- Нет, я не сошел с ума. Слушай…
- Борис Борисович, ты же знаешь, что твой клиент - это сволочь, это отребье, его даже расстрелять мало, если быть честным.
- Ну зачем же ты так? Смертная казнь у нас почти отменена, и стрелять его никто не станет.
- Может, и отменена, но он достоин пули в затылок.
Это еще будет самым малым за все его дела.
- Я понимаю, он сволочь, мерзавец, подонок.., и вообще, от таких людей общество надо освобождать. Таких детей надо убивать еще при рождении, сбрасывать в пропасть.
- Вот именно, - сказал Юрий Михайлович Прошкин, постукивая пальцами по толстой папке.
- Но ты же знаешь, какие люди стоят за ним, знаешь, под кем он ходит.
- Ну, допустим, не знаю, а догадываюсь.
- Если не знаешь или не хочешь знать, тогда и не надо.
- Борис, давай сразу к делу.
- Что ж, давай.
- Сколько пообещали тебе? - сдвинув брови и даже не моргнув своими зеленовато-серыми глазами, посмотрев на адвоката, спросил Юрий Михайлович.
- Мне платят отдельно.
- А мне? - спросил прокурор.
- И тебе тоже.
- Ему светит одиннадцать лет.
- Зачем ты так сурово, Юрий Михайлович? Какие одиннадцать?
- Восемь.
- Тоже много.
- Семь.
- А лучше шесть.
- Я понимаю, шесть лучше, а еще лучше его вообще отпустить.
- Ну, об этом разговор не идет, все-таки два убийства с отягчающими.
- Вот и я говорю - одиннадцать лет, меньше я никак не могу попросить.
- Как это не можешь? Закуривай, закуривай, - Борис Борисович подвинул золоченый портсигар и дорогую зажигалку к прокурору.
- Я эти не курю.
- А ты попробуй, египетские, таких днем с огнем в Москве не найдешь, на ценителя.
- Тебя ими бандиты снабжают?
- Какая разница, кто меня снабжает, вот цепляться любишь!
- Люблю, - признался прокурор.
- Ты попробуй закури. А может, хочешь с травкой попробовать?
- Да пошел ты… Может, ты мне еще в портфель пару пакетиков подбросишь?
- Брось ты, брось ты, Юрий Михайлович, мы же солидные люди.
- Глядя на тебя, сомневаться начинаешь.
Адвокат, к которому приехал Юрий Михайлович Прошкин, был полнейшим мерзавцем, защищал бандитов с таким рвением и с такой яростью, словно бы они все бы ли его кровными детьми, может, правда, незаконнорожденными. Умело принимал от них взятки, чтобы передать прокурору и судьям. И бандиты преданность адвоката ценили, отбоя от всевозможных предложений у Бориса Борисовича не было. Ему оставалось лишь выбирать то дело, за которое больше заплатят.
- Сорок, - вдруг постучав пальцем по рифленой крышке портсигара, сказал Юрий Михайлович Прошкин.
- Да ты что!
- Сорок, - повторил Прошкин.
- Да ты что!
- Сорок, сорок, братец. И скажи своим друзьям-товарищам, братве-товарищам, если они не хотят стать гражданами, то сорок, и лишь за то, что я не попрошу пятнадцать.
И уж поверь, Борис, если я попрошу пятнадцать, одиннадцать судья даст наверняка. И как ты ни старайся, хоть в лепешку разбейся, хоть весь зал пусть рыдает и пол в зале суда станет мокрым от слез, меньше одиннадцати не дадут.
- Да ты что, какие одиннадцать, они хотят пять! Ну, сделай шесть.
- Слушай, Борис Борисович, ты меня не первый год знаешь, и я тебя знаю давным-давно. Так что о пяти-шести даже речи идти не может.
Адвокат наморщил лоб, его большие уши даже покраснели.
- Да ты, Юрий Михайлович, меня без ножа режешь, просто по живому. Ты же мои деньги забираешь, деньги моих детей!
- Ты мне про своих детей брось, у меня у самого двое и жена, которую одевать и обувать надо.
- Да что ты мне свою жену в пример приводишь, - вспылил адвокат, - скажу тебе честно, на все про все сто тысяч выделили, сто, и не больше.
- Ну так вот, давай мне сорок, и тогда я постараюсь, чтобы наш клиент получил восемь, но запрашивать буду одиннадцать.
- Нет, нет и нет! - адвокат вскочил и, словно мячик, запрыгал вокруг круглого сервированного стола. - Каких восемь! Да они же меня застрелят, зарежут в подъезде, машину взорвут! Они же сигареты о мою лысину гасить будут. Ты что, Юрий Михайлович!
- Так о твою же будут гасить, а не о мою. Я на то и прокурор, чтобы сроки заламывать.
Борис Борисович явно не ожидал, что прокурор будет настолько несговорчивым и запросит такую высокую цену. Он был убежден, что двадцати тысяч для того, чтобы уменьшить срок года на три, будет предостаточно. Ведь из ста тысяч - здесь адвокат был откровенен и назвал точную сумму - прокурор может рассчитывать получить двадцать, ну тридцать тысяч, а никак не сорок. И условие было поставлено перед ним - пять лет, шесть, максимум. Но если прокурор говорит, что попросит пятнадцать и докажет…
- Послушай, Борис, - скосив глаза на скачущего по гостиной адвоката, сказал Юрий Михайлович Прошкин, - шесть томов дела. Он столько наворотил, за ним такая дрянь плывет, словно из прорвавшейся канализации, сплошное дерьмо… Да ты сам посуди, как буду выглядеть я? И ты хочешь, чтобы я это сделал почти что даром. Так не бывает.
- Да.., ты всегда выглядишь хорошо, лучше всех.
Ни за что не отвечаешь, просишь - и все. А за все отвечаю я, я! - адвокат оттянул подтяжку и хлопнул себя по объемному животу. - Понимаешь, я! Если они меня убьют, замордуют? У них на меня к тому же досье… Если все это поплывет…
- Да не бойся ты, адвокат долбаный, ну и что их досье? Подтереться им разве что.
Борис Борисович, побегав еще по гостиной, остановился, устало схватил бутылку водки, налил в рюмку и одним глотком выпил всю - до дна. Тут же наполнил ее и снова выпил.
- Тридцать! - выкрикнул он так, словно находился на аукционе и хотел приобрести чрезвычайно дорогую картину и страшно боялся, что она уйдет к другому покупателю. - Тридцать, и ни цента больше!
- Что мы торгуемся как на базаре? Не хочешь - не надо. Я же не набиваюсь, ты сам меня позвал, сам предложил поговорить. Я ставлю свои условия, те, которые мне выгодны, а если тебе не интересно мое предложение, то тогда…
- Погоди, - крикнул адвокат, - погоди. Давай лучше сядем, выпьем и немного подумаем. Юрий Михайлович, войди в мое положение, войди, - и адвокат толстым указательным пальцем стал тыкать себя в солнечное сплетение. - Судье надо дать, и еще кучу денег следует раздать. Одна охрана в СИЗО за передачу записок сколько берет. Мне тогда вообще ничего не остается, а я на это дело полгода убил. Представляешь, полгода каждый день со всеми этими уродами общался. Они же говорить нормально не умеют, ты же знаешь этот контингент - пальцы веером и в глаза наколками тычут: "Ты, адвокат, давай, давай работай. Мы тебе платим, мы тебя наняли, и крутись".
- Это твои проблемы, Борис, я тебя не назначал адвокатом. Ты себе профессию выбрал сам, вот и отвечай за свои дела. Я скромно устроился - прокурором.
- Так я и отвечаю за дело, я и хочу с тобой договориться.
Прошкин тоже понял, что сорок тысяч в данной ситуации он не вырвет из цепких лап адвоката, тот, еще немного, - и начнет биться головой о стену.
- Сколько ты получишь?
- Да нисколько я не получу, нисколько! Если бы я занимался чем-нибудь другим, у меня и без этого Свиридова куча дел, я бы уже в золоте купался.
- Ну так плюнь, отступись.
- Как плюнь? Бросить дело перед самым судом? Да ты что, Юрий Михайлович! Убьют!
- Ладно, уговорил. Тридцать пять.
- Тогда по рукам, - два юриста ударили по рукам, затем сели рядом, как два школьника, и стали листать пухлый том уголовного дела.
И у прокурора даже не возникло вопроса, каким образом уголовное дело оказалось в квартире у адвоката, кто выдал его и как его смогли вынести. Но у каждой профессии есть свои секреты, которые не выдаются. Они сидели, просматривая страницу за страницей, обменивались короткими профессиональными репликами, иногда спорили. Адвокат начинал размахивать руками, брызгать слюной, а Юрий Михайлович Прошкин говорил кратко и называл, как правило, лишь параграфы и номера статей Уголовного кодекса, всевозможные приложения, а также названия всевозможных актов, дополнений к кодексу.
Постепенно, пункт за пунктом, они проиграли все дело от начала до конца. Адвокат рассказал о том, как он будет защищать Павла Ивановича Свиридова, одного из основных в балашихинской группировке, а прокурор объяснял, какие обвинительные статьи будет выдвигать. Иногда они согласовывали ту или иную статью, тот или иной пункт и соглашались. И тогда адвокат принимал сторону прокурора или прокурор сторону защиты.
В общем, через два с половиной часа дело было закончено. Весь процесс почти в мельчайших подробностях был оговорен. Названы имена и фамилии свидетелей как со стороны обвинения, так и со стороны защиты. Папка была закрыта, последняя страница перевернута.
- Сколько получит судья? - усталым голосом произнес прокурор.
- А ты как думаешь, сколько ему дать? Гнусный мужик, я тебе скажу, лучше бы ему вообще не давать, ненадежный он.
- А кто тогда даст? - задал следующий вопрос прокурор.
- Думаю, не ты и не я. Есть человек, двоюродный брат судьи, - и Борис Борисович быстро рассказал о родственной цепи, по которой десять тысяч долларов попадут в карман к судье. - И знаешь, что надо будет сделать потом…
- Естественно, знаю, - сказал Прошкин.
- Да, мой подзащитный подаст апелляцию в следующую инстанцию.
- Правильное дело. Но там тоже берут.
- Там вроде все уже схвачено, - признался адвокат, - но они об этом пока ничего не знают. Ну что, теперь закусим?
- Теперь можно и поужинать, - сказал Прошкин, легко поднимаясь с мягкого кожаного кресла.
- Послушай, ты смотришь телевизор? - вдруг спросил адвокат, разливая по рюмкам водку.
- Смотрю, разумеется. А что ты имеешь в виду, надеюсь, не "Санта-Барбару"?
- Какую Барбару, бывшего генерального видал, как прижали? Я его рожу когда увидел, мне аж не по себе стало. Как ты думаешь, сдаст? - спросил адвокат у Юрия Михайловича.
Тот пожал плечами, пространно улыбнулся:
- Нет, не сдаст.
- Тогда какого черта его держат?
- А он просто-напросто всем надоел, - признался Прошкин, - душу на нем отводят.
- И у нас он всем надоел, лез не в свои дела, все хотел под себя подгрести, вот и подгреб. Ну, давай за нашего клиента.
- Давай выпьем за эту мразь.
- Если бы не эта мразь, Юрий Михайлович, где бы мы с тобой были? Ты вот на чем ездишь?
- А то ты не знаешь - на сто двадцать четвертом "мерседесе".
- Ты его в прошлом году купил?
- Да, в прошлом.
- А до этого на чем ездил?
- До этого на "вольво".
- А я, знаешь ли, Юрий Михайлович…
- Знаю, ездишь на "шевроле".
- Вот видишь! А десять лет назад, представь себе, на чем бы мы ездили? Ты на задрипанных "Жигулях", а я на засранном "Москвиче".
- Думаю, ты ездил бы на "Волге", - сощурив глаза, сказал прокурор.
- Навряд ли, навряд ли, - еще раз повторил Борис Борисович, накалывая на серебряную вилку золотистый ломтик осетрины и неторопливо отправляя его в рот. - Деньги бы на нее были, но купить не решился бы.
- Да, иные времена, иные нравы.
- Хорошие времена, только опасные.
- Надо быть осторожным, осмотрительным и неторопливым.
- Вот здесь, Юрий Михайлович, я с тобой не согласен, в нашем деле следует торопиться.
- Нет, Боря, не надо хватать все подряд, все, что плывет мимо, можешь и на блесну напороться.
- На блесну? Ты это о чем?
- О жизни, дорогой, о жизни. Лучше сидеть тихо, как говорится, в полводы, как щука, и следить, чтобы карась не дремал. И хватать только верную добычу, надежную.
И кусок хватать по зубам - так, чтобы поперек горла не стал, такой, какой или проглотить можешь, или, в крайнем случае, вовремя выплюнуть. А иначе - смерть. Кстати, это я тебе о бывшем генеральном говорю, он ведь кусок не по зубам хватанул, неосмотрительно жил, слишком смелым был, считал себя важной персоной, шестым человеком в государстве. Он однажды в компании ляпнул, кто вы, дескать, такие, вот я - шестой человек в государстве.
Представляешь, шестой человек в России? Где сейчас этот шестой человек?
- По иерархии вроде бы правильно, - заметил адвокат, - его должность как бы шестая.
- Да ну, брось ты! Его должность вообще никакая.
А вот мы с тобой живем правильно, не суетимся, обо всем договариваемся, и поэтому мы здесь, а он в Лефортово, в одиночке сидит. А мы за твоим столом осетринку лопаем. Так что мы правильно живем, и доказательство нашей правоты в том, что мы свободны, а он за решеткой, за железной дверью. Правильно я, Боря, говорю?
- Ты, как всегда, Юрий Михайлович, прав.
- Так, может, все-таки сорок? - захмелев, спросил Юрий Михайлович.
- Нет, что ты, что ты, брось! Мы же обо всем договорились, точки расставили. Если, конечно, они заплатят потом и премию, я тебя не забуду, половина пойдет тебе.
- Если заплатят, ты же не скажешь, я тебя не первый год знаю.
- Я не скажу? - и Борис Борисович расхохотался, да так сильно, что толкнул животом стол и две рюмки на высоких тонких ножках упали и звонко ударились друг о дружку. - Конечно не скажу, если сам не спросишь.
Прошкин бережно поставил рюмки на белоснежную скатерть.
- Не надо так смеяться, ведь дело еще не сделано, а хорошо смеется тот, кто смеется последним.
- Ой, все будет хорошо, - благодушно махнул пухлой ладонью адвокат, - я же тебя знаю, ты не обманешь.
Серо-зеленые глаза прокурора блеснули, и в этом блеске было что-то зловещее. Борису Борисовичу стало не по себе, и он тут же поспешил наполнить рюмки водкой. А когда выпил, весело и бесшабашно, пряча страх за улыбку, произнес:
- А может, в баньку к девочкам, Юрий Михайлович, а?
- К девочкам, говоришь?
- Да. Там такие девчонки - закачаешься! Ноги от ушей растут, безотказные, как твой "мерседес". Нажимаешь, а она едет.
- Надо подумать, - Юрий Михайлович взглянул на циферблат своих часов. - Может быть… - сказал он. - Чекан приглашает?
- Он самый.
- Сделаю я все в лучшем виде, если никто мне больших денег не предложит.
- Ты это, Юрий Михайлович, брось, - смертельно испугался адвокат.
- Шутка.
Глава 6
Почти неделю два бандита: один - вор в законе, другой авторитет - Михара и Чекан - только тем и занимались, что принимали гостей и наносили визиты своим старым знакомым. И на первый взгляд могло показаться, что они вообще не занимаются делом, а только пьют, гуляют, предаются ностальгическим воспоминаниям, рассказывают смешные и скабрезные байки, переезжая с одного места на другое, из одного роскошного ресторана в другой, оттуда на какую-нибудь квартиру или вообще за город. И всегда к их появлению столы уже были накрыты, баня натоплена, и если дорогие гости желали, то тут же появлялись девицы.
В общем, все было как положено, встречали Михару так, словно бы он был героем, вернувшимся с планеты Марс. Естественно, у него спрашивали:
- Ну как оно там, жизнь есть или ее уже нет? А, Михара?
- Все нормально, - спокойно говорил Михара, поблескивая маленькими глазками, бросая быстрые взгляды то направо, то налево.
Казалось, он потерял бдительность и окончательно расслабился. Единственное, чего Михара не делал, так это не употреблял наркотики, хотя и был вором старой закалки и считалось, что такой человек, как он, без наркоты обходиться не должен. Но Михара пренебрег этим законом.
Он даже к алкоголю относился, на первый взгляд, абсолютно равнодушно. Пил немного, ел ровно столько, сколько требовал его организм, то есть не переедал. И даже изрядно выпившим за эту неделю его не видели, и никто не мог похвалиться, что видел Михару пьяным, потерявшим над собой контроль.
Михара впитывал жизнь, впитывал, как качественная губка. И уже через несколько дней, разговаривая с Чеканом, он вставлял такие обороты и словечки, что тот диву давался.
- Ну, ты даешь, Михара! Как это ты так быстро нахватался всего?
- Как это нахватался? - спокойно говорил вор в законе. - Я просто слушаю, Чекан, и запоминаю, мотаю, так сказать, на ус.
- Я столько не знаю.
- Я же твой учитель, учитель всегда должен знать больше, чем его ученик. У тебя впереди жизнь, а моя подходит к концу. Мотай на ус, пока не поздно.
Усов у Михары не было. Короткая стрижка ежиком, большие залысины, седые виски. Михара приоделся, причем в самом дорогом магазине. На экипировку друга-кореша Чекан денег не пожалел. А воры и те, кто был связан с Михарой по прошлым делам, и те, кто с нетерпением ждал его возвращения, сейчас были при деньгах, не бедствовали, скинулись и преподнесли вору в законе солидную сумму денег, такую, что нормальному человеку, какому-нибудь инженеру или преподавателю института, хватило бы до конца жизни. Михара принял подношение как должное. Ни сумма, ни то, как деньги были преподнесены, его ничуть не удивили.
Он даже глазом не моргнул, ведь так было принято, ведь так поступил бы и он, вернись из лагерей кто-нибудь его уровня. Закон есть закон, и коль ты вор в законе, коль ты авторитет преступного мира, значит, ты должен жить по понятиям, значит, ты должен блюсти закон. Иначе как же по-другому? Свои перестанут уважать.
За эти несколько дней Михара дважды выступил судьей, участвовал в разборках между преступными группировками. И, надо сказать, сделал это с блеском - так, как не мог это делать никто другой. Хоть дело и оказалось сложным, хоть уже и пролилось много крови, Михара смог это остановить, смог восстановить справедливость. Естественно, по воровским понятиям. И сделал все это он так лихо, что даже не осталось обиженных, хотя и одной группировке, и другой пришлось-таки сильно уступить друг другу.
- Как же мы без тебя где-то все это решали? - говорили бандиты. - Ты за два часа сделал больше, чем другие за два месяца наворотили. А ведь столько людей положили, столько денег зазря потеряли! Где же ты раньше был?
На это замечание Михара зло блеснул глазами:
- Я был там, где вскоре можете оказаться вы. И поверьте, там вам не будет так сладко, как мне.
Как могли, бандиты извинились, стараясь замять несуразность своего поведения и загладить обиду, нанесенную очень уважаемому человеку.
Вроде бы делом ни Михара, ни Чекан не занимались, лишь оставшись наедине, они время от времени возвращались к тому разговору, который Михара начал, переломив на крышке своего чемодана черную, как земля, буханку тюремного хлеба.
- Он проверенный? - вспомнив имя или фамилию известного бизнесмена, спрашивал Михара у Чекана.
- Да кто его знает, Михара, - говорил, морщась, Чекан. - Пока нигде не замечен, ничего на него плохого нет, Дань отстегивал исправно и собирается продолжить это.
Деньги у него крутятся немалые, мы все его счета и все его дела контролируем. Вроде мимо нас не работает.
- Ты уверен, Чекан?
- Почти уверен.
- Так почти или уверен? - настойчиво спрашивал Михара, развалясь на заднем сиденье и почесывая под белоснежной рубашкой волосатую грудь, испещренную татуировками.
- Только в себе можно быть уверенным.