Сан Саныч правильно рассчитал прием противника, но не рассчитал своего возраста. У нападавших на него молодых ребят реакции были лучше.
Сверкнувший в полумраке арки нож достал его раньше, чем он успел уйти из-под его удара. Стальное лезвие пробило ткань плаща и ткань и подкладку пиджака и рубаху и вонзилось в тело. В тело Сан Саныча. Глубоко. Туда, где должно было располагаться сердце.
Где-то далеко закричала женщина. Но ее голоса Сан Саныч уже не слышал. Он почувствовал разрывающую грудь боль, увидел падающую навстречу его глазам мостовую и больше не видел и не чувствовал ничего.
* * *
Он стоял на лесной поляне, в армейском, второго срока ношения обмундировании пред строем своих, давно погибших товарищей. Стоял нынешний, семидесятилетний. Пред ними, навсегда молодыми. Стоял и чего-то ждал. Наверное, команды.
- Рядовой Дронов! - окликнул его подошедший сбоку старшина Дзюба, погибший в сорок третьем при переправе через безымянную белорусскую речку.
- Но я не рядовой. Я подполковник, - хотел поправить его Сан Саныч. Но не поправил. А ответил коротко и точно. Как предписывалось Уставом. - Я!
- Встать в строй!
- Есть!
И Сан Саныч шагнул. И встал в строй. В строй давно умерших и все еще молодых однополчан. И почувствовал там себя очень хорошо. Своим среди своих.
* * *
Сознание возвращалось долго. И с болью.
- Саныч, ты слышишь меня? Ты слышишь? - доставал, тревожил его чей-то далекий голос. - Ну скажи что-нибудь.
Его строй, его рота уходила куда-то вдаль. Он тянулся за ней, он пытался бежать, но не успевал, но пробуксовывал вдруг ставшими неподъемными ногами. Его рота уходила. Уходила без него.
- Ну Сан Саныч. Ну открой же глаза. Ну скажи хоть что-нибудь.
- Надоели вы мне все. Липучки!
- Ну вот видишь! Видишь, как славно! Видишь, как хорошо! - затараторил голос. Знакомый голос. Голос Бориса.
- Ну что? - спросил кто-то еще.
- Очнулся.
- Ну и слава богу.
Больничная палата. Белые стены. Белые халаты. Склоненные лица.
- Где я?
- На этом свете.
- Это я понял. Где конкретно?
- Вторая городская больница. Хирургическое отделение.
- Сколько я здесь?
- Трое суток.
- Выпить есть?
- Чего выпить? - не понял стоящий в изголовье доктор.
- Лучше бы спирта.
- Не обращайте внимания. Госпитальные рецидивы, - попытался замять возникшую неловкость Борис.
- Это когда это в госпиталях послеоперационным больным спирт давали?
- Давно. В сорок втором.
Сан Саныч попытался приподняться, но лишь застонал от боли и осел обратно на подушку.
- Эй, вы что это делаете, больной, - забегали, засуетились вокруг койки сестры.
- Доктор, когда я смогу выписаться?
- Экий вы быстрый. У нас более молодые пациенты неделями лежат.
- Я неделями не могу.
- Почему это?
- Доктор, можно вас на минутку, - тронул врача за локоть Борис.
- Зачем?
- Хочу попросить вас об одной услуге.
- Какой?
- Оставить нас с больным вдвоем. С глазу на глаз. Очень надо.
- Что вы здесь за комедию такую устраиваете, - возмутился доктор. - Зачем мне уходить? Зачем оставлять одних?
- Для конфиденциальной беседы. Понимаете, я его единственный наследник…
- Что?!
- И меня не вполне устраивает составленное им на мое имя завещание. Так вот, я хотел бы кое-что уточнить по данному вопросу. Пока еще есть возможность. Но так, чтобы посторонние уши ничего не слышали.
- Вы что, серьезно? - с недоумением, переходящим в раздражение, спросил доктор.
- Он серьезно, - ответил Сан Саныч. - Он самый серьезный человек, которого я когда-либо видел в жизни. Выйдите, доктор. Иначе он вытащит в коридор меня. Вместе с кроватью и этими вот трубочками. Очень вас прошу!
Врач только головой покачал. И вышел.
- Рассказывай, - первое, что сказал Борис, когда закрылась дверь.
- О чем?
- О том самом! О том, по какому такому поводу ты загремел на эту вот коечку.
- По самому рядовому. Типичному для современной действительности. Шел домой, напоролся на хулиганов-курильщиков, для которых у меня не нашлось лишней сигареты. Отчего они сильно осерчали. И выразили мне свое неудовольствие.
- Это ты санитаркам рассказывай, которым из-под тебя судно выносить. И пожалостней. Чтобы они не забывали облегчать участь жертвы случайного бандитизма. Хотя бы три раза в день. Что случилось?
- Я сказал все.
- Ты что меня за идиота держишь? По-твоему, я не умею отличить поножовщину распоясавшегося хулигана от хорошо поставленного удара профессионала?
- А отчего же я тогда жив, если это профессионал был?
- Оттого, что преподанные немцами уроки не забыл. Впрочем забыл, иначе бы и этой царапины избежал. Ладно, Саныч, хватит комедию ломать. У тебя нож в сантиметре от сердца прошел. А в следующий раз не пройдет. Кому ты на этот раз дорогу перебежал? Только не надо меня жалеть, отгораживая от своих темных дел. Я все равно от тебя не отстану. Все равно до истины докопаюсь. Только лишних дров наломаю. Кому понадобилось тебя ликвидировать? Ну! Колись, пока я из тебя все шланги не повыдергивал! Кто этот злодей, что хотел лишить нас твоей драгоценной жизни?
- Глава районной администрации, - честно признался Сан Саныч.
- А не президент? Не министр всей обороны? Может, у тебя на фоне общей анестезии разыгралась мания величия? Зачем тебя убивать районному Голове? Вы что-то с ним не поделили стоя в очереди за мясом? Или у вас оказалась одна любовница на двоих?
- А он не Глава администрации.
- А кто?
- Рецидивист и убийца. С двадцатилетним стажем.
- Нет, похоже я был не прав. Это не мания величия. Такого бреда сумасшедший придумать бы не смог. Это похоже на правду. Рассказывай…
Когда врач вернулся в палату, он увидел раскатывающего матрас на соседней с послеоперационным больным койке Бориса.
- Как это понимать? - удивился он.
- Что?
- Вот это. Это ваше здесь хозяйское расположение.
- Ах, это, - показал Борис на койку. - Согласитесь, не могу же я жить здесь стоя! Я же не лошадь. У меня ноги затекут.
- А почему вы должны здесь жить?
- Потому что я опасаюсь, что при моем отсутствии тут могут объявиться другие наследники.
- Немедленно выйдите отсюда!
- Но ведь родственникам разрешается находиться рядом с тяжелым больным?
- Но только близким родственникам. И в виде исключения!
- Значит, считайте меня его женой. Или мамой. Или сыном. Или чертом лысым, на которого распространяется это исключение. Короче, так, доктор, я за порог этой палаты не выйду. Ни добровольно, ни принудительно, ни даже под общим наркозом! Я останусь здесь. И буду находиться здесь, покуда этот больной не поднимется на ноги. Если вы не способны удовлетворить мою просьбу своими силами, если вам требуется на то согласие вашего начальства, то я до этого начальства доберусь. Хоть до самого министра здравоохранения. И это разрешение добуду. Но вместе с приказом об отстранении вас от занимаемой должности. Как должностного лица, не способного принимать самостоятельные решения…
- Зачем вам это надо? Если по-честному, - устало спросил доктор.
- Затем, чтобы этот пациент не попал на операционный стол вторично. С тем же самым диагнозом. Это если по-честному.
- Вы предполагаете находиться при нем постоянно?
- Нет. Только во время своей вахты.
- А после?
- А после с ним будут находиться другие медбратья. Примерно такие же, как я. И, кстати, доктор, в заключение еще одна маленькая просьба: пожалуйста, не назначайте для проведения инъекций данному пациенту вновь принятых на работу медсестер. И стучитесь в дверь, прежде чем надумаете ее открывать…
* * *
Борис собрал всю команду.
Анатолия.
Семена.
Федора…
- В общих чертах о том, что произошло, вы знаете, - сказал он. - О порядке дежурств - тоже. Я думаю, эти ребята на достигнутом не остановятся и попробуют довести свой план до конца. Но в больницу сунутся вряд ли. Скорее всего дождутся выписки больного.
- Зачем же тогда устанавливать дежурство?
- На всякий случай. Чтобы не вызывать у них соблазна легкой добычи.
- А если они все-таки придут?
- Занять круговую оборону и удерживать позиции до подхода основных сил.
- С помощью чего? Использованных одноразовых шприцов? Или банок из-под анализов?
- Штатного огнестрельного оружия. Газового. И еще того, которое случайно подобрали на улице и несли сдавать в милицию, но по дороге задержались, зайдя в больницу навестить своего старинного приятеля. Вот этого. Понятно?
- Понятно.
- Но это пока только тактика. Охрана объекта от проникновения внешнего противника. Соответственно стратегия - уничтожение данного противника с целью исключения возможности его проникновения на охраняемую территорию. Полное. Чтобы раз и навсегда.
- Площадная чистка?
- Нет, ликвидация штаба. И дезорганизация личного состава. В общем, войска сами разбегутся, когда мы голову снимем.
- Всё? Можно расходиться по домам?
- Нет. Теперь предлагаю разобрать диспозицию…
Все подозрительно переглянулись.
- Значит, так: противник известен. Местоположение командного состава определено. Ближайшие оперативные цели не вызывают сомнения. Не вполне ясен численный состав, вооружение, месторасположение отдельных подразделений и степень взаимодействия с соседями справа и слева. Как, впрочем, и наличие или отсутствие данных соседей. Считаю целесообразным, с целью уточнения отдельных моментов в диспозиции противостоящих сил, в свете ранее предложенного мною стратегического плана, провести глубинную разведку в тылу противника силами имеющегося в наличии личного состава.
- Ты бы не выдрючивался, а по делу говорил. Тоже мне, маршал Жуков нашелся, - остановил Бориса Семен.
- Хорошо, скажу по-простому. Как для не искушенных в военной науке. Так вот: имея в распоряжении таких старых маразматиков, как вы, я бы в разведку не пошел. Но других все равно нет. Поэтому, не снимая намеченных долгосрочных целей, я вынужденно отказываюсь от активных боевых действий, ограничиваясь сбором информации путем наблюдения, прослушивания и подслушивания. Чтобы потом, когда уточнится направление главного удара, найти кого помоложе, поумнее и половчее. С кем не стыдно будет в атаку пойти.
- А если не так глобально? В пределах задач роты? И по возможности без словесного недержания.
- Для неспособных мыслить стратегически?
- Для неспособных…
- Тогда совсем просто. Как лычка на мундире. Защита от вражьих посягательств на жизнь Сан Саныча - раз. Сбор дополнительной информации о противнике - два. И борьба с проявлениями позднего старения, чтобы не рассыпаться мелким песком до момента начала реальных боевых действий - три.
А там, глядишь, Саныч подоспеет. В конце концов, это его операция, ему и решать, что дальше делать. Карать или миловать…
- Могу взять на себя архивы. У меня остались неплохие связи в милицейских кругах, - предложил Семен. - Покопаюсь в делах, может, еще что-нибудь интересненькое всплывет.
- А я наведу справки по нынешнему состоянию дел интересующего нас объекта, - поднял руку Федор. - Финансы, люди, связи и все такое прочее.
- Ну а я, с вашего разрешения, потолкую с "авторитетами". Они много чего интересного могут знать. Что другим неизвестно, - вызвался Анатолий.
- Ты думаешь, они будут с тобой говорить? С оставшимся не у дел отставником?
- А это смотря как говорить. С кем говорить. И о чем говорить.
- А что тогда остается мне? - недоуменно спросил Борис.
- Тебе? Разрабатывать общую стратегию. И намечать направления главного удара. Кто-то же должен думать о самом главном.
* * *
Сан Саныча выписали через месяц. Вернее, он, как в давние фронтовые времена, сбежал из госпиталя под присмотр родного подразделения. Из ближних тылов - на передовую. К своим, с которыми сжился, боевым товарищам.
- Ну как? - интересовались окопные соратники здоровьем не безразличного им пациента.
- Как невеста после первой брачной ночи. То есть вроде еще больно, но уже и хорошо, - бодрился Сан Саныч.
Врал, конечно. Хорошо не было. Было только больно. Немолодой. Как на собаке уже не заживало. Да и инструмент, который применили против него, не вполне напоминал тот, которым действует жених против невесты.
На том вопросы о здоровье и исчерпались. Каждый сам волен решать, где ему лучше вылеживаться - в санбате или во взводном блиндаже. Это дело сугубо добровольное.
- Теперь, что касается нашей проблемы, - начал вводить в курс дела отсутствующего две недели на передовой бойца Борис.
- Моей проблемы… - поправил Сан Саныч.
- Нашей проблемы! - повторил, как отрезал, Борис. - И лучше к этому вопросу больше не возвращаться. Надеюсь, я выражаю общее мнение?
Все согласно кивнули. И Сан Саныч. Потому что против своего подразделения, в отличие от того, что по ту сторону линии фронта, не попрешь.
- На сегодняшний день наши диспозиции выглядят следующим образом: клиент твой действительно не Глава, а подарок. Причем тот еще подарок. С тройным дном.
- Я же говорил…
- О чем ты говорил - это титульный лист к большому уголовному тому. И даже то, что мы совместными усилиями накопали, тоже, похоже, не весь текст. Так - отдельные, наугад взятые страницы. Крут клиент оказался. Очень. Что твое страусиное яйцо среди сваренных всмятку воробьиных.
- А если подробней?
- Не одно только звенигородское дело за ним числится. Но и еще кое-что. И тоже не из самых сухих.
- Что?
- Висячка по вооруженному ограблению сберкассы. Происшествие по тем временам всесоюзного масштаба. Два смертельно и один тяжело раненный. Преступников тогда, несмотря на персональную ответственность начальника управления, не нашли. Деньги тоже.
- А почему же вы решили, что это он?
- Потому что несколько лет назад один раскаявшийся по идейным соображениям зек дал против него показания.
- И что?
- И ничего. Кого сейчас могут интересовать трупы двадцатилетней давности? Тем более в сравнении с нынешней криминальной пальбой та представляется игрой детсадовцев в казаки-разбойники с использованием пистонных пистолетов. Теперь даже разборки с применением гранатометов рядовое событие. Ну и, кроме того, главных героев тех дел давно нет в живых: двое расстреляны, один согласно официальной версии умер от тюремных болячек. К чему мертвяков ворошить?
- Это все?
- Нет, не все. Как минимум еще один труп, лежащий вместо него в могиле. Итого пять установленных убийств и три попытки.
- Почему три?
- По одному тяжело раненному в тех, давних ограблениях и еще твой эпизод. Или ты сам, на кухне, когда картошку чистил, споткнулся и на нож грудью упал?
- Теперь все?
- Из известного все. Хотя, уверен, реальный список не исчерпан. Плюс современный джентльменский набор: финансовые махинации, спекуляция в особо крупных, связь с криминальными структурами района и города…
- Не связь. Связь - мелко. По оценке моих "знакомых", этот Глава района - действительно Глава. Реальный.
- Есть доказательства? Какие-то факты?
- Какие факты? Кто мне даст факты? Так, общие соображения по поводу… Из уважения к старому знакомому. В виде частного, не под протокол, мнения.
- А может, твои приятели из желания услужить тебе чего лишнего наговорили?
- Может быть. Только отчего у него в районе самые низкие показатели по тяжелым преступлениям? Рядом, за чертой подведомственных ему кварталов, палят из всех стволов, что на твоей Курской дуге. А у него - как в женском монастыре. Тишь, гладь да божья благодать. Что же уголовники на его территории разборки не чинят? Или у них там интереса нет? Или их интерес на эту территорию не допускают?
- А может, у него милицейская служба так поставлена, что криминал шелохнуться боится? Может, у него заповедник честного предпринимательства и высококультурных, между проживающим населением и преступным элементом, отношений?
- Ну да, и ежедневные поборы с киосков, магазинов, гостиниц и даже бабушек, продающих в переходах семечки. И неопознанные трупы на окраинах соседних районов. Я, прежде чем говорить, извините, справки навел. Насчет той тишины. Очень она гробовая оказалась. Как на кладбище.
- Вот такого неоднозначного гражданина ты, Саныч, не подумав, задел. За живое.
- Ладно, в следующий раз буду думать. Выбирать. Биографией интересоваться.
- Уж сделай одолжение.
- Сделаю. А пока вы скажите, что дальше делать решили?
- А решать тебе. Ты этот хвост за собой притащил, тебе от него и избавляться.
- Сам он, я так понимаю, не отпадет?
- Сам - нет. Ты ему так поперек горла встал, что если не выплюнуть - то задохнуться. В двух качествах одновременно один только ты его и знаешь. Я думаю, что даже ближайшие сподвижники считают его талантливым выходцем из народных масс. Самоучкой. Хоть не из молодых - да ранних. А все прочие эпизоды его бурной биографии для них тайна, покрытая мраком. Поэтому отступать ему, кроме как обратно к стенке, некуда. И, значит, в покое он тебя не оставит, пока урну с твоим прахом в руках не подержит.
- Тогда, может, мне их условия принять? Пока моя голова в цене.