Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица - красавица нашей столицы!… Того Невского проспекта, о котором писал Николай Васильевич Гоголь, уже разумеется, нет. Мы можем вздохнуть печально, сказать увы и ах!, но ничего с этим не поделаешь.
С этим уже ничего не поделаешь, однако Невский проспект жив, и у нас есть возможность спуститься под землю где-нибудь на Гражданке, или в Автово, или в Купчино, и через пятнадцать-двадцать минут подняться на поверхность на Невском. Блочно-панельный кошмар остался далеко-далеко. Ты стоишь на Невском проспекте! Что-то в этом есть… согласись?
Оперуполномоченный Александр Зверев шел по Невскому проспекту. Прошло два года с того момента, когда Сашка получил удостоверение. Два года… много это или мало? Как считать? С чем сравнить? Два года оперской работы… нет, не поддается измерению. Тут ведь как? Или ты станешь ментом, или…
Зверев стал ментом. Опером. Осенью, бабьим летом восемьдесят восьмого года Сашка шел по Невскому проспекту, привычно посматривал по сторонам. Иногда с кем-то здоровался. Круг знакомых у Зверева был весьма своеобразный: жулики, мошенники, проститутки… эх, ребята, что это был за круг знакомых!
Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! Какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Те характеры и явления, которые встречаются на Невском одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года вам, Николай Васильевич, трудно было бы себе вообразить!
На девяносто процентов контингент был откровенно гнилой. Кроме денег их не интересовало ничего. Фарцовщики, спекулянты, мелкие мошенники. Они шли на контакт, чтобы спасти от изъятия свой товарец: матрешек с лицом Горбачева или советскую армейскую атрибутику: погоны, шапки-ушанки, значки. Они истово, круче, чем настоящие рецидивисты, ненавидели ментов и сходу сдавали напарника за пачку сигарет, за возможность заработать доллар или марку… Общение с этой жадной, глупой и корыстной шушерой ничего, кроме брезгливости, не вызывало. Вся эта публика кишмя кишела возле гостиниц, магазинов, музеев и автобусов с любопытными и доверчивыми фирмачами. В двадцать седьмое любителей сделать бизнес ежедневно доставляли пачками. Случалось, что новички, пережив испуг, бросали свое ремесло. Но это редко… Как правило, ребятишек засасывало. Иногда Звереву казалось, что весь мир представляется этим шустрым ребятишкам одной огромной толкучкой… жалко их не было нисколько. Даже воры и грабители вызывали больше уважения - они, по крайней мере, рисковали. И среди них встречались интересные люди. И характеры.
…Возле "Европейской" Сашку окликнули:
- Александр Андреич!
Зверев обернулся и увидел известного каталу Сперанского по прозвищу Сенатор. Сенатор был, как всегда, в безупречном костюме, хорошем галстуке и длинном, до пят, белом плаще. Холеное аристократическое лицо, холеные руки. О, руки Сенатора! О них ходили легенды. Возможно, Саша, - сказал Звереву Сухоручко, - один из лучших стирал в Союзе. И человек весьма неглупый и порядочный. Вот так - порядочный шулер… интересно.
- А… Игорь Станиславович. Здравствуйте. Прогуливаетесь?
- Пообедать собрался… Не желаете присоединиться? Сейчас очень хороший повар появился в "Европе". Такие котлетки по-киевски строит - просто прелесть.
- Так на оперскую зарплату в "Европах"-то не едят.
- Пустое, Александр Андреич. Я вас приглашаю… Посидим, пообедаем, поговорим. Кстати, Мушка подойдет.
- Благодарю, но, извините, - принципы. Господину Мушону, кстати, передайте, чтобы зашел ко мне. Не он ли грузинских барыг в Ленинграде кинул? - ответил, посмеиваясь, Зверев.
- У меня, Александр Андреевич, тоже принципы. Я, знаете ли, на такие вопросы не отвечаю, - сказал Сенатор. От него пахло хорошим одеколоном и - слегка - коньяком.
- Ну-ну… а Мушону все-таки передайте: грузины на него очень сильно обиделись. Возможны эксцессы. Всего доброго, Игорь Станиславович.
- Желаю здравствовать, Александр Андреич.
Вот так - переговорили опер и шулер… разошлись. Остались при взаимном уважении. Пожилой катала был частью Невского проспекта. Бесспорно, криминальной частью, но не вызывающей отвращения. Более того, интеллигентный Сенатор, не пропускавший ни одной театральной премьеры, очень к себе располагал. И был известен тем, что никогда никого не сдавал. Несколько раз его грабили - он никому не жаловался и уж тем более не обращался в милицию. Такие вот встречались характеры и явления на Невском проспекте… Прихватил однажды Зверев одного из ветеранов-ударников криминального труда, дважды уже судимого, уверенного в себе и опытного.
- Как жить будем, Леша? - спросил Зверев. - Ты же всех кидаешь, говорят.
- Кидаю, - легко согласился ветеран-ударник. - И буду кидать. Я здесь, Александр Андреич, уже двадцать лет… это моя жизнь. Если бы не подсел по дурости в семнадцать - может, было бы по другому. А теперь - извини. Я кидаю, ты ловишь. Но я никогда у женщины сумочку из рук не вырву или последнее у работяги не отберу… Вон - салаги тетку деревенскую обрабатывают - иди, Зверев, лови. А меня не надо, я уже не твой клиент. Хочешь, мы с тобой посидим, выпьем, как мужики поговорим. Так-то лучше будет…
Два года назад, когда работа Зверева частенько заканчивалась очередным коровьим шлепком, такой разговор был бы невозможен. И он не сумел бы понять преступника, и преступник не стал бы с ним разговаривать по-человечески. За два года Зверев многое понял… Не каждый представитель криминальной среды обязательно негодяй. Тот же Леха-Нос однажды отдал свои деньги многодетной матери, которую обули два молодых подонка. А потом сам вычислил их и основательно отметелил. Больше они на Невском не появлялись… Тот же Леха-Нос ухаживал за своей парализованной матерью и больше всего на свете боялся сесть. В этом случае мать оставалась одна. Даже хуже - с сестрой-алкоголичкой, которая тащила из дому все подряд. Опера двадцать седьмого Леху знали, никогда не прихватывали. Случалось даже выпивали вместе… Так что отношения полицейские и воры не укладывались в какие-то стандартные рамки.
Характеры и явления Невского проспекта! Их было здесь великое разнообразие, но все-таки и Леха-Нос, и Сенатор, и еще пяток-десяток похожих жуликов были исключением, а не правилом. Благородные разбойники потягивали эль в Шервудском лесу, а в кабаках и притонах Ленинграда гуляли ребятишки другой закалки, вернее - закваски. Какие-либо представления о морали, нравственности, совести у них отсутствовали напрочь. Это был изначально грязный, омерзительный мир, и даже представления о так называемой блатной романтике здесь отсутствовали. Их ценности были примитивны. Убоги. Пещерны. Здесь думали только о деньгах. Деньги, в свою очередь, мгновенно превращались в водку, анашу и животный, грубый секс. Многие из них, в сущности, и не отличались от животных: мозг, постоянно отравленный алкоголем и наркотиками, отказывался нормально работать. Оперативникам, ежедневно сталкивающимся с этими отбросами, порой самим становилось тошно. Тупость, жестокость и бессмысленность существования человекоподобных ублюдков способна поразить воображение… Рано или поздно любой опер хватается за голову и задает себе вопрос: Господи, да что же это? Что делается, Господи? ОТКУДА ВСЕ ЭТО?
Опер испытывает мощнейший хронический стресс. И сегодня, и завтра, и послезавтра он обречен общаться с обворованными, ограбленными, избитыми людьми. Он обречен разговаривать с родственниками искалеченных и убитых, униженных и изнасилованных… И еще с насильниками, убийцами, хулиганами… Он чувствует, что у него начинает ехать крыша. Он видит во сне изнасилованную и задушенную девочку. И труп бомжа, забитого насмерть пьяными подростками. И разорванные уши старой учительницы, у которой наркоман вырвал трехрублевые серьги… Да что это делается-то, Господи?… После работы опер достает из сейфа бутылку водки и наливает стакан. Вы беретесь его за это осудить?… Что ж, наверно, у вас есть на это право. Так же, как есть право прочитать разоблачительную статью в газетке о жестокости ментовской, обсудить ее на работе в обеденный перерыв и дружно возмутиться. Теперь, слава Богу и ЦК КПСС, гласность! Теперь-то мы знаем, что там в этой ментовке творится!
Но когда у гражданина снимут шапку на улице, или отберут кошелек в подъезде, или просто изобьют его детишки, он бежит в проклятую ментовку. К лягавым, к мусорам, к фашистам… И говорит: Найдите! Таких сволочей нужно сажать без суда! Расстреливать! Вешать! И я сам, своими руками готов… О, наш гражданин добр. Он терпим и высоконравственен. Не то, что озверевшие менты!
После работы опер открывает сейф. И наливает себе стакан водки. А потом едет домой в опустевшем к вечеру трамвае. И, может быть, найдет в себе силы поговорить с женой… если, конечно, у него есть жена. Но скорее всего, он буркнет что-то, поковыряется вилкой в пельменях и ляжет на диван. Завтра он снова будет ловить воров, хулиганов, грабителей, получать втык от начальства и ломать голову, как бы спихнуть заявителя с заведомым глухарем. Он либо сумеет душой зачерстветь и научится цинично шутить над трупами, либо… Либо он не на своем месте. Опер - это не профессия, это судьба.
Сашка Зверев шел по Невскому. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект… Ах, как прав Николай Васильевич Гоголь. И опер Зверев с классиком абсолютно согласен, слишком много он знает о тайной жизни Невского и его постоянных обитателей.
Опер идет по проспекту… автоматически всматривается в лица. Шевелит волосы легкий ветерок-сквознячок, текут мимо беспечные люди. Зверев вспомнил, как три года назад он так же шел по Невскому. Тогда ноги сами привели его к двадцать седьмому отделению. Тогда он обращал внимание только на симпатичных женщин… давно это было.
На углу Садовой Сашка разминулся с Лебедевым. Резидент спешил куда-то с озабоченным видом. И снова вспомнился эпизод из самого начала оперской карьеры. Звереву нужен был по какой-то надобности (теперь и не сообразить, зачем именно) Сухоручко. Сашка заглянул в кабинет и спросил у Галкина:
- Семен, а Дмитрий Михалыча не видал?
- Да он куда-то с рюкзаком полетел, - рассеянно ответил Галкин.
- А чего это он о рюкзаком? - удивился Сашка.
Галкин поднял глаза и, усмехнувшись, ответил:
- Не знаю. Может, за картошкой пошел… Тогда Зверев ничего не понял. Да и не мог понять. Он просто не знал, что рюкзаком опера называют между собой резидента. Впрочем, он еще даже и не подозревал о существовании такой штатной единицы в милиции. Резидент ассоциировался с чем-то шпионским. Сашка вспомнил, улыбнулся. А резидент Лебедев, невзрачный пожилой дядька в сером поношенном плаще, уже исчез.
Зверев почти ничего не знал о нем. Кроме, пожалуй, того, что Лебедев всю жизнь проработал опером.
Зверев пошел дальше. Всего через сотню метров он снова встретил знакомого. Даже двоих… Из Елисеевского навстречу Сашке вышли два жулика. Доктор и Жора Кент. Были они веселы, возбуждены и нагружены покупками. Закуской и выпивкой. Даже при беглом взгляде было очевидно, что подельники собирались хорошо погулять.
- Здорово, орлы, - сказал, подходя поближе, Зверев.
- О, Саша, - весело приветствовал Доктор. - Какими судьбами?
- Живу я здесь, Доктор. Разве не слыхал?
- Здрасьте, гражданин начальник, - шутливо раскланялся Кент.
- Здорово-здорово…
Зверев оценил горлышки коньячных бутылок, выглядывающих из пакета Доктора, и наполненный закуской пакет в руках Кента. Совершенно очевидно, что набрали подельники не на одну сотню рублей. Да еще и переплатили - брали-то, наверняка, из-под прилавка. Дефицит!
- Хорошо гуляем, - сказал Сашка, - Круто. Никак рэкетнули кого? Или праздник нынче?
- Конечно праздник, Саша, - отозвался Доктор. - Мы сегодня ночью Босого опустили на шесть тонн в очко.
Босой был наркоман. Шесть тысяч рублей у Босого? Да в руках он не держал таких денег. В том, что подельники кого-то обыграли в карты, ничего мудреного не было - поигрывали. Не как профессиональные каталы, но играли… А вот шесть тысяч у Босого? Сомнительно…
Сашка Доктору с Кентом так и сказал: А мне сдается, братаны, рэкетнули вы какого-то кооператора, а?… Нет, - ответили братаны, ты же, Саша, нас знаешь… чего нам волну гнать?… Ну-ну, гуляйте пока.
На этом и разошлись. Доктор и Кент сели в ожидающую их шестерку (Зверев автоматически засек номер) и с ветерком укатили… А у Сашки в голове засела мысль: ну откуда у наркомана Босого шесть тысяч? Это, практически, стоимость автомобиля. Зверев закурил сигарету и взялся обдумывать эту ситуацию: Босой и проигрыш "Жигулей". Что-то здесь не так. А ведь был когда-то у Славы Бусыгина угон, был… так-так-так. А если снова? Возможно это? Вполне, вполне возможно. Вот только на угнанной тачке шесть тонн трудно заработать - они за полцены идут, а то и за треть, за четверть. Разве что "Волга". А ну-ка проверим, решил Зверев. Резко изменил курс и направился в отделение. Первым делом он позвонил в 8-ой отдел УУР, который занимался угонами, и выяснил у статистика, что угонов "Волг" в последнее время не было. А когда было? Да считай месяц назад, ответил гаишник.
Месяц назад… нет, это не подходит. У наркомана деньги долго не задерживаются. Теоретически нельзя исключить, что "Волгу", угнанную месяц назад, держали в отстое, ожидая покупателя. Но это маловероятно. Такие тачки, как правило, угоняют под заказ. И долго не держат - опасно.
Тогда что? - думал Зверев. - Тогда возможен кидок покупателя автомобиля. А машины продают только на Энергетиков, в Красном Селе и в Апрашке… Ну, давай посмотрим. Сашка спустился в дежурную часть и попросил у дежурного городскую сводку. Его интересовали два района: Красногвардейский и Красносельский за последние три-четыре дня. Апраксин двор можно не проверять - если бы там что-то произошло, он бы обязательно знал, земля-то своя…
Сашка быстро просматривал широкую, порезанную на куски формата А4 телетайпную ленту сводки. Кража, кража, кража… грабеж… бытовое убийство… кража… кража… задержан пэтэушник с гранатой… кража… мошенничество… смерть подростка в результате отравления парами клея "Момент"… кража, кража, кража… самоубийство… разбой в Калининском районе… Ага! Вот оно!
Красногвардейское РУВД.
05.09.88 г. около 14.30 в 107-е ОМ Красногвардейского РУВД обратился гр. Орлов Виктор Георгиевич, 1948 г.р., с заявлением о том, что 05.09.88 г. около 12.50 возле автомагазина Красносельский по адресу Кингисепское шоссе, д. 50, двое неизвестных совершили в отношении него мошеннические действия при покупке им нового а/м ВАЗ-2105.
Ущерб Орлова составил 6.600 рублей.
Приметы преступников: один на вид около 28-30 лет, рост приблизительно 180 см, худощавого телосложения, европейский тип лица, волосы средней длины, темные, с обильной сединой. Одет в темно-синий джинсовый костюм, черные кроссовки. Особых примет нет. Представлялся Игорем.
Второй - на вид около 40 лет, рост 170-175 см, плотный, тип лица - кавказский. Носит усы. Волосы средней длины, черного цвета. Одет в куртку из зеленой ткани типа плащевка, черные брюки. Особых примет не имеет. В разговоре представился Аликом.
По данному факту дежурным следователем СО Красносельского района следователем Рощиной О.Н. возбуждено уголовное дело по признакам ст. 147 ч. 3. На место происшествия выезжали следователь СО Рощина и ст. о/у ОУР Авдеев Г.С…
Относительно лица кавказской национальности Зверев сказать ничего не мог. А вот портрет худощавого мужчины с обильной сединой точно соответствовал описанию Босого - Вячеслава Павловича Бусыгина. Вот все и срослось! Ай да Босой!
После того как Зверев просто и изящно установил реального подозреваемого, все остальное стало, как говорится, делом техники. Зверев рассказал о своем чисто аналитическом раскрытии Галкину. Семен оценил, сказал:
- Молодец, толково… вот только зачем тебе это надо?
- Как зачем? Раскрыл дело-то!
- Ну и что? Дело Красносельского РУВД, нам от этого раскрытия ни жарко ни холодно… плюнь - и забудь. Тебе что, из Красного Села яшик пива зашлют?
- Коли уж раскрыто - поможем ребятам, - пожал плечами Зверев. - При чем тут пиво?
- Ну давай - помогай. Что-то я не помню, чтобы красносельские приезжали наши кражи раскрывать, - ответил Галкин и снова углубился в бумаги. Сашка даже немного обиделся… Он понимал правоту Галкина, но не принимал ее. Зверев выкурил сигарету в своем кабинете, подмигнул коровам на сочном лугу и пошел к майору Давыдову. Зам по опере выслушал, точно так же, как и Галкин, похвалил:
- Молодец, Саша, толково… как, понимаешь, Шерлок Холмс. Только зачем тебе все это надо? Дело Красносельское, нам в зачет не идет. Ты лучше скажи: когда грабеж на улице Ракова раскроешь?
- Я работаю. Там, Михаил Иваныч, зацепиться-то не за что…
- Вот и работай. Красносельские-то наши дела пахать, чай, не приедут.
Раздосадованный Зверев вышел от Давыдова и позвонил в Красное Село. Сначала он просто решил шепнуть незнакомому оперу Авдееву про Босого. Но неожиданно дело приняло новый оборот. Терпила гр. Орлов Виктор Георгиевич, 1948 г.р. оказался заместителем начальника кадров ГУВД! Босой умудрился кинуть чиновничка из Большого Дома, полковника… ай да Слава! Зверев снова подмигнул корове. И решил, что Босого будет работать сам.
- А ты почему интересуешься? - спросил красносельский опер.
- Да так, - ответил Сашка. - Был тут у нас похожий случай… Думал, может у вас чего приключилось.
- Пока ничего, - сказал Авдеев.
- Ну, извини…
Сашка Зверев был азартен и дерзок по натуре. Именно эти черты характера привели его в розыск. Два года напряженной, жесткой и жестокой оперской работы этих качеств не убили. Напротив - добавили к ним опыт, умение просчитывать последствия своих действий. Сочетание дерзости и способности к холодному расчету давало прекрасные результаты. А сейчас именно это сочетание подталкивало Зверева к проведению самостоятельной операции… Сашка пробил адресок Босого, прихватил с собой стажера и направился в адрес.
Задержание гражданина Бусыгина прошло буднично, только что ждать его возвращения домой пришлось часа три. Ничего - дождались, взяли, и Зверев с ходу стал его колоть.
- Ты хоть знаешь, Слава, кого вы кинули? - начал Зверев.
- Ты что, Зверев? Какой кидок? Не надо… не надо этого.
Зверев засмеялся и сказал:
- Подельника твоего - хачика - уже повязали красносельские. Он уже показания на тебя дал, Босой… Тем более что долю ты ему не отдал. Так?
- Ни знаю ни хера, - ответил Бусыгин. Прозвучало неуверенно.
- Ну… твое дело, - сказал Зверев скучно. - А только влип ты круто. Кинули-то вы замначальника кадров ГУВД…
- Зверев, ты не вешай! Не знаю ни хачиков, ни начальников ваших ментовских.