- Послушайте! Кто дал вам право?… Я должен.
- Ты теперь должен слушаться меня! - перебил майор и громко крикнул: - Beginnen!
Немецкая речь явилась сигналом для атаки. Из-за вагонов полетели дымовые шашки.
Чиж кинулся ко мне, сбрасывая на ходу не защелкнутые наручники. Дорогу ему преградил лейтенант, который как бы пытался выстрелить. Чиж легко крутанул его, отправил в глубокий нокаут, сохранив таким образом лейтенантику жизнь и завладев попутно его оружием. Потом выстрелом перебил мои "браслеты".
Я видел, как забился под автозак перепуганный Паленый. И надо же такому случиться, что чья-то шальная пуля угодила в бензобак. Прощай, Паленый, не спетая песня моя! Машина взорвалась, окатив нас жаром пламени. Еще более густой и едкий дым поплыл черными облаками сквозь белый туман, заползал в легкие, вызывая приступ удушливого кашля. Так ведь и травануться можно не на шутку, товарищи бандиты! Сваливать пора!
В общей неразберихе боя задачей наших было уйти с наименьшими потерями. Солдаты оцепления падали под вагоны, затихали в дымной пелене. Чиж ринулся к Олегу, чтобы перебить и его наручники, и тут за спиной Максима возник Рудольф, тот самый владелец амулета. В руке его блеснуло лезвие. Чиж, ничего не подозревая, возился с наручниками Сташевича.
Пришлось мне заняться хранителем древних рун. Надо было бы ликвидировать урода, который прыгал передо мной повадкой уличного разбойника. Что-то не понравилось мне такое содружество. Не все что-то ладно в Датском королевстве. Противник сделал обманный выпад, пытаясь достать меня финкой. Дешевка! Я выбил ногой нож из его лап и хотел уже кончить дело, но около нас возник Домбровски.
- Что тут у вас?
- Все в порядке, господин майор, - процедил Рудольф, прожигая меня ненавидящим взглядом.
- А. этот? - оглянувшись, он увидел Чижа и с явным неудовольствием произнес:
- Все живы. что ж, уходим! Все по машинам!
Подхватив оружие, добытое, можно сказать, в неравном бою, мы кинулись к машине. Я отбил в "бою" за свободу вальтер, Олежка разжился наганом, а Максим отобрал у лейтенантика "тэтэшник". Мы впрыгнули в крытый фургон с надписью "Хлеб", куда уже попрыгало около десятка бандитов. За руль сел все тот же Зингер. Майор в сопровождении еще двоих отбыл на "виллисе".
Дорога была довольно долгой. Наконец мы оказались за окраиной города, возле заброшенных гаражей. Там ждала телега, заваленная сеном. Рядом щипала жухлую траву пегая лошадка. Здесь же определялись открытые щегольские дрожки, запряженные парой орловских рысаков. Отличные кони, отметил я. Подтянутый парень с военной выправкой играл в этом акте роль конюха.
- Выходите! - крикнул Рудольф.
Мы повыскакивали на землю, разминая затекшие ноги. Я, Олежка и Чиж держались рядом, плечо к плечу. Из "виллиса" вышел майор и, как сказали бы в протоколе, сопровождающие его лица. Он подошел к нам, рядом с ним тут же нарисовался Рудольф.
- Здорово! - поприветствовал его Сташевич.
- Здорово, - ответил Рудольф, и рука его невольно потянулась к горлу.
"Что, вспомнил свою игрушку потерянную? Вот и не будет тебе удачи!" - злорадно подумал я.
- Ты его знаешь, откуда? - повернулся майор.
- Так, встречались в городе.
Ага, стало быть, хозяин не в курсе всех дел своего вассала, прикинул я.
- Городишко маленький, чего не встретиться, - подыграл Сташевич. - А теперь и познакомиться можно. Тарас Лебеда. А это старшой наш Богдан Станько, - кивнул он на меня.
- И что это за сволочь, по-твоему? - по-немецки спросил Домбровски.
- Не знаю, господин майор. Но не чекисты, это точно, - по-немецки же ответил Рудольф.
- Что ж, и на том спасибо. Хотя молодого я тебе точно не прощу, - должен был убрать!
- Ты был в группе Казимира? - обратился майор ко мне.
Надо отметить, по-русски он говорил очень чисто, без акцента.
- Только последнее время. До окончания войны у меня была своя группа и свои связи.
- Война еще не окончена!
- Так точно, господин майор! - гаркнул я.
- Ладно, разберемся. Вот что, - оглянулся он на своих людей. - Здесь оставаться опасно. Часть я забираю с собой. Это Рябцев, Вацура, Горовец и, разумеется, Шпицель, - кивнул он на "конюха". Остальные пока по домам. Завтра в двадцать один ноль-ноль все должны собраться в Дубровицах. Предстоит большое дело! Много кровушки комиссарской пустим!
Банда ободрительно загудела.
- Рудольф, ты со мной. Остальные в телегу.
Майор скрылся в гараже, откуда вышел вполне добропорядочным мирным жителем, в клетчатых брюках, жилетке и белой рубашке. Рудольф переоделся в нечто полугражданское: гимнастерка и черные сатиновые брюки - этакий солдат, вернувшийся к мирной жизни.
"Ладно, артисты, мы вас засыплем аплодисментами. устроим вам овацию в полный рост!" - так думал я, когда телега уже подпрыгивала на неровностях дороги.
- Чего это самолеты разлетались? - Один из бандю-ганов, задрав голову, следил за плавным движением двух "кукурузников". - То в сторону гор летели, теперь обратно. И все виражи какие-то выписывают.
- Так ведь послезавтра праздник на стадионе. И парад летный, говорят, будет. Должно, репетируют, - рассудил другой.
"Ага, репетируем", - усмехнулся я про себя.
Дорога шла в гору, лошадь устало тащила воз, щегольские дрожки Домбровски ушли далеко вперед и исчезли за поворотом дороги. Мирная пастораль окружающих полей и перелесков, свежий воздух, от которого мы отвыкли за время заточения, невозможность разговаривать среди чужих, все это усыпляло, и я задремал, прислонясь к плечу Олега.
Внезапно ситуация резко изменилась. Я вздрогнул от криков. Навстречу нам неслась кобыла, которую пришпоривал немолодой, но крепкий мужик. Увидев Рудольфа, который правил телегой, он резко осадил лошадь, намереваясь повернуть назад. Но из-за поворота показались дрожки Домбровски, они догоняли всадника.
Он оказался в "котле". Остановил лошадь, спрыгнул и кинулся в придорожную рощу.
- Рудольф, убери его! - закричал Домбровски. Зингер остановил лошадь.
- Это же Шмаков! - закричал вдруг Чиж. - Стой! Куда ты? - Он ухватил Рудольфа за плечо.
- Не лезь, убью! - процедил тот, отдирая крепкую руку Максима и спрыгивая на землю. Через секунду он исчез в рощице.
- Что это за кино? - тихо спросил я.
- Это дед Шмаков! - отчаянно шептал Максим. - Отличный мужик! Я с ним сидел вместе. Его эти гады подставили.
- Какие гады? - спросил кто-то из бандитов.
- Так… Никакие. Я добегу до них, помогу найти… Максим спустился было с телеги.
- Сидеть! - рявкнул из своей повозки Домбровс-ки. - Богдан, прикажи своим людям не трепыхаться. Это наше дело, внутреннее. Дед этот убийца! Двух женщин в деревне убил! А теперь сбежать пытался!
- Хорошо, - вынужден был сказать я, и придержал Максима: - Ничего ты сейчас не сделаешь. И нас погубишь.
Из рощи донеслись выстрелы. Один, второй… Чуть погодя третий.
- Контрольный, - прокомментировал Олег.
АВГУСТ 1945, Дубровицы
День был бесконечно длинным. Собственно он начался еще ночью, после того, как Курт с бандой уехали, Вера в сопровождении Пелагеи и Васены дошла да бабы Терезы, местной травницы. Тереза заварила сонной травы, якобы для нее, Веры, которая мучается бессонницей. Отвар влили в самогон, и Васена попотчевала стражников - двух опухших от пьянства мужиков. Когда конвой устал и заснул, Вера открыла пилочкой амбарный замок. Еще около часа ушло на то, чтобы уговорить деда Шмакова ехать в город.
- Так я ж здесь семью оставляю, дочку, внучку, - возражал он. - Этот лиходей над ними расправу учинит!
- Не дам! - пообещала Вера.
- Да кто ж ты такая, чтобы его остановить?
- Это долгая история, а время не терпит. Поезжайте, пожалуйста! Ваше спасение во Львове! Здесь вы в полной их власти!
Она говорила ему те же слова, которыми убеждала Пелагею.
- Так мне бы с дочкой погутарить, как же я без ее согласия.
- Да она согласна! Но, конечно, нужно поговорить. Проститься, то есть попрощаться до встречи, - поправилась Вера, ругая себя за невольную оплошность.
Был долгий разговор с Пелагеей. Шмаков наставлял дочь, как ей жить, если с ним что. Как кормиться, кого держаться. А лучше уехать к сватье в Мукачево… Пела-гея ревела, Вера нервничала, проклиная про себя деревенскую медлительность и обстоятельность: время утекало сквозь пальцы. Потом Шмаков долго любовался спящей внучкой, утирая слезу.
Тем временем начинало светать. Идти через село становилось опасно. Решили, что дед Кузьма пойдет лесом к реке, где паслись в ночном лошади, в том числе его кобыла Игрунья.
- Эк, кабы председателевы кони были. Они у него огонь! А моя Игрунья - одно название. Старая уже. Ну, да что ж делать, какая есть.
Наконец он исчез за деверьями, и Вера перекрестилась. Ей казалось, что операция по освобождению друзей Максима займет много времени, что Шмаков успеет добраться до города, до отдела НКВД - она подробно объяснила ему, какая именно улица ему нужна.
Она гордилась собой - одна, без мужчин, она спланировала и осуществила побег Шмакова, значит, и их побег с Максимом осуществится!
Мы вернулись в село после полудня. Курт был мрачнее тучи. Соскочив с дрожек, он кинул мне:
- Богдан, идем со мной! Затем Рудольфу:
- Кто караулил Шмакова? Привести!
- А те, двое? - Зингер указал глазами на Орлова и Сташевича, стоявших возле крыльца.
- Пусть ждут! Ребята, покараульте!
Трое бандитов и так уже взяли моих ребят в кольцо.
- Что-то не пойму я, - тут же взвился я. - Это для чего же нас вызволяли, чтобы в новую тюрьму посадить?
- Тише, мужик! Мы пока что только разбираемся, что к чему, - процедил Домбровски.
- Ну, идем, поговорим!
Он распахнул дверь сельсовета. Прежде чем войти внутрь, я оглянулся и увидел, каким ненавидящим взглядом обменялись Чиж и Зингер.
"Нехорошо это. Чиж себя обнаруживает! Что с парнем?" - думал я, заходя в низкую комнатенку - кабинет председателя.
Домбровски сел, кивнул на другой стул. Каждый чувствовал настороженность другого. Оба мы были напряжены, думая о своем.
Я прикидывал мысленно, когда прибудет группа захвата. "Кукурузники" не зря болтались над дорогой - они, так сказать, отслеживали конечную точку нашего пути - место, где скрывается неуловимый главарь диверсионной группы, опытный и опасный диверсант Курт Домбровски. Он же милейший Мирослав Иванович, председатель Дубровицкого сельсовета. Вот ведь хитрый лис!
Потому так долго и не могли накрыть их - представитель советской власти, к тому же в заброшенном селе, он не вызвал подозрений.
Ввиду того, что завтра в городе должен был состояться праздник Победы, было принято решение брать группу Домбровски не дожидаясь очередной провокации. Кто их знает, что у них на уме… В общем, группа захвата должна появиться через час-полтора, прикинул я.
Жаль убитого старика, вспомнил я отчего-то Шмакова. И то, как расстроился из-за этой смерти Чиж. Но что поделаешь. Видно, крутая тут у них в мирной деревне заваруха была, если из-за деда этого Домбровски развернул свои дрожки, кинулся в погоню. Я взглянул на противника.
Холодное, жестокое лицо с широкими волчьими скулами, непроницаемые глаза, не то серые, не то черные. Зверь. Опасный зверь. Но уже почти в клетке… О чем думает?
Домбровски думал о том, что гибель диверсантов в Карпатах, по сути, срывает запланированную акцию; что Вера, к сожалению, оказалась права - без этих удальцов ему не справится. Но в процессе акции нужно сделать все, чтобы их уничтожить. Особенно этого юного прощелыгу, остзейского немца. И еще ему очень не нравились самолеты, что кружились над дорогой то в сторону гор, то обратно. Разведывательные полеты - не осталось ли кого для зачистки? Но там зачищать уже некого. Плюнуть бы на все, на эту акцию чертову и уехать сегодня же. Но нельзя - он обязан довести дело до конца. Одно дело вернуться со щитом, другое.
Он кашлянул, заговорил:
- За тобой должок, Богдан Станько!
- А я долги отдаю. Всем и в срок, - многозначительно ответил я.
- Так ты знаешь, где тайник Казимира?
- Знаю.
- И где же?
- Под Черновцами. В лесу. Тебе место на карте нарисовать? - усмехнулся я.
- Не плохо бы. Но ведь не нарисуешь.
- Чтобы ты меня здесь и шлепнул? Дураков нет. Вместе поедем, там и покажу.
- Вместе, говоришь. Для начала дело у меня к тебе. Завтра на стадионе большой праздник, все начальство краевое понаедет. У меня задание - устроить там бойню. Поможешь? Вас трое, вы хорошо владеете оружием, у вас прекрасная реакция, вместе мы можем добиться большого успеха. Вы ведь тоже борцы с красной сволочью.
- Конечно! За нами много дел, ты, я думаю, слышал. Да только на это я не подписывался. Уговор был такой: вы нас отбиваете от конвоя, я делюсь "общаком" нашей группы.
- Я тебе нашу долю уступаю. Забирай все, - перебил Домбровски. - Но завтра ты и твои люди мне нужны!
- Что ж, надо поговорить с ребятами. Головой ведь рисковать придется.
- Поговори! Если ты хороший командир, уговоришь. А если дерьмовый - тогда. вы нам и даром не нужны.
- Логично, - усмехнулся я. - Но, кстати: во время стычки на станции ваш человек едва не зарезал моего друга.
- Кто это? И кого же? - вскинул брови Домбровски. И я понял, что он отлично знает и кто, и кого.
- Тот, что был в форме старлея.
- Анджей?
- Назовем его так. Он пытался ударить ножом в спину моего молодого друга.
- Но не ударил?
- Я ему помешал.
- Очевидно, в пылу боя он не понял, на кого напал, - пожал плечами Домбровски.
- Очевидно, у хорошего командира бойцы должны знать, на кого нападать.
- Логично, - усмехнулся немец. - Я сделаю ему выговор. Думаю, инцидент исчерпан? Так вы с нами?
- Через полчаса дам ответ.
Я вышел, чувствуя спиной холодный взгляд. Не верит, но выхода у него другого нет.
Вот оно что! Теракт во время праздника Победы! Верно ребята наши рассчитали! И правильно, что брать будут здесь. Обезглавить, а потом эта мелкая сволочь - Рябцев, Вацура, Горовец - сдадут остальных, как мама не горюй!
На крыльце сидели мои орлы. Не к ночи будут помянутые Рябцев, Вацура, Горовец сидели тут же, на поляне перед сельсоветом. Все курили самокрутки.
Милейшая картина. Идиллия.
Из-за какого-то плетня вышел долговязый Рудольф, подгоняя в спины двух полупьяных мужиков.
- Разговор есть, - кивнул я своим, отзывая их в сторону.
Собственно, разговор у меня был один: нужно было выяснить, как Чиж попал на свободу.
С этого я и начал, когда мы отошли к густому высокому вязу.
- Ну, рассказывай, кто, как, зачем?
Максим начал говорить, запинаясь и краснея. Мы с Олегом просто обомлели.
- Где, говоришь, она работала?
- В комендатуре, я же сказал.
- То есть это она документы нашему "майору" справляла?
- Она. Кстати, он действительно майор абвера. Но она не могла иначе, это давняя история, она мне все рассказала, когда мы с ней в лесу.
- Ну что вы делали в лесу, можешь не рассказывать. Ты понимаешь, что она - враг?!
- Нет, она несчастная, одинокая девушка. Он повязал ее по рукам и ногам.
- Вот что, Чиж, ты ее забудешь. С этой минуты и навеки, - приказал я. - Да ты и знаком-то с ней всего ничего.
- И что? Не бывает любви с первого взгляда? Не бывает? - запальчиво говорил он, и в глазах его стояли слезы.
Бывает, вспомнил я. Вспомнил Марину, и сердце мое зашлось. Всего две недели тому назад я был безумно, невозможно счастлив. Как я мог судить товарища? Полюбил не ту?
- Ты полюбил не ту, Чиж, - тихо сказал я.
- Я не Чиж! Перестань называть меня так!
Я с удивлением обнаружил, что он говорит мне "ты", чего раньше никогда не было. Повзрослел наш Чижик. А он продолжал, давясь словами, заикаясь от волнения:
- Говоришь, не ту полюбил? Разве это выбирают? Любовь безоговорочна, если хочешь знать!
Он вдруг осекся, замолчал.
Я оглянулся. К нам подходила очень красивая девушка. И это было не главное в ней. В ней была. порода, что ли. Вот как у скакуна. Порода, стать. Это больше чем красота.
Гордая осанка, прямая спина, приподнятая головка в коротких каштановых кудрях.
Светло-карие глаза смотрели на нас открыто и доверчиво.
Она улыбнулась нам, вернее, ему, Максиму. И оказалось, что она еще и очень милая.
Светлая, ласковая улыбка освещала лицо, и ямочки играли на щеках. И я почему-то забыл, что передо мной стоит враг.