Раненых, если не считать Читаева, было двое. Пуля рикошетом или на излете стукнула Щекина в бронежилет, пробила его и застряла, дальше не пошла. Он вытащил ее пальцами. Ранка была небольшой, но на груди расползся обширный кровоподтек. Щекин лежал бледный, отчего его веснушки еще сильней выделялись на лице. И ранило в самом конце боя солдата из взвода Хижняка - в левую руку.
Когда собрали трофейное оружие, Читаев соединился по радио с колонной, приказал Птицыну передать результаты боя и запросить дальнейшие указания. "Теперь бы домой", - подумал он о своей небольшой комнатке в фанерном модуле. Рядом жались в кучку пленные душманы. Один из них смотрел на Читаева. "Тоскливо тебе и страшно", - подумал Сергей.
XX
… - Так, - задумчиво сказал Воронцов, приняв сообщение, - этого следовало ожидать.
Рядом с ним на краю карты, постеленной на широкий стол, стоял нетронутый стакан чая. А сам он, наклонив большую с залысинами голову, уперся взглядом в нанесенную обстановку. Последнее время у него появилась привычка говорить, чуть раскрывая рот, сквозь зубы, и оттого складывалось впечатление, будто в нем стало проявляться скрытое ранее высокомерие. Начштаба Рощин, хорошо изучивший своего командира, с интересом наблюдал за этими переменами. Сейчас он докладывал Воронцову свои соображения по дальнейшему поиску специалистов. Суть их сводилась к тому, чтобы еще раз крупными силами с использованием вертолетов прочесать весь район. Воронцов слушал как всегда, не перебивая. Уже поняв, что хочет Рощин, он мысленно сразу отклонил его план, но продолжал терпеливо слушать.
- У вас все? - спросил он, когда начштаба закончил.
- Да, в общем все.
Воронцов молча прошелся по кабинету. Остановился, долгим взглядом посмотрел в окно. От этой затянувшейся паузы Рощину почему-то захотелось глотнуть чаю, и он попросил разрешения налить себе стакан.
- Пейте мой, я не буду, - сказал Воронцов.
Рощин аккуратно взял стакан, а Воронцов вдруг повернулся к нему и произнес:
- Учимся, учимся воевать, да, видно, мало. Хорошо, научились колонны водить в ущельях. По горам теперь пускаем пехоту, чтобы нас охраняла сверху. Едем дальше. Нет, уже идем пешком - в горы. Тропинка хорошая: все вниз да вниз. Спускаемся. Все спустились? Все! Все. А как же прикрытие? А вот прикрытие на высоте не оставили… И - получите промеж глаз!
- Василий Семенович, а ведь Читаев оставил прикрытие. Правда, Водовозов - офицер молодой, не сумел сработать как надо. Но и винить его грех. Первый раз в такой переделке…
- Да я не об этом, - отмахнулся Воронцов. - Водят нас душманы за нос. Как это наши солдаты называют их - "духи"? Вот мы и погнались за этими самыми "духами", а они хоть и не бестелесные, но все равно - фикция и обман, - усмехнулся Воронцов.
- Извините, Василий Семенович, я что-то вас не совсем понимаю.
- Не было никаких специалистов в ущелье, - ответил громко и резко Воронцов. - Не было и в помине.
- А как же сообщение?
- Обычная инсценировка… Если не похуже. Например, заведомая дезинформация для органов ХАД. Но ничего, бандиты хорошо поплатились за свой спектакль.
Воронцов распахнул окно. Свежий воздух принес запах слежавшейся пыли.
- Отдайте распоряжение от моего имени. Пусть Читаев с ротой спускается на плато к своей технике.
XXI
Начальник ХАД приехал после обеда. С ним был сотрудник, знавший русский язык. От Воронцова не укрылось, что Азиз, обычно непроницаемо-спокойный, был взволнован. Поэтому он быстро отпустил всех, кто находился в его кабинете, и приготовился слушать. Только прикрылась дверь, Азиз выпалил:
- Специалисты в Мармуле.
Они вместе подошли к карте, и Азиз, проведя пальцем по изломанной линии ущелья, показал точку: крошечный горный кишлачок в несколько дворов с длинным звонким названием, которое и произнести сразу трудно.
Азиз сказал, что, по сообщению очень хорошего человека (он так и сказал: очень хорошего), специалистов держат в доме на окраине кишлака. Найти дом очень просто. Азиз достал смятую бумажку, развернул ее. На ней размашисто, видно, человек, который рисовал, очень спешил, была изображена схема поселка. Несколько прямоугольников - дворы, окруженные дувалами, и еще один квадрат, помеченный крестиком. Сверху на схеме буквой "N" обозначен север.
- Вот здесь, - показал Азиз на квадрат с крестиком. - Охрана небольшая: пять или шесть человек.
- Хорошо, - все больше приходя в возбужденное состояние, сказал Воронцов. - А может быть такое, что специалистов там не окажется?
- Может, - подумав, ответил Азиз. - Если мы опоздаем, - и, поняв, что Воронцов сомневается в полученных сведениях, добавил: - Этому можно верить.
Они договорились, что сообщение будет храниться в тайне вплоть до самой операции, и Азиз уехал.
И тут Воронцова словно обожгло: ведь предстояло уничтожить охрану, а в ее числе наверняка и Джелайни - родной брат Азиза. Само собой разумеющееся дело - уничтожение охраны - теперь приобретало некоторую щепетильность. Все-таки брат. "А что скажешь Азизу? - размышлял Воронцов, решая, звонить или нет по этому поводу. - Но он и сам знает, и, возможно, точно знает, что брат там. Взять Джелайни живьем? Но это дополнительно усложняет задачу". Поколебавшись, Воронцов решил, что звонить не будет. Он стал обдумывать план операции, пересилив желание сразу же звонить Туболу, который непременно потребует доложить решение. Вырабатывает у подчиненных творческую самостоятельность.
План должен быть прост и дерзок, размышлял Воронцов. Прямо в кишлаке вертолеты высаживают десант, который штурмом захватывает дом и уничтожает охрану. Двигатели вертолеты не останавливают и с посадкой на борт десанта и освобожденных специалистов немедленно взлетают. На главную часть операции - пятнадцать, от силы - двадцать минут. Больше - нельзя. Мармуль - район, как его называют, душманский. Воронцов быстро набросал на листке расчет сил и средств. По его замыслу для выполнения задачи было достаточно одного взвода. Вертолеты - на личный состав, на специалистов, плюс еще пара для поддержки с воздуха. Он снял трубку, соединился с Туболом, сдержанно доложил обстановку. Тубол обрадовался и начал было ставить задачу, но перебил себя и, как и думал Воронцов, поинтересовался его решением, Василий Семенович тут же доложил.
- Хорошо, - подумав, ответил Тубол и еще раз повторил: - Хорошо… Значит, завтра с рассветом вылетаете к Читаеву, лично ставите ему задачу. Вертолеты, боеприпасы пришлю. Непосредственное руководство операцией возлагаю на Читаева. Вы возвращаетесь с колонной.
- Разрешите мне лично руководить операцией.
- Нет, достаточно Читаева.
- Значит, взводному доверяете, а командиру батальона - нет?
- Доверяю, не доверяю - не в этом дело, - после паузы ответил Тубол. - Нам с вами, Василий Семенович, такие задачи не по плечу… Вот вы за сколько стометровку бегаете? Ага, не знаете! А я вот вам гарантию даю, что и в восемнадцать секунд не уложитесь. А им сейчас бегать придется, через дувалы перелезать…
Воронцов обиделся, но по телефону выяснять отношения не стал.
С рассветом он был на аэродроме, а через некоторое время приземлился на плато. Навстречу спешил Читаев, удивляясь раннему визиту начальника. Воронцов выслушал доклад, поздоровался с офицерами и приказал построить роту.
- Ответственным за проведение операции по освобождению специалистов назначаю вас, Читаев, - голос у Воронцова зазвучал официально. - Ваш заместитель - лейтенант Хижняк. Он возглавит группу прикрытия. Вот схема поселка.
- Добровольцы, шаг вперед, - негромко произнес Читаев сакраментальную фразу.
Как он и ожидал, шагнули все дружно.
- Курилкин… Мдиванов… Бражниченко… Камалетдинов… Неферов… - стал называть он фамилии.
- Меня, товарищ лейтенант, меня возьмите, - Щекин, словно школьник, тряс поднятой рукой.
Читаев не обратил на него внимания, а когда Щекин попытался перебежать в строй отобранных, рассвирепел:
- А ну, марш отсюда!
Щекин глядел умоляюще.
- Не на прогулку летим… И вообще, вам приказано лежать, - отрезал Читаев и вдруг заметил в глазах Щекина непрошеные слезы.
- Нельзя, Щекин. Нельзя.
Вертолеты уже рубили воздух.
Согнувшись, щурясь от пыльной круговерти, они бежали к месту посадки и один за другим исчезали в железном брюхе вертолетов. Двери захлопнулись, и вертолеты, взревев еще натужней, поочередно стали отрываться от земли. Они подымались все выше, шум затихал, и вот наконец вертолеты стали похожи на стрекоз. "Стрекозы" построились караваном и вскоре исчезли за кромкой гор.
- Тридцать минут лету, - сказал Воронцов. - Дай бог удачи нашим ребятам.
Водовозов глянул на него исподлобья и отошел в сторону.
XXII
Хасан сидел на большом камне. Когда-то во время сильной бури камень сорвался с вершины и стал стремительно набирать скорость, увлекая за собой сотни небольших и совсем маленьких камней. Но так и не скатился в долину, застрял на полпути. Прошло время, камень снова врос в гору. И хорошо, что так случилось, потому что в долине он загородил бы дорогу, и люди, в сердцах кляня его, вынуждены были бы искать другой путь. Камень остался в могучем теле горы, он постарел, покрылся сетью трещинок и морщин, но по-прежнему оставался единым целым с горой.
Хасан думал. Холодный ветер шевелил его всклокоченную седую бороду, играл концом чалмы. Ему уже скоро пятьдесят, старому Хасану, и его возрасту более соответствовала бы степенная жизнь в кругу семьи, а отнюдь не голодные скитания среди гор. Тяжелые краски заката тускнели, будто где-то за горизонтом постепенно затухал огромный пожар. Там, за горной грядой на западе, находился его родной кишлак. Широкая долина, похожая на гигантскую чашу, заполнена маленькими уютными кишлаками в зелени тополей, Хасан мысленно представил свою мазанку, дувал, который построил еще его дед. Много домов в кишлаке, только людей в них почти нет. Ушли люди, разбрелись кто куда по свету. Жена и двое детей остались среди немногих жителей. Ждут его. Женился Хасан - пяти лет еще не прошло. Молодым был - денег не имел, под старость насобирал - почти все ушло на выплату калыма. Уже три месяца о семье нет никаких вестей. Живы ли Физура и сыновья? В округе много банд… Все называют себя муджахеддинами, говорят, что борются за веру. А на деле просто грабят и убивают. Да и они разве не делают то же самое? Надо питаться, доставать необходимые деньги…
Хасан смотрел на закат уже без всякой надежды, ждал, когда окончательно стемнеет. Он сам назначил этот последний срок. Потом он должен принять решение. Каким оно будет, Хасан еще не знал. Знал лишь, что должен предпринять что-то очень важное и серьезное. Третий день подходил к концу. Никогда еще он не чувствовал себя так жестоко обманутым. Даже когда за жалкие гроши батрачил на пройдоху Якуб-хана. Как провел его Джелайни, послав под пули!..
Несколько дней назад в Наврузе они прошли на виду у всего кишлака. Сделали все так, как требовал Джелайни. А через сутки, на рассвете, они заметили отряд шурави, который двигался им навстречу, к дороге. Они были готовы встретить противника и успели занять господствующие вершины. Но под перекрестным огнем шурави не растерялись, сумели занять жесткую оборону. Потом случилось самое худшее. Пока они обстреливали окруженных, им в тыл ударил отряд, потом другой. И тут началось… Все же недаром говорят, что шурави воевать умеют и своих в обиду не дадут. Четырнадцать человек потеряли, а еще восемь, наверное, попали в плен. Остальные еле унесли ноги. Когда шурави ушли, они вернулись и до захода солнца похоронили тела погибших. Нет, не зря разум подсказывал ему: пусть шурави идут своей дорогой, не трогай их. Но сработала привычка: видишь врага - стреляй.
Тогда еще никто не знал, что судьба готовила им более тяжкий удар. В кишлаке Абихайль, где Хасану был обещан транспорт, никто ничего не слышал ни о машине, ни о Джелайни. Хасан приказал обыскать двор, который был помечен на схеме, но ничего не нашли. Пришлось остановить рейсовый автобус… Тогда он еще верил. Вдруг произошла какая-то ошибка? Уверенность Хасана сильно поколебалась, когда выяснилось, что в приграничном кишлаке Дуар никогда не жил человек по имени Карахан. Но и тогда Хасан не терял надежды, верил, что Джелайни не обманет, придет на встречу в Дуар. Но срок прошел, Хасан ждал еще три дня. И только тогда понял, что его обманули, провели, как мальчишку. Джелайни избавился от него. Зачем ему старый глупец, с которым к тому же придется делиться деньгами? Когда делят деньги, сначала считают людей…
Солнце зашло. Дорога исчезла во мраке, но она уже не беспокоила Хасана. "Пойду к людям", - решил он. Они терпеливо и почтительно ждали его в отдалении. Видели, что старый Хасан не в духе и, хотя все давно поняли, подойти не осмеливались. "Суфи, суфи", - услышал он негромкие голоса. Да, для них, двадцати - тридцатилетних, он уже старик. Старик с разумом мальчишки! Подлый шакал Джелайни… Странно, но злость уходила, и вместо нее появилось ощущение пустоты и безразличия. Так бывает, когда проходит первое потрясение после непоправимого горя.
- Джелайни предал нас. Обманул и выбросил, как ненужный хлам.
Все молча стояли. В темноте он не видел их лиц, но знал, что вряд ли сумел бы что-то в них прочесть. Война стирает чувства с лиц… Кроме одного - злобы. Злобы Хасан не боялся, хотя ему почудилось в какое-то мгновение, что люди сейчас бросятся на него и растерзают. И было за что. Но люди молчали. Только самый молодой - шестнадцатилетний Салих - выдохнул что-то вроде восклицания.
- Разожгите костер, - сказал он, заметив под ногами кучку сухой колючки и припасенные заранее дощечки.
Салих как будто ждал распоряжения. Под его ловкими руками быстро вспыхнул и тревожно замерцал огонек. Стало чуть светлее. Хасан первым сел к костру, потом - остальные.
- Что же нам теперь делать? - нарушил тишину вечно угрюмый Джамаль с раскроенной шрамом щекой.
- Я теперь вам не командир. Пусть каждый поступает по совести.
- А как - по совести? - глухо спросил Джамаль.
Хасан на мгновение задумался, тронул рукой бороду.
- Мусульманин тот, от языка и рук которого спокойны мусульмане. Это написано в коране. А теперь подумай, было ли спокойно от дела рук твоих народу.
- Я боролся за веру, - ответил Джамаль, - так же, как и ты. Разве ты забыл это?
- Это говорил бешеный пес Джелайни. А я и ты покорно слушали и верили ему. Неужели вы все ослепли? Неужели не видите, что революция не идет против аллаха?
Голос Хасана уже срывался на крик, по его коричневому лицу плясали отблески пламени, отчего оно казалось еще страшнее.
- Пора возвращаться по домам. Пес - где насытился, человек - где родился. Хватит воевать, хватит лить кровь. Хватит слушать сладкие речи таких шакалов, как Джелайни. Он говорил, что сражается за веру, а сам думал о деньгах…
Он замолчал, потом снова заговорил:
- Мы - мусульмане. Мы сверяем свою совесть и чистоту наших помыслов с кораном. Что говорит священное писание о тех, кто лжет в лицо? - и он протяжно, чуть нараспев, прочел аят из корана: - "И не препирайся за тех, которые обманывают друг друга. Поистине аллах не любит тех, кто изменники".
Хасан снова замолчал, опустив голову на колени. Толстые морщины на затылке разгладились. Конец чалмы висел над самым пламенем, грозя вот-вот вспыхнуть.
- А правда, что правительство обещало помиловать тех, кто добровольно сдастся? - раздался вдруг юношеский голос.
Хасан поднял голову и увидел, что глаза у Салиха, как маленькие горящие угольки.
XXIII
С той самой минуты, как Читаев узнал подробности предстоящей боевой задачи, все мысли его были об операции. Он сравнил себя с туго сжатой пружиной с двумя острыми концами, которая распрямляется и летит, выстреливая самое себя; он в секунды преодолеет пространство, выломает дверь или влезет в окно - и все это быстро, очень быстро, пока не очухается охрана, он полоснет по ней очередью, распахнет последнюю дверь, сбив замок, и произнесет что-то вроде: "Товарищи, вы свободны!"
За бортом замелькали отчетливо, как это бывает на малой высоте, квадратные и прямоугольные поля; они серо-коричневые, потому что зима, а весной станут изумрудными, салатовыми, всех оттенков зелени цвета. Солдаты сидели напряженно бледные, чуть подавшись вперед, бушлаты скинули, чтобы действовать налегке. Все - одинаково плотные и широкоплечие из-за бронежилетов - современных кирас; на головах каски, автоматы между ног.
- Вот он! - крикнул Читаев Курилкину, показывая вниз, на кишлак, зажатый почти вертикальными стенами гор. Мелькнула река, бегущая неслышно по камням, и различим уже дом на окраине. Вертолет рвал лопастями небо, разбрасывал гигантские тени, опускался все стремительней, и так же стремительно аккуратный прямоугольничек - спичечная коробка - превращался в глинобитный дом. Вокруг по периметру - дувал, одна сторона дома выходит наружу.
Вертолет ткнулся в землю, все повалились набок, но тут же единым рывком вскочили, потому что борттехник уже рванул настежь дверь и потому что было пора. Первым спрыгнул Читаев, за ним - Курилкин, потом - Мдиванов, Бражниченко… Но пружиной влететь в дом не удалось. Из окон загремели очереди, Читаев с группой захвата плюхнулся в пыль. Тут же за спиной затрещали очереди: группа прикрытия Хижняка. Еще несколько человек проскользнули за дом, чтобы проникнуть во двор с тыла.
- Смотри, душманы!
Кричал Камалетдинов. Из разрушенного окна прыгали люди в афганской одежде, падали, катились по косогору, снова вскакивали, размахивая руками и раздирая рты в отчаянном крике.
- Не стрелять! - крикнул Читаев.
Он в мгновение увидел все: нелепую изорванную одежду, человека, бегущего впереди с окровавленной рукой. Он узнал его, это был Сапрыкин, старший среди инженеров. Они бежали изо всех сил, уже было потерявшие надежду и теперь почти спасенные, бежали к родным красным звездам на закопченных боках вертолетов.
- Дрейш! Мекушам! - заорали из окна гортанно.
- Не стреляйте, не стреляйте! Там наши, - шатаясь и задыхаясь, с трудом выговорил Сапрыкин. Сказал и тут же упал без сил.