Проехав Щекинскую развилку, Мудров свернул налево, к озеру Сузок. Справа, на бетонном столбике, стоял хорошо видимый знак "Проезд воспрещен", в просторечье именуемый "кирпичом". Не обращая на него внимания, они проехали еще метров триста по дороге, которая вела в гарнизон, и притормозили. Аккуратно съехав в сторону, Мудров загнал свой "москвич" за кусты орешника, густо обложившие обочину.
Они вышли из машины, прислушались, и тотчас со стороны озера донесся треск автоматического оружия.
– Учения, что ли? – спросил Пушков.
– База не то место, где учатся стрелять, – сказал Мудров, – да еще по ночам. Стрельбище у них на Митькиной пустоши. А она в другой стороне.
– Что же там происходит?
– Вот и я спрашиваю. Война, не иначе.
– Что будем делать?
– А сидеть, Петрович, и ждать. Наши клиенты привыкли делать все втихаря. Если это их встретили таким шумом, они, как говорится, рванут когти.
Мудров прошел к машине, вытащил ружье. Переломив стволы, вынул из кармана патроны, вогнал их в казенник.
Медленно светало. В лесу заговорили птицы. Словно пробуя крепость носа, дятел несколько раз стукнул по старой сухой сосне. Веселая дробь пронеслась по лесу.
Пройдясь по обочине в поисках удобного места для наблюдения за дорогой, Пушков за штабелем жердей обнаружил бежевый "жигуль". Махнул рукой Мудрову. Тот подошел поближе, определил с ходу:
– Ирека Абдуллаева конь. Значит, он сюда вернется.
Они напряженно вглядывались в лесную чащу, стараясь заметить, не мелькнет ли кто за частоколом деревьев. Ловили каждый шорох, стараясь угадать, что его породило. И все же появление человека стало для них неожиданностью. Он выскочил на дорогу из орешника с пистолетом в руке. Это был директор "Экомастера" Рюмин.
Увидев перед собой двух милиционеров с оружием, он быстро нырнул в кусты, прижался спиной к шершавому стволу сосны. Дрожащей рукой поднял пистолет, открыл рот. Запах горелого пороха вызвал у него тошнотный спазм. Так и не нажав спуск, Рюмин выдернул ствол изо рта и несколько раз икнул. Со страхом и отвращением швырнул пистолет на землю. Устало поднял руки и вышел из-за дерева на чистое место.
– Сдаюсь! Не стреляйте… – И втянул голову в плечи, словно ожидая удара.
– Надо же, гражданин Рюмин, как вы промокли, – сказал Мудров и шевельнул стволом ружья. – Проходите к машине. Погреетесь. И ручки, ручки…
Запястья директора сжали стальные браслеты.
И снова потянулось ожидание. Оно оказалось совсем не напрасным. Ирека и Топорка удалось заметить издалека. Бандиты бежали по дороге, держа в руках автоматы. Топорок, который при спуске в канализационный колодец подвернул ногу, заметно прихрамывал.
Пушков положил ладонь на стволы мудровского ружья и отрицательно помотал головой. Брать двух вооруженных автоматическим оружием, озлобленных неудачей бандитов было неразумно и опасно.
Ирек и Топорок, протопав мимо засады, скрылись за штабелем жердей. Взревел двигатель. Свирепо рыча, швыряясь комьями сырой земли, бежевый "жигуль" перескочил через кювет, вылетел на дорогу.
– Пошли! – скомандовал Пушков. – И гони что есть мочи. Их нельзя упускать из виду.
– Тогда держись, – сказал Мудров сквозь зубы.
Он с места взял резким рывком. У кювета повел рулем влево. Машина клюнула носом, перевалилась через препятствие, резво выскочила на шоссе.
– Ты меня без зубов оставишь, – проворчал Пушков и поплотнее уперся ногами в пол.
– Не боись, Петрович, – весело отозвался Мудров. – Зато если камни в почках – отойдут запросто. А у вас, гражданин Рюмин, нет жалоб? Не трясет? Все же я отвечаю за вашу безопасность…
Финкельштейн застонал от безысходной ярости.
Уголовников взяли, как потом было отмечено в протоколе, "по месту жительства гражданина Абдуллаева".
Загнав машину во двор, Ирек вынул из нее автоматы, завернутые в мешковину, и понес прятать куда-то за железные гаражи, громоздившиеся вдоль забора. Топорок вошел в дом.
Пушков и Мудров ждали Ирека, спрятавшись за одним из гаражей. Ирек протиснулся в узкую щель между железными коробками и очутился во дворе. Огляделся, не заметил ничего опасного, достал из кармана ключ, чтобы загнать машину на место. В этот миг в его спину уперся ствол ружья.
– Ручки, Махор! – произнес жесткий голос. – Иначе спущу курок! У меня давно руки чешутся.
Ирек громко выругался. Тот, кто назвал его кличкой десятилетней давности, не был новичком в милиции. Но попробовать стоило…
Ирек дернулся, и тут же ствол больно ткнул его в позвоночник.
– Ну! – повторил голос. – Руки! И не лайся!
Ирек поднял руки. Поднял неохотно, медленно, пытаясь выгадать удобный момент для броска.
– Петрович, – попросил знакомый голос, – а ведь он не верит в серьезность наших намерений. Покажи ему…
Ирек только теперь узнал Мудрова и снова замысловато выругался. В тот же миг резкий удар резиновой палки в поясницу заставил его согнуться от боли.
– Спокойно, Махор.
Жесткие ладони Пушкова ощупали тело бандита, извлекли из кармана пистолет.
– Поищи нож, – попросил Мудров. – Он без него даже в баню не ходит…
Тем временем Топорок, открыв квартиру Ирека своим ключом, сразу направился в кухню. Вынул из шкафчика бутылку, заскорузлыми крепкими пальцами скрутил металлическую пробку. Наполнив стакан, Топорок стал пить жадными глотками, как путник, дорвавшийся до родника в пустыне. Выпив, сел на табурет, бессильно опустил руки. В этот миг дверь распахнулась, выбитая мощным ударом, и в прихожую в грохоте падающих филенок ворвался Пушков. Ствол пистолета с силой уткнулся в грудь Топорка.
– Руки вверх!
В час ночи Клыков приехал на железнодорожный вокзал. Он вышел из камеры хранения, держа в руке объемистый кейс серого цвета. В нем был гонорар, который причитался членам банды.
Не оглядываясь, Клыков подошел к своему "москвичу", открыл дверцу, сел за руль. Чемоданчик положил справа от себя. Некоторое время сидел, не заводя двигателя. Непросто было освоиться с мыслью, что в руках у него миллион. Миллион!
Не сдержавшись – слишком велико оказалось искушение, – Клыков отщелкнул замки, открыл крышку кейса…
Столб бурого пламени, перевитого, будто траурной лентой, густыми клубами дыма, взвился над привокзальной площадью. В близстоящих домах зазвенели, осыпаясь, выбитые стекла. Взметнулось вверх рваное железо и со зловещим свистом разлетелось по сторонам. Ярко полыхнули, охваченные пламенем, два "жигуленка", стоявшие рядом с "москвичом".
14. Синегорье – лесные дали Кизимовского района
…Прогремел выстрел, и Ашот Гукасян ткнулся лицом в песок. Чаплински в это время сидел в кустах тальника на сухой, коряге. Поначалу он чуть не бросился к озеру, но тут со стороны базы до него донесся треск автоматных очередей. Чтобы понять, что там произошло, большого ума не требовалось.
Взяв автомат на изготовку, Чаплински скользнул в чащобу, направляясь на юг, туда, где не было железной дороги, а леса тянулись на сотни километров сплошным массивом.
Рудик Морозов, чутко прислушивавшийся к каждому звуку, услыхал хруст веток и понял – кто-то поспешно уходит от озера. Это мог быть только враг. Рудик, держа палец на спуске, осторожно двинулся следом.
Неизвестный ломился через лес, как лось, напролом, не разбирая дороги. Рудик двигался за ним, держа автомат стволом вперед. Зачем он преследует неизвестного, нужно это для дела или нет, Рудик для себя еще не решил. Он действовал автоматически, поддавшись мысли, что только полная победа над врагом даст ему право надеяться на прощение за все, что произошло на посту.
На одной из лесных полян Чаплински вспугнул выводок диких свиней. Черные стремительные тела, как живые торпеды, пронеслись через кусты прямо на Рудика. Тот, испугавшись, влупил в темноту длинную очередь. Грохот выстрелов прокатился по лесу, достиг крутого берега Сазанихи, отразился тягучим эхом.
Именно это сбило с толку Чаплински, решившего, что стреляют из нескольких армейских автоматов. Выходит, его преследуют и почти настигли?! Выяснять, сколько их, преследователей, двое, трое или целое отделение, – значит напрасно тратить время, упускать преимущество. Опыт подсказывал: в таких случаях целесообразнее всего оторваться от погони рывком. И Чаплински пошел рысцой.
Довольно скоро Рудик в полной мере осознал, в какое дело втравил себя по собственной воле и бездумной заполошности. Тот, кого он преследовал, был человеком незаурядной физической силы и выносливости. Он двигался ходко, не делая остановок, не позволяя себе задержаться и утолить жажду из попадавшихся по пути родников и ручьев. Он не пытался свернуть ни на одну из тропок, тянувшихся к лесным кордонам, к небольшим деревенькам, где можно было поесть и отдохнуть.
Солнце поднялось уже до полуденной высоты и светило ярко, на полную мощь. Тени укоротились. Жара стала невыносимой. Носки в ботинках намокли от пота, съехали вниз, и Рудик чувствовал, что стер ноги до крови. Сесть и переобуться он не мог: боялся потерять след. Конечно, можно было прекратить погоню, отдохнуть и вернуться назад – мол, не догнал, потерял в лесу. Но найдет ли он обратную дорогу без компаса и ориентиров? Неизвестный, уводивший солдата все дальше и дальше в лесные дебри, был путеводной нитью, связывавшей его с миром. Уж враг-то наверняка знал, куда идет!
Неожиданно на пути Рудика оказалась широкая поляна. У затухавшего костра сидели трое мужчин с ружьями на коленях. Заметив Рудика – грязного, потного, с автоматом в руках, – они не выказали ни беспокойства, ни озабоченности. Только ружья качнулись, и их стволы двенадцатого калибра уставились на солдата пустыми зрачками.
Один из охотников – высокий, бородатый – поднялся с места, держа палец на спусковой скобе.
– Здравствуйте, – сказал Рудик, закидывая автомат за плечо.
– Привет, коль не шутишь, – хмуро отозвался бородатый. – Дезертир, или как?
– Или как, – ответил Рудик миролюбиво. – Притом со вчерашнего дня не ел.
– Что ж так? – спросил Бородач.
– По следу иду. За преступником.
Охотники многозначительно переглянулись.
– Что ж милиция не ловит? – спросил один из сидевших у костра. – Ты даже не из внутренних войск вроде…
– Я из кизимовского гарнизона. Там совершено нападение на пост.
– Эва, куда умотал! – удивился бородатый. – Тут без малого двадцать километров до твоего гарнизона. Только мимо нас, браток, никто не пробегал.
– Естественно. Я же не враг, потому и иду открыто. А он вас заметил и обошел стороной… Подхарчиться у вас не найдется? Не пожметесь?
– Садись, – предложили бородачи. – Чаю попьешь? Он горячий. И хлеба дадим.
– Бандита догонять надо, – сказал Рудик озабоченно. – Я хлебца возьму и на ходу пожую.
– Ты, сынок, ешь, – остановил его охотник. – А твоего преступника пусть ловят, кому за то деньги платят. Ты лучше о себе подумай. У матери-то небось других сынов нет?
– Сестренка….
– Вот видишь, сын ты один. И побереги себя для семьи.
– А вы! Не поможете?
– Мы, солдат, – сказал бородач, – по другому делу. В этом краю медведь объявился. Дурной какой-то. В Шабанихе двух коров заел. В Кулигине пастуха задрал. Его и окоротим. Остальное – прости, не наша забота. Может, поймаем, а он госбезопасности господина Бакатина личный друг. Нам же и вольют за самовольство…
Охотники рассмеялись.
Чаплински держал направление по компасу. Впереди за рядами деревьев, обещая выход на простор или хотя бы опушку, светилось небо. По его предположениям, до магистрального шоссе оставалось километров пятнадцать.
Духота в лесу сгустилась. Сильно захотелось пить. Чаплински спустился к небольшому ключу, журчавшему среди камней в тени сосен. Опустившись на колени, надолго припал к холодной воде. Напившись, плеснул несколько полных горстей на лицо и грудь. Ободренный, двинулся дальше.
Лес становился все гуще. Непролазной стеной стоял орешник. У сырого ложка, поросшего можжевельником, перегораживая путь, лежала огромная сосна, вывороченная бурей. Чаплински решил обойти ее с комля. Он не сделал и трех шагов, как из-за переплетения корней навстречу ему рванулось огромное рыжеволосое тело. Оно сразу заслонило свет. Яростный рев оглушил Чаплински. Он задохнулся от гнилостного смрада, вырвавшегося из пасти животного.
Мелькнула рожденная ужасом мысль: "Вот он, знаменитый русский медведь!" Судорожным движением Чаплински попытался вскинуть автомат, но не успел. Тяжелый удар резко выброшенных вперед лап пришелся в лицо и грудь. Последнее, что успел увидеть Чаплински с полной ясностью, были зеленоватые глаза хищника, проницательные, полные дикой злобы. Кровь, хлынувшая из головы, рассеченной острыми когтями, окрасила мир в красноватый цвет. Потом сознание померкло, и Чаплински уже не чувствовал, как зверь вгрызся в его распоротую брюшину…
15. База "Буран"
Генерал-полковник Рытов, седовласый, властный, сидел в кабинете начальника базы за его же столом. Кто-кто, а Рытов лучше других представлял последствия происшедшего. Предстоял доклад министру обороны. Вполне возможно, что в Верховном Совете потребуют депутатского расследования. Шуму будет много. Записные ораторы и газеты выволокут всю грязь, и кто пострадает в первую очередь, Рытов тоже представлял прекрасно. И все же смягчать удар генерал-полковник не собирался. В таких обстоятельствах единственно правильной была позиция принципиальная, диктуемая законом.
Еще молодой, но уже совершенно лысый полковник – заместитель начальника управления военной контрразведки – докладывал Рытову результаты предварительного расследования.
– В хранилище взрывчатых веществ, – говорил он, – обнаружен чемоданчик с зарядом особой мощности. Снабжен радиовзрывателем…
– Что навело вас на мысль искать заряд?
– Дистанционный радиопривод, который нашел на том берегу и обезвредил лейтенант Рогов.
– Чье производство?
– "Комбат электроникэл системз". Штаты.
– Чем грозил взрыв?
– В силу динамических характеристик породы мог произойти огромный оползень. В движение пришло бы примерно семьсот пятьдесят тысяч кубометров скальной породы. Это по самым скромным оценкам специалистов.
– Кто, по вашему мнению, мог пронести этот чемоданчик?
– Все замкнулось на прапорщике Лыткине. Им же вынесены из хранилища и оставлены вне его детали нового оптического стабилизатора.
– Это не тот ли прапорщик, что вчера повесился?
Полковник удрученно вздохнул:
– Да, он…
– Что будем делать? – спросил Рытов задумчиво.
– Дальше все в обычном порядке. Как говорят, назначим виновных, накажем невиновных, поощрим непричастных. Или у вас другие соображения?
В одну из штабных комнат вошел солдат. Вытянулся, приложил руку к фуражке:
– Товарищ майор, по вашему приказанию рядовой Борцов прибыл.
– Садитесь, Борцов, – сказал майор дружески. – Я офицер управления военной контрразведки. Грушин Тимофей Петрович…
Борцов сел на краешек стула, робко, неудобно, как птица на жердочку.
– Во всей этой истории, Борцов, вы оказались ключевой фигурой. Ваши действия мы оцениваем крайне высоко. Возникло мнение представить вас к государственной награде. Как вы на это смотрите?
– Хотите честно, товарищ майор, или мне лучше крикнуть "ура"?
Майор удивленно вскинул брови:
– Зачем "ура"? Давайте честно.
– Так вот, если хотите наградить, отпустите меня отсюда на месяц пораньше…