На утро минисубмарина и пять аквалангистов отправились в подводный город. Люди были в защитном, предохраняющем от акустических ударов снаряжении и вооружены секретными короткоимпульсными излучателями, использующими пинч-эффект. В то же время с вертолётной палубы в небо взмыл бронированный геликоптер, пилотируемый асом-универсалом Эрихом Фердинандом Марией фон Плотгеном, стажировавшимся в Тушино в самый пик советско-немецкой дружбы. Уроки сталинских соколов даром не пропали - и часа не прошло, как он засёк подозрительную надводную цель, идентифицировал её как малое научное судно "Академик Иоффе" и, сделав серию фотоснимков, на бреющем вернулся на базу. А тут и аквалангисты вернулись с уловом - с прицепленной к буксирному концу полудохлой парализованной касаткой.
- Давайте-ка её на корму, там света больше, - распорядился херр Опопельбаум, надел испытанный, хорошей кожи, фартук и повернулся к лаборанту, плечистому крепышу оберштурмфюреру. - Несите-ка инструментарий, голубчик. Будем делать жидовскую рыбу фиш. Ха-ха-ха!
Касатку подцепили кран-балкой, вздёрнули на воздух и бросили на палубу у теннисного корта. Она бессильно разевала пасть, вяло шевелила поникшими плавниками. На месте глаз у неё были страшные кроваво-чёрные свищи - с пинч-эффектом не шутят!
Крепыш оберштурмфюрер вернулся с дисковой портативной электропилой.
- Ну-с, голубчик, приступайте-ка к трепанации. - Херр Опопельбаум прищурился, примериваясь, усмехнулся и задал пальцем траекторию. - Для начала вот так.
- Яволь!
Взвизгнула отточенная сталь, судорожно дёрнулась касатка, по палубе побежала кровавая слизь. Залетали кругами, заклекотали с надеждой белые как саван прожорливые чайки, в воздухе пронзительно запахло смертью, первая и пятая супруги Хорста опустили ракетки, бросили игру и с интересом воззрились на процесс потрошения.
- Достаточно, голубчик, достаточно. - Херр Опопельбаум раскрыл свой верный таксообразный саквояж. - Ну-с, приступим.
Саквояж был древний, чинёный-перечиненый, с огромными заплатами на боках. Правда, вшитыми аккуратно, из хорошей кожи, а главное, совершенно в тон.
- Пари-па-пам, пари-па-пам. - Херр Опопельбаум вытащил хирургический набор, щёлкнув, натянул резиновые перчатки и ловко, будто протрубил всю жизнь на рыборазделочном заводе, принялся работать ножиком. - Золото Рейна, пари-па-пам, золото Рейна…
Неожиданно он бросил петь, сильно изменился в лице, и презрительная усмешка искривила его бледные губы.
- Так я и думал. Штандартенфюрер, посмотрите! Он подошёл к Хорсту, стоящему у подветренного борта, и разжал окровавленный кулак.
- Каково, а?
На мокрой его ладони лежало нечто, напоминающее сигаретный фильтр. Склизкий, ощетинившийся иглами многочисленных контактов.
- Да ведь это…
- И я о том же, штандартенфюрер, это транс-пондер. А как вам понравится это? - Тут же в пальцах Опопельбаума оказалась лупа, и на поверхности сигаретного фильтра стали видны какие-то буквы, знаки, а главное - пятиконечная звезда. Такая же как на Спасской башне, на крыльях родины, на генеральских погонах. Вот ведь не удержались, вживили её и в рыбьи мозги.
- Так. - Хорст бросил сигарету в воду, взглянул на чаек, рванувшихся к окурку. - Теперь понятно, под чью дудку касатки пляшут. Вот, значит, кто заказывает музыку.
События последних дней мгновенно выстроились в его мозгу в чёткую логическую последовательность. Касатки, гибель Фрица, советское исследовательское судно с мерзейшим сионистским названием. Нет бы - Павлов. Ну Келдыш ещё куда ни шло.
А то ведь Иоффе… Все это звенья одной цепи, затягивающейся на арийской шее. Хозяйничать в затопленном Клондайке Советам больше нравится самим… Ну-ну, посмотрим. Как там у них говорится на чужой каравай рот не разевай? А может, вдарить из главного калибра по этому "Академику Иоффе"? Нет, надо выждать время и повышать боеготовность. Кто предупреждён, тот вооружён.
- Спасибо, херр Опопельбаум, вы славно поработали. - Хорст кивнул, подошёл к переговорнику и объявил на "Валькирии" боевую тревогу.
Под звуки ревунов вернулась в воду истерзанная касатка, крепыш оберштурмфюрер смыл из шланга кровавую память о ней. А тризну справили товарищи - белобрюхие, зубастые, разрывающие на части…
Три дня тянулось ожидание, томительное и выматывающее… Тем не менее Хорсту улыбнулась удача. На глубине пятидесяти футов он обнаружил пирамиду со входом у вершины, проплыл по узкой вертикальной шахте вниз и к изумлению своему нашёл подобие закрытой двери - из серебристого, тускло светящегося во тьме металла. Восторженно осмотрелся, вытащил "взрыв-щипцы", чтобы справиться с мудрёным массивными запором, и тут услышал в наушниках сигнал - тревога, общий сбор, аврал, касатки… Но пока Хорст ворочался в туннеле, запоминал местоположение пирамиды и усиленно работал ластами, все было кончено - касатки уплыли с поля боя. На поверхность, кверху брюхом. Зато появились аквалангисты, скопом, с ножами в руках. И в специальном защитном снаряжении, экранирующем действия излучателя. Весь их наглый вид говорил: а видали мы ваш пинч-эффект в гробу в белых тапках!
Только ведь воюют не числом, а умением. Хорст, пригнувшись, уклонился он ножа, взрезал нападающему в пах и, стараясь двигаться расслабленно и плавно, с ходу встретился со следующим противником. Резанул ему запястье, приласкал коленом в живот и, не обращая более внимания, стал выискивать другого супостата - с распоротой лучевой артерией больше двух минут не живут. А побоище между тем разгоралось не на шутку. Сверкали боевые ножи, под ударами шлемов крошились стекла масок, вода помутнела от человеческой крови. Откуда-то сбоку из красного этого облака к Хорсту метнулся нападающий, но не в добрый час - получив укол в плечо, он сразу же выронил клинок. Хищной серебристой рыбкой нож спикировал на дно и, подняв напоследок муть, канул без следа в песке…
"Сам, падаль, нарвался", - Хорст взял супостата на стальной зажим и хотел было пройтись ножом по горлу, но вдруг понял, что имеет дело с женщиной. Ну русские дают, своих баб на дно морское тащат! Нет, резать женщину он не стал - полоснул ножом по шлангам и с силой, словно норовистую кобылицу, хлопнул русалку ладонью по бедру.
- Пшла!
Послушалась сразу - пробкой из бутылки устремилась наверх. Бешено работая ластами, в шлейфе воздушных пузырьков. Её счастье, что глубина небольшая.
- Все, отходим. - Хорст дал условный сигнал и, сожалея о так и не открытой двери в пирамиде, во главе своих отправился на "Валькирию".
Ночью он проснулся от ощущения беды - "Валькирия" вся вибрировала, мелко содрогаясь от мощи моторов. Тоненько позвякивал хрусталь, тени от луны стремительно бежали по полу. "Что за черт?" - Хорст перелез через дежурную жену, схватил на ощупь трубку телефона.
- Алло, мостик? Что за спешка?
- Манёвр, херр штандартенфюрер. Уклоняемся от торпед, - отрапортовал Вильгельм фон Ротенау, и в хриплом его голосе послышалась ярость. - Акустик засёк три болванки, идут от русских веером. Бог даст, проскочим.
"Ах, значит, от русских и веером", - Хорст отчётливо представил звук идущих под водой торпед побледнел от злости и скомандовал в телефон:
- Алло, мостик. Объявляю нулевой вариант. Повторяю, нулевой вариант!
- Есть по нулевому варианту, - бодро отозвался Вильгельм фон Ротенау, кашлянул и гордо сообщил: - А торпеды, херр штандартенфюрер, стороной прошли. И русские свиньи сейчас об этом очень пожалеют.
- Отлично, сейчас буду. - Хорст, бросив трубку, оделся, растолкал утомлённую жену и, стремглав выскочив из каюты, взбежал на капитанский мостик. - Ну, как дела?
Дела шли - "Валькирия" на глазах превращалась из праздношатающейся путаны в грозную деву-воительницу. Ревели оглушительно сирены, урчали электрические моторы, стучали по ступеням и настилу палуб пружинистые немецкие ноги. Шнелле! Шнелле! Вспыхнули, выискивая врага, мощные прожекторы, слаженно запели сонары, чуткие людские пальцы закрутили верньеры дальномеров. Из недр "Валькирии" на юте и на баке появились башни главного калибра. Есть цель, к бою готовы! Бухнули шестидюймовые орудия, разразились гибельным огнём, смертоносные стальные дьяволы с рёвом понеслись над океаном. Недолёт! Перелёт!
- Ага, мы их взяли в вилку! - в восторге закричал фон Ротенау, глянул с нетерпением на экран радара, выругался и шёпотом спросил: - А где они? - По-бизоньи заревел, топнул ногами, бешено схватил трубку телефона. - Эй, акустик, как там слышимость? Что, никаких шумов? Химмель-доннер-веттер! Сакрамент!
Он снова зарычал, выбросил за борт бинокль и негромко, словно обиженный ребёнок, пожаловался Хорсту:
- Ушёл, ушёл, лёг на дно, х…ев жид! Ох непрост оказался "Академик Иоффе", взлететь не мог, испариться тоже, значит, залёг на дно. Похоже, инженерная мысль в стране Советов не дремала.
- Ну ничего, я его ещё вые…у, высушу, из Марианской впадины достану, суку! - Вильгельм фон Ротенау вынул из нактоуза запасной бинокль и велел ложиться на боевой курс - приступать к немедленному глубоководному бомбометанию.
Сделав циркуляцию, легли, примерились, прибавили ходу, приступили. Заухал за кормой, вздыхая тяжко, океан, взметались к небесам обрывки у пены, бледнела полная луна, мерцая, содрогались звезды, а разъярённый Ротенау все никак не унимался - ещё заход, ещё, ещё. Пирамида не пирамида, Нептун не Нептун, академик Иоффе не академик Иоффе. Огонь! Огонь! Огонь!
Хорст не вмешивался - пусть побесится, отведёт душу напоследок, все равно нужно убираться, так и не открыв загадочную дверь в подводной пирамиде…
Тим (1979)
Проснулся Тим от громовых раскатов - ба-ахнуло где-то совсем рядом, между щетинистых верхушек сосен. "Люблю грозу в начале мая", - он зевнул, лениво потянулся и, нехотя открыв глаза, разочарованно фыркнул - все вокруг было серо словно штаны пожарного. Серый полумрак комнаты, серый в полумраке кот, серая рубашка Лены спавшей "лягушкой", на животе. А снаружи было ещё хуже, иссиня-фиолетово, невыразимо мрачно, дождь выстукивал на хай-хэте крыши грустную свингово-блюзовую тему: "Скоро осень, за окнами август… Хрен вам, а не ностальгически-романтический медовый месяц на берегу реки детства. И чтобы жизнь мёдом не казалась, идите-ка растапливайте печь".
Снова громыхнуло, но деликатнее, глуше. Ветер зашумел верхушками сосен, хлопнул резко полузакрытой рамой и погнал лиловые сполохи дальше.
Гроза уходила прочь.
- Правильно, завтра докуем. - Лена улыбнулась во сне, перевернулась на спину, открыв глаза, и крепко прижалась к Тиму. - Расслабься, тебе все это снится.
В кои-то веки они выбрались на дачу к Лене - подышать воздухом детства, побродить, взявшись за руки, по берегам сонной Оредежи и вот - низкая облачность, осадки по колено, промозглая не по сезону свежесть вечером. Гроза в начале мая это, может, и хорошо, а вот весь август напролёт - сыровато для ног и утомительно для души. Приходилось днями, на радость Тихону, ловить на удочку пескарей, искать моховики и красненькие в лесу или самозабвенно сплетаться в объятиях под стук барабанящего по крыше дождя. Однако одной любовью сыт не будешь - после баловства Лена шла на кухню возиться с керосинкой, Тим садился поближе к свету и с видом академика на отдыхе листал какую-нибудь заумную книжонку.
В июне он прибился на практику к смежникам археологам, провёл полтора месяца в поле на раскопках гнездовских курганов под Смоленском и в душе начал считать себя заправским археологом. Теперь его идеалом, объектом преклонения и подражания стал Игнатий Стелецкий, прославившийся исследованиями подземной Москвы. Вот кто истинный учёный, положивший всю свою жизнь на алтарь науки. Не какая-нибудь там кабинетная крыса, вроде папочки-академика!
Управившись, Лена звала его за стол, накрываемый обычно на веранде, затем они сражались то в шахматы, то в шашки, то в подкидного дурака, разговаривали ни о чем и снова шли сплетаться в неистовых объятиях…
А запевала-дождь все барабанил и барабанил по крыше. Словом, как-то монотонно, невесело было в просторном доме с запущенным яблоневым садом, построенном, если верить Лене, ещё во времена молодости её бабушки-колдуньи.
Вечерами она топила круглую железную печурку, подолгу сидела у раскрытой дверцы, глядела в огонь, и его неверные отблески плясали в её бездонных глазах.
А Тим, отложив книгу, глядел на неё. И все не мог наглядеться, растягивая мгновения, чище и прекраснее которых - он знал это наверняка - в жизни его уже не будет.
- Никогда… - чуть слышно прошептал он. Но она услышала, вопросительно повернула голову. Тень пламени переметнулась на щеку, волшебство истаяло.
- Ленка… - сказал он тихо. - Ленка… Я хочу быть с тобой… Я люблю тебя, я не могу без тебя… Выходи за меня. Я понимаю, я пока ещё никто, мальчишка…
- Мальчишка… - задумчиво повторила она. - вот именно… Сколько тебе лет?
Тим вскинулся.
- Двадцать один! И что?!
- А мне - двадцать семь скоро. Через десяток лет я буду весить центнер. Как мамочка. А ты - красивый тридцатилетний доцент - будешь стыдиться меня и изменять направо-налево со смазливыми студенточками. Мерси!
Она засмеялась, мелодично, как китайский колокольчик, смехом своим разряжая взрывоопасную ситуацию.
Он засмеялся вместе с ней, легко встал, играючи взял на руки будущий центнер, завалил на продавленный диван и младым вампиром впился в её пухлые алые губы…
Но в этот вечер что-то лопнуло между ними.
Невозвратно, как лопается гитарная струна.
Оба почувствовали это - и оба не подали виду… И вот медовая ностальгия закончилась. Тим довёз до места жительства кота в лукошке, трогательно попрощался с Леной и почему-то с лёгким сердцем отправился домой. Знать бы ему, какая там собиралась буря…
Зинаида Дмитриевна в выходном халате налила ему чай, придвинула тарелку с бутербродами, села рядом. В полнейшем гробовом молчании. Тиму, хоть и был он изрядно голоден, кусок в горло не полез.
- Мам, случилось что? - встревоженно спросил он.
Выдержав паузу, сделавшую бы честь Вере Комиссаржевской, Зинаида Дмитриевна с трагическими модуляциями произнесла:
- И он ещё спрашивает! Примерный сын, добрый сын!.. Отец!
На кухню со зловещим видом выплыл академик Метельский.
- Папа, привет! Я и не знал, что ты дома…
Не говоря ни слова, Антон Корнеевич хлопнул о стол книжкой в красной обложке.
- Что это? Я спрашиваю, что это такое?!
- Это? - Тим поднял на отца удивлённый взгляд. - Это "Мастер и Маргарита".
- Это книга антисоветского издательства "Посев", найденная матерью в твоём столе, когда она прибирала у тебя в комнате, - отчеканил Антон Корнеевич.
- Никто не просил её лазать в мой стол! - выкрикнул Тим. - Это моё дело, что я там держу!
- Ах, дело! - Отец побагровел. - По такому делу недолго и на Колыму загреметь!.. А если бы эту антисоветчину нашли в моем доме, в доме академика Метельского?! Ты не подумал, что это могла быть спланированная провокация против меня? От кого ты получил это издание?
- Вообще-то я не обязан говорить, но если на то пошло - Лёвка подарил, Напал. Перед отъездом.
- Так я и знал! Какому-то диссидентствующему жиду дали задание меня скомпрометировать, а за это выпустили из страны!
- Господи, отец, да что с тобой? Кому это надо?
- Кому? - Метельский горько усмехнулся. - Моим недругам, завистникам, интриганам… Которые хотят отобрать у меня кафедру, вычеркнуть из списка на квартиру в академическом доме!
- А эту пакость, что ты притащил в дом, я немедленно сожгу! - гордо пообещала Зинаида Дмитриевна. - Я не позволю тебе порочить доброе имя отца!
- Ты позоришь род Метельских! - с пафосом произнёс Антон Корнеевич и манерно, театральным жестом указал на дверь. - Иди откуда пришёл!
Тим хотел было что-то заорать в ответ, но сдержался, молча развернулся и так хлопнул дверью, что из квартиры напротив высунулся сосед, респектабельный, в очках и с трубкой в зубах.
Тим вихрем слетел вниз по лестнице, пробкой вывинтился из подъезда и некоторое время шёл без мыслей, на автомате, куда глаза глядят. Было обидно, до слез жалко книги и - голодно.
У метро, после двух пирожков с мясом и трех с морковью, двух стаканов газировки и выкуренной "Примы" ситуация показалась Тиму не такой уж и безнадёжной. Он набрал номер Лены - ау май лав выручай. Странно, но той, несмотря на воскресенье, дома не оказалось. Тэкс. У Юрки Ефименкова было постоянно занято, видимо, плохо лежала трубка. А книжка с телефонами прочих друзей-приятелей осталась дома. И Тим, особо не раздумывая, подался к Андрону.
Слава Богу, тот оказался дома, с тщанием красил в жёлтое массивные входные двери.
- А, здорово, - обрадовался он, опустил макитру и участливо посмотрел на Тима. - Что-то, брат, не выглядишь ты посвежевшим и вообще сбледанул с лица. Горячая телка попалась? Ладно, дадим сейчас последний штрих и будем тебя откармливать. Кстати, как тебе колер, впечатляет?
Он окончательно выжелтил двери, полюбовался на работу и, подхватив ведро, повёл Тима прямиком к столу.
- Будь как дома, брат. Сейчас картошки поставим, "уху камчатскую" откроем, за пивком рванём. Захочешь, ещё пельмени есть, пожарим в шесть секунд. Надо, надо тебя поправлять.
Так и поступили. Собственно, хлопотал Андрон - варил картошку в мундире, бегал с бидоном к ларьку, жарил каменно-твёрдые, будто вылепленные из гипса, "останкинские". Тим же сидел, не шевелясь, в странном оцепенении и слышал, как у радио рассказывали о белом медвежонке, из которого ничего уже путного не вырастет. Экипаж атомного ледокола "Арктика" напоил его допьяна спиртом со сгущёнкой, лыка не вяжущего взял на борт, а по прибытии в Ленинград подарил зоопарку. Новосёл получил имя Миша, быстро освоился в новых условиях и чувствует себя как дома. Плещется в тёплой луже вместо Северного Ледовитого и жрёт казённую пайку взамен парной нерпы…
- Ты, брат, давай наворачивай. - Андрон, ни о чем не спрашивая, подкладывал ему в тарелку, от души подливал пивка и себя не забывал, за ушами трещало.
Настроение у него было ровным и безмятежным, все в жизни казалось ясным, преисполненным смысла и определённости. Завтра они с Анжелой идут на "Старшего сына" с Ларисой Луппиан, через неделю прибывает мать с единорогом и детьми, а годиков этак через шесть, если все сложится благополучно, понесёт его с песнями по морям, по волнам. Самый главный майор Семёнов своё слово милицейское сдержал, правда, частично и пристроил Андрона, ни больше ни меньше, как в Институт водного транспорта, на вечерний. "Ты, Лапин, держи сфинктер-то по ветру, - сказал он Андрону веско, с авторитетным видом, - и думай головой, а не анусом. Закончишь судомех, получишь визу, подмахнёшь за кордон. Будешь моряк - в жопе ракушки. По морям по волнам, нынче здесь, завтра там. В общем, грудь моряка лучше жопы старика. Иди учись. Как классик завещал". Эх! И если бы ещё не экзамены эти дурацкие. Правда, майор Семёнов сказал scko, на полном серьёзе - ты, главное, приди, а то они тебя сами в жопу поцелуют. Сынок главнокомандующего из приёмной комиссии нынче стрелам патрульным у Сотникова бегает…