Гуськов хотя и не подал вида, но явно был в замешательстве. Он хотел было огрызнуться: дескать, Разумовский такой же вор в законе, как Турецкий - папа римский, но вовремя удержался от такой глупой пикировки. Он лихорадочно соображал, что же реально Турецкому известно - явно у него, Гуськова, где-то была прореха, утечка информации. Но где? Суконцев? Эта падла Нюська? Губошлеп Толик? Нет, наверно, все же этот Турецкий блефует - что-то слышал, но докопаться по-настоящему пока все же не докопался, иначе разговаривал бы, наверно, совсем по-другому. Они, прокурорские гончие, с виновными так разговаривают, что, бывает, кровь в жилах стынет. Но опасность близка, придвинулась уже настолько, что надо срочно что-то делать. Плохо будет, если, к примеру, Суконцев залетит со своими наркотиками. А ведь говорил он ему: не связывайся ты, мол, Семен, с наркотой, а тем более с чернож… Да и Грант - падла…Нельзя, вообще-то, о покойнике плохо, ну а как еще о нем скажешь? Эх, не надо было Семену его тогда выпускать из Бутырки - прикончили бы прямо там, а потом как-нибудь и сактировали бы…
Но Турецкий и не думал блефовать насчет Никона. Уральский авторитет, доставленный в Генпрокуратуру еще с утра, ждал своего часа, своего выхода на сцену. Об этом Александр Борисович позаботился заблаговременно, прекрасно понимая, что, как только он начнет выкладывать перед Гуськовым свои карты, в Бутырке сразу все переменится, там с ходу попытаются замести следы понадежнее - уж очень вопиющим выглядел сам факт того ослабления режима, которое допустил тюремный персонал. Поэтому Турецкий, прикрываясь необходимостью провести некий следственный эксперимент, свалился сегодня в Бутырку как снег на голову с предписанием начальника ГУИН по Москве, так что и Никона, и Васю, и их тюремное начальство он застал врасплох.
Когда Александр Борисович в сопровождении коридорного и начальника режима вошел в его камеру, Никон сидел за столом, уставленным лакомствами (любил, грешным делом, старый зэк сладкое), смотрел на экран своего огромного телевизора.
Вася делал ему из-за спин начальства предупреждающие знаки, но Никон, сразу все поняв, не обращая на него ни малейшего внимания, даже не шелохнулся, не переменил позы.
- А ну встать! - заорал ошалевший от пикантности этой ситуации начальник режима.
Никон нехотя, через силу встал, не выпуская из рук кружки с чифиром. Над головой у него белел новый лозунг, натянутый прямо под намордником: "Не воруй - государство не любит конкурентов".
- Здорово! - одобрил Турецкий. - Вообще, красиво живешь, Никон.
- Ага, - согласился Никон. - Я вообще люблю, чтоб культурно. У меня и на зоне завсегда так было… - Усмехнулся бесстрашно, нагло пригласил: - Присаживайтесь, граждане начальники, в ногах правды нету. Чем угостить? Коньячком, чифирком? Это - пожалуйста, для хороших людей ничего не жалко…
- Спасибо, спасибо, - усмехнулся Турецкий и покосился на начальника режима. Тот, белый как бумага, исподтишка показывал Никону огромный кулак.
- А чего ж спасибо? - поинтересовался Никон. - Спасибо в стакан не нальешь, как говорили древние старцы. - И засмеялся мелким, дробным смешком - шучу я, мол, граждане начальники…
Очная ставка с Никоном все-таки сдвинула Гуськова с его непробиваемых позиций. Но реакция была странная: генерал не впал в панику, он разозлился. И не просто разозлился, а даже как бы обиделся на Турецкого. Уходя, подошел к нему вплотную, поднял руку, словно собираясь не то дать пощечину, не то потрепать его по щеке. Но, увидев глаза Турецкого, руку убрал - как бы и в последний момент не захотел к чему-либо здесь прикасаться. Сказал сквозь зубы:
- Мальчик! Ты еще мал и глуп и не видал больших огорчений в своей жизни. Но я тебе их устрою! Это ты кого решил возить мордой - меня, генерала, который служит отечеству верой и правдой?.. - И замолчал, как бы задохнулся от злости.
- Ну-ну, флаг вам в руки, господин генерал. А насчет служения отечеству, подобного вашему, знаете как наши предки говаривали? Древние старцы, по терминологии вашего протеже Никона? Неверный слуга господину супостат, вот как они говорили!
- Ну-ну, - сказал теперь генерал. - Пой, ласточка… - И хлопнул дверью.
Вот теперь Турецкий был совершенно уверен: с этого момента механизм огромного следственного дела о коррупции в верхушке МВД пришел в необратимое движение…
17
В одну из пятниц "дядьки", все трое, пожаловали в "Глорию" - дескать, шли по всегдашней традиции в Сандуны, да вот решили заглянуть.
- Помнится, кто-то не так уж и давно приглашал нас всех на посиделки! - весело напомнил старший Грязнов. - Вот мы подумали-подумали и решили осчастливить вас посещением, братцы-кролики. Принять из ваших юных рук по обещанной стопке, а заодно выслушать ваши поздравления.
- А поздравления-то с чем? - решил уточнить любивший полную ясность Макс.
- Здрасте вам! Страна бурлит и клокочет, а эти так называемые сыщики ни хрена, извините, не знают! А по телевизору-то не передавали еще? Чего тянут?
Только Турецкий смог приостановить этот вулкан:
- Слава, перестань дурака валять. Не обращайте внимания, ребята, это он от радости, что мы наконец передали гуськовское дело в суд.
- Во, блин! - обрадовался Сева. - Это что - то самое дело об убийстве Разумовского?
- Ну я бы называл его теперь иначе, - вмешался в разговор обычно молчаливый Меркулов. - Дружными усилиями мы, братцы, завершили дело о преступности в высших эшелонах МВД. - С этими словами Константин Дмитриевич торжественно выставил на стол большую бутылку французского коньяка. - Так что пусть вот эта скромная награда найдет сегодня своих героев.
- Шутка ли, братцы, - подхватил Турецкий, - в итоге даже министра снимают! И все это, можно сказать, благодаря вам, благодаря тому, что вы взялись за это дело!
- Это чего - шутка? - с сомнением спросил Денис. Обратился к Меркулову как к наименее склонному к розыгрышам человеку в этой шебутной компании: - Дядь Кость, это хохма?
- Какая там хохма, Денис! - Меркулов, кажется, даже немного огорчился, что он им не верит. - Какая хохма, если дяде Славе вон премия председателя правительства, мне премия Генпрокурора, а Сашке - аж правительственная награда. Орден "За заслуги перед Отечеством" четвертой степени!
- Так точно-с! - подхватил Грязнов-старший. - Вообще-то четвертая - она затравочная, для начала. Потом третья, потом вторая. Эх, ребята, выкопайте нам еще одно такое дельце, я тоже орден хочу!
- Значит, вот этот пузырь, - бодро сказал Макс, решительно свинчивая бутылке голову, - он вроде как к ордену четвертой степени приравнен? А третья степень к чему? К скольки бутылкам?
- Но-но, борода, ты не зарывайся! - строго окоротил его Сева Голованов - он хоть и сдал в свое время свои награды за Чечню, но цену заслуженной награде, как всякий воевавший человек, знал.
- Выпиваем чисто символически, - объявил Грязнов, не давая даже возникнуть мысли о выяснении отношений. - То есть по пятьдесят граммов на нос.
Что такое пятьдесят граммов таким волкам? Да ничего! И все же застолье даже и так сразу стало получаться шумным и веселым. То смеялись, слушая рассказы Грязнова о том, как он обрабатывал Кента: "Я ему: ты что, не хочешь сотрудничать? - Ох как хочу, гражданин начальник! - Ладно. Ты что-нибудь слышал про дневник? - Так точно, слышал. - И что же ты слышал? - Что прикажете, то и слышал, гражданин начальник". И так дня два - чистый Швейк!
Смеялись, слушая о том, как Турецкий ездил в Бутырку полюбоваться на Никонов "люкс". О том, как явился с повинной генерал Суконцев.
- Этого знаете что добило? - рассказывал Меркулов. - Когда вокруг все запахло жареным, пошел к своему начальнику и другу Гуськову. Что, мол, делать-то, Володя? Тот ему: "А ты застрелись. Я, например, как честный офицер, об этом подумываю. Не знаю только, здесь или в Женеве. Как думаешь, где лучше?"
Ну, понятное дело, под такие разговоры одной бутылкой дело не кончилось - сгоняли еще. И в тот самый момент, когда Грязнов со словами "Чисто символически" поднимал свой бокал за молодую поросль российской криминалистики, искореняющей под французский коньяк самые безобразные формы российской преступности, в "Глории" появились заказчицы - "сестрица Аленушка", то бишь Елена Романовна, и эстрадная красотка Долли Ласарина.
- О, как будто носом чуяла, - восхитилась импровизированному застолью певица. - За что обожаю настоящих мужиков - за изобретательность. Уж что касается повода выпить - завсегда придумают что-нибудь.
- Пардон, пардон! - слегка даже обиделся Грязнов. - У нас повод заслуженный.
- Ну и хорошо. Мы на минутку, вовсе не собираемся вам мешать, - сказала Лена. - Можно вас, Денис? - Она заставила его подняться из-за стола, отойти в сторону. - Мы, собственно, услышали по телевизору сообщение о завершении дела и решили вот с Дашей, что самое время нам с вами произвести расчет. Как договаривались. Я все правильно сказала, Даш? - спросила она подошедшую к ним Долли.
- Все правильно, кроме одного, - громко, своим поставленным голосом заявила Долли, - мы обе всех вас поздравляем. Потому как, извините, скажу красиво, не могу удержаться, наша мечта - отомстить - обернулась вашей мужской победой. Мы в вас с Леной во всех влюблены, и ура!
- Налейте, налейте даме! - закричал Сева. - Вернее, дамам.
- Стоп, мужики! - вдруг остановил всех Кротов. - У меня для начала другое предложение. Все стоя, по-офицерски, пьем за Елену Романовну. Как бывший кадровый разведчик, могу сказать, что видел немного людей, не выдавших тайну даже под действием скополамина. Я всегда восхищался такими людьми, поскольку знал, какого это требует характера и какой чудовищной силы воли. Поверьте мне на слово, это подвиг!
- Да ну, какой там подвиг, - Лена даже невольно чуть-чуть прослезилась. - Просто я тогда сказала себе: отвечай только на прямые вопросы, не предавай Игоря. Ну я и отвечала. Он говорит: можешь открыть сейф? Я говорю: нет… Я ему правду сказала. А вот если б он сказал, к примеру, где ключ - я бы ему ответила. Он просто неправильно спрашивал…
- Все, все, Леночка, не говорите больше ничего! - восхитился и Голованов. - Выпьем за героизм скромной любящей женщины. Потому что женская любовь - она одна в конце концов способна творить на земле чудеса! Итак, господа, бокал на уровне погона!
Да, это были настоящие офицеры, настоящие мужики, хотя и сильно похожие на мальчишек, и Лене небольшое время спустя стало очень хорошо и весело рядом с ними. Так хорошо, что ей даже пришлось устыдить себя: не может она, не имеет права забывать о смерти Игоря. И мысль эта уже не дала ей расслабляться дальше.
Завтра надо было с утра быть на фирме - с "Милорда" сняли арест, милиция вернула ей с извинениями все документы и компьютеры, и когда Долли, возбужденная обществом такого количества мужчин, все-таки начала для них петь, Лена, поманив Дениса, расплатилась с ним в его кабинетике и по-английски исчезла.
- Если что, помните, у вас тут друзья, - сказал на прощание Денис, торжественно припадая к ее руке. Еще месяц назад она бы просто отдернула руку, но сейчас не стала этого делать - ей, если честно, было приятно. - Если что - давайте прямо к нам.
Она засмеялась:
- Прямо как в "Бриллиантовой руке" - будете, мол, на Колыме… Ох нет, лучше уж к вам по такому делу больше не приходить….
- Ну давайте по какому-нибудь другому поводу встретимся, - не отступал Денис.
Словом, расставался каждый с очень приятным чувством, что отныне в городе живет еще один очень симпатичный тебе и очень надежный человек.
При всем при том Лена была просто счастлива сбежать с этого неожиданного праздника. Она понимала, почему всем так весело, но сама, как ни странно, веселиться не могла, ей с какого-то момента все это вдруг стало казаться каким-то предательством по отношению к Игорю. Наверно, потом это пройдет, но сейчас… Нет, лучше сбежать. О Долли она даже не думала - видела, как той комфортно в мужской компании. Она в душе всегда завидовала таким женщинам - ярким, любвеобильным, смачно живущим в свое удовольствие, но завидовала как-то так, умом - каждому, мол, свое. Не завидовать же ей по-настоящему, в самом-то деле!
Она приняла решение так стремительно, что даже не успела толком подумать, куда теперь поедет, знала только, что ей обязательно надо побыть одной, никого не видеть, ни с кем не говорить, ни с кем ничего не обсуждать, не пускать никого в душу ни с советом, ни с сочувствием… И вдруг ее осенило: она не поедет сегодня к родителям в Орехово, она знает, куда поедет, - в Игореву квартиру! Раз сняли арест с фирмы, значит, с квартиры и подавно. А не сняли - не имеет значения, сорвет бумажную ленту, означающую пломбировку, и пусть ей кто-нибудь попробует за это выговорить…
Она удивилась тому, как еще во дворе у нее трепыхнулось сердце - все-таки душа помнила это жилье, даже мечтала о нем…
Лена вошла в холл, поискала глазами охранника - почему-то его не оказалось на привычном рабочем месте. Однако вскоре она расслышала, как из-за перегородки, отделявшей стеклянную скворечню охранников, долетают мужские голоса - один был помоложе, другой принадлежал человеку постарше.
- Что-то ты мне все впариваешь, Федорович, - говорил молодой. - Ну мужика этого жалко, чего говорить. Был наш, офицер, стал вором в законе - судьба сломала, с кем угодно может быть. Ну а с этой-то, со свиристелкой его, чего ты носишься как с писаной торбой? Как будто дочка она тебе…
Лена хотела было уже, не дожидаясь охранника, проскользнуть к лифту, но неодолимое желание дослушать и понять, о чем толкуют эти невидимые люди, заставляло ее оставаться на месте.
- Дочка не дочка, а поставь-ка ты себя на ее место. Ведь ребенок еще, молоденькая совсем, жизнь только начинает, замуж собралась - а он раз, и погибает!
- Ну конечно, стану я теперь каждый раз на место какой-то засранки становиться! - возмутился молодой - Витек, поняла она наконец по голосу. - Этак меня и на самого себя не хватит! Да и вообще - какая тут любовь-то? Захотелось замуж за богатого - и все дела. Ну не вышло. Так это во всем так - когда выходит, а когда и мимо сада. У кого хочешь спроси…
- Дурак ты, - ответил Александр Федорович, - а не лечишься. - Это сказано было вроде бы и шутливо, но в сердцах.
Очень было похоже, что охранники говорят как раз о ней, и если бы это все происходило месяц назад, она бы, наверно, постаралась прошмыгнуть в квартиру незаметно, только и думая: "Боже, какой стыд! Не дай бог, решат, что я подслушиваю!" Но теперь что-то изменилось в ней. Она решительно подошла к конторке охранников, постучала костяшками пальцев по стеклу.
- Эй, вахта! Есть кто!
Тут же из-за перегородки выскочил как ошпаренный Александр Федорович.
- О, Леночка Романовна! Решили вернуться? Ну и молодец, и правильно! Все, можете спокойно подниматься, сегодня специально звонили из милиции, сказали, что арест снят. Я еще удивился - надо же, сами позвонили! Ну, думаю, наверно, новости какие-нибудь по Игорю…
Но она не ответила на его непроизнесенный вопрос, не стала ввязываться в разговор - не хотелось.
- Есть известия, - только и сказала она скупо. - Потом расскажу. А сейчас извините, устала очень…
В квартире все заросло пылью, витал какой-то нежилой дух. Она пошла из комнаты в комнату, раскрывая окна - пусть все проветрится. Вошла в его кабинет, в ту самую "сороковую комнату", постояла, вспоминая. Но разнюниться себе особо не давала. Просто сейчас чайку попьет, книжечку какую-нибудь почитает и в тишине поспит, отойдет от напряжения последних дней.
Но и этой простой ее мечте не суждено было осуществиться. Едва она, попив чаю, переоделась ко сну, как затрезвонил телефон - настойчиво, противно. Пришлось встать.
- Ленка, стерва! - услышала она женский голос, такой пьяный, что Лена не сразу даже поняла, что это Долли. - Что ж ты, сучка, меня одну в этой шарашке бросила?! А впрочем, ладно, - решительно остановила она сама себя. - Я чего звоню-то, подруга. Я ведь у тебя внизу, понимаешь? Поговорить мне с тобой надо, а эти сволочи, ну вахтеры эти ваши, меня не пускают. Они, видите ли, без согласия хозяев гостей пускать не могут. Вот холуи гребаные, скажи, а? - Тут Лене стало слышно, как Долли, видимо забыв про нее, вступила в препирательства с охранником. - Ну ты чего, Витек, в натуре! То глазки на меня пялишь, автограф просишь, а то как будто первый раз видишь! - И опять заговорила с ней: - Лен, ну скажи хоть ты этому уроду, я ему сейчас трубу передам…
- Хорошо, - сказала Лена, подумав, что в этой системе охраны есть, конечно, свои неудобства, но есть и огромные плюсы. Не захоти она сама, и фиг бы Долли к ней прошла. Сказала, услышав наконец голос Витька: - Витя, пропустите, пожалуйста, это действительно ко мне… Как зовут? Долли Ласарина. Да вы что, не видите, она же известная певица, звезда.
- Нам это все равно, - сказал Витя. - Наше дело - чтоб граница на замке.
- Спасибо, - сказала Лена. Но только она повесила трубку, как телефон зазвонил снова.
- Ленка, эти сволочи меня все равно не пускают! - прокричала Долли.
- Слушай, попридержи язык, а то ведь ты его только озлобляешь, охранника-то… Витя, пропустите, пожалуйста.
- Под вашу ответственность, Елена Романовна! - буркнул Витек. - А то вы сказали, что они Долли, а они по паспорту Дарья вовсе. А во-вторых, они пьяные, хоть и артистка. - Чувствовалось, что ситуация доставляет ему удовольствие, почему он и не спешит вешать трубку - ему нужны были свидетели его триумфа. - Проходите, гражданка, - сказал он громко, чтобы слышали они обе - и Лена, и Долли, и добавил, видимо глядя ей вслед: - Деревенская, что ли, как себя ведете.
- Ну зачем вы так, Витя! - мягко укорила его Лена.
- А пусть не выпендривается, - мстительно огрызнулся обычно добродушный Витек. - Не люблю я таких… барынь на вате… Думает, раз я обслуга, мне можно как хочешь хамить, а что сама - пробы ставить негде… - Спохватился. - Извините, Елена Романовна. - И повесил трубку.
Долли явилась в обличье для Лены неожиданном - это была все та же звезда, яркая, в дорогой шубе, сверкающая драгоценностями и в то же время какая-то вся пожухлая, с размазанной от слез тушью…
- Нет, главное, какая сволочь! - сказала она, едва переступив порог. - Он меня столько раз пускал, а теперь только что проституткой не обозвал… - Она бросила шубу в прихожей - именно бросила, даже не попыталась пристроить на вешалку, прошла на кухню, уселась как дома и, положив ногу на ногу, закурила. - Ты чего, правда, что ли, спать ложилась? - спросила она, показав сигаретой на Ленину ночнушку. - Не рада мне, что ли? Ладно, перетерпишь малость. Только дай мне чего-нибудь выпить… - А выпив, вернулась к начатой теме: - Все думают, что я б… Я что - виновата, что звездам положено иметь такой имидж? Я нормальная баба, нормальной ориентации. И хочу того же, что и все - чтоб мужика любить, чтоб, может, даже дети ползали… Хотя нет, про детей не уверена… Дети - бр-р… мороки много… Но я ж не виновата, что не вижу достойных мужиков… Был вот один, да и того… - Она вдруг заплакала. - Это все из-за тебя, из-за сучки паршивой.
Лена побледнела, встала у двери.
- Уходите, пожалуйста, Дарья Валентиновна. Как вам только не стыдно!..
Долли смотрела на нее, словно просыпалась.