Прошли не менее десяти минут, прежде чем она вернулась из подземелья, но уже с рацией в руках. Быстро заперев металлическую дверь на засов, она деловито отсоединила антенну от приемника и подсоединила к рации.
– Вообще-то я могу работать и в катакомбах, у одной из щелей, которые местные называют "лисьими лазами", но здесь комфортнее.
– И тебя до сих пор не запеленговали?!
– Какая пеленгация, агент Корсар? – пристыдила полковника, налаживая рацию. – Пеленгаторщики предупреждены, что как раз в течение этого часа вся старшая группа радиокурсантов начинает перестукиваться с курсантами керченской школы и с некоторыми подшефно-учебными кораблями. Словом, в местном эфире такая "какафония" разгорается!.. К тому же долго на ключе не сижу. Связь, считай, односторонняя. Отстучала короткое сообщение – и свернулась. Ответ, как и дальнейшие инструкции, получает уже радист резидента.
– Вот оно в чем дело!
– Коль уж ты сидишь рядом, то получается, что на сей раз я работаю на своих?
– Что ты уже давно работаешь на своих, – успокаивающе уточнил полковник.
Появившись на следующий день у генерала Шербетова, флотский чекист доложил:
– Сообщение ушло сразу по трем каналам.
– Неужели в нашем, насквозь "продуваемом" спецслужбами, городе возможно и такое?
– Возможно. Лично проконтролировал. Тут случай особый. Понятно, что она же должна будет послать условный радиосигнал на субмарину.
– Само собой подразумевается, – мрачно подтвердил Шербетов, так и не сумевший окончательно смириться с тем, что московские покровители заставили генерала Волынцева втянуть его в политическую муть, связанную с послесталинской борьбой за власть.
– Что должно случиться с Косташ, когда операция будет завершена? Бесследное исчезновение? Автокатастрофа?
Начальник контрразведки угрюмо помолчал.
– Признайся, что жалко такие ляжки в расход пускать.
– Признаюсь.
– Еще одно подтверждение того, что все мы, в сути своей кобельей, бабники. Впрочем, сейчас важно не это. В общих чертах, намеками, я обсудил вопрос ее судьбы с Волынцевым. Он просил попридержать твою Анастасию. Во-первых, через группу наших итальянских агентов-коммунистов и еще одну твою любовницу, графиню фон Жерми, мы начали подступаться к тайне сокровищ фельдмаршала Роммеля. Не исключено, что по крайней мере значительная часть золота окажется в руках наших "гарибальдийцев", как они себя называют, и пойдет на развитие зарубежного коммунистического движения, спасая советский бюджет от разорительных дотаций его.
– Согласен, стоит рискнуть.
– К тому же она может понадобиться и для внутреннего потребления, ибо совершенно ясно, что руководство разделено сейчас на убежденных сталинистов, не менее убежденных хрущевцев и на довольно мощную плеяду антихрущевцев, которых в окружении Никиты Сергеевича уже пытаются оформить в "антипартийную группу". То есть мы должны быть готовы к любым вариантам исхода этой схватки, в которой своя, надежная радиосвязь никогда не помешает.
– В таком случае использование Анастасией письменного канала мы для подстраховки спокойно можем объяснить тем, что зарубежная агентура вышла на нее под нашим контролем. О чем и свидетельствует ее письменное заявление. Вопрос: как быть с "чуждой нам" рацией? Кто-то же должен был доставить ее, а значит, мы обязаны были проследить цепочку…
– Рация у нее появится наша, оформленная задним числом. В конце концов, готовили-то Анастасию в нашей, а не в зарубежной школе радистов. Ну а если уж возникнет острая необходимость… Убрать Косташ поручим тебе. В виде особого поощрения. Причем сделать это потребуем основательно и деликатно.
– Да уж, спасибо за доверие.
– На что на что, а на "особое доверие" в нашей "флотской богадельне" не скупятся. Кстати, группа Безроднова уже сформирована и проинструктирована. Парнем он оказался сообразительным, так что долго втолковывать суть задачи не пришлось.
– Сообразительным, потому что проинструктирован и "озадачен" по линии ГРУ.
Шербетов и Гайдук встретились взглядами и понимающе помолчали.
41
Октябрь 1955 года.
Севастополь. Бухта Северная
Корвет-капитан завел мини-субмарину в бухту и, осмотрев местность в перископ, припарковал свое судно в миниатюрном заливе, за изгибом береговой линии. Теперь подлодка находилась почти на поверхности, и при мерцающем лунном свете командир мог видеть в перископ несколько расцвеченных огнями кораблей, которые отстаивались у обоих берегов этого неширокого залива.
Сверяясь с переданной ему картой-схемой причалов, корвет-капитан легко определил, что Госпитальная стенка находится в западной части бухты и что бочки, к которым должен был пришвартоваться линкор, оказались крайними, располагаясь ближе к выходу. Командование понимало, что такому гиганту, как этот линкор, "причально" маневрировать в тесноватой бухте, между разнотипными кораблями, будет непросто, поэтому решило свести риск до минимума.
– Я навел перископ прямо на вашу Госпитальную стенку, – проговорил Сантароне, обращаясь к командиру водолазов-взрывников, однако все еще не отрываясь от окуляра. – Внимательно осмотри ее. Где-то неподалеку вам и нужно заложить свою базу. Берега здесь каменистые, так что, может быть, отыщешь в них какую-нибудь полку, а еще лучше – грот. Только старайтесь не шуметь, как на сицилийской свадьбе.
– Ни слова о свадьбе! – возмутился Конченцо, внимательно осматривая изгибы достаточно хорошо освещенного фонарями портового берега и световые силуэты кораблей. – У меня их было три, и все неудачные.
– Не зря же во флотилии все считают тебя счастливчиком.
– А что касается шума… Гидробуксиры у нас на аккумуляторных двигателях, да и винты работают в воде почти бесшумно. Притом что на каждом корабле шумят собственные двигатели. Кстати, в войну я бывал в этой бухте.
– О своих минерских подводных и наземных похождениях в Севастополе расскажешь после уничтожения линкора. После удачной диверсии любое "геройское вранье" воспринимается убедительнее. По себе знаю.
– И все же… В страшном сне не могло привидеться, что вернусь в бухту Северную спустя десять лет после войны.
Конченцо, который "отшлюзовался" от субмарины первым, повезло: уже через несколько минут при свете прожектора он обнаружил то, что искал, – довольно широкую полку, представлявшую собой пласт ракушечника, рядом с которой просматривалась изрезанная впадина, в самом деле чем-то напоминающая грот. Положив в нее привезенные в специальных "неводах" небольшой цилиндр со взрывчаткой и запасной дыхательный баллон, он отплыл чуть в сторонку и стал использовать прикрепленный к гидробуксиру прожектор в роли маяка. На него и сориентировался лейтенант Капраре, вслед за которым пришел фон Гертен.
Последнего, унтер-офицера Корвини, командир группы взрывников похлопал по плечу, показав при этом рукой на запасной фонарик и на грот. И Джино понял напоминание: нужно было оставить этот аккумуляторный "светлячок" в гроте, в виде ориентира.
Когда последний магнитный контейнер со взрывчаткой был доставлен, диверсанты всплыли на поверхность и внимательно осмотрелись. Метрах в десяти от того места, где они заложили свою базу, в предрассветной дымке виднелся небольшой, на стапеле-тележке установленный катерок. Лучшего наземного ориентира придумать было невозможно.
– Все запомнили? – спросил Конченцо. – Во время операции будем работать без фонарей и маячков. Неподалеку от стенки, у которой пришвартуется линкор, виднеется двухэтажное здание с башенкой.
– Если нас засекут, – проговорил фон Гертен, – придется пробиваться к нему и принимать последний бой.
– Главное, чтобы мы сумели дать русским бой здесь, в бухте. В этом – смысл операции, и в этом же заключается теперь смысл нашей жизни.
Последним, прихватив оставленный на базе маячок, уходил командир группы. Чтобы не создавать лишнего шума и очереди у шлюза, они подплывали к субмарине с интервалом в пять минут. Конченцо еще только снимал с себя гидрокостюм, а Сантароне, распорядившись: "Всем свободным от вахты – отдыхать!", уже разворачивал "Горгону", стараясь как можно быстрее увести ее в открытое море.
В течение дня командир трижды поднимал субмарину на поверхность, чтобы продуть застоявшийся воздух и запастись, как выражался больше всех задыхавшийся механик Абруццо, "свежим морским кислородом". Даже наличие на борту двух лишних людей уже сказывалось на этой мини-субмарине, рассчитанной на более или менее нормальное существование только четверых членов экипажа.
К счастью моряков, сила юго-западного ветра была небольшой, но даже при нем волны достигали почти вершины ходовой рубки, постоянно перекатываясь через палубу. Буквально в миле от субмарины тускло-свинцовое небо сливалось точно с таким же тускло-свинцовым морем. Но именно поэтому Сантароне считал погоду по-настоящему диверсионной – ни патрульных самолетов морской авиации, ни сторожевых кораблей, не говоря уже о прогулочных катерах и яхтах.
Единственное, что донимало в тот день "морских дьяволов", – это время. Оно тянулось убийственно медленно. На полу кубрика, в котором находилось два гамака, расстелили еще и походный матрац, так что вся группа уже успела отоспаться, и теперь бойцы с нетерпением ждали, когда наконец старший помощник командира, он же радист, Антонио Капраре сумеет поймать в эфире условный сигнал агента.
– Но если сигнал все же не поступит, мы что, так и уйдем отсюда, не совершив нападения? – подошел к командиру "Горгоны" Джино Корвини, который оказался наиболее нетерпеливым.
– Вы уже спрашивали об этом, унтер-офицер, – сухо напомнил ему Сантароне.
– Значит, не получил внятного ответа. Мало ли что может произойти у наших агентов: рация выйдет из строя, кого-то из них задержит контрразведка…
– Отвечаю со всей возможной внятностью, – отчеканил корвет-капитан, в очередной раз оставляя свой командный отсек, чтобы подняться наверх. – Если сигнала не будет, мы вернемся в бухту без него. Мы вернемся туда при любом исходе. Даже если небо упадет на землю. В крайнем случае пустим на дно несколько других кораблей, так сказать, в качестве мести за потерю нашего "Джулио Чезаре". Понимаю, эффект уже будет не тот. Но если и завтра линкор тоже не появится в бухте, мы ударим по всей военно-морской базе русских! – произнес он таким тоном и с такой яростью, словно в его распоряжении находилась как минимум вся Десятая флотилия штурмовых плавсредств. Стоит ли удивляться, что диверсанты слушали его завороженно.
Когда командир поднялся по трапу наверх, лейтенант Антонио Капраре, все еще пребывая под впечатлением от его угрозы, произнес:
– Синьоры, когда я слышу речь нашего "непобедимого флотоводца" Сантароне, я чувствую себя последним офицером старой гвардии, выслушивающим речь Наполеона после битвы при Ватерлоо.
Едва он произнес это, как командир субмарины заметил: небо на северо-западе неожиданно прояснилось настолько, что на горизонте появилось некое подобие солнечных проблесков. И как раз под этими проблесками, на фоне постепенно багровеющего небосклона, начал медленно проявляться силуэт корабля, потом еще одного, еще… Издали их кильватерная колонна напоминала караван каких-то странных животных, которые, словно бы зарождаясь из небытия, медленно, но упрямо двигались по свинцово-синей поверхности почти застывшего моря к едва видневшимся вдалеке гористым берегам. Корвет-капитан взглянул на часы: было всего лишь двенадцать пятнадцать дня, а казалось, что с момента их ночного рейда в бухту Северную прошла целая вечность.
Возможно, он и дальше любовался бы этим зрелищем, прижав к лицу окуляры мощного бинокля, если бы из находящегося рядом внутрисудового переговорного устройства не донесся голос штурмана-радиста Антонио Капраре:
– Вижу на локаторе эскадру русских кораблей. Прямо по курсу. Направление движения: норд-ост, курсом на мыс Херсонес.
– Уже наблюдаю визуально, – успел обронить в ответ корвет-капитан и тут же, испугавшись, что субмарину тоже заметят, принялся закрывать входной люк. – Тревога. Механик, идем на погружение. Глубина двадцать метров.
– Как предполагаете, командир, среди этих кораблей есть и линкор?
– Визуально определить не мог. Однако не следует забывать, что теперь "Новороссийск" – флагман Черноморского флота русских. Лейтенант, внимание на рацию.
– Готов уловить любой сигнал, синьор командир.
Произнося это, лейтенант не знал, что условного сигнала придется ждать еще почти три часа.
* * *
…Как не мог знать штурман-радист субмарины "Горгона" Антонио Капраре и того, что среди нескольких офицеров базы и штаба флота, издали наблюдавших за швартовкой линкора "Новороссийск" у отведенной ему стенки, оказались два почти не знакомых друг с другом человека. Одним из них был полковник Гайдук, известный германской, английской и советской контрразведкам под агентурным псевдонимом Корсар. Другим – старший лейтенант, "в миру" – инструктор боевой подготовки школы водолазов-минеров Николай Безроднов. Вот только по картотекам германской и английской разведок он проходил под псевдонимом Южный Странник, а по картотеке Главного разведуправления армии – под псевдонимом Мичман.
При этом вербовщикам и кураторам из ГРУ даже в сонном бреду не могло примерещиться, что их молодой, подающий надежды сотрудник чуть ли не "с младых ногтей" значился в числе перспективных "эвкалипт-агентов" абвера. А начиная с 1944 года, то есть в пятнадцатилетнем возрасте, уже проходил по сверхсекретному списку "эвкалипт-агентов" отдела диверсий Главного управления имперской безопасности, больше известного под аббревиатурой СД.
42
Октябрь 1955 года. Севастополь.
База военно-морского флота. Бухта Северная
Долгожданный сигнал SOS-8 поступил ровно в двадцать один ноль-ноль, когда нервы у всех диверсантов уже были на пределе. В течение всего времени, предшествующего этому сигналу, они чувствовали себя как солдаты перед атакой; когда даже самые трусливые успели подавить в себе страх смерти, а условная ракета все не взлетала и не взлетала.
– Абруццо, – мгновенно ожил голос командира "Горгоны", – прекратите, наконец, мысленно тискать в объятиях свою бордельную Кларету и беритесь за штурвал. Лейтенант Капраре, курс на мыс Херсонес, возвращаемся на место нашей прежней стоянки. В то же время следите за рацией, через какое-то время должен прозвучать условный сигнал, состоящий из аббревиатуры "КПСС".
– "КПСС"?! Впервые слышу о нем. Таким образом радист продублирует свой прежний условный сигнал? – не понял штурман-радист.
– Это сигнал поступит из другого источника, он будет передан другим радистом.
– Даже так?! Раньше меня об этом не предупреждали.
– Вас еще о многом не предупреждали, лейтенант. Кстати, переключитесь на запасную волну. Напоминаю, что КПСС – аббревиатура наименования партии русских. Но, думаю, германцы избрали ее ради удовольствия втиснуть в сигнал милые их сердцу звуки "СС".
– Хотите сказать, что вся эта агентурная сеть, заброшенная в самое логово русского флота, досталась нам от германцев? – поинтересовался Капраре, принимаясь за настройку на другую волну.
– Увы, нам, итальянцам, она так никогда и не достанется. Но совершенно очевидно, что начиная с сорок первого года адмирал Канарис уже был озабочен тем, на каком "агентурном материале" придется работать его абверу после сокрушительного поражения… рейха.
– Не может такого быть! – удивленно качнул головой лейтенант, и в ту же минуту рация вновь взорвалась азбукой Морзе. – Кто бы ему в те годы позволил?
– А ему никто и не позволял. Вы же помните, что по приказу фюрера он, если не ошибаюсь, еще в сорок четвертом был арестован, а в сорок пятом казнен. Как предатель, как враг рейха.
– Его судьба чем-то напоминает судьбу дуче, если только… – начал было развивать свою мысль штурман-радист, но тут же прервал себя: – Есть сигнал. Радист отстукивает именно эту аббревиатуру – "КПСС"! Идет повтор и еще повтор…
– Вот теперь уже можно не сомневаться, что линкор действительно пришвартовался у заранее отведенной ему стенки, – буквально возликовал корвет-капитан. – Курс на Севастополь, "морские дьяволы"! – обратился к экипажу и группе взрывников. – Приготовиться: ваш выход на арену!
Подняв перископ, командир наблюдал за тем, как с каждой минутой изгиб Херсонесского мыса становился все ближе. Над Севастополем взлетали разноцветные осветительные ракеты; город-база салютовал вернувшемуся с учений флоту, взрывался эмоциями многих тысяч свиданий и встреч. В такие часы, подумалось Сантароне, никому и в голову не приходит, как близко находится не условно-учебный, а вполне реальный и крайне опасный враг.
– Молитесь, чтобы и на сей раз мы сумели прорваться к нашей подводной базе, – обратился Умберто к сгрудившимся у его командной рубки диверсантам.
– Да, прорвемся, корвет-капитан! – ответил за всех Конченцо. – Другое дело, как пройдет само минирование.
– То-то же и оно… – задумчиво поддержал его Сантароне. – Вопрос: как оно все пройдет? Эй, бездельники, а вы чего теряете время? Слушай приказ: всем боевым пловцам облачиться в гидрокостюмы и приготовиться к высадке!
Перископ он решил не убирать. Не резон было пробираться сейчас на ощупь. Если в этой суете кто-то из русских и заметит его "глазелку" – решит, что в бухту заходит своя субмарина. Ничто так не опасно для солдата, как уверенность в собственной безопасности.
При обходе мыса Сантароне различил в предвечерних сумерках силуэт какого-то корабля, судя по очертаниям, сторожевика, появившегося на дальнем рейде. Наверняка это проявлял бдительность один из кораблей дивизии охраны рейда. Несмотря на то что наступал осенний вечер, здесь, на юге, он выдался не таким уж и сумеречным, как можно было ожидать. Небо все еще оставалось просветленным лучами незримого солнца, а в самой бухте уже один за другим зажигали бортовые огни русские корабли.
– Конченцо, командир группы, взгляни: вот он, наш "Джулио Чезаре", униженный переименованием русских! Почти рядом, во всей своей красоте.
На несколько мгновений унтер-офицер прильнул к окуляру перископа, окинул взором надстройку линкора и, решив, что этого достаточно, объявил остальным боевым пловцам:
– Уверен, что наземный ориентир подводной базы вам известен, то есть вы его помните, – а получив утвердительный ответ, продолжил: – Я ухожу первым. Сбор на базе. К линкору я тоже пойду первым. И буду поджидать вас. Действуем, как условились. К субмарине возвращаемся поодиночке, притом что я проверяю надежность минирования и прикрываю отход.
– Жертвенно, унтер-офицер, – признал обер-лейтенант фон Гертен. – Впрочем, ты ведь командир группы. – Однако в словах обер-лейтенанта Конченцо не уловил ни обиды, ни зависти. Офицер признавал, что, назначая старшим группы унтер-офицера, Боргезе определял старшинство не по чину, а по опыту.
– Кстати, корвет-капитан, кажется, мы не определились со временем подрыва линкора, – вдруг вспомнил унтер-офицер Джино Корвини.