- Я не понимаю, почему мы говорим о сабле… То есть я не понимаю, почему мы говорим только о сабле, забывая, что пропал еще и человек. Как будто сабля… Ради Бога молчи, Петр! Я умоляю тебя - молчи!… Дай мне рассказать, что на самом-то деле произошло. Почему же зашоренные вы все такие? Подозревающие всех подряд. Так нельзя жить. Так - не правильно, нечестно, нехорошо… Мы все живем так, как будто черновик пишем и помарки наши никакого значения не имеют, - мы же все потом перепишем набело! Но так не бывает. Так не бывает, господа! Жизнь одна человеку дадена, и день, который ты сегодня прожил недостойно, грязно, с помарками, таким навсегда и останется… перебелить его нельзя. Но мы об этом совершенно не думаем. Мы думаем: вот завтра… завтра я заживу совсем по-другому. Но наступает завтра… послезавтра… послепослезавтра… а мы все пишем свой черновик и продолжаем обманывать себя…
Да, да, Петя… я, конечно, отвлеклась… я прошу прощения. Я соберусь сейчас и все расскажу… про Андрея… и про саблю, будь она неладна.
…В тот день шел дождь. С утра шел дождь, и мои девчонки заныли: ну что это такое? Как дело к выходным - дождь, дождь… А я люблю, когда дождь. Санкт-Петербург - город дождя, неаполитанская солнечность для него противоестественна и более похожа на румянец у чахоточного. Я так своим девочкам и сказала. Они хорошие девочки - умненькие и со вкусом… А у меня они недавно работают и, наверное, долго не задержатся - денег-то в моей студии много не заработаешь…
Что, простите? Ах да. Я не сказала… Я - дизайнер, занимаюсь интерьерами. У меня есть - спасибо Пете, это он помог, - у меня есть студия на углу Гороховой и Садовой. Но если честно, то она не совсем студия, а по большей части магазинчик… Одним оформлением интерьеров прожить довольно трудно: заказы то есть, то нет… А сейчас лето, мертвый сезон… ужасное выражение, правда?… Сейчас август, а клиент начинает шевелиться только где-то в самом конце августа - начале сентября.
Итак: в тот день шел дождь… Я стояла у окна и смотрела, как идут по Гороховой пешеходы, блестят зонты, как стекают по стеклу капли. Девчонки мои ныли, что, мол, вот - как дело к выходным, так и дождь. А была пятница, и оставалось полчаса до закрытия, и было ясно, что никто к нам сегодня уже не придет. И я сказала девчонкам, что они свободны, могут идти домой, потому что никто сегодня не придет. Никто не придет, никто… Они обрадовались и мигом убежали, а я осталась отбывать свою повинность. Я сварила кофе и села на подоконник смотреть, как идет дождь. Моя студия находится на втором этаже, и сверху я вижу мистическую реку жизни, по которой плывут скользкие медузы зонтов и блестящие спины машин… Я сидела, взобравшись с ногами на подоконник, дымился кофе, внизу плыл против течения большой троллейбус… в Петербурге был вечер, дождь, август, одиночество.
Я не услышала, как он вошел. Это очень странно, но я не услышала, как он вошел… Над входной дверью у нас висит колокольчик, и не услышать, как входит человек, нельзя. Но я - честное слово - не услышала. А услышала: "Добрый вечер".
Я услышала голос, вздрогнула и уронила чашку… и увидела его… Чашка еще не успела долететь до пола, она, кажется, еще падала, выплескивая черную горячую волну… А я уже встретилась глазами с Андреем. Чашка разлетелась на триста осколков, а кофе забрызгал низ портьеры… Я каждый день смотрю на след этого черного взрыва и вспоминаю, как он вошел и сказал:
- Добрый вечер… Аи, беда какая! Я, кажется, вас напугал. Простите, я этого не хотел.
Я что- то ответила, но сейчас мне не вспомнить, что именно. Наверное, я сказала какую-нибудь банальность… Или не банальность. Не помню, не помню… Помню только, что он улыбнулся, подошел и сказал:
- Простите меня… я искуплю. Честное пионерское.
И подал мне руку, помогая слезть с подоконника. Рука у него была крепкая, сухая и прохладная… сильная мужская рука. Я опустила ногу на пол, и триста горячих осколков обожгли мне ступню - я же босиком сидела на окне… Наверно, мне было больно. Наверно… но я ничего не сказала. А он сам догадался. Он догадался, понял и подхватил меня. Очень ловко меня подхватил и перенес через дымящуюся кофейно-фарфоровую лаву. И аккуратно поставил меня на пол. Кафель пола показался мне холодным. Я бы даже сказала: ледяным. Меня как будто обожгло холодом… Я стояла и смотрела в его глаза. А он улыбнулся и сказал:
- Простите мне некоторую вольность, но я не мог допустить, чтобы вы порезали ноги.
И вот когда он это сказал, я подумала: а вдруг? А вдруг это судьба?
Знаю! Знаю, что звучит банально, театрально, избито… но именно так я в тот момент чувствовала. И ведь я оказалась права! Оказалось: это ОН.
***
- Дура! - возбужденно выкрикнул Петр Николаевич. - Господи, ну какая же дура! Пришел альфонс… дрянь, сволочь, уголовник… подержал за сиську - и все, сомлела дура… Разорила… разорила!
- Петр!
- Да ладно… не надо только корчить тут из себя, сестрица! Ах, дождь! Ах, август! Ах, я натура утонченная… ой, ой, ой! А пришел кобель, прихватил за клитор - и все! Крыша поехала.
- Петр! - воскликнула Анна Николаевна. Видимо, что-то она хотела сказать, но ничего не сказала, а вскочила и выбежала из кабинета.
- Да ладно, - сказал "дипломат" и сделал глоток виски.
Партнеры и Брюнет переглянулись. Брюнет поднялся и вышел вслед за Анной Николаевной. Ее брат закурил, взмахнул, разгоняя дым, рукой и сказал:
- Ну, погорячился… ну, может быть, несколько не прав. Но поймите: отдать саблю за шестьдесят тысяч баксов! Бред. Бред полнейший. Кому рассказать - не поверят.
- А что все-таки произошло? - спросил Купцов.
- Неужели непонятно?… Этот Андрей, если, конечно, он Андрей, вскружил ей голову. Она, Нюшка-то, баба неплохая, но с тараканами… Она разок уже замужем побывала по молодости. За одним… (Петр Николаевич усмехнулся) гением. Гений этот пил и ее бил… вот так, господа. А у нее с той самой поры образовалась идея фикс, что вот, мол, когда-нибудь в ее жизни появится НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА. Понимаете?
- Пожалуй, да, - ответил Купцов. Петру хин кивнул.
- Ну вот… вот он и появился. Из дождя и августа. Наплел ей, дурехе, с три короба. Про Бродского… а она, Нюшка-то, от Бродского кипятком писает. Ведь как будто знал, гандон, на чем ее подловить можно. И, конечно, подловил… Пригласил в кафе, потом повел гулять по набережным… В сумерках… под дождем. Вы понимаете?
- Пожалуй, да.
- Ну вот… дурочка сомлела и пригласила его к себе. А если точнее: к нам. Но я-то в Питере бываю только наездами, я почти постоянно живу в Швеции. А сюда прилетел на пару дней после ее звонка. Она мне позвонила и закатила истерику: ах, его убили! Ой, дура! Ой, дура, дура, дура… Ой, дурища!
Петр Николаевич сокрушенно покачал головой, налил себе виски, выпил.
- Так на чем, господа, я остановился?
- На том, что ваша сестра пригласила своего знакомого в дом.
- Да, верно. Она пригласила этого Андрея в дом. Уж не знаю, чем они там занимались - стихи читали или еб…сь, но вспыхнула промеж ними любовь невероятная. Встретились, понимаешь, два одиночества, развели у дороги бордель… В общем, покидая под утро мою сестру-дуреху, этот Андрей "в залог нашей высокой любви" попросил фамильную саблю. И она дала!
- А когда это было? - спросил Петрухин.
- Пятого.
- Понятно, неделю назад. И с тех пор Андрей не появлялся…
- Да уж… Сказал, что сгоняет в коротенькую командировку и в понедельник вечером будет у нее. Конечно, ни в понедельник, ни во вторник он не объявился. А эта дура теперь твердит, что с ним случилась беда… И ведь никак не разубедить, понимаете?
- М-да… а в милицию вы обращались?
- Обращались. Что толку-то? Они там посмеялись и сказали, что даже и заявление у нас не примут.
- М-да, - сказал Купцов. - В общем-то, я их понимаю…
***
- В общем-то, я их понимаю, - сказал Купцов. - А что вы знаете об этом Андрее, кроме того, что он Андрей?
Петр Николаич собрался ответить, но не успел - дверь отворилась, и в кабинет вошла Анна Николаевна. Следом - Брюнет.
- Вот Аня вам и расскажет, - ответил Петр Николаевич.
Не глядя ни на кого, Анна Николаевна пересекла кабинет и села в кресло.
- Ты, Нюша, на меня не сердись, - ехидным голосом сказал братец. - Все мы сейчас того… на нервах немножко. Ладно?
Анна Николаевна промолчала, а братец продолжил:
- Ты расскажи ребятам в подробностях, что ты знаешь про этого Андрея.
- Что я должна рассказать? - спросила она.
- Все, - сказал Петрухин. - Все, что вы знаете.
Анна Николаевна пожала плечами:
- Хорошо, я постараюсь… спрашивайте.
- Итак: в пятницу, четвертого августа в вашу студию пришел посетитель. Во сколько это было?
- Минут за пятнадцать-двадцать до закрытия.
- А во сколько вы закрываетесь?
- В семь.
- Ага… значит, это было примерно в восемнадцать сорок - сорок пять.
- Да, примерно так.
- Вы сидели на подоконнике. Вы не видели, как он подошел?
- Нет, не видела.
- Понятно. На улице шел дождь, а на одежде Андрея были следы дождя?
- Нет… кажется, нет… не помню.
- Ага… а зонт у него был?
- Нет, зонта точно не было.
- Ага… значит, шел дождь, зонта у Андрея не было, и следов дождя на одежде вы вспомнить не можете. Похоже, он приехал на машине… или на общественном транспорте.
Анна Николаевна снова пожала плечами.
- Остановка троллейбусная далеко от вашей студии?
- Метров сто.
- Далековато… Но - ладно, оставим этот вопрос. Итак, Андрей появился в вашей студни, напугал вас и тут же реабилитировался. А вообще-то: с какой целью он приходил? Хотел что-то купить?
- Нет, он хотел заказать проект интерьера для своего загородного дома.
- Но в тот вечер так и не заказал?
- Нет, в тот вечер не заказал.
- А где дом?
- В Карелии, на берегу озера.
- А точнее?
- Я не знаю, я не спросила.
- Ясно. Хорошо, а фамилия и отчество у Андрея есть?
- Послушайте! Я же не отдел кадров.
- Очень плохо, что вы, Анна Николаевна, не отдел кадров. Фамилии-отчества Андрея вы не знаете?
- Нет. И в паспорт его я не заглядывала.
- Адреса не знаете, и визиточки своей он вам не оставил и никакого контактного телефончика тоже… так?
- Так.
- А где работает? Кем работает?
Анна Николаевна пожала плечами. Купцов покачал головой, а Петрухин, нисколько не скрывая иронии, сказал:
- А он, наверное, разведчик-нелегал… Анна Николаевна метнула на Петрухина такой изумленный взгляд, что Дмитрия кольнула догадка: кажется, попал. От этого стало совсем смешно. Купцов вздохнул и сказал:
- Ну и как же мы должны его искать? Как вы себе это представляете?
Глава вторая
СПИСОК АННЫ
- Шестьдесят тысяч долларов, Дмитрий Борисыч, - тихо сказал Петр Николаевич. Анна
Николаевна кивнула и заплакала.
- М-да, - сказал Петрухин. - Но я все-таки не вижу, за что можно зацепиться. Кроме имени вы ничего о нем не знаете. Так?
Всхлипывая, Анна Николаевна пожала плечами. Петр Николаевич что-то пробормотал себе под нос.
- Ладно, - сказал Петрухин, - ладно… Вы, Анна Николаевна, художник. Нарисовать его портрет сможете?
- Э-э… я, видите ли, не очень сильна в портрете… не смогу.
- Худо… ну а описать словами? Она перестала плакать и сказала:
- Я попробую. Да-да, я попробую… и у меня обязательно получится. Ведь я столько раз представляла его себе!
Описание внешности Андрея оказалось все-таки весьма общим и довольно условным: высокий, темноволосый с проседью, с лицом "мужественным и открытым", шрамов, татуировок, родимых пятен - нет. Одет был в светлые брюки, пиджак в клеточку, кремовую сорочку и - главный штрих - с шейным платочком. На правой руке - золотой перстень с черным камнем и выгравированной буквой "А", что, в общем-то, соответствует имени Андрей… и еще десятку имен.
- Негусто, - сказал Петрухин. - А в каком ресторане вы ужинали?
- Не знаю… не помню. В каком-то очень уютном кафе на Васильевском.
- А поточнее?
- Какое это имеет значение?
- Возможно - никакого. А возможно, имеет. Многие люди склонны посещать одно и то же заведение. И их там, соответственно, могут знать…
- Андрей был в этом кафе впервые, - нетерпеливо сказала Анна Николаевна.
- Понятно… А скажите, Анна Николаевна, как он расплачивался в кафе, наличными или по карте?
- Наличными.
- Жаль… А сотового телефона у Андрея нет?
- Нет… при чем здесь телефон?
- Раз я спрашиваю, значит, так надо. Сотового, значит, нет. А в процессе вашей прогулки он никому не звонил из уличных таксофонов?
- Да нет же, нет, - с заметным раздражением сказала Анна Николаевна. - При чем здесь это?
Петрухин пожал плечами и вопросов больше не задавал. Вместо него подключился Купцов:
- Раз мы спрашиваем, Анна Николаевна, значит, так надо. Мы пытаемся отыскать хоть какие-то зацепочки, которые приведут к вашей сабле.
- К Андрею, Господи! К Андрею, - сказала Анна Николаевна.
- Это почти одно и то же, - ответил Купцов. - Отыщем вашего Андрея - отыщется и сабля. Возможно.
- А возможно, и нет? - быстро спросил Петр Николаевич.
- Возможно, и нет. Мы же не знаем, куда и кому он продал или намеревается продать саблю… А кстати… Вы, Анна Николаевна, сказали Андрею, сколько стоит эта сабля?
- Что? А, да… да, я сказала, но он не придал этому никакого значения.
Партнеры переглянулись, Брюнет покачал головой, а Петр Николаевич шепнул: "Дура".
- Понятно, - сказал Купцов. - Он не придал этому никакого значения. Ай-яй-яй, какой невнимательный… беда прямо. А что еще вы можете вспомнить про Андрея: наклонности, привычки, что-нибудь особенное?…
Анна Николаевна смотрела на Леонида растерянно.
- Вспоминайте, вспоминайте, Анна Николаевна… иначе ничего у нас с вами не получится.
- Андрюша, - сказала она, - очень хорошо читает стихи…
- Да-а, это, пожалуй, зацепка, - произнес Петрухин.
Петр Николаевич кашлянул и спросил:
- У вас есть какие-то идеи?
- Нет, - сказал Купцов просто. - Никаких идей у нас нет. Сейчас я реально вижу один ход: попытаться найти его "пальчики". Он ведь был у вас в студии и дома. К чему-то он прикасался…
- Конечно, прикасался, - воскликнул Петр Николаевич.
- Сейчас я позвоню криминалисту, - сказал Купцов. - И договорюсь, чтобы он завтра к вам подъехал… Устроит?
Брат и сестра дружно кивнули. Купцов позвонил и решил вопрос с дактилоскопистом.
- Но это, господа, - сказал Купцов, - даст результат только в том случае, если мы, во-первых, найдем пригодные для идентификации следы, и, во-вторых, если наш Андрей не в ладу с законом…
Анна Николаевна прикусила нижнюю губу, а ее брат спросил:
- Что - совсем бесперспективно?
- Не знаю. Нужно обдумать ситуацию спокойно. Знаете что, Петр Николаич? Позвоните мне завтра. Вот моя визиточка.
Спустя еще минут пять брат и сестра ушли, оставив свои визитки и цветное фото сабли восемнадцатого века. Глядя в окно, как брат с сестрой садятся на стоянке в "девятку", Брюнет сказал:
- Петя этот - говно страшное, но специалист хороший. Скандинавскую промышленность знает весьма прилично, связи там имеет хорошие. Сможем мы ему помочь?
- Сказать по правде - едва ли. Где этого Андрюшу искать: на конкурсе чтецов-декламаторов?
- Жаль, - сказал Брюнет. - Жаль…
***
Петр Николаевич позвонил Купцову примерно через час.
- Леонид Николаич, - сказал он, - прошу прощения, что отрываю вас, но вопрос-то серьезный… Я ведь совершенно упустил из виду и вспомнил только сейчас: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от ее стоимости… нормально?
- Три тысячи долларов? - спросил Леонид.
- Три тысячи долларов? - удивился эксперт. - Я имел в виду две.
- Странно. Вы, кажется, назвали цифру пять процентов.
- Да, именно пять процентов.
- Но пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, - сказал Купцов, откровенно забавляясь. - Разве не так?
- Э-э, видите ли, Леонид Николаич, - сказал Петр Николаевич, - шестьдесят тысяч - цена условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас - не более. Скорее всего - значительно меньше.
Знаете что, Петр Николаич? - сказал Купцов. - Вы обсудите денежные вопросы с Голубковым…
- Помилуйте, - ответил Петр Николаевич. - При чем здесь Голубков? Я хотел вас… лично… с коллегой… стимульнуть.
Повесив трубку, Купцов пробормотал:
- Прав Брюнет - говно страшное этот Петр Николаевич… стимульнуть он меня хочет.