ИЮЛЬ 1945, Львов
Поезд остановился слишком резко. С соседней полке свалилась чья-то туго набитая сумка. Какая-то тетка завопила визгливым голосом, и Олег Сташевич проснулся, взглянул в окно, чтобы разглядеть название станции. Но за окном были видны лишь поля, опушка леса, дорога, убегавшая желтой лентой от переезда вдаль, через поле, поворачивая возле густой лиственной массы вправо, продолжая виться вдоль лесной опушки…
- Хорошо, что вы проснулись, мужчина, - раздался снизу молодой женский голос.
Олег свесил голову. Напротив него, на нижней полке, застенчиво улыбалась молодуха в клетчатом платке. Рядом с ней сидела хмурая глазастая девчоночка лет пяти. - Нам выходить на следующей, а у нас чемодан. Вы нам поможете?
- Конечно! - Олег ловко спрыгнул со своей полки, заправил в потертые брюки выбившуюся линялую рубаху, расчесал пятерней густые волнистые русые волосы. Поезд тем временем тронулся, кряхтя, как старичок, и начал потихоньку набирать обороты.
- А сколько до Львова-то?
- Да с полчаса. Сейчас Стрый будет, а потом уж без остановок до самого Львова.
- Ясненько-понятненько, - нараспев произнес Олег, улыбаясь молодухе и ее очень уж серьезной девчоночке. - Вы, стало быть, в Стрый направляетесь?
- Ага, - охотно кивнула женщина. - Родня у нас там. Дальняя, но все же. Думаю, не выгонят вдову с сиротой, - слишком весело сказала она.
- Да уж, вот уж они обрадуются, - хмыкнула грудастая тетка тем самым визгливым голосом, что разбудил Олега.
Она занимала боковое место. В данный момент тетка уплетала шмат сала, закусывая его соленым огурцом и запивая все это добро бутылкой молока.
И Сташевич понял вдруг, отчего так серьезна девчоночка - она изо всех сил старалась не смотреть на жующую тетку. Даже побледнела от напряжения.
Мать, коротко взглянула на тетку, хотела что-то ответить, но передумала, прижала девочку к себе и ласково зашептала что-то в маленькое ушко.
"Эх, и угостить нечем! - с досадой думал Сташевич. - Все вчера подъел. Когда же они сели? Видно, к ночи уже, когда я спал."
Он хотел отвлечь девчоночку стишком или загадкой, но, бросив случайный взгляд в окно, замер. Они проезжали окраину какого-то не то хутора, не то поселка. Редкие мазанки только-только начали появляться недалеко от опушки леса. И вот от одной из них бежала через поле к лесу молодая женщина. В белом платье или длинной рубахе - не поймешь, она неслась пулей, полные голые икры мелькали в высокой траве. Черные волосы развевались за спиной. Олег успел разглядеть, как из леса вышел мужчина в полувоенной форме. Вот к кому она так спешила.
Какой удивительный кадр! Запомнить! Непременно запомнить - и этот вагон, и злобную тетку. И голодную девочку, и через окно, - именно через окно - двое людей, несущихся друг к другу, любящих друг друга наперекор. чему? Ну это можно придумать. Поезд тем временем проехал мимо дома, выделявшегося среди прочих основательностью и ухоженностью. На стене дома была выведена белой краской надпись. Олег прочитал: "Дубровицкий сельсовет".
Дубровицы. И название какое славное.
К зданию сельсовета подъезжал "виллис", за ним - открытый грузовик с солдатами…
- Мужчина! Так вы нам поможете? - тронула его за рукав женщина.
- Да, да, конечно!
Олег потащил к выходу тяжеленный фанерный чемодан.
ИЮЛЬ 1945, Дубровицы
"Виллис" подъехал к сельсовету. Из машины вышли двое: офицер НКВД и некий мужчина в штатском. Солдаты - около двух десятков - выпрыгивали через борт грузовика, разминали затекшие ноги.
Двое вошли в избу.
- Здрасьте! - коротко поздоровался офицер. - Председатель на месте?
- Здравствуйте, товарищи! - Женщина-секретарь поднялась из-за стола, испуганно оглядывая посетителей. Особенно того, что в штатском. - Мирослав Иванович в кабинете. Я сейчас доложу.
- Не надо, - отстранил ее тот, что в штатском.
Двое скрылись за дверью, над которой висела картонная табличка с начертанной химическим карандашом надписью: "Председатель сельсовета"
Из-за стола навстречу вошедшим поднимался подтянутый мужчина лет под сорок с коротко стриженными, тронутыми сединой темно-русыми волосами. Светло-серые глаза в темных лучиках приветливо и внимательно оглядывали вошедших.
- Вы председатель? - коротко осведомился офицер НКВД.
- Да, товарищ капитан. Ковальский Мирослав Иванович, - представился он. - А ваши документы, извиняюсь?
Ковальский внимательнейшим образом изучил удостоверение и капитана и второго, в штатском, - как оказалось, контрразведчика.
- Садитесь, товарищи! Чем, как говорится, могу?
- В вашем районе прошлой ночью совершено дерзкое нападение на военную колонну. Разграблены и сожжены два грузовика с продуктами, - сухо излагал капитан.
Видимо, он был контужен: узкое лицо то и дело подергивалось судорогой.
- Да что вы говорите?! - председатель удивленно поднял брови.
- Вы что-нибудь слышали об этом? - не реагируя на удивление, все так же сухо ставил вопросы капитан и заносил ответы в блокнот.
- Нет. У нас здесь все тихо, - миролюбиво откликнулся Ковальский. - А где именно это случилось?
- По дороге на Львов. В пяти километрах от вашего хутора.
- Матерь Божия… ой, извиняюсь, товарищи. И что, есть убитые? - шепотом спросил он.
- Восемь человек убито, включая офицера.
- Вот беда-то! Упокой их души. - пробормотал председатель и поднял было два пальца, но креститься передумал.
- У нас приказ начальника ОКР прочесывать все окрестные села, - вступил представитель контрразведки.
- Приказ есть приказ, - кивнул председатель. - Хотя, у нас-то село спокойное. А и кому шалить? Одни бабы да старики. Мужиков-то кого поубивали, а кто еще с фронта до дома не доехал.
- Ага! - злобно перебил его капитан. - У вас здесь в каждом селе одни старики да бабы. А машины жгут, склады грабят, военных убивают. Это кто же, старики с бабами?
- А бес их знает! Шалят, видно, бандиты. Может, власти не боятся? - предположил председатель с самым серьезным видом.
- А чего им бояться? Если их в каждой хате обогреют, да накормят да спать положат! - окончательно рассвирепел капитан.
- Так и народ понять можно, - пожал плечами Ковальский.
- Это в каком смысле?
- Так. Отсталый элемент.
- Вот вы бы их и просвещали в пользу советской власти!
- Стараюсь, как могу.
- Ладно, хватит лясы точить, - оборвал их контрразведчик.
- Да, да. Приступайте, товарищи, - кивнул председатель. - Давайте и я с вами пойду - народу обстановку разъясню, чтобы не пугались.
- Только лишнего не ляпните.
- Да неужто я не понимаю? Сам войну прошел.
Солдаты уже вовсю прочесывали село, и встревоженные люди бросились к советской власти за разъяснением. Немногочисленное население Дубровиц составляли действительно бабы с ребятишками да старики. Они и шумели возле крыльца.
Капитан НКВД отметил, что Ковальский, надо отдать ему должное, быстро и умело успокоил селян. Не сказав ничего лишнего, он объяснил необходимость столь тщательной проверки. И люди разом успокоились. Из толпы посыпались шутки.
- А что, Мирослав Иваныч, может солдатики до ночи задержатся? Добра у нас много: корыто дырявое да одеяло рваное. пока все оглядят.
- Ой, а у меня на дворе такие два ладных лопушка по сараям шукают. Так бы и зъела обоих!
- Гарны, гарны хлопчики! А вот мы их не отпустим! Не-хай переночуют! Отдадут долг мирному населению!
- Мирослав Иваныч, а шо за человики-то з вами? Больно строгие.
Ковальский отвечал на вопросы, отшучивался, сам бросал в толпу шутки, которые встречались веселым хохотом. Чувствовалось, что с населением у него полный контакт, отметил про себя капитан.
Неожиданно мирная пастораль была нарушена женскими воплями.
К сельсовету вели парня в солдатской гимнастерке. За конвоирами шла и голосила молодая женщина в светлой рубахе, заправленной в широкую юбку. Платок сбился с головы, черные волосы обрамляли красивое, несколько грубоватое лицо.
- Товарищ капитан! Вот, задержали подозрительный элемент! - отрапортовал один из солдат.
- Кто такой? - мигом подобрался капитан, разглядывая белокурого парня лет двадцати пяти. Россыпь бледных веснушек делала его красивое лицо немного простоватым, но и трогательным.
- Анджей Стронский - рядовой сорок девятого стрелкового полка шестнадцатой гвардейской дивизии, - четко ответил парень. Демобилизован, - добавил он.
- Документы?
Стронский протянул капитану солдатскую книжку. Тщательно изучив документ, капитан вынужден был признать, что он в полном порядке. Тем не менее он не торопился вернуть книжку владельцу.
- Что вы здесь делаете?
- После демобилизации направляюсь к месту жительства. Задержался здесь немного, - потупился красавец.
Капитан вопросительно взглянул на Ковальского.
- Дело житейское, - спокойно улыбнулся тот. - Солдат нашел свою любовь.
- Отпустите Анджея, - завопила женщина, - отпихивая конвоиров, которые преграждали ей путь. - Отпустите, господин офицер, - кинулась она к капитану, признав в нем главного. - Он ни в чем не виноват!
- Кто он тебе? - Капитан разглядывал женщину с явным интересом.
- Муж!
Это сообщение вызвало новый взрыв всеобщего веселья.
- Да он здесь у каждой второй успел в мужьях побывать, - хохотали бабы. - Хоть на ночку, да муж!
- Не забирайте его, товарищи офицеры, а то кто ж нам будет породу улучшать?
- Мы ж здеся без мужика совсем оголодаем, лютыми станем…
- Ну хватит вам, бабы! - властно прикрикнул Ковальский и все тут же смолкли. - Чего Марью позорите? Анд-жей уж месяц у нее одной живет. Мало ли что прежде было.
- Так он ей не муж? - Капитан усмехнулся, помахал солдатской книжкой, намереваясь сунуть ее в свой планшет.
- Как не муж? Я ж говорю, общее хозяйство ведут! А зарегистрировать я их хоть сейчас могу.
- Так и расписали бы. а то подозрительно получается: вроде как домой направляется, а никуда при этом не направляется. А в лесах ваших.
- Он не бандит! - закричала Марья. - Он воевал!
- Да ты-то что так в нем уверена? Ты ж его всего месяц знаешь, - усмехнулся капитан.
- И что же? Я одно знаю: некогда ему по лесам шастать. Он каждую ночку со мной проводит, - пропела вдруг она так сладко, что капитан прямо-таки крякнул.
- Правда, товарищ капитан, - повернулся к нему Ковальский, и тихо проговорил: - Парень безвредный. Придурковатый даже, между нами говоря. Он только до баб охоч - вся сила в корень пошла, как говорится. Вреда от него никакого нет. И документы в порядке, вы ж сами видели.
- Ну ладно. - Капитан отдал Ковальскому солдатскую книжку Стронского. - Смотрите, Мирослав Иванович, под вашу ответственность.
Подняв облако пыли, распугав кудахтающих куриц, "виллис" выехал на дорогу. Следом за ним грузовик, наполненный солдатами.
Дед Шмаков, белобородый старик, сидел на ступеньках хаты, что притулилась по соседству с Марьиной на окраине села, возле лесной опушки. Он выстругивал что-то из куска деревяшки и исподлобья глядел, как возвращались в дом Марья с Анджеем. Шли они не спеша, в обнимку. Стронский крепко прижимал к себе женщину. Рука его по-хозяйски то стискивала грудь, то проходилась по упругому заду. Марья гортанно смеялась, запрокинув голову.
- Экая срамотища! - пробормотал про себя старик, отводя глаза.
- Что волком глядишь, дед? - не удержался красавец. Дед лишь сплюнул и ушел в хату.
- Вот пакость какая! Марья совсем голову потеряла. Прямо на людях тискают ее как. Самую разгулящую девку. Всякий стыд забыла!
- Ну а вам-то что, отец? - отозвалась от печи молодая, костистая, очень некрасивая женщина. Подвязавшись фартуком, она месила тесто. - Какое наше дело?
- Тебе ни до чего дела нет! А надо было сказать, что никакой он не латыш, Анджей этот! Я слыхал, как он по-немецки балакал с председателем нашим.
- И что? Все знают, что Мирослав Иваныч наполовину немец, по матери. Да и та с Поволжья. А папаша иха вообще из наших мест. Вы че, не помните, как об этом на собрании гутарили? Из Львова человек все об нем рассказывал!
- С чего это я не помню? Память еще не отшибло!
- Так чем он не свой? Он не скрывает ничего.
- Он-то не скрывает. А этот кобель скрывает!
- Ну и что? Мало ли какие обстоятельства. Может, и у Анджея немцы в роду есть. А какое к ним сейчас отношение? Чуть что - в Сибирь. Зачем же зло-то человеку делать?
- А они, может, еще большее зло делают! Ты хлеба, гляжу, печь затеяла. А откуда мука-то у тебя?
- Так Мирослав Иваныч дал! А вы, тятя, все скрипите, как телега несмазанная.
- А у него-то откуда мука, ты об этом подумала?
- Еще чего? Не моя забота думать! Я одно знаю, завтра Лесю кашей накормлю! И нам достанется! А кто крупу дал? Опять-таки Мирослав Иваныч.
- Так, может, добро-то это с тех грузовиков, что разграбили? Ты че, не слышала, что у сельсовета говорилось?
- Так кто говорил-то? Сам Мирослав Иваныч. Что же он, сам ограбил, и сам об этом рассказывает? Еще и при чекистах? Вы молчали бы уж лучше!
- Чего это я молчать должен? Ты как с отцом разговариваешь? И вообще. Что мы про председателя знаем-то? Привезли нам его, когда немца прогнали. А кто он, что он. Слишком грамотный для простого мужика.
- Так кто привез-то? Советская власть и привезла! Из Львова, не откуда-нибудь! И повезло нам, что грамотный! При нем село-то расцвело! И порядок строгий.
- Тьфу на вас, баб! Мозга у вас совсем нет! Одна фи-гуристость. Бесполезная! - рявкнул дед Шмаков и ушел в сени.
ИЮЛЬ 1945, Львов
В полуразрушенном, с отметинами артиллерийских снарядов, сооружении угадывалось некогда величественное здание львовского вокзала. Двухэтажный, с высоким куполом центральной части и двумя боковыми павильонами, украшенными скульптурами и колоннами, был он несомненным украшением довоенного города.
Поезд остановился. Проводники открыли двери вагонов, приезжие разноцветной, разночинной рекой выливались на перрон.
Сташевич легко спрыгнул на перрон, держа в руке небольшой чемоданчик - много ли нужно командировочному инженеру? - и огляделся. Увидел, как Чиж помогает выгрузить детскую коляску какой-то молодой мамаше. Сташевич отвернулся и направился на привокзальную площадь, на ходу, краем глаза увидев и Хижня-ка. Егор ехал в первом вагоне. Сейчас он курил, стоя на перроне, как бы прикидывая, в каком направлении двигаться дальше. В руке аккуратный сундучок, кепка сдвинута на затылок. Этакий мастеровой человек, рабочая косточка.
Сташевич вышел из здания вокзала, и глаза его утонули в зеленой массе деревьев, окружавших площадь, уходивших рядами в боковые улицы, заполнявших скверы. Сломанные, искореженные войной, они поднимались, зеленели пышной июльской листвой, доказывая, что жизнь непобедима!
Максим Орлов вытащил наконец громоздкую коляску, помог выйти молодой мамочке, прижимавшей к себе розовый кулек. Краем глаза он видел, как мимо прошел Олег Сташевич. А чуть позже, лениво покуривая, с чемоданчиком в руке неспешно продефилировал и старший по группе - Егор Петрович Хижняк.
Максим еще чуть помешкал и собрался было проследовать за товарищами, как вдруг замер, как громом пораженный. Вдоль перрона шла женщина. Он таких никогда не видел. Все, кого он встречал на дорогах войны, были одеты в военную форму, обуты в сапоги, волосы их были убраны под пилотку или шапку-ушанку. И пахло от них не как от женщин.
А эта. Эта была похожа на женщин его прошлого, чем-то даже на его мать.
В легком летнем пальто кремового цвета, в маленькой шляпке, каким-то чудом крепившейся на коротких, вьющихся каштановых прядях, обрамлявших лицо.
А лицо? Тонкие брови вразлет, прямой нос, чувственный изгиб вишневого рта. И гордая, прямо-таки царственная осанка. И походка - легкая, чуть танцующая. Чуть полноватые икры с тонкими лодыжками, туфли на шпильках. Она словно сошла с экрана какого-нибудь трофейного фильма. Сколько ей лет? Черт его знает! Двадцать пять? Больше? Меньше? Признаться, он не умел определять возраст женщин. Да в данном случае это было абсолютно неважно. Просто это была женщина его мечты, вот и все.
Кажется, незнакомка тоже обратила на него внимание. Светло-карие глаза задержались на нем, и что-то такое мелькнуло в ее взгляде. Но что именно - он так и не понял. В следующее мгновение глаза были опущены и надежно спрятаны за длинными темными ресницами. Она прошла мимо, и он почувствовал легкий аромат ее духов.
Еще несколько мгновений Максим стоял соляным столбом, когда же осмелился наконец обернуться, незнакомка растаяла в толпе, будто и не было.