- Насколько я знаю, Смерш скоро расформируют?
- Возможно. Как контрразведку военного времени. Но борьба с иностранными разведками всегда будет иметь место. Как иначе? Мы уже сейчас располагаем сведениями о недружественных к нам действиях сегодняшних союзников. Так что… У контрразведчиков работа всегда будет. К сожалению. А в чем дело-то? Ты что, не хочешь?
Не хотелось мне огорчать его, но и жизнь свою класть на то, к чему душа не лежит, - тоже не дело. Я и раньше мечтал вернуться на завод, а теперь, когда Марина появилась.
- Что молчишь? - в голосе Игнатьева зазвучали металлические нотки.
Я подобрался и ответил:
- Товарищ полковник! Я честно выполнял свой долг все эти годы, начиная с финской. И продолжаю выполнять. Но поймите, у меня есть мирная профессия, любимая профессия. И я хочу к ней вернуться.
- Это лошади, что ли? - он аж бровь поднял от изумления. - Не валяй дурака, Хижняк! Ты сколько в армии служишь-то?
- С тридцать седьмого, вы же знаете.
- Знаю. В восемнадцать тебя призвали, выучили. Затем две войны. Какая мирная профессия? Это было в другой жизни! Ты профессиональный военный, чистильщик! Контрразведчик! И у тебя появился реальный шанс изменить свою судьбу коренным образом! Тебе сейчас сколько? Двадцать восемь, так? К тридцати пяти ты сможешь войти в высший командный состав органов госбезопасности! Ты это понимаешь? Если упустишь такой шанс, я уж не знаю, как тебя назвать.
Он сверлил меня сердитым взглядом из-под насупленных бровей. Ну, этим меня не проймешь. И я как можно тверже сказал:
- Товарищ полковник, я уже принял решение.
- Вот как? Лошади, значит, милее прекрасной военной карьеры? Или не лошади? Может, чего другое? Чего набычился? Молчишь? Ладно, черт с торбой! Дураки там не нужны. Но до расформирования Смерша рапорт не подавай - не подпишу!
Игнатьев тяжело поднялся из-за стола. Я тоже мигом вскочил, вытянулся перед старшим по званию. Ишь как громыхает своим басом! Ладно, выпуская пар, громыхай, это мы выдержим.
- Капитан Хижняк! Вы и ваша группа направляетесь для дальнейшего прохождения службы в город Львов. Пройдите к майору Куценко, он обрисует обстановку и поставит боевые задачи.
- Есть, товарищ полковник! - гаркнул я.
- Свободен!
Я развернулся, четко чеканя шаг, направился к двери.
- А и дурак ты все-таки, - не удержался, забубнил мне в спину полковник. - И ведь пожалеешь, да поздно будет. Не иначе тебя кто-то с панталыку сбил. Не иначе, баба!
Но я сделал вид, что не слышу, и вышел. Бабы на базаре семечками торгуют, товарищ Игнатьев! А Марина - женщина. Необыкновенная, желанная, потрясающая. Эх, не понять вам в ваши за пятьдесят!
Куценко - украинец. Веселый, свойский, круглолицый усатый мужик с выпирающим животом. А ведь сорока еще нет. Что значит штабная кабинетная жизнь! Вот и я таким же пузатым дядькой заделался бы. Мысленно я продолжал полемизировать с Игнатьевым.
- Ну че, герой, садись! - Куценко указал на стул. - Худой ты, як дыхлик немирущий.
- Кто?
- Кощей бессмертный.
- Это по-каковски? Украиньска мова, шо ли? - подыграл я ему.
- Смесь польского с ужгородским. Так во Львове гута-рят. На смеси из нескольких языков. Учись, пока я жив.
- Ну, и что там, во Львове?
- Нехорошо там, - посерьезнел Куценко. - Вот, слушай, это из документов.
Он открыл папку с грифом "секретно" и начал читать:
- "…Оперативная обстановка в районе Львова и прилегающих областей Западной Украины характеризуется, первое: наличием на территории многочисленной агентурной и разведывательной немецкой сети, не уничтоженной во время освобождения этих территорий от немецких захватчиков, а также разрозненных остаточных групп немецких солдат и офицеров. Второе: наличием различных подпольных националистических организаций и вооруженных бандформирований, многочисленными проявлениями бандитизма.
Существованию указанных группировок способствуют, во-первых, географические факторы: обилие лесистой местности, множество лесных водоемов, что решает проблемы выживания, а также расположенные в непосредственной близости Карпаты, что помогает противникам советской власти создавать лагеря в труднодоступных горных районах.
Во-вторых, действию враждебных элементов способствует слабость, не укомплектованность созданных местных органов и учреждений советской власти, особенно в низовых звеньях - сельсоветы и т. д.
В третьих, активным вылазкам и диверсионным действиям способствует большое количество оставленного на полях боев оружия, что дает возможность врагам с легкостью вооружаться.
На территории края действуют подпольные националистические организации и формирования, такие как Армия крайова, или АК, - вооруженная организация польского эмигрантского правительства, которая кроме западных областей Украины проявляет также активность на территории Польши и Белоруссии. Большую активность проявляют бандформирования, состоящие из западно-украинских и литовских помещичье-кулацких элементов, бывших в годы оккупации активными фашистскими пособниками. Указанные вражеские подразделения проводят подрывную деятельность, уничтожая советских работников на местах, солдат и офицеров Красной Армии, запугивают, грабят и убивают мирных жителей.
Кроме того, созданные по инициативе немецкого командования и его разведовательных структур, бандформирования имеют в числе оперативных задач проведение оперативной разведки, сбор и передачу данных, имеющих секретный характер. Многие формирования снабжены коротковолновыми радиопередатчиками."
- Ничего себе! - присвистнул Хижняк. - Вообще-то мне казалось, что война хоть немножко, но кончилась.
- Кажется - перекрестись, родимый, - посоветовал Куценко. - Что ты от них хочешь? Они: то под шведами, то под шляхтичами, то под белыми, то под красными; то под черным бароном, то под немецким сапогом. Сами забыли, кто такие, откуда родом. Забитые, жадные, подозрительные, коварные несчастные люди. Это я тебе как чистокровный хохол говорю. Но я-то родом из Киева - это, считай, другая страна. А у них там, у западэнцев - советская власть в тридцать девятом утвердилась, а в сорок первом кончилась. И еще года не прошло, как немца выгнали.
- Спасибо за политинформацию, а то мы не в курсе - все больше лаптем щи хлебаем, - не преминул вставить я.
- Это я к тому, что люди к советской-то власти и привыкнуть-то толком не успели. И не все ей рады. Так что война для тебя, Хижняк, не завтра кончится, так и знай!
- Спасибо, обрадовал! И что - сильно шалят?
- Не то слово. Вот, слушай! - он пододвинул к себе другой листок с тем же грифом:
- "…В период с 1 по 20 июня сего года во Львове и прилегающих территориях убито и пропало без вести девятнадцать военнослужащих Красной Армии. Взорваны школа и почта. Убиты председатель сельсовета поселка, его жена и трое малолетних детей…". В общем, на, сам читай.
- Прочту. Нас-то куда? Конкретно?
- Сначала во Львов, в распоряжение районного начальника Смерш. Там у них майор Заречный. Он решит. По оперативным данным, диверсанты готовят крупную акцию против местных Советов с целью устрашения мирного населения. Запрашивали группу оперативников, которые в том районе никогда не работали и, соответственно, неизвестны агентуре противника. Думаю, вы там нарасхват будете.
- Что ж, как говорится, место службы не выбирают. Когда выдвигаться?
- Завтра. Отправление в тринадцать сорок. Места в разных вагонах. Утром получите билеты, деньги, одежду.
- Понятно. Тогда до завтра.
Я собрался было идти, но Куценко остановил:
- Погоди минуту. Ты в своей группе крепко уверен?
- Как в себе!
- И в Орлове?
- Конечно. А что?
- Пока ничего. А где он сейчас?
- Никуда не собирался, должен быть в Москве.
- Дома его нет.
- Мало ли где молодой парень может кантоваться.
- Это верно. Да вот только сигнал поступил. Вроде как в Берлине его видели.
- Чего?
- Того! Что слышал!
Я разглядывал Куценко. Благодушие как-то разом исчезло с его круглого лица. Глаза-буравчики сверлили меня так, будто я сам под подозрением в. В чем? Это же бред полный! Стараясь сохранять спокойствие, я насмешливо спросил:
- Чиж в Берлине? Чушь какая! Это когда же его видели? И кто?
- Вчера. А кто - неважно. Но сигнал поступил.
- Не может быть!
- Эх, капитан! Взрослый мужик, опытный, а несешь какую-то чушь. Девичий лепет. На этом свете все может быть! Он ведь немец?
- Орлов?
- Нет, Петров-Сидоров! - взъярился Куценко. - Я с тобой про Орлова говорю.
- Немец, - кивнул я, чувствуя, что завожусь не на шутку. - Это всем известно. Это в его личном деле указано.
- Вот-вот. Максим Орлов, он же Мартин Фегель.
- Сын немецких коммунистов! Которые в тридцать седьмом погибли в немецком концлагере! А Максима через Коминтерн удалось переправить в Россию. Он в коминтер-новском интернате с двенадцати лет! Он здесь, под Москвой, вырос! Отсюда в разведшколу попал! Он всю войну прошел! Он десятки раз "зеленку топтал" под огнем артиллерийским. Сто раз погибнуть мог! И сто раз мог удрать, если б хотел! Он мой боевой товарищ! Я в нем, как в себе!
- Ты че орешь, капитан? - очень тихо спросил Куценко.
И я понял, что действительно кричу так, что дребезжит пробка стеклянного графина.
И замолчал. Не хватало еще из-за этого штабного придурка лишние приключения на задницу схлопотать. Куценко, нехорошо усмехаясь, будто прочитав мои мысли, проговорил:
- Ты не ори на старшего по званию, а то ведь неприятностей не оберешься. Это я с виду такой простой, незатейливый. Ты вот что. Если так уверен в своем боевом товарище, сядь и напиши: "Я, Хижняк Егор Петрович, ручаюсь." - Чем ты там за него ручаешься? Головой? Карьерой? Жизнью?
- И напишу, - процедил я. - Только в кабинете полковника Игнатьева.
- А он в курсе. Я с тобой по его поручению и беседую, понял?
Врал что ли толстобрюхий? Почему же полковник сам со мной о Чиже не заговорил? Не барское дело? Или аукается отказ от его заманчивого предложения? Он на меня ставку сделал, а я его, понимаешь, подвел. Вряд ли. Полковник нормальный мужик. Не обидчивый и, тем более, не мстительный. Таким, по крайней мере, казался все годы, что мы знакомы.
Обдумывая ситуацию, я писал "расписку", что ли? И не знаешь, как эту хрень назвать. Вроде как поручительство за боевого товарища, лейтенанта Орлова. И все не мог понять, откуда эта бредятина взялась: Чиж в Берлине?!
Закончив, сунул листок майору. Тот прочел, сложил и убрал в ящик стола.
- Вопросы есть? - сухо спросил он.
- Нет.
- Возьмите материалы задания, ознакомьтесь, и вы свободны.
- Слушаюсь, товарищ майор! - рявкнул я, развернулся на каблуках, вышел, чеканя шаг, хлопнув напоследок дверью. От души, надо сказать, хлопнул. После чего пошел в соседний кабинет, где мне под расписку выдали папку под грифом "секретно" с внушительным названием "контрразведывательное задание".
Через час я вышел на площадь, закурил. Настроение было поганым. Куда теперь?
Как куда? К Чижу, разумеется! На Пречистенку. И я рванул к лейтенанту Орлову.
Дверь коммуналки открыла армянка Дариджан. Лет пятидесяти, но еще очень аппетитная дама.
- О, капитан! Как давно я вас не видела, - пропела она низким прокуренным голосом. - Что так редко бываете? Что так нас не любите? Где с Максимом пропадаете?
- Здрасьте! Максим дома? - мне было не до любезностей.
- Не знаю, я только что с рынка. Входите, капитан.
Я рванул по длинному коридору, ткнулся в крайнюю справа дверь. Она распахнулась. За круглым столом сидел Чиж. Он был по-домашнему в майке и тренировочных штанах. Перед ним стояла здоровенная сковорода жареной с луком картошки, которую он уплетал за обе щеки.
- Егор Петрович! - обрадовался Чиж и расплылся в широкой улыбке. - Вот хорошо, что зашли! Как раз к ужину! Садитесь! Сейчас я вилку достану.
Он вскочил, засуетился. У меня от сердца отлегло. Вот он, лейтенант Орлов! Какой, на хрен, Берлин? Совсем ошизели, крысы штабные.
- По стопке выпьем? - Чиж вытащил из буфета початую поллитровку.
- Ну, раз достал, давай.
Я подсел к столу, мы чокнулись, хлопнули по стопке и принялись за картошку. И так мне радостно было на сердце, просто петь хотелось.
- Вы откуда? - промычал Чиж с набитым ртом.
- От Игнатьева.
Я рассказал, куда нас направляет начальство.
- Завтра в тринадцать тридцать выдвигаемся. Едем по одиночке. Друг друга не знаем.
- Ясный корень, - кивнул Орлов.
- С "заданием" я ознакомился, сейчас расскажу. Ну а ты как отдохнул? - спросил я и на всякий случай и добавил: - Говорят, в Берлине был?
И по тому, как вытянулось его веснушчатое лицо, как осторожно положил он вилку на край сковородки, я понял, что обрадовался рано.
- Я. Это.
- Ну, не томи, рассказывай.
- Понимаете, я друга встретил, одноклассника, Пашку. Мы вместе в интернате учились. Ну, точнее, его Пабло зовут, - он испанец, но мы его Пашкой звали.
- Короче, - оборвал я детский лепет боевого, едрень корень, товарища.
- А он летчик, ас! Ну и оказалось, что он летит в Берлин. Туда и обратно.
- Это когда же?
- Вчера это было. Утром - в Берлин, там четыре часа - и обратно. Генерала одного на совещание возил. А я в Берлине родился, рос, Егор Петрович! И не был там восемь лет!
- Побывал? - риторически спросил я.
- Он сам предложил!
- Понятно. Она сама меня заставила.
- Я в кабине пилота.
- Ну, это в корне меняет дело! - открыто издевался я, кипя от злости. - О господи! И кто тебя там видел?
- Никто. Я просто по улицам походил. К дому нашему подошел. На окна посмотрел.
- Ясно. У дома встретил кого-нибудь?
- Ну. Видел соседку, фрау Гессе. Но я отвернулся, не подходил к ней.
- И она тебя могла увидеть, так?
- Ну. Могла.
- Ты как одет был?
- В форме своей.
- То есть бывший соседский мальчонка Мартин Фе-гель - лейтенант Красной Армии. Просто отлично!
- Не думаю, что она меня узнала, - буркнул Чиж. Красные пятна на щеках доказывали обратное - подозревал, что узнала!
- А если - да? Как ты думаешь, что эта добропорядочная фрау сделала, если узнала тебя? Молчишь? Я думаю, она тотчас сообщила в комендатуру. Твое счастье, что ты, как говорится, туда-обратно. Пока там навели справки, выяснили твою трудную судьбу, узнали, кто ты да что, ты уже дома картошку хрумкал. Какой же ты еще пацан, Чиж! Несмотря что двадцать лет и два ордена.
- Ну да, пацан. - Губы его неожиданно задрожали. - У вас отпуск, вы куда поехали? На завод, к лошадям. Там ваш дом, там вас все любят. К Олегу брат должен приехать. А у меня кто? Кроме соседей? Он, Пашка, когда предложил, я даже не сомневался ни секунды, если хотите знать! Я должен был свой дом увидеть, откуда отца с матерью забрали, ясно? Может, меня убьют завтра, так я хоть вспомню, что на окне своей комнаты цветы в горшочках видел. Если это преступление, что ж, я готов ответить!
Красные пятна расползлись по его лицу географическим рисунком, но губы уже не дрожали. И то хорошо.
- Дурак ты, Максимка, - вздохнул я, налил себе полную стопку и выпил. - Вот что. Ты сейчас напишешь объяснительную. Имени товарища можешь не называть. Где он, кстати?
- Улетел. Их авиаполк на Дальний Восток перекинули. Сегодня утром и улетел.
- Хоть что-то хорошее услышал я за последние пятнадцать минут! Значит, пишешь объяснительную, завтра, перед отъездом, я отдам ее лично Игнатьеву. Уедем на боевое задание, надеюсь, выполним его, как всегда с риском для жизни, - подмигнул я Чижу, - и все забудется. Победителей, как говорится, не судят!
Лицо Чижа просветлело, он радостно кивнул.
Взяв объяснительную, я заскочил еще к Олегу, чтобы ввести и его в курс дела. Благо жил он неподалеку. Действительно, у него гостил брат из Питера. Худющий, весь в морщинах. А ведь не старый еще мужик - чуть за сорок. Ровесник нашему Куценко. А разве сравнишь? Тот кровь с молоком. Кажется, в бок ткнешь, жиром брызнет. А этот - кожа свисает, просто старичок. Вот что такое блокада…
Ладно, не будем о печальном. Завтра снова вперед, труба, как говорится, зовет!
Чем-то встретит нас славный город Львов? Шпионами и диверсантами всех мастей, от шляхтичей и кулацких прихвостней до недорезанных абверовцев? Ладно, мы всякого добра навидались. Как говорится, Бог не выдаст - свинья не съест!