- Смотри, Слава (Сашка вытащил из кармана служебный телефонный справочник, полистал и нашел нужную страницу)… Смотри - Орлов Виктор Георгиевич - заместитель начальника ОК ГУВД. Ну, вспоминай, как терпилу звали. Вы же знакомились, ты Игорем назвался.
Босой впился взглядом в страницу справочника. Над верхней губой выступили бисеринки пота. Он уже понял, что влип крепко, открещиваться от участия в деле бесполезно… А служебное положение терпилы сильно усугубляет произошедшее.
- Что же теперь делать-то, Александр Андреич? - спросил Босой через минуту. - Я же не знал, что лох-то ваш, ментовский.
- А что делать, Слава? Возместить ущерб… это во-первых…
- Да нету у меня бабок! - выкрикнул Босой. - Нету! В одну ночь все спустил! Доктор с Кентом все вынули.
- Бедный ты мой! - посочувствовал Зверев. - Это же надо: всю жизнь вкалывал у станка, не ел, не пил, на всем экономил. И вот беда-то - жулики все нажитое непосильным трудом вынули. Ай-я-яй…
Босой вскочил и нервно заходил по грязной, захламленной комнате. Стажер быстро переместился и встал у балконной двери. Навряд ли Босой попытался бы выпрыгнуть с четвертого этажа, но действия наркомана спрогнозировать весьма трудно, и Зверев показал глазами: правильно.
- Александр Андреич, - сказал Босой.
- Что?
- Я достану денег. Можно позвонить?
- Звони, - разрешил Сашка. - Но смотри!
- Что я - пацан? - Босой присел к телефону и начал названивать. Зверев сел рядом и стал запоминать телефоны. В результате полуторачасовых телефонных переговоров с десятком абонентов Босой договорился о получении денег в долг почти на четыре тысячи рублей. Стажер потом сказал Звереву:
- Я бы не смог собрать такой суммы.
- Наверно, и я бы не смог, - ответил Сашка. - А неработающий наркот Босой сумел!
- Четыре штуки будут, - сказал он. - Больше сейчас трудно. Потом… а, Александр Андреич?
- Смотри сам. Бабки не мои.
- Я достану… Только не закрывай.
- Ну, это, Слава, не я решаю. Хочешь - сделаем явку с повинной.
- Э-э, нет… В такие игры я не играю.
- Ну, тогда вали все на хачика. Некоторое время Босой колебался. Потом в конце концов махнул на все рукой и под диктовку Зверева написал показания, в которых фактически сдал своего подельника. Из показаний следовало, что бедолага Босой стал жертвой обстоятельств. Он, дескать, ведать не ведал, что злой хачик готовит коварный обман покупателя. Он, законопослушный гражданин Бусыгин, должен был только присутствовать при передаче денег во избежание обмана…
Позже, на очных ставках, преданный подельником, не заработавший на кидке ни рубля кавказец - в свою очередь - дал показания против Босого. Сели оба. Полковник-кадровик получил обратно четыре тысячи рублей. Все лучше, чем ничего. За это он Зверева отблагодарил по-царски.
- Ну, Саша, с меня приходится, - сказал кадровик.
- Да ерунда, Виктор Георгиевич. Одно дело делаем, - ответил Зверев. Иронии пострадавший полковник не заметил. Видимо, всерьез считал, что он, сидящий в теплом и безопасном кабинете, и опер, работающий на земле, делают одно дело.
- Нет, нет, Саша! Я заеду, преставлюсь. Это - святое!
Обещал - сделал. Действительно, позвонил спустя недели полторы и сказал: сегодня буду. Зверев, в свою очередь, оповестил о визите благодарного терпилы оперской коллектив. Сухоручко, предвкушая неслабую халяву, уже с обеда поблескивал глазками. Часам к шести вечера полковник приехал, долго тряс Звереву руку, благодарил. Опер Сухоручко косился на пухлый полковничий портфель, глаза блестели… Из портфеля на стол Зверева перекочевали 1 (количество прописью - одна) бутылка водки, 2 (две) бутылки пива и 1 (один) вяленый лещ.
Блеск в глазах ст. о/у Сухоручко погас. - Когда полковник, благородно отказавшись от выпивки, ушел, Сенька Галкин сказал:
- У тебя, Саша, фломастер желтого цвета есть?
- Есть, а что?
- Тогда рисуй шлепок.
- Это почему же? - удивился Зверев. - Раскрытие-то есть!
- А все равно получился шлепок коровий, - ответил Галкин. - Или полковничий… но запах тот же самый.
Зверев почесал в затылке, согласился и нарисовал шлепок раза в два больше обычного. Полковничий!
Страна менялась настолько стремительно, что за переменами не успевали сами прорабы перестройки. Растерявшаяся от динамики перемен партийная и советская номенклатура утратила благодушие и важность. Им на пятки наступали молодые, циничные доценты и завлабы. Разрешено все, что не запрещено. Этот неконкретный и некорректный лозунг, прозвучавший с самого верха - и, кстати, произнесенный юристом! - означал: обогащайтесь. В стране установилась истерическая атмосфера вседозволенности. Ошеломленный обыватель впервые в жизни держал в руках собственную визитку. Называлась она "Визитная карточка покупателя". Ах, как аристократично! Прийти в сельпо за куском хозяйственного мыла и представиться продавщице, предъявив визитку… Визитки были, а вот мыло не всегда. С прилавков государственных магазинов как-то быстро и незаметно исчезло все мыло, макароны, сигареты и даже "Килька в томатном соусе". А водка… ладно, ладно, молчим!… Сахара - два килограмма в месяц. Ну, это понятно - белая смерть. Пчелы, погибающие на пасеках, этого, видно, не знали - зимой им требовалась сахарная подпитка. Сахар, дрожжи и любое пойло (коньяк, спирт, одеколон) стали в деревнях эквивалентом валюты… Но ведь не хлебом единым! Страна переживала невероятный журнально-газетный бум. Подписаться на толстый журнал или "Литературку" стало уделом избранных. Печаталось, правда, то, что было написано двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад. Освободившиеся от пресса коммунистической цензуры господа литераторы и режиссеры обещали осчастливить и читателя, и зрителя настоящими шедеврами. О, как здорово они обещали!… И не зря - "Интердевочка была написана"! И "Яблоки на снегу". И к западной культуре мы тоже приобщились: в видеосалонах крутили "Эммануэль", "Рокки", "Пожиратели трупов"… Но до "Санта-Барбары" было еще далеко.
Хватит! Хватит ерничать! ФАК Ю! Дали свободу - жри! Жри ее с ксилитом и карбамидом… МММ - нет проблем… Скажите пожалуйста, доктор Щеглов, что вы думаете о мастурбации? Этот вопрос задает ученица девятого класса из города Тосно. …По талонам N 4, 5, 6 на макаронные изделия в этом месяце можно приобрести колбасные изделия… Первым секретарем ленинградского ОК КПСС избран товарищ Гидаспов Борис Вениаминович… И толстый-толстый слой шоколада…
Ну хватит! Хватит, в конце-то концов… Март девяносто первого был слякотным, оттепельным, простудным. Срывались с крыш ледяные глыбы. Тревожно тянуло весной. В Ладожском озере, как всегда, снимали рыбаков со льдин. На улицах торговали первой корюшкой… Ночью резко подмораживало, поутру улицы напоминали каток. В травмпунктах не хватало гипса. Была обычная ленинградская весна с гепатитной мимозой возле метро и запахом корюшки.
Вечером пятнадцатого марта старший оперуполномоченный Александр Зверев дежурил. Опера, приняв свои сто пятьдесят граммов, уже разошлись. Зверев сидел в кабинете один, делать ничего не хотелось. Он заварил чай. Отощавшая за зиму корова смотрела глазами глубокими, как у Кармен. За стеной прогрохотала ледыха в водосточной трубе. Делать определенно ничего не хотелось… Тогда-то и привели задержанного. Мужик был высокий и крепкий - под стать самому Звереву. В кожаной куртке, джинсах и высоких зимних кроссовках "Адидас". Руки скованы браслетами. Стриженный в ноль. В общем, классический бандюган последней формации. Вот только в выражении лица нет бычьей тупости и глаза живые, осмысленные… "На хрен он мне нужен?" - недовольно подумал Зверев и спросил у старшего сержанта:
- Ну, что случилось?
- Да вот, Александр Андреич, красавца повязали - драку устроил в подъезде. И газовый револьвер в кармане. Плюс валюта.
Зашумел чайник, над носиком появился парок. Старший сержант положил на стол Зверева протоколы, черный револьвер и бумажник. Задержанный смотрел спокойно, без страха или неуверенности. Чувствовалось, что мужик собой владеет.
- Ну ладно, сержант, сними с него наручники и иди, работай.
- Он, товарищ капитан, понимаете ли… того…
- Ничего, - усмехнулся Зверев. - Я тоже не подарок.
Наручники сняли. Задержанный стал растирать запястья. Сашка раскрыл бумажник и вытащил права. По документам выходило, что задержанного зовут Виталий Сергеевич Мальцев. Зверев сличил фото с натурой - он. То же жесткое выражение лица, характерный боксерский нос, очень короткая стрижка. Раньше такие носили спортсмены. Нынче - бандиты. И всякая шелупень, которая под бандитов косит.
Кроме прав, в шикарном бумажнике лежал техпаспорт на девятку девяностого года выпуска, пять стодолларовых купюр и немалая сумма в рублях. Ну-ну… Зверев взялся изучать рапорты. Из них следовало, что гр. Мальцев задержан около парадной дома N… по Садовой в тот момент, когда занимался процессом избиения несовершеннолетних Шевченко и Расуваева.
- И как же выглядел процесс избиения младенцев, товарищ сержант? - с улыбкой спросил Сашка.
- Да волохал он этих двоих… они нассали в подъезде…
- А сами-то пострадавшие что говорят?
- Говорят: претензий нет. Скулят, что домой надо, уроки делать.
- О! Тяга к знанию - святое дело. Воистину счастлив тот народ, у которого юношество тянется к образованию, - сказал Зверев.
Мальцев улыбнулся, а сержант ответил:
- Какие, к черту, знания? У них с собой еще бутылка портвейну. Сейчас выжрут ее и пойдут в другой подъезд гадить.
- Ну так отберите портвейн, дайте по шее и отпустите, - сказал Сашка. - А впрочем - разбирайтесь с ними сами. Я лучше с гражданином Мальцевым побеседую. Можете идти, сержант.
Сержант вышел. Зверев взял в руки импортный револьвер тридцать восьмого калибра, откинул в сторону барабан и нажал на головку экстрактора. Высыпались желтенькие патроны с пластиковой полусферой вместо пули: газовые. Заглянул в канал ствола - перемычка на месте, переделке для стрельбы боевыми револьвер явно не подвергался. В общем - криминала нет. Та же самая картина с валютой: восемьдесят восьмая (валютная) статья УК предусматривала уголовное преследование только в случае скупки и перепродажи. Конфисковать при отсутствии таможенной декларации, подтверждающей ввоз долларов в страну, разумеется, можно… Вот только кому это нужно? Только государству, но никак не оперу. Зверев с тоской представил себе, сколько бумажек нужно оформить на изъятие этих паршивых долларов, а потом отвезти в ФПУ. При этом уложиться в трехдневный срок… и никто не скажет даже спасибо. Мне это надо? Нет, увольте…
Со всех сторон получалось - гражданин Мальцев перед законом формально чист. Однако манера одеваться, внешность, новенький дорогой автомобиль, деньги и, наконец, газовая пушка в кармане подталкивали к прямо противоположному выводу… Да что там подталкивали? Они кричали: криминал! Зверев так и спросил:
- Ну что, Виталий Сергеич, получаешь с коммерсантов помаленьку?
- Совсем чуть-чуть, Александр Андреич - улыбаясь, ответил Мальцев.
Чем-то он Звереву был симпатичен. Возможно, спокойствием и уверенностью…
- Ясно. А что же несовершеннолетних-то избиваете?
- Скажите, а вам нравится, когда в вашем подъезде гадят?
- Нет, не нравится… - На прошлой неделе Зверев сам точно так же обошелся с подростками в своем подъезде. Но говорить об этом не стал. - Не нравится… но ведь дети же. Невинные малютки.
Мальцев хохотнул и сказал:
- Это стокилограммовый-то Шевченко - малютка? Дитя… Так что извините, Александр Андреич, вины своей в процессе избиения, как написано в ваших протоколах, не вижу. Ну, сами посудите: выхожу из дому - два упыря ссут в парадняке. Сказал: вытереть, а они меня посылают. Дальше что? Повалял их немного по луже, подтер и вышвырнул из подъезда. А тут как раз ваши оглоеды мимо катят…
- Значит, - спросил Зверев с иронией, - не били?
- Я, извините, боксом занимался. Кандидат в мастера. Что бы с ними стало, начни я их бить?
- Вот как! Мы с тобой, значит, в одном звании, - оживился Сашка. - Я тоже КМС, только борец. Вольник.
- Тем более тебе все ясно, - откликнулся Мальцев.
Обстановка стала более непринужденной.
- Декларация есть?
- Ну, ладно… а на доллары декларация?
- Нет.
- Придется изъять, Виталий Сергеич.
- Ну что же, - пожал плечами Мальцев. - Попал на пятьсот зеленых.
- Да, попал… Но можно и вернуть, - сказал Зверев, внимательно глядя в глаза рэкетира. - Если ты мне при случае позвонишь, так скажем, неформально. О делах наших скорбных потолковать.
- Нет, извини. Это не мое.
Он открыто посмотрел на Зверева. А Сашка и не особо пытался его вербовать. И так видел: не тот случай, не тот человек.
- Давай по-другому, - сказал Мальцев. Бабки пополам, и разошлись краями.
- А вот это не мое, - ответил Зверев. Посидели, помолчали, приглядываясь друг к другу. Бесспорно, они принадлежали к разным мирам… но и сходство тоже было. Оперской и уголовный мир в чем-то схожи. Бывает, оперу проще понять преступника, чем законопослушного гражданина.
- Ладно. - сказал Зверев. - Найдешь к утру человека с декларацией - отдам деньги. Пусть приходит ко мне, напишет объяснение, что бабки его. А передал он их тебе на временное хранение сегодня днем возле ресторана "Чайка" на канале Грибоедова. Просек?
- Просек. Спасибо.
- Да не за что. Ступай себе с Богом. К утру, когда пришел человек с декларацией, Зверев был выжат как лимон. Холодная мартовская ночь со шквалистым ветром подкинула убийство, нападение на водителя такси и три взломанных кооперативных ларька. Еше пять лет назад такой букет за одну ночь казался бы чрезвычайно пышным. Но в марте девяносто первого в происшедшем чрезвычайщины не усматривалось. Если бы не одно обстоятельство: два из трех взломанных киосков принадлежали (тайно, разумеется) второму секретарю райкома партии. Если не раскрыть это дело быстро, то неприятности гарантированы… Плавали! Знаем!
…Мужик с таможенной декларацией на пятьсот восемьдесят долларов США был какой-то заторможенный. То ли ожидал неприятностей для себя, то ли по жизни такой. Зверев мельком взглянул на декларацию и сказал устало:
- Ну, рассказывайте… Напуганный валютовладелец молчал.
- Вы передавали кому-нибудь эти деньги? - подтолкнул его Сашка.
- Ага… Виталику.
- Хорошо. Где? Когда? Сколько? Бобер нервно сжимал ручонки с золотыми перстнями и моргал. Сашка уже чувствовал раздражение. Он подумал: а как все это выглядит со стороны? Любой посторонний решил бы, что продажный мент возвращает деньги за долю.
- Ну, - снова подтолкнул он бобра, - может быть, у ресторана "Чайка"?
- Ага… там.
- Днем, - продолжил Зверев; - около четырнадцати часов… в присутствии вашей жены? Вы собирались расслабиться и боялись ограбления. Так?
- Ага…
Короче, оформили бумаги, Сашка отдал злополучные пятьсот баксов и напоследок сказал:
- Все! Вали отсюда. И чтоб больше я вас обоих никогда не видел.
Встретиться, однако, им еще придется. И очень скоро.
Весна набирала силу. В конце марта днем было уже тепло. Снега и льда в центре не осталось вовсе. Зверев беспечно шел по сухому тротуару улицы Дзержинского. Он возвращался с очередной кражи, которую удалось раскрыть на месте… Ослепительно сверкал в голубой небесной бесконечности шпиль Адмиралтейства. Крошечное белоснежное облако проплывало над ним. Опер Зверев покуривал сигарету и легко шел по чистому сухому асфальту. Он был беспечен.
- Товарищ капитан! - голос неуверенный, негромкий, но готовый каждую секунду сорваться в истерический крик, прозвучал из темного провала арки. Оттуда несло бедой, холодом, склепом. И человек в темени арки с залитой солнцем улицы был почти неразличим. Зверев остановился.
- Товарищ капитан, сюда, - снова позвал голос. Зверев сделал два шага и пересек границу света и тени. Навстречу ему выскочил сержант двадцать седьмого отделения. За его спиной в глубине двора вспыхнули яркие малиновые пятна стоп-сигналов. Бледное лицо сержанта с вытаращенными глазами и рыжеватыми усишками приблизилось.
- Ну! Что? - сказал Зверев. Он пытался вспомнить фамилию сержанта и не мог.
- Пойдемте, товарищ капитан. Там… там такое!
Из-под отвалившейся сырой серой штукатурки проглядывал темно-красный кирпич. Низкий сводчатый тоннель арки вел к беде, отражал звук быстрых шагов. Они вошли во двор-колодец. Посередине стоял милицейский УАЗ. В дальнем углу лежала горка серого ноздреватого снега. У одного из подъездов стояла толстая тетка в оранжевой куртке, с метлой в руках. Там, подумал Зверев, в подъезде.
- Там, - сказал сержант и взмахнул рукой. Зверев зачем-то посмотрел наверх. Маленький квадрат голубого неба казался отсюда безжизненным и пустым. Дворничиха обернулась и посмотрела испуганными глазами.
…Окровавленное, сжавшееся в комок тело девочки лежало на песке. Голая, тоненькая, со светлыми волосами, заплетенными в косичку. У Зверева закололо в подреберье, сжались кулаки. Трупов он насмотрелся… он уже видел столько трупов, что перестал на них реагировать… Но смотреть на детские трупы он не мог до сих пор. Тошно становилось старшему оперуполномоченному Звереву, мерзко.
- Когда обнаружили? - спросил он, поворачиваясь к старшине. Собственный вопрос казался ему глупым, неуместным, отвратительным. Таким же, как этот подвал, которого не должно быть на самом деле, но он есть. И детский труп с косичкой на голове тоже есть. И он, опер Зверев, просто обязан сейчас задавать вопросы… глупые и неуместные здесь.
- …О-о-о, - пронеслось над грязным и истоптанным песком. Тихий, слабый стон… - О-о-о.
Зверев замер. Он не верил себе. Он уже понял, откуда идет этот звук, но не верил себе. Луч фонаря в руке старшины вздрогнул. Сашка резко обернулся. И увидел открытые глаза на детском лице.
- Быстро! - выкрикнул он. - Связывайся со скорой. Быстро!
До приезда скорой он баюкал девочку на руках.
- Больно, - шептали разбитые, спекшиеся губы. - Больно…
Сколько прошло времени Зверев не знал. Наверное - совсем мало, станция Скорой помощи расположена в пяти минутах ходьбы, на канале Грибоедова. Он не знал, сколько прошло времени. Привычка засекать время происшествий, уже въевшаяся в мозг, дала сбой. Когда во дворе-колодце взвыла и захлебнулась сирена, Сашка вынес страшную свою ношу. Семь ступенек вели из подвала наверх… он их не заметил. Он передал девочку с рук на руки врачу скорой. Он передал девочку и прислонился к борту милицейского УАЗа. Рафик с красным крестом включил мигалку, сирену и задним ходом выполз на улицу, в залитый весенним солнцем мир. Работать, сказал Зверев себе, до приезда бригады все здесь лежит на тебе. Работать! Эмоции в сторону.
Он отшвырнул неприкуренную сигарету, связался с отделением и приступил к опросу жильцов.