троих лучших воинов ислама, надо будет сделать нашими друзьями. Жаль, что он всего лишь доктор. Мне было бы интересно с ним поговорить.
- Прикажешь привезти его сюда?
- Нет, зачем, мне хватит профессора. Кстати, его сегодня кормили?
- Я пойду узнаю.
Джабраил удалился, а Гучериев полузакрыл глаза и задумался о том, как именно они будут превращать в своих друзей самых смелых мужчин этого города. Хорошо, что таких не очень много. Хотя жаль этих людей. Они вырождаются.
Одна из "сестер" принесла Гучериеву фрукты.
- Послушай, мы ведь не вырождаемся? - спросил ее командир.
"Сестра" отрицательно покачала головой, и Гучериев увлек ее в дом, закрывая за собой все двери. Вырождаться нельзя! Надо возрождаться во имя героических побед будущего времени и Великой Ичкерии, что раскинется от Черного до Каспийского моря.
Глава 23
Лаборатория, предоставленная Дублинскому Гучериевым, могла бы заставить трепетать от восторга и зависти любого постоянного читателя журнала "Юный химик": подвал с бетонными стенами, сухой и чистый, освещение - идеальное, на столике - ноутбук, электронные весы в количестве трех штук (причем что удивительно - все показывают абсолютно одинаковый результат!), колбы в стенных нишах и зачем-то - самогонный аппарат в углу. То ли раньше в этом помещении располагалась лаборатория иного сорта, то ли, в понимании чеченцев, русскому ученому без этого аппарата никак не управиться. Также присутствовала пара сепараторов - один, правда, бездействующий. Охлаждающая установка, работающая на жидком азоте. И огромная спиртовка, при помощи которой можно было хоть плов варить. Были тут предметы и вовсе диковинные - скорее подходящие для гаража, нежели для научной лаборатории. Были и огромные щипцы, напоминающие скорее "ухват" для мартеновской печи. Был и небольшой муфель для обжига мелкой керамики. Дублинскому стало казаться, что ему предписывается роль какого-то средневекового алхимика.
"Жаль, что дело происходит не в каком-нибудь дешевом романе, - с сожалением думал Дублинский, - я бы уж непременно изготовил какой-нибудь невидимый порошок, или сапоги-скороходы, или что-нибудь подобное, что помогло бы мне скрыться и удрать от чеченцев. Писатели же не понимают. Для них слово "химия" равнозначно слову "магия". Впрочем, не только для них. "Сестры" вот тоже уверены, что я - колдун".
Играя пару дней назад сам с собой в игру "Найдите в лаборатории посторонний предмет", Сергей Владимирович обнаружил в одной из стенных ниш около пятидесяти детских ночных горшков.
"Сестрами" называли себя жены убитых или плененных полевых командиров, их тетки, мамки, няньки, племянницы и кузины. Здесь, в ставке Гучериева, их было около тридцати. Тихие женщины в длинной черной одежде, с закрытыми темной тканью лицами, они наводили на Дублинского куда больший ужас, чем головорезы с шальными глазами и автоматами наперевес. За этими женщинами чувствовалась сила - дремучая, древняя, как сама земля, как сила плодородия, заставляющая обгорелый пень покрыться к весне молодыми зелеными побегами. "Сестры" будут рожать и рожать новых солдат шариата. Они будут появляться на свет уже полностью готовыми к бою - бородатые, в зеленых повязках, с автоматами, накуренные гашишем.
Как-то раз, еще там, в прошлой жизни, где кофе по утрам, ослепительно-белая английская рубашка и восторженные студентки в аудитории, и глупый доцент Кротов, вечно интригующий и вечно проигрывающий, где холодные осенние ветра и паводок на Неве, работа до позднего вечера и любовь до изнеможения короткими белыми ночами, украдкой, в светлой, элегантно захламленной квартире Ирины, Дублинскому довелось поиграть в войну. "Война" - это такая компьютерная игрушка. Армия Дублинского таяла на глазах, а у противника каждую неделю появлялись все новые и новые отряды, готовые захватить его города и убить его военачальников. Захватили, конечно, и убили. Потом Ирина вернулась из супермаркета и компьютерная игра была забыта, казалось, насовсем. Ан нет - вот теперь снова вспомнилась.
Дополнительная дверь из лаборатории выводила в овраг, где была выкопана огромная яма, предназначенная стать полигоном для взрывных испытаний. Немалая глубина этой ямы позволяла надеяться, что испытания не вызовут особых подозрений у окрестных жителей. Потому что первое и главное, что нужно было сделать профессору, - это взрывчатку, созданием которой он не баловался со школьных годов, когда устроил пожар в кабинете химии.
Он тогда пробрался в школу поздним вечером, взял из лабораторного шкафа самую большую колбу, засыпал в нее ингредиенты в строго выверенной пропорции (согласно рецепту, вычитанному в научном журнале на немецком языке) и поставил все это на спиртовку. Взрыв был, да еще какой, фейерверк, салют, залп "Авроры". Огнеупорную колбу разорвало на мелкие осколки, полученное вещество плюнуло на занавески, и все загорелось. Тут же сработала пожарная сигнализация. Завороженный Дублинский смотрел на дело своих рук с открытым ртом, у него даже не было мысли сбежать с места преступления. А вслед за пожарными явилась и хозяйка кабинета.
"Химоза" Ольга Яковлевна сначала порыдала, поорала, пыталась даже поколотить юного испытателя. Но потом вдруг успокоилась, принялась расспрашивать, что именно он пытался создать-скомбинировать, какую реакцию хотел воплотить в жизнь. И уже на следующем уроке, когда последствия пожара были ликвидированы, Сергей на глазах у всего класса повторил свой опыт, только теперь с учетом соблюдения всех правил техники безопасности, и ингредиенты были те же, только дозы их отличались в сотни раз от взятых первоначально, но пропорции были соблюдены верные. "Быть тебе химиком, Сережа!" - сказала ему Ольга Яковлевна, позабывшая, казалось, уже ущерб, нанесенный ее владениям.
"Быть тебе химиком! - вспомнилось сейчас Дублинскому. - Быть или не быть?!" Соблазн первого дня, когда его отвели в лабораторию и предоставили ему все препараты и химикалии, которые он затребовал для изготовления бомбы, соблазн взорвать все это "чеченское логово", к чертовой матери, устроить тут пожар и фейерверк, дабы привлечь внимание, Дублинский сумел в себе подавить. Во-первых, это был бы подвиг Александра Матросова, потому что устроить взрыв можно было, только жертвуя самим собой. Во-вторых, следили за ним очень тщательно. Испытания в овраге проводились хоть и под его наблюдением, но без его - профессорского - непосредственного участия. Ни о какой свободе передвижения или свободе действия речь не шла. Единственное, что мог бы сделать Дублинский, - взорвать сам себя в бетонном бункере лаборатории. Но этот поступок и вовсе смысла не имел, кроме него и двух охранников никто бы не пострадал.
Взрывчатка, созданная в мелких масштабах, оправдывала расчеты, теперь оставалось делать "крупную модель". Осмий был привезен. Отступать некуда.
Дублинский работал уже третий день, с краткими перерывами на сон. Гучериев торопил его. Кофе, растворимый, скверный, отуплял, перед глазами плыли круги всех цветов радуги. "Зачем чеченцам гашиш? Поработайте с мое - и увидите иные миры", - с ненавистью и ожесточением думал Сергей Владимирович.
Задумываясь над последними расчетами, он по привычке подпер подбородок ладонью. Вместо идеально гладкой, как колено преуспевающей фотомодели, щеки ладонь царапнула щетина недельной давности.
Когда он последний раз брился? Когда принимал душ? Когда умащивал щеки кремом после бритья, обрызгивал лосьоном свежевыбритое лицо? Чистил до зеркального блеска ботинки, горделиво вскинув голову, завязывал фирменным узлом бордовый галстук? Сколько ненужных телодвижений производил он - и зачем? Ради чего? Без всего этого, оказывается, тоже можно существовать. Сухая лепешка и холодный растворимый кофе в глиняной кружке. Раньше так много было лишнего. А теперь Сергей Владимирович Дублинский отпустит бороду, как у Гучериева, научится не умываться и не чистить зубы, потом забудет родной язык и через пять лет будет пасти овец где-нибудь высоко в горах, встречать рассвет, завернувшись в шкуру, и с недоумением вспоминать свои странные сны о кожаном кресле, широком столе красного дерева, угодливо улыбающейся секретарше, подносящей кофе его немецким коллегам.
Чеченцы его не отпустят. Может быть, не убьют в благодарность за сотрудничество, но не отпустят. Продадут в рабство или, если у командира будет хорошее настроение, женят на трех самых уродливых "сестрах" и оставят здесь, но не отпустят обратно.
- Ну что, профессор, готова твоя игрушка? - дружески ткнул Дублинского прикладом молодой чеченец.
- Сейчас. Подождите еще немного и будет готово.
- Командир не любит ждать. Ты когда обещал? Ты сегодня обещал. Сегодня настало. Наши ждут.
Люди Гучериева собрались на поляне за домом. Лица у всех были решительные, бороды топорщились по-боевому. "Сестры" столпились поодаль и тихо пели что-то заунывное и тревожное. Мужчины разводили костер.
Дублинский поежился. Костер напомнил ему о первой встрече с бандой и о том, что однажды его уже хотели сжечь. Не собираются ли они это сделать теперь? А что, бомба готова, использованный материал подлежит утилизации во славу Аллаха.
Бомба - название одно. Чемоданчик с проводками и лампочками. Люди Гучериева подозрительно поглядывали на него.
- Это бомба? - подозрительно спросил один из чеченцев. - Ты, профессор, головой за нее отвечаешь.
Дублинский покорно шел за своим конвоиром. Ему не хотелось вступать в бессмысленные дискуссии.