- Нет-нет, можешь поверить: теперь никогда не забуду о Боженьке! - торопливо произнёс он и тут же с надеждой воскликнул: - Значит, ты не убьёшь меня?
- Ладно, живи, но при одном условии…
- Выполню любое! - перебил тот.
- Если Баринов спросит, почему вы с приятелем не выполнили задание, скажете, что испугались за его жизнь.
- За чью жизнь? - не понял Барсуков.
- За его жизнь: жизнь старшего Кума! - ехидно усмехнулся Серафим.
- Как это? - растерялся тот.
- Поясните Баринову, что я пообещал по полной спросить с него за всё, что случится со мной в этой тюрьме…
- По полной? - растеряно переспросил он. - То есть даже до… - он выразительно указал глазами вверх.
- Ты точно понял, - кивнул Серафим.
- А если он не поверит? - со страхом спросил Барсуков.
- А ты сделай так, чтобы поверил!
Серафим бросил на него взгляд, после которого тот испуганно поёжился:
- Все понял! Сделаю все, как ты мне сказал! - торопливо согласился он, но кивнул в сторону лежащего приятеля. - А Дробилин поддержит меня?
- Конечно! - усмехнулся Серафим и ехидно добавил: - Мысленно…
- А он скоро придёт в себя?
- Минут десять ещё "поспит", - пожал плечами Серафим. - Я так думаю! - он, как герой из фильма "Мимино", поднял кверху указательный палец.
- А что нам сказать про… - Барсуков замялся.
- Про выбитую чашечку, разбитый нос и синяки на физиономиях? А что хотите…
Серафим с безразличием взмахнул рукой, хотел ещё что-то добавить, но в этот момент интуитивно ощутил за спиной чей-то пристальный взгляд.
Интуиция его не подвела и на этот раз: когда Серафим резко повернулся, то успел заметить этот взгляд. И почему-то показалось, что в дверной глазок смотрел Никитич.
Всё дело в том, что старший прапорщик, услышав какой-то шум в шестой камере, наплевал на запрет старшего Кума по поводу шестой камеры: не вмешиваться. И всё-таки решил заглянуть и узнать, что там происходит. Всё, что угодно, готов был увидеть бывалый тюремный работник, но только не то, что открылось перед его взором. Никитич даже чуть присвистнул от удивления. Огромная туша Дробилина распласталась посередине камеры, его глаза были закрыты, всё лицо было в кровоподтёках и синяках, а на лбу красовалась огромная шишка. В первый момент Никитич даже подумал, что тот мёртв. И если бы не вздымающаяся от дыхания грудь, то его действительно можно было принять за мёртвого.
Барсуков сидел рядом и одной рукой размазывал по лицу сочащуюся из носа кровь, а другой поглаживал колено правой ноги. Присмотревшись, Никитич заметил, что колено перетянуто рукавом, оторванным от зэковской рубашки.
Взглянув на своего подопечного, Никитич с удовлетворением отметил, что на нём нет ни единого синяка и он в хорошем расположении духа: смотрит в его сторону и улыбается, словно видит, что за дверью именно он.
Если бы шестая была обычной камерой, Никитич был бы обязан немедленно вызвать врача и обо всём доложить старшему Куму, но в данном случае особое положение, на котором находилась злополучная камера, сыграла злую шутку с самим Бариновым. Конечно, и сейчас Никитич обязан был доложить старшему Куму о случившемся, и он это обязательно бы сделал, причём, немедленно, если бы существовала угроза для приглянувшегося паренька, а так… ничего страшного, если он сообщит Куму обо всём через некоторое время.
Никитич удовлетворённо потёр ладошками: всё-таки приятно, когда интуиция не подводит.
"С этим парнем, товарищ майор, вы ещё, ох, как намучаетесь! - подумал старший прапорщик. - Видели бы вы сейчас эту картину! Два ваших костолома выбиты из ваших дурацких игр на неопределённое время… Как говорится: небольшой нокдаун! Перерыв! Тайм-аут! Хотя, если точнее, полный нокаут!"
Никитич осторожно опустил шторку на глазок, молодцеватой походкой отошёл от камеры, словно на глазах помолодев на добрый десяток лет, и вдруг весело, на весь коридор, запел:
- И на борт его бросает - в набежавшую волну!..
И было такое впечатление, что его голос прокатился по всем коридорам тюрьмы…
Глава 22
КУМ БРОСАЕТ ВЫЗОВ
Почему-то Серафим на все сто был уверен, что в глазок камеры заглядывал именно старый Никитич. Как и уверен в том, что Никитич и пальцем не пошевелит, чтобы доложить по начальству об увиденном. А если и доложит, то чтобы не подставить себя, причём доложит не сразу…
Услышав его густой баритон, поющий известную арию из оперы, Серафим с улыбкой покачал головой: хороший человек Никитич! Справедливый, честный и порядочный! Неожиданно Серафиму пришло на ум, что Никитич очень напоминает ему его старого японского учителя Такеши.
Серафим уже давно отметил для себя, что добропорядочные, честные и справедливые люди в действительности очень похожи друг на друга. У них даже взгляд особенный: чистый, глубокий и мудрый. А у злых и непорядочных людей глаза почти всегда виновато, точнее сказать, воровато, бегают из стороны в сторону, и такие люди стараются никогда не смотреть в глаза собеседнику.
Поначалу Серафим хотел все представить так, словно двое подосланных к нему костоломов что-то не поделили, схватились между собой и покалечили друг друга, но немного подумав, пришёл к выводу, что в эту историю вряд ли кто поверит, тем более старший Кум, тем более после тех событий, которые произошли в сто девятой камере.
Серафиму пришло в голову, что ему пора чуть-чуть приоткрыться, пора заявить о себе и заявить с активной стороны! Интересно, что предпримет старший Кум, услышав о неприкрытой угрозе в свой адрес? Насторожится? Испугается? Вряд ли. Скорее всего, как настоящий игрок, для повышения адреналина, попытается ещё кого-нибудь подослать, чтобы вновь попытаться сломать непокорного строптивца.
Как бы там ни было, но майор не оставит его предупреждение без внимания.
Как это так, он здесь хозяин, а какой-то там "шпиндель" не только хочет настоять на своём, но ещё и в открытую угрожает. И кому? Начальнику оперативной части!
Нет, этого, майор точно не простит: задето самолюбие. Он обязательно что-то предпримет. И вполне возможны два варианта развития: либо Кум обратиться за помощью к криминальному миру, что маловероятно, либо решит придраться к какому-нибудь пустяку и пустит его под дубинки "весёлых мальчиков", с которыми шутки плохи.
* * *
"Весёлыми мальчиками" в местах лишения свободы называют специальную команду, типа местечкового спецназа, которая является мгновенно, по первому сигналу тревоги, для усмирения беспорядков в тюрьме или в колонии. Ребятишки в ней как на подбор: плотного телосложения, накачанные, каждый из них прилично владеет рукопашными видами борьбы. Для внутренних разборок "весёлые мальчики" вооружены специальными дубинками, газовыми баллончиками.
При полной экипировке они одеты в специальные защитные костюмы с бронированными жилетами и касками, на лицах - защитные маски с органическим стеклом, которое не бьётся. Как правило, эти "мальчики" беспощадны, у них напрочь отсутствует такое понятие, как жалость к заключённым. Они не церемонятся с ними и жестоко бьют подряд всех, кто попадает под руку, причём не разбирая, куда: по голове, по почкам, печени, в промежность… Бьют до внутреннего кровоизлияния, отрыва жизненно важных органов. Бьют так, что кости трещат: зачастую после их вмешательства многие из участников беспорядка попадают на больничную койку. А если кто-то из заключённых не выживает, то "невезунчиков" списывают как "естественную убыль"…
* * *
Выждав некоторое время, чтобы приглянувшийся ему паренёк смог "закончить" свои разборки с подосланными майором костоломами, Никитич набрал номер старшего Кума и постарался внести в свою интонацию некоторые краски беспокойства:
- Товарищ майор, звонит дежурный по карцеру, старший прапорщик Суходеев…
- Никак что-то случилось, Никитич? - чуть заметно усмехнувшись, спросил Баринов.
- В том-то и дело, что случилось… - с деланным огорчением подтвердил Никитич, сразу подметив, что именно старший Кум и виновен в случившемся в шестой камере карцера.
- Что-нибудь серьёзное? - голос майора продолжал оставаться спокойным.
- Серьёзное аль нет, это вам решать: вы начальник, товарищ майор, а я так… погулять вышел! - многозначительно заявил старший прапорщик.
- Никитич! - нетерпеливо произнёс Баринов. - Хватит шутки шутить!
- Слышался шум в шестой камере… - осторожно заметил старший прапорщик.
- И все? - переспросил тот, явно не поверив в спокойное разрешение возможного конфликта.
- По вашему устному распоряжению я не пошёл для проверки источника шума…
- И правильно поступил, Никитич… - добродушно заметил майор. - Это все? - на этот раз переспросил спокойнее, скорее машинально.
- Никак нет, товарищ майор! Подошло время для контрольного обхода карцера, и когда я заглянул в глазок шестой камеры, то увидел такое… - Никитич специально нагнал жути в голосе и тут же эффектно оборвал себя на полуслове и сделал паузу.
- Господи, да что же ты увидел? - майор явно начал терять терпение. - Привидение, что ли?
- Лучше бы привидение, - тихо заметил Никитич.
- Говори! - вскрикнул Кум.
Никитич услышал, как майор долбанул кулаком по столу, и тут же продолжил:
- Подследственный Дробилин лежит на полу с разбитой физиономией и не шевелится… Даже и не знаю: жив ли, нет ли… - с печалью в голосе добавил он и тяжело вздохнул.
- А Барсуков? - обеспокоено воскликнул Баринов.
- Подследственный Барсуков сидит на полу и. кровь по лицу размазывает, а ещё у него что-то с ногой: то ли сломана, то ли ещё что… Короче, товарищ майор, я ж не доктор, так сказать, а потому не могу точно определить… Но сразу обязан доложить: подследственный Барсуков оторвал рукав от выданной ему рубашки с надписью "карцер", чем нанёс имущественный ущерб тюрьме. Этим рукавом он и перетянул коленку! - на полном серьёзе проговорил Никитич. - Какие будут распоряжения, товарищ майор? Может врача вызвать?
- А что с этим?
- С кем? - непонимающе переспросил Никитич.
- Ну, с этим… как его? Ну, с драчуном из сто девятой… как его там? - майор неумело сделал вид, что не помнит фамилии Серафима. - Понайотов, кажется… С ним-то что?
- А что с ним может случиться? - недоуменно переспросил Никитич. - Подследственный Понайотов сидит в сторонке и гонит по-своему…
- Что значит, "гонит"?
- А шут его знает: улыбается вроде, как бы… Гак что вы мне прикажете предпринимать-то, гражданин майор?
- Улыбается? - растерянно переспросил майор.
- Так точно, улыбается! - охотно повторил Никитич.
- И с ним все в порядке?
- Так точно: ни одной царапины! - снова попытался повторить свой вопрос: - Так что мне предпринимать?
Ничего предпринимать не нужно: сам сейчас приду! - раздражённо процедил сквозь зубы Баринов и бросил трубку на аппарат. - Ничего не понимаю… Чёрт бы тебя побрал, Понайотов! - ругнулся он и тут же выкрикнул: - Булавин!
В кабинет заглянуло розовощёкое лицо помощника: оно было столь широким, что казалось существующим отдельно от упитанного тела:
- Вызывали, товарищ майор!
- Пошли в карцер…
* * *
Когда майор в сопровождении своего помощника и Никитича вошёл в шестую камеру карцера, то действительно обнаружил именно ту самую картину, о которой и докладывал ему старый Никитич.
- Что тут произошло? - раздражённо спросил старший Кум Барсукова.
- Мне больно, - захныкал тот, чуть заметно скосив глаза в сторону Серафима, давая понять старшему Куму, что не желает говорить здесь, в камере.
- Идти сможешь? - спросил майор.
- Самостоятельно никак не могу: нога не слушается и наступать на неё больно…
- Никитич, позвони в санчасть и срочно вызови санитаров: пусть доставят Барсукова ко мне в кабинет, а Дробилина пускай отнесут в санчасть…
- С кого начать: Дробилина в санчасть или Барсукова к вам? - не скрывая ехидства, переспросил Никитич.
- ; Барсукова ко мне! - рявкнул майор.
- Слушаюсь, Сергей Иванович! - козырнул ему Никитич и быстро вышел из камеры.
Майор хотел тоже уйти, но повернулся и пристально взглянул на Серафима:
- Может, ты, Понайотов, расскажешь, что тут произошло? - недовольно спросил он.
- А вы как думаете, гражданин начальник? - Серафим даже не попытался скрыть иронии.
- Только не говори, что они между собой подрались! - с ехидством заметил майор.
- А я и не говорю! - Серафим стёр с лица улыбку и в упор взглянул на Баринова.
- Нарываешься, парень! - с угрозой заметил старший Кум.
- Вы - тоже! - чуть слышно произнёс Серафим, однако его слова донеслись только до ушей Баринова.
Майор бросил быстрый взгляд на Барсукова, но тот или сделал вид, что ничего не слышал или действительно не слышал. Взглянул и на прапорщика, но и тот явно ничего не слышал.
- Ну-ну! - бросил старший Кум, ещё раз внимательно посмотрел Серафиму в глаза, повернулся к своему помощнику. - Дождись санитаров, и Дробилина ко мне! - приказал он и вышел.
Через несколько минут прибыли двое санитаров с двумя носилками и ещё трое осуждённых, которых Никитич взял из хозяйственного отряда. Пожалев Дробилина, Никитич ослушался приказала старшего Кума, и первым на носилки санитары уложили Дробилина, продолжающего находиться в бессознательном состоянии, трое других подхватили Барсукова и быстро вышли, сопровождаемые помощником Баринова.
Старый прапорщик оценивающе окинул взглядом Серафима и с широко улыбнулся.
- Ну, ты, земляк, и даёшь! - с восхищением произнёс он, потом чуть не шёпотом добавил: - Ты знаешь, что Баринов этого тебе так просто не спустит?
- Очень надеюсь на это, - серьёзно заметил Серафим…
Во время игры в переглядки со страшим Кумом, Серафиму удалось "подслушать" мысли Баринова.
"Хочешь побороться со мной? Попробуй! Посмотрим, кто окажется наверху… Мальчишка! Ты ещё не знаешь, с кем решил тягаться…"
* * *
Никитич вновь покачал и глубоко вздохнул:
- Ох, парень, не знаю, чего ты добиваешься…
- Справедливости, батя, только справедливости! - перебил Серафим.
- Господи, - Никитич тяжело вздохнул. - Да где ты её видел, эту самую справедливость, сынок?
- Она должна быть! - твёрдо ответил он. - Иначе как можно жить, если нет справедливости?
- Как жить? - вздохнул старший прапорщик и с печалью в голосе добавил: - Ты ещё молодой совсем: со временем привыкнешь, милый…
- Я - никогда! - твёрдо возразил Серафим. - Не только не привыкну, но всеми силами буду бороться за справедливость. Не хочу, чтобы на земле, на которой живу я и будут жить мои дети и внуки, плодилось зло!
Серафим говорил с таким пафосом, в его голосе было столько твёрдости и непоколебимой веры, что Никитич взглянул на него с уважением:
- Господи, и откуда ты взялся такой? - он покачал головой. - Дай тебе, сынок, силы и убереги от подлости людской! - как напутствие, словно молитву, произнёс он.
- Спасибо тебе, батя! - проникновенным голосом отозвался Серафим.
- Да за что, Господи?
- За понимание, батя, за понимание, - улыбнулся Серафим. - Оставайся таким всегда!
- Эх, милый, если бы я всегда был таким, как с тобой, то меня давно бы попёрли отсюда, как говорится, со свистом и безо всякого пособия в дорогу! Так-то вот… - с тяжёлым вздохом пробормотал старый тюремщик: ему вдруг вспомнилась покойная жена, её улыбка, её нежный голос…
- Тяжёлые потери имеют одно положительное качество: они не дают забывать о прошлом и заставляют ещё больше любить того, кто ушёл из жизни, - тихо произнёс Серафим.
Услышав то, что произнёс он, Никитич вздрогнул:
- Откуда ты…
Пристально и с озабоченным удивлением и тревогой старый Никитич взглянул в глаза своего подопечного, но ничего больше не произнёс вслух, лишь покачал головой и очень медленно вышел из камеры.
"Однако, действительно, странный парень… - размышлял старый Никитич, закрывая камеру на ключ. - Иногда так посмотрит, что мурашки по всей коже пробегают и страшно становится… А иногда в его глазах такая боль видна, такое сострадание, что начинает казаться, что нет на земле человека роднее. Такое впечатление, что этот паренёк заглядывает тебе прямо в душу и может читать твои мысли словно газету. Надо же, как он правильно сказал: "тяжёлые потери не дают забывать о прошлом и заставляют ещё больше любить тех, кто ушёл из жизни…" Как это верно для слуха и понятно для сердца!"
Никитич тяжело вздохнул, покивал головой и медленно побрёл в сторону свой дежурки…
Раздражённый и злой Баринов с большим трудом дождался, когда к нему приведут Барсукова. И как только трое заключённых помогли бедолаге войти в его кабинет, занять место на стуле и устроить его больную ногу на втором стуле, майор недовольно им бросил:
- А теперь выйдите и займитесь своими непосредственными обязанностями: приду проверю! - пообещал майор.
Не успела за ними закрыться дверь, Баринов вовсю разразился матом: