Решение пришло, когда Жуков еще только начал говорить.
– Можете, товарищ маршал. Но не мне.
Пашка Соболь.
– Кому? Почему не тебе?
– Это нужно для дела, товарищ маршал. Думаю, вашего вмешательства будет достаточно.
Чтобы изложить суть вопроса и рассказать о старшем лейтенанте Павле Соболе, хватило минуты. Может быть, даже меньше: оказывается, слишком часто думал о своем бывшем взводном Гонта, нужные слова сами складывались.
Жуков выслушал.
Коротко ответил.
И потом связь прекратилась.
Часть вторая
На шаг впереди
(24–28 марта 1946 года)
1
Воспоминания и размышления
Берлин, район Карсхорст, штаб Советской военной администрации в Германии (СВАГ)
Он вернулся, чтобы сдать дела.
Кратковременная остановка в Киеве вряд ли могла вызвать подозрения Хозяина. Правда, оставался еще Берия, но что-то подсказывало Жукову: товарищ Сталин окоротил его. Вряд ли надолго, учитывая новое назначение, полученное Лаврентием Павловичем меньше недели назад и значительно расширяющее его полномочия.
Берия наверняка не оставит его в покое. На этот счет Георгий Константинович иллюзий не питал. Пусть в Москву маршала отзывают по приказу самого Сталина, а значит, он понадобился Хозяину рядом, в пределах досягаемости. Шесть последних лет Жуков общался с руководителем страны чуть ли не ежедневно, если не лично, то по телефону – уж точно. Поэтому маршал приобрел достаточно опыта, чтобы прийти к выводу: близость к вождю отнюдь не делала неприкосновенным ни его самого, ни большинство других приближенных.
Наедине с собой Жукову удавалось оставаться не так часто, как хотелось. В те редкие минуты он вспоминал достойных офицеров, которым предъявляли нелепые обвинения, оперативно судили и быстро приводили смертные приговоры в исполнение. Все они до последнего момента свято верили: расправа вершится за спиной товарища Сталина. Несколько раз за прошедшие годы маршал всерьез готовился разделить участь генералов Павлова, Григорьева, Коробкова и других опытных кадровиков, которых он в свое время хорошо знал. Они были расстреляны по приговорам военных трибуналов уже в начале войны – как трусы, паникеры и дезертиры.
Но в то же время Жуков отдавал себе отчет: он нужен Хозяину.
Хотя бы потому, что был и оставался военным. Не претендуя ни на какие высокие посты в правительстве, не стремясь занять чужое место и участвовать в партийных аппаратных играх. Здесь – поле для более мастеровитых игроков. Особым умением отличались Берия и Маланья – так, по слухам, члены правительства, приближенные к Сталину, называли, когда за глаза, а случалось – в глаза, Маленкова.
Но, будучи отличным стратегом, оценивая происходящее вокруг себя прежде всего с точки зрения кадрового военного, Георгий Константинович также отдавал себе полный отчет: его уязвимое место – именно в неумении плести партийные интриги, строить козни да выстраивать многоходовые комбинации. Конечная цель которых – убрать с черно-белой доски политических шахмат неугодные фигуры.
Жукову негласно, с риском для карьеры и даже жизни, помогали верные люди. В войсках их было очень много. Собранной ими информации Георгий Константинович доверял. Вот почему не слишком удивился, узнав, что за исчезнувшими в Киеве, а вскоре неожиданно нашедшимися в Бахмаче вагонами стоит не кто иной, как Берия. Наоборот, странным образом, случившееся помогло маршалу вздохнуть спокойно и почувствовать себя уверенно. Ведь наконец-то завершился очередной, слишком затянувшийся для него здесь, в советской зоне оккупации Берлина, период неопределенности.
Получив вызов в Москву, Жуков тотчас же отправился к Сталину. Тот принял его в Кунцево, на ближней даче. Разговор получился недолгим, но обстоятельным и деловым. Лично от руководителя страны он получил новое назначение – сдав дела в Берлине, следовало принять командование сухопутными войсками. Заодно – вступить в должность заместителя министра советских вооруженных сил. При этом маршал все время держал в голове новость об исчезнувших вагонах. Поэтому ждал, когда же Хозяин, с присущей ему тайной страстью к неожиданным эффектам, спросит о трофеях, которые где-то потерял товарищ Жуков, – и вот они совершенно случайно отыскались. Следующим вопросом непременно будет нечто вроде: "А зачем вам столько немецкого барахла, товарищ Жуков? Чего вам не хватает здесь, дома? Чем не обеспечили маршала Победы партия и правительство?"
Признаться, Георгий Константинович меньше всего хотел оправдываться именно по такому поводу. Маршал вообще не любил оправдательных речей, из-за чего часто спорил с Хозяином, к тому же – в присутствии членов Военного Совета и тех, кого товарищ Сталин приблизил к себе особо. Жуков не подозревал – был уверен в том, что никто, включая Берию, не позволял себе возражать Самому.
Конечно, Жуков в полной мере постарался воспользоваться вызовом в Москву. Встреча со Сталиным. Затем – опять на самолет. Короткая посадка на аэродроме дружественного маршалу Киевского военного округа для дачи необходимых страховочных указаний. Возвращение в Берлин.
Только здесь маршал понял: а ведь его умение возражать руководителю страны уже само по себе является важным обстоятельством, работающим против него. Подобное понимание, в свою очередь, уверенно подталкивало его к мысли, которую Георгий Константинович гнал от себя давно. И чем упорнее прогонял – тем скорее она возвращалась.
А именно: маршал с трудом допускал, что Берия способен сделать в его направлении хотя бы полшага без молчаливого согласия Сталина.
Он не собирался быть таким наивным, как казненные в начале войны боевые, преданные стране и партии офицеры.
Маршал скользнул взглядом по массивным напольным часам, стоявшим в углу, – явно антикварной вещи. При этом машинально отметил: неплохо было бы поставить их в новом кабинете, нужно отдать соответствующие распоряжения службе, занимающейся трофеями. Теперь Жуков не допустит подобного головотяпства.
Он не видел своей вины в том, что берет их по определенному практиками войн во все времена праву победителя. Другое дело, если это право подлец Берия пытается сделать разменной картой в своих играх. Ничего, предупрежден – значит, вооружен.
Следующий транспорт станут охранять намного лучше, ошибки непременно учтут.
Стрелки на циферблате показывали – оставалось меньше получаса до прихода его зама, генерала Соколовского, которому нужно начинать понемногу сдавать дела. Ведь именно он должен принять руководство СВАГ. Еще двадцать восемь… нет, двадцать семь минут никто не посмеет побеспокоить. Разве телефон зазвонит…
Жуков снял трубку, положил рядом с аппаратом, повернул один раз диск, чтобы не мешали гудки. Немного подумав, сделал то же самое с телефоном правительственной связи. Здесь на передней панели корпуса диска не было, маршал просто положил трубку, отвернув ее от себя. Прошелся по кабинету, закурил, повернулся к портрету товарища Сталина.
Со стены смотрел статный красавец во френче с мудрым и в то же время строгим взглядом: так на своих детишек глядят любящие отцы. В жизни он разительно отличался от многократно тиражированных изображений: невысокий, рябой, голос часто негромкий, слегка медлительный, и самое главное – взгляд. По нему настроение Сталина в данный момент, его отношение к собеседнику либо же к тому, о ком шла речь, определялось намного лучше и точнее, чем если бы Хозяин высказывал его вслух.
Когда же это началось между ними?
По кабинету стелился сизый дым крепких трофейных сигарет. Глядя на портрет, Жуков попытался зацепиться хотя бы за что-то, дающее надежду на самоуправство Берии, то, что, приложив определенные усилия, можно попробовать доказать Сталину.
Маршал вспомнил, как шесть лет назад, весной сорокового года, он, еще генерал, впервые докладывал лично Самому об итогах операции на Халхин-Голе. Тогда товарищ Сталин произвел на Жукова самое благоприятное впечатление. Он даже отказывался верить слухам о том, какой это хитрый, жестокий, безжалостный, страшный человек.
К тому времени Георгий Константинович успел подзабыть о том, как чудом уцелел. Ведь через некоторое время офицеров, под чьим командованием ему довелось служить до 1937 года, арестовали, обвинили в заговоре против руководителей партии и правительства, подготовке военного переворота, судили и расстреляли.
Правда, незадолго до начала войны, в мае сорок первого, Хозяин косвенно напомнил ему, чем чревата самостоятельность в суждениях.
Жуков представлял Сталину план, выполненный Генштабом по его личному указанию. Опираясь на данные разведки, он предложил не тянуть время, не играть на нервах, а самим нанести превентивный удар. Документ, составленный в единственном экземпляре, являл собой развернутый план действий РККА. Их конечная цель – реализация сталинской военной доктрины: бить врага на его территории.
– А не кажется ли вам, товарищ Жуков, что вы с вашим опытом пошли на поводу у паникеров? – спросил тогда Сталин, отодвигая от себя подготовленный документ на нескольких листах. – Или того хуже – провокаторов. То, что вы предлагаете здесь, на самом деле спровоцирует Германию на вооруженное столкновение. Не мне вам объяснять, кому выгодна подобная провокация. Или, – он прищурился, – вы тоже видите в подобных провокациях свою выгоду, товарищ Жуков? Помнится, были в нашей армии офицеры, готовые пойти на любую провокацию, чтобы выставить советское правительство в неприглядном свете.
Конечно же, Жуков понял все намеки. С тех пор до самого начала войны лично накладывал десятки резолюций на донесения, из которых все явственнее свидетельствовало: от начала войны его страну и Германию отделяют уже не месяцы, а дни. Тем не менее он всюду писал: на провокации не поддаваться.
Когда все началось, Жуков поначалу решил: теперь ему станет проще убеждать в своей правоте Сталина, на тот момент уже Верховного Главнокомандующего. Ведь сами события подтвердили – к его недавним предложениям следовало вовремя прислушаться. Однако принимать собственные решения Георгию Константиновичу стало, наоборот, еще сложнее.
Сперва, выполняя приказ Ставки, он бросил силы Западного фронта в район Дубно. Где, оказавшись в ситуации полнейшего отсутствия координации всех подразделений и окунувшись в хаос, не смог сделать ничего для выполнения поставленной задачи. Контрудар не удался. Западного фронта вскоре не стало. Член Военного Совета Николай Вашугин застрелился от отчаяния…
Доклад Верховному о катастрофическом положении на всех фронтах вызвал только гнев Сталина. Он обвинил всех вокруг в измене и трусости, и лишь по прошествии определенного времени Жуков осознал: судьбу Вашугина он вряд ли разделил бы, не такой у него самого характер, а вот рядом с генералом Павловым и другими козлами отпущения в те нелегкие дни вполне мог очутиться.
Затем Сталин обрушился на Жукова, когда тот заявил о невозможности дальше удерживать Киев. Услышав от Верховного:
– Не мелите чепуху!
Он снова понял, чем это может грозить, и все равно твердо ответил:
– Если вы считаете, товарищ Сталин, что я как начальник Генштаба способен молоть чепуху, мне здесь делать нечего! Прошу освободить меня от этой должности и отправить на фронт! Там от меня будет больше пользы!
Жуков помнил, как кровь стучала в висках, а мир вокруг ходил ходуном, словно на Москву в один миг обрушился бомбовый дождь. Тогда Верховный выгнал его из кабинета, и Георгий Константинович ожидал ареста как минимум в ближайший час. Но не прошло и сорока минут, как его вернули. Сталин велел сдать дела маршалу Шапошникову, самого отправил на Ленинградский фронт. Правда, такая мягкость Верховного не укротила Жукова: он, даже приняв от Ворошилова командование указанным фронтом, и дальше оставался сторонником сдачи Киева с целью сохранить сильно потрепанные в боях войска.
Маршал старательно погасил окурок о дно массивной пепельницы. Подумал – и достал новую сигарету. Вертя ее в крупных, крепких пальцах, Георгий Константинович снова посмотрел на портрет, наводивший на все более серьезные размышления.
Да, нужно в конце концов признать – Сталин его не любит.
Уважает как профессионала, военачальника, полководца – однако не видит в нем, Жукове, послушного исполнителя своей воли. За годы войны маршал с трудом мог воскресить в памяти ситуацию, когда Верховный не поставил бы под сомнение очередной его план, встречая сопротивление Жукова, готового любой ценой отстаивать свои позиции. В конце концов предложение маршала в чуть измененном варианте уже исходило от самого Сталина на заседании Военного Совета. И теперь спорить с Верховным не было причин.
Однажды, совсем недавно, до маршала дошли неосторожные разговоры. Дескать, воевал товарищ Жуков, а победитель – товарищ Сталин. И не будь все время Жукова рядом, кто знает, мог ведь Верховный зимой сорок первого сдать Москву так же, как отдал осенью Киев, а сам потом изобразить из себя фельдмаршала Кутузова… Разумеется, маршал переспал ночь, после чего вызвал к себе начальника особого отдела, указал, где искать говорунов и какую беседу с ними нужно провести. Но хоть пьяные болтуны понесли наказание, они же, сами того наверняка не желая, дали Жукову подсказку.
Он был нужен Сталину в дни войны.
Верховный – человек штатский. Бывший революционер, подпольщик, политик, но в военном деле разбирался слабо. Слов нет, учился на ходу, что от Жукова не ускользнуло. Да, у Хозяина этого не отнять. Потому выносил рядом с собой того, кто упрямо не желал слыть холуем, позволяя себе спорить с вождем. Ведь отлично понимал: с такими, как Ворошилов, Буденный или Берия, стране войну не выиграть.
А теперь вот терпение лопнуло.
Войну должен выиграть Иосиф Сталин, а не Георгий Жуков. Вот так обязан думать народ-победитель.
Маршал закурил, глубоко затянулся.
Пускай даже он сейчас непозволительно плохо думает о руководителе страны. В конце-то концов, Жуков получает новое назначение, пост высокий, пользу родине он еще готов приносить. Да, ему хочется ошибаться насчет планов Сталина. Непрост он, только ведь и сам маршал не безгрешен, тоже не святой и в этом сам себе готов был признаться.
Но даже если товарищ Сталин пока не допускает мысли, что маршал Жуков способен отнять у него победу, все это вполне может вложить в его голову Берия. А уж о подозрительности и мнительности Сталина и его разрушающей способности чувствовать, искать и находить вокруг себя всевозможные заговоры, знал не только Георгий Константинович.
Выходит, реальная опасность.
И охота на него началась, кто бы что ни говорил.
Правда, дичью маршал Жуков не привык быть даже в военное время. Кое-что он уже предпринял, дальше видно будет. Но выпускать ситуацию из-под контроля тоже нежелательно, даже непозволительно.
Мыслей по поводу происходящего роилось в голове еще множество. Отвлек уверенный стук в дверь, и посетитель тут же вошел, не дожидаясь ответа. Знал – его ожидают.
– Разрешите, товарищ маршал?
– Заходи, Василий Данилыч.
Генерал Соколовский вошел, прикрыл за собой дверь. Офицеры отдали друг другу честь, затем пожали руки. Они были знакомы давно, успели повоевать вместе и после обязательных церемоний всегда переходили на "ты".
Сейчас им предстояли дела – Соколовский должен готовиться принимать командование в восточном секторе Германии.
2
Военный совет
Черниговская область, Бахмач
– А поворотись-ка, сынку!
Но рассматривать гостя Гонта не стал – выкрикнув так, тут же сгреб Павла Соболя в охапку. Обнял, как не обнимал, кажется, ни одну женщину, громко похлопал по спине. И с трудом сдержался, чтобы не заорать от радости на всю управу, если не перепугав или насторожив, то уж точно – взбудоражив сотрудников.
Разжав наконец объятия, отступил на шаг, теперь уже критически осматривая боевого друга. Он наблюдал многих людей, как мужчин, так и женщин, выходивших из тюремных дверей. Потому знал, как они выглядят. Даже готовился прочесть в глазах бывшего офицера-разведчика и такого же бывшего школьного учителя математики примерно то же, что обычно излучали взгляды большинства освобожденных. Но, к своему удивлению, увидел там только задорные огоньки. Если они и светились злостью – то здоровой, азартной, деятельной. Даже знакомый и привычный румянец на щеках Соболя не пропал, разве стал чуть бледнее.
– Ты как? – спросил Дмитрий, сам понимая – вопрос глупейший, но ничего другого в голову сейчас не приходило.
Вместо ответа Павел задрал пальцем верхнюю губу, показывая дырку во рту.
– О! Зуб выбили, суки.
– Вставим. У нас тут в городе специалист есть – то, что надо.
– Не-е-е! Пускай! – Убрав руку, Соболь цыкнул сквозь дыру. – На память. Злее буду, командир. И помяни мое слово – до этих паскуд еще доберусь. Они меня зря отпустили, сволочи. На свою голову, считай.
– Языком не болтай! – чуть повысил голос Гонта. – Уже вон раз докаркался.
– Ага, нехай только попробуют боевому офицеру рот закрыть…