- Цифра, - с усмешкой пояснила путана. - Ну, это мы так "озвучку" называем. Как в кино - цифровой звук, долби-стерео. Клиент хочет, чтобы ты стонала, ну, ты ему "цифру" и включаешь. Типа кайфуешь вместе с ним.
- А она, значит, на кайфовала? - уточнил Турецкий.
Путана покачала головой:
- Не-а. Молчала как рыба. Я ее потом спросила - Маргоша, чё за дела?
- А она?
- А она ничего не ответила. Она потом вообще весь день как не своя была. Бледная такая, испуганная. А потом она дня три на работу не выходила.
- Вот как? - удивился Турецкий. - Это почему же?
Путана вздохнула:
- Я ее тоже потом спросила. А она сказала - мол, заболела. Простуда, и всё такое.
- Значит, простуда, - задумчивым эхом отозвался Александр Борисович. - Кстати, она не называла тебе свое настоящее имя?
- Настоящее? - удивилась путана. - А я думала, что ее так и зовут - Марго. Она сама, когда знакомились, представилась Маргаритой. А что, разве ее по-другому звали?
Турецкий не ответил. Он задумчиво потер пальцами подбородок, глядя мимо путаны.
- Дядь, а вы правда из милиции? - тихо спросила она.
Александр Борисович покачал головой:
- Нет. Я - частное лицо.
Девушка закусила губу. Казалось, она не знает, как реагировать на признание Турецкого - то ли злиться, то ли радоваться. Так и не определившись, путана вздохнула и спросила:
- Тогда зачем тебе это, а?
- Марго пропала, и я должен ее найти, - ответил Александр Борисович.
- Как это найти? Ты же сказал, что она… что её… Погоди… Ты что, обманул меня, что ли?
Александр Борисович поднялся с кресла.
- Мне пора, - сказал он. - Твоя подруга пропала. Возможно, она уже мертва. Но если нет, я найду ее. Захочешь помочь, звони. Вот тебе моя визитка.
Турецкий достал из кармана визитную карточку и швырнул на тумбочку.
- Зря вы так со мной, - сказала вдруг путана, от обиды вновь переходя на "вы". - Сказали бы сразу, я б поняла. И пугать бы не пришлось. Я ведь к Маргоше хорошо относилась. И она ко мне.
- Да-да, - рассеянно произнес Александр Борисович. Он оглядел стены комнаты, оклеенные розовыми обоями, перевел взгляд на пышный альков и усмехнулся. - Н-да. Завязывала бы ты с этим "ремеслом", Наташа Агафонова. Красивая ведь девчонка. А то смотри - поистаскаешься, и замуж уже никто не возьмет.
- Ну да, не возьмут, - фыркнула путана. - Меня уже двое зовут.
- И они знают о твоей профессии?
- Нет, конечно. Я ж не дура.
- А если сюда случайно нагрянут? Или кто-нибудь из их знакомых тебя при встрече узнает?
- Не узнают, - с усмешкой ответила путана. - Если, конечно, вы не расскажете. Да и вам не поверят. С меня макияж смой, я совсем другая стану.
- Одна уже стала, - с неудовольствием заметил Турецкий. - Ладно, мне пора. Спасибо за разговор. Если что вспомнишь - звони. Пока!
- И вам не хворать, - насмешливо попрощалась путана.
Александр Борисович вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и бодро зашагал по коридору.
- Уде уходите? - Алина вышла ему навстречу.
- Да.
- Не понравилось?
- Очень понравилось. Но - дела.
- Понимаю, - кивнула Алина. - Будете в наших краях - заходите еще.
- Обязательно, - пообещал Турецкий, толкнул железную дверь и вышел на улицу.
В лицу ему пахнуло прохладным ветром. Александр Борисович с наслаждением вдохнул свежий воздух улицы.
29
- Алло, Александр Борисович?
- Да, Петь, я.
- Я навел справки. Нужного тебе человека зовут Руслан Штырев. Кличка Штырь. Записывай его телефон…
Петя Щеткин продиктовал номер телефона, Турецкий записал его в блокнот.
- Кто он? - спросил Турецкий.
- Когда-то работал опером. Потом его поперли за пьянство, и он ошивался во вневедомственной охране. Потом поперли и оттуда. Получил условный срок за кражу в магазине. Потом отсидел полтора года за драку. Пока сидел, жена выписала его со своей жилплощади и продала квартиру. Развелся. Сейчас живет в квартире старухи-матери. Работает на бензоколонке.
- Сколько ему лет?
- Сорок три. Будешь звонить, сошлись на подполковника Болдина.
- Ясно. А что у нас на него?
- Махинации на бензоколонке. И еще кое-что по мелочи. В целом, с учетом рецидива, лет на пять строгача потянет.
- Понял. Спасибо, Петь!
- Не за что. Как продвигается расследование?
- Со скрипом.
- Удачи, Александр Борисыч!
Переговорив со Щеткиным, Александр Борисович тут же набрал номер Штыря.
- Слушаю, - ответил хрипловатый голос.
- Привет, Штырь.
- Штырь? Не знаю такого. Вы ошиблись номером.
- Да ну? Может, ты это самому подполковнику Болдину объяснить хочешь?
Повисла долгая пауза.
- А вы кто? - спросил, наконец, Штырь.
- Встречаемся через час, - сухо сказал Александр Борисович. - Возле фонтана.
- Возле фонтана нельзя, - возразил Штырь. - Народу много. Давайте в "Шинке". Это пивной бар на окраине города, знаете?
- Нет.
- На севере. С пляжа на Отраде вас любой таксист за полтинник домчит. И давайте не через час, а через полтора - мне долго добираться.
Турецкий посмотрел на часы.
- Хорошо. Меня зовут капитан Ларин. На столе передо мной будет лежать газета. Всё понял?
- Да.
- До встречи.
Александр Борисович отключил связь и сунул телефон в карман.
Бар "Шинок" оказался настоящей дырой. Деревянные доски столов были настолько пропитаны прогорклым пивом, что газета прилипла к ним почти намертво. Однако пиво было дешевым, и, вероятно, по этой причине народу здесь было порядочно.
Турецкий ждал уже десять минут. И с каждой минутой настроение у него становилось все мрачнее и мрачнее. Наконец, когда Александр Борисович дошел до последнего градуса ярости, к столу подошел невысокий мужчина с ничем не примечательным и даже невзрачным лицом.
- Вы Ларин? - поинтересовался он.
- Он самый.
- Я Штырь. - Штырь сел за стол и с мрачноватым любопытством взглянул на Турецкого. - Извините, что опоздал. Я был далеко отсюда. Быстрее никак не получилось. Ничего, если я закажу себе пива? Так мчался, что в горле пересохло.
- Заказывай, - небрежно пожал плечами Александр Борисович.
Штырь подозвал официанта.
- Мне фирменного, - сказал он. Глянул на Турецкого и поинтересовался. - А вам?
- Еще чашку кофе, - сказал Александр Борисович.
Официант ухмыльнулся и отошел к барной стойке. Несмотря на унылый вид пивного бара, обслуживали здесь оперативно. Не прошло и минуты, как на столе появились пиво и кофе.
Штырь в несколько глотков ополовинил свой бокал и удовлетворенно крякнул.
- Ну, вот. Теперь можно и поговорить.
Он заметно повеселел, чего нельзя было сказать о Турецком.
- Итак? Зачем вы меня вызвали?
- Есть дело, - сухо сказал Александр Борисович.
- Дело? - Штырь усмехнулся и сунул в рот сигарету. - Дело - это хорошо. Но, прежде чем мы начнем разговор, я вынужден предупредить: такса повысилась. В полтора раза. Так что, если не уверены, лучше и не начинайте. Чужие проблемы мне ни к чему.
- Проблемы, говоришь? - Турецкий холодно посмотрел на Штыря и усмехнулся. - Я могу тебе их обеспечить. Тебе светит "пятерик". И я горю желанием поскорее отправить тебя на нары.
Штырь вздрогнул и быстро огляделся.
- Потише, начальник, - тихо и хрипло проговорил он. - Здесь всюду уши.
Турецкий пожал плечами:
- Привыкай. Скоро уединяться ты сможешь только в карцере.
Штырь вгляделся в лицо Александр Борисовича, как бы пытаясь определить, насколько серьезный перед ним "клиент". Решил, что серьезный.
- Мне не нужны неприятности, - примирительно сказал он. - И, если вам необходима моя помощь, я готов помочь. И даже сделать скидку. Но это только потому, что вы мне понравились. - Штырь стряхнул с сигареты пепел и снова взглянул на Турецкого. - Итак, что у вас ко мне за дело?
30
Иван Максимович Прокофьев был, как всегда, элегантен, подтянут и доброжелателен. Он сидел напротив Турецкого и пил кофе маленькими глотками, держа кофейную чашку бледными, ухоженными пальцами, оттопырив мизинец - такой же ухоженный и аккуратный, как весь облик Прокофьева. "Я не просто мизинец, - казалось, говорил он. - Я мизинец артиста!"
Турецкий усмехнулся своим мыслям, и это не укрылось от мягкого взгляда Прокофьева.
- Что такое? - поинтересовался он. - У меня смешной вид?
- Вовсе нет, - ответил Турецкий. - Просто у меня хорошее настроение.
Иван Максимович улыбнулся и поставил чашку на блюдце.
- Это, вероятно, оттого, что вам понравился наш город, - сказал он. - Наш город всем нравится. Нет, правда, не улыбайтесь. Всем без исключения! У нас тут особый воздух. Бодрит лучше крепкого кофе.
- В чем же его секрет? - поинтересовался Александр Борисович.
- Воздуха? А просто у нас вокруг города сплошные хвойные леса. Даже сквер в центре города засажен соснами и можжевеловыми кустами. В этом смысле весь наш город - одна сплошная курортная зона. Так что, дышите крепче, Александр Борисович!
Прокофьев рассмеялся мелким, переливчатым смехом. Александр Борисович натянуто улыбнулся.
- Курортная, говорите? - Турецкий усмехнулся.
- А чего вы усмехаетесь? - обиделся Прокофьев. - Ведь это так и есть. Оттого у нас и люди доброжелательнее, чем в какой-нибудь Москве.
- "В какой-нибудь", - усмехаясь, повторил Александр Борисович. - Это вы точно подметили. Лебедянск - столица цивилизованного мира. И люди здесь живут на редкость цивилизованные и приятные. Взять хоть вас, Иван Максимович. Умный, интеллигентный, респектабельный мужчина в полном расцвете сил.
- Вы как будто насмехаетесь? - прищурил карие глаза Прокофьев.
- Что вы! Ни в коем случае. Не насмехаюсь, а восхищаюсь. Вызываете меня сюда, просите разыскать пропавшую актрису. А сами скрываете, что встречались с ней не только в театре, но и проводили вместе досуг. Тет-а-тет, между прочим. Как это называется, Иван Максимович?
Лицо Прокофьева оцепенело. Он уставился на Турецкого холодным, тяжелым взглядом. Затем разжал сухие губы и спросил:
- Откуда вы знаете?
- Да уж знаю. - Турецкий потянулся в карман за сигаретами, но вспомнил, что бросает, и недовольно хмыкнул. - Может, расскажете, что между вами было?
- Да почему, собственно, я должен вам что-то рассказывать? - вспылил Иван Максимович. - Я что, у вас на подозрении?
- Конечно, - кивнул Турецкий. - И вы, и все остальные. Девушка пропала. Вы, можно сказать, последний, кто с ней разговаривал. Может, вы все врете, и она вовсе вам не звонила?
- То есть… как это не звонила? - ошеломленно пробормотал Прокофьев.
- А так, - небрежно ответил Турецкий. - Вы могли убить ее еще утром. А потом заявить, что перед спектаклем она вам звонила. Таким образом, вы выиграли время и создали себе алиби. Неплохой план, если вдуматься.
Александр Борисович отхлебнул кофе, не сводя пристального взгляда с лица Прокофьева. Он специально заговорил с театралом грубо, чтобы вывести его из себя спровоцировать на неверный шаг. Однако, на этот раз Иван Максимович остался спокоен. По всей вероятности, он разгадал нехитрый план Турецкого, и не желал ему подыгрывать.
- Значит, я вхожу в число подозреваемых, - не столько вопросительно, сколько утвердительно проговорил Прокофьев. - Оч-чень хорошо. Просто замечательно. Предположим, что вы правы. Я убил девушку, спрятал ее труп, а потом заявил, что она жива и что только что позвонила мне. Но ведь у любого преступления должен быть мотив, не так ли? Какой же мотив у меня?
- А вот вы сами скажите, - предложил Александр Борисович, вставляя-таки в рот сигарету.
Прокофьев улыбнулся.
- Хорошо. Играть так играть. Первый мотив - деньги. Катя мне не конкурент. Я ей ничего не должен. Ее отец поддерживает финансово наш театр. Во многом потому, что в этом театре играет его дочь. Нет дочери - нет и спонсорской поддержки. Как видите, я не заинтересован в смерти Кати. Скорей наоборот, я должен пылинки с нее сдувать!
- Допустим, это так, - кивнул Александр Борисович, прикуривая. - Но, помимо денег, есть и другие мотивы.
- Хорошо. Давайте продолжим игру. Второй из самых распространенных мотивов - месть. Тут мне даже нечего вам сказать. Начнем с того, что я не мстителен…
- Это вы так говорите, - заметил Турецкий.
- Да, вы правы, - согласился Иван Максимович. - Это мое субъективное мнение, и оно вас не интересует. Но мне не за что мстить Кате. Как правило, нити мести протягиваются в далекое прошлое. Но в моем далеком прошлом Кати не было на свете, она еще не родилась.
- Почему именно прошлое? - поинтересовался Александр Борисович.
Прокофьев пожал плечами.
- Ну, как же… В кино обычно всегда так бывает.
- В кино много чего бывает. Жизнь сложнее.
- Ну да, конечно. Оставим прошлое в покое. Но ведь и в настоящем мне ей не за что мстить. Какие могут быть счеты у директора театра и актрисы? К тому же, я вам уже доказал, что не заинтересован в смерти Кати с финансовой стороны. А когда месть наталкивается на финансовую сторону дела, она обычно уходит в сторону.
- Это вы тоже в кино видели?
- Это я видел в жизни, - сухо возразил Иван Максимович. - Да и вы, наверняка, тоже.
- Остается еще один мотив. Возможно, самый сильный.
- Это какой же? - прищурился Иван Максимович.
- Любовь, - небрежно произнес Турецкий.
Прокофьев смотрел на него несколько ошеломленно. Затем медленно улыбнулся.
- То есть, вы хотите сказать, что я?… Что мы?… Но, милый мой, это ведь полный бред! Мне шестьдесят лет. Я - старик. Какая тут может быть любовь?
- Старики тоже влюбляются, - заметил, дымя сигаретой Турецкий. - Это случается сплошь и рядом.
- А вот это вы уже выдумываете. Любовь - дело молодых. В сорок-то лет уже почти невозможно полюбить. Душа ссыхается, в ней не остается места для огня и страсти. Знаете, как об это сказала Анна Ахматова?
- Как?
- Нет ничего страннее и омерзительнее, чем старик, открывающий для себя таинства любви.
- Ахматова могла говорить всё, что заблагорассудится, - заметил Александр Борисович. - А я в своей практике встречал восьмидесятилетних стариков, которые ради юных любовниц пускали по миру родных и близких. Это факт.
Прокофьев улыбнулся и развел руками:
- С вами просто невозможно говорить. Кстати, вы всегда такой грубиян?
- У меня такая работа, - сказал Турецкий. - Для нежности в ней места нет.
- Это так, - уныло согласился Иван Максимович. - Но все равно вы могли бы общаться со мной… поинтеллигентней, что ли.
- Я буду общаться с вами интеллигентней, когда вы перестанете нести чушь и будете прямо отвечать на мои вопросы. Я задал вам прямой вопрос: что связывало вас с Катей, помимо театра? И с какой стати вы шлялись с ней по ресторанам?
- Да ничего я не шлялся! - возмутился Прокофьев. - Зашли пару раз выпить вина, а вы уже вешаете ярлыки! Неужели вы никогда не заходите в кафе с коллегами по работе?
Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и вперил взгляд в лицо пожилого театрала, стараясь докопаться до его мыслей. Прокофьев занервничал под этим взглядом и даже сердито нахмурил брови.
- Ладно, - сказал Турецкий и откинулся на спинку стула. - Сейчас я вам кое-что покажу. - Он достал из кармана фотографию Марго и положил перед Прокофьевым. - Иван Максимович, кто эта девушка?
Прокофьев взял фотографию, несколько секунд разглядывал ее, прищурив темные глаза, затем поднял взгляд на Турецкого и сказал:
- Это - Катя Шиманова. Но она здесь в каком-то странном гриме. Не могу понять, из какого это спектакля.
- Спектакль назывался "Феерия", - угрюмо пошутил Александр Борисович. - Но он шел не в вашем театре.
Прокофьев снова посмотрел на фотографию.
- Грим наложен довольно искусно, - сказал он. - Но это скорее не грим, а макияж. Откуда у вас эта фотография, Александр Борисович?
- На дороге нашел. Давайте ее сюда. - Турецкий вынул снимок из пальцев театрала и сунул в карман. - Вас видели вместе в ресторане, - сказал он сухо. - Свидетели утверждают, что вы обнимали Катю и даже целовали ее. Так что, отношения у вас были отнюдь не как у простых коллег по работе.
Прокофьев чуть не задохнулся от возмущения.
- Да как… Да как вы смеете?! - тихо и сдавлено воскликнул он. - Как вы смеете поливать грязью Катю? У меня и в мыслях никогда не было! Покажите мне того, кто вам это рассказал, и я плюну в его бесстыжие глаза!
- Тише, Иван Максимович. Успокойтесь. На нас уже люди оглядываются.
- Да плевать мне на людей! - сердито воскликнул Прокофьев. - Какой-то дурак наговорил вам гадостей, а вы ему и поверили? Как так можно, Александр Борисович!
- Я вынужден слушать дураков, - спокойно ответил Турецкий. - Тем более, что никогда заранее не знаешь, кто в этом деле дурак, а кто умник, кто жертва, а кто злодей.
Прокофьев вздохнул.
- Как мерзко, - тихо сказал он. - Впрочем, наверное, вы правы. Вы делаете работу. Грубую работу. И что бы я тут ни говорил, вы лучше меня знаете, как ее делать.
- Наконец-то, вы это поняли, - Турецкий вынул изо рта сигарету и вдавил ее в пепельницу. - Иван Максимович, у меня к вам еще один вопрос. Я побеседовал с вашими актерами. И один из них, некто Денис Бычихин, показался мне довольно странным парнем. Что вы можете о нем сказать?
- А что тут говорить? Парень был влюблен в Катю, делал ей предложение. А она дала ему от ворот поворот.
- Как? - удивленно произнес Александр Борисович. - И этот тоже?
Прокофьев усмехнулся.
- А что ж вы думали? У красивой женщина всегда много поклонников.
- Значит, между ними был роман?
- Нет, не думаю. Просто Бычихин подбивал к ней клинья. Они ведь давно знакомы, даже учились вместе. Несколько лет назад мы ставили "Ромео и Джульетту". Бычихин играл Ромео, Катя - Джульетту. Вот тогда между ними и пробежало что-то вроде искры.
- Что вы имеете в виду? - уточнил Турецкий.
- Я имею в виду внезапно вспыхнувшую влюбленность. С актерами так часто случается. Они переносят отношения со сцены или съемочной площадки в жизнь. Но даже если такая связь состоится, она, как правило, недолговечна. Просто мимолетное увлечение - только и всего.
- Так-так, - задумчиво проговорил Александр Борисович. - Значит, искра. А что, Катя ответила ему взаимностью?
- Ну… - Прокофьев пожал плечами. - Я точно не знаю. По-моему, они некоторое время встречались. Но недолго. Совсем недолго. Бычихин сделал ей предложение, она отказалась. И он сразу "отлип".
- Как-то быстро он смирился, - заметил Турецкий.
- А что тут такого? Это же актеры. Они как дети. Одно увлечение сменяется другим. Просто на Катю отрезвление снизошло чуть раньше, на Дениса - чуть позже. Они расстались, но сумели остаться друзьями. Бычихин, кстати говоря, почти сразу нашел себе новую пассию. А потом еще. И еще. У актеров это быстро, их обаяние легко распространяется на женщин.