О Господи, подумал Аверин и кивнул:
- Ладно.
Внизу находилась палатка, в которой торговали свежими йогуртами. Спорить бесполезно - если Свете что-то втемяшилось в голову, то ее с мысли не собьешь.
Зазвонил телефон.
- Вячеслав Викентьевич? - послышался голос вчерашнего незнакомца. - Вы не забыли о завтрашней встрече?
- Нет.
- Я рад. Помните, ваше слово насчет конфиденциальности?
- Помню.
- Надеюсь на вашу порядочность.
Послышались частые гудки.
Что делать? Он обязан доложить обо всем руководству и попросить разрешения на установление контакта. Однако есть одно "но". Его обещание. Тот, кто звонил, знал, что Аверин никогда не нарушает данного слова.
- Где мой йогурт? - осведомилась из кухни Света.
- Будет тебе йогурт, - он нагнулся и начал зашнуровывать ботинок.
Человека убивали. Сосредоточенно, серьезно, без дураков. Слышалось шарканье ног, пыхтение, сдавленные вскрики. Это была не обычная пьяная драка - Аверин, большой специалист в уличных потасовках, сразу определил это.
Он на миг замер, потом вздохнул и нехотя шагнул, вперед, за угол.
С улицы в крошечный глухой дворик падал слабый свет, в котором едва различались мечущиеся темные силуэты. Трое прижали одного. Они молча пытались одолеть его, а он молча отбивался. Аверин понимал, что лезет не в свое дело. Но у него с детства сложилась такая судьба - влезать не в свои дела.
- Э, братки, - воскликнул он.
- Вали, поц, - прошипел один, согнувшийся у стены в стороне. Ему уже перепало в драке, и он еле стоял на ногах.
- Да ладно вам. Давайте жить дружно, - процитировал Аверин слова известного мультика. Часто это восклицание позволяло загасить конфликт. Но только не сейчас.
Жертву почти дожали. Человек, скорчившийся за мусорными баками, еще пытался отбиваться. Он отмахнулся зажатой в руке палкой. Палка вылетела из его рук. В отблеске фонаря тускло мелькнуло лезвие ножа.
- Братва, ментов позову, - сказал Аверин. Стае оставалось совсем немного, чтобы достать добычу. И она не собиралась ее выпускать.
- Напросился, поц, - крикнул прижавшийся к стене. Он продышался и ощущал себя готовым к делу. И ошибся. Аверин с треском засветил ему кулаком в лоб. Хватило удара, чтобы завалить тщедушного противника на землю и чтобы нож, который он держал в руках, отлетел в сторону.
- Ты чего, поц? - прохрипел он, вставая на колени, и, получив ногой по ребрам, покатился по земле.
Двое оставшихся переглянулись и рванулись к Аверину. У того екнуло в груди. Как всегда - легкий озноб перед дракой. Но нерешительность длилась недолго. Он привычно вошел в ритм площадного мордобоя. Один из нападавших оказался на голову выше его, хотя и худой, другой - "колобок" с руками-кувалдами, и в одной руке была зажата финка. "Колобка" Аверин встретил ударом ноги - получилось удачно, носок угодил по кисти руки, и нож звякнул о мусорный бак.
А потом - пошло-поехало. Замелькали руки, ноги. Аверин действовал на автомате. Длилось все недолго. Вскоре противники попадали на асфальт.
- Э, жив? - он наклонился над мужчиной, лежавшим за мусорными баками, не теряя из виду стонущих на земле противников.
- Подрезали слегка, суки. Пришить бы их, - он поднялся на ноги, нагнулся и поднял финку.
- Да ты что?
- А, ладно… - мужчина сплюнул на длинного, который начал приходить в себя после того, как его шарахнули мордой о стену. - Срываемся. Сейчас менты нагрянут.
- Встретимся, поц, - донесся крик в спину Аверину.
Они прошли несколько кварталов. Мужчина свалился на лавку. Он прижимал руку к левому боку. Рука окрасилась чем-то темным. Аверин понял, что это кровь.
- К врачу надо, - сказал он.
- А, как на собаке заживет. Привычный.
В свете неонового фонаря Аверин рассмотрел спасенного им человека. Невысокий крепыш, лет двадцати пяти, с белыми волосами. Присмотревшись, Аверин с удивлением понял, что он не белобрыс, а сед - в редких местах сохранился еще старый, темный цвет волос.
- Молодец, пацан, выручил, - произнес, морщась, седой и погладил бок, застонав.
- Да, с кем не бывает, - отмахнулся Аверин.
Он привык выручать людей. Он рос в провинциальном окраинном рабочем поселке со стойкими хулиганскими и воровскими традициями. Молодежь там привыкла к приключениям. "Селяне", так называли пацанов из пригородного поселка, ходили драться с химмашевцами и городскими. Кастет, цепь, нож - с детства Аверин видел эти вещи не на картинках. Слабости в этих местах не прощали. И соплей не прощали. Нередко шпана беспредельничала. В школе на малышей наезжали старшие, выворачивали карманы. В классе Славы училось несколько закоренелых второгодников - стойких клиентов инспекций по делам несовершеннолетних, кандидатов в спецшколы для начинающих преступников. Шпана около школы после уроков подстерегала пацанов. Доставалось и Славе. Его, как и многих других, поколачивали, выворачивали карманы. Долгие годы ему вспоминались тупые лица тех шпанят - эдаких безжалостных мутантов, обожавших запах насилия, которым нравились не столько медяки из карманов жертв, сколько ощущение своей силы и власти. Слава нередко приходил домой с разбитым носом, но никогда не жаловался. Он набирался справедливой злости. И однажды, было ему тринадцать лет, решил - хватит. Его встретили после четвертого урока. Трое пацанов - на три года старше, из тех отпетых шпанят. Привычно вытряхнули портфель. Привычно пошарили по карманам. Ударили по лицу. И тут Слава почувствовал, что именно в этот миг решается многое. Решается, кем ему быть дальше - или Человеком, который умеет постоять за себя, или беспрекословным "несуном" побоев, оскорблений.
Сопротивляться шпане было не принято. К тем, кто имел старших братьев или друзей, не лезли. Лезли к таким, как Слава, которые никому не жаловались и которых некому было защитить - он рос без отца. Родному дяде, заменившему ему отца, пожаловаться немыслимо. С детства воспитывался в правилах, что жаловаться грех.
Слава ударил в ответ. Физически он был развит не по годам, так что удар получился ощутимый. Шпанята обалдели на миг, но Слава не дал им передышки. Он кинулся на одного, вцепился пальцами в горло и начал рвать зубами его руку. Его тщетно пытались отодрать, били, но ничего не получалось. Весь в крови, избитый, он наконец отнял руки от дылды, тот хрипел, глаза его закатились.
- Я убью. По-настоящему, - прошипел Слава. - Убейте, или я вас убью… Все равно убью.
Произнес спокойно. И шпанята ему поверили. Слава увидел в их глазах страх. В этот миг все четко встало на свои места. Он понял, что со злом можно бороться. И понял, что ненавидит зло. И еще понял, что никогда никому не даст унижать и бить себя безнаказанно. И не даст унижать других.
Шпанята больше к нему не приставали. Но над другими продолжали издеваться. И через полгода Слава организовал одноклассников для отпора мучителям. Когда у очередных бедолаг отнимали мелочь на мороженое, навалились пацаны. Шпана ретировалась - силы были неравны. Но Слава понял, что на этом не закончится. Их начнут подстерегать по одному и бить. И вообще все может кончиться плохо. И тогда сделал то, что считал недопустимым раньше, пожаловался своему дяде. Тот, человек в городе известный, руководитель самбистского клуба, выслушал и кивнул:
- Придумаем что-нибудь.
На следующий день Слава пришел в школу. Его ждали старшие ребята. Отвели во двор, в укромное место, где обычно проходили школьные разборки. Слава понял, что разговор предстоит серьезный. Врагам было по пятнадцать лет, сопротивляться им бесполезно. Тут и появился дядька. Как щенков оттаскал их за уши и отвел для разговора в сторонку. О чем говорили - Слава не слышал. Но после этого шпана обходила его и его ребят за милю.
- Слава, это не решение, - сказал дядя. - Я не смогу всегда стоять за твоей спиной. Вот что, приводи своих друзей ко мне в секцию. Я как раз создаю клуб для мальчишек.
- Придем.
Пришли. Потом осталось из четырнадцати человек шестеро. Но все они научились стоять друг за друга и жить по правилам чести, будто списанным со старых времен.
Дядя говорил не раз на тренировках:
- Сила - средство отстоять себя, своих друзей. Отстоять справедливость. Я хочу, чтобы вы поняли это раз и навсегда. Мужчина должен драться за правое дело.
И Слава дрался. Сколько приключений имел на этой почве, но никогда не давал издеваться над людьми. Он помнил себя - беспомощного, с разбитым носом, с вывернутыми карманами, перед смеющейся шпаной. Он знал, что людей надо защищать от тыкающей шпаны. И защищал. Удачно. Повзрослел, стал заводилой той компании, которую сколотил однажды для борьбы со шпаной.
Когда он учился в девятом классе, учащиеся из СПТУ-9, рассадника местного хулиганства, переломали ему четыре ребра. В десятом классе ему пропороли руку ножом. Аверин привык преодолевать свой страх. Знал: этой нечисти никогда не одолеть человека, который их не боится и который их презирает.
В семнадцать лет Аверин стал кандидатом в мастера спорта по самбо и человеком в поселке весьма известным. К нему и его компании стали присматриваться криминальные авторитеты, они видели, что пацаны подают надежды, у них есть организованность и сила. Переманить такую группу на свою сторону - и можно делать хорошие дела. Тем более ребята не исповедовали пацифизм и толстовское смирение, не привыкли подставлять левую щеку, получив кастетом по правой. Кое-что авторитетам удалось - переманили к себе пару парней из секции, купили легкими деньгами, блатной романтикой, привлекательностью воровской идеологии, особенно действующей на молодежь. И эти парни потом попались на разбое и навсегда ушли по большому кругу: отсидки - дела - зарабатывание криминального авторитета. Угроза сойти с прямого пути не обошла и Славу. А тут еще дядя переехал в Ленинградскую область.
Ближе к окончанию школы Аверин едва не встал на учет в милицию. Во время одного из очередных выяснений отношений с химмашевцами последние стали сильно притеснять ребят из района, одного подрезали. После большой драки Аверин оказался в отделении милиции. Его допрашивали. Он молчал, понимая, что начались настоящие неприятности. Задерживали его и до этого, но на сей раз дело оказалось серьезное - на Славу показывали как на заводилу драки. А кому объяснишь, что он защищал себя и своих друзей, что поступал так, как его учили.
Плохо бы кончилось, но вмешался начальник райотдела милиции. Он представлял примерно раскладку сил.
- Прав по совести, Слава, - сказал он, угощая чаем. - Не сносить тебе твоей буйной головушки, если так дальше будешь жить. Не знаешь компромиссов. Сломя голову бросаешься к черту в пасть.
Аверин молчал.
- Я не враг тебе. Вообще путей у тебя два - или в блатные…
- Только не это.
- Или к нам. В милицию.
- Да вы что, издеваетесь?!
- Посмотрим.
Слава окончил школу, подался в институт международных отношений - и понес его туда черт, соблазнился романтикой дальних странствий, решил, что пригодится отличное знание немецкого языка, и, естественно, без лапы не прошел. В разнарядку для детей рабочих и крестьян он не попал. Поэтому путь его лежал на завод - слесарь второго разряда, низшая квалификация, полученная в школе. Работал, продолжал заниматься спортом. И вляпывался в разные неприятные истории. Влез и на этот раз. И теперь сидел на лавочке и разговаривал с человеком, который сегодня родился во второй раз.
- Шантрапа, - процедил седой. - Петухами им работать, а не волков загонять.
- А за что тебя? - спросил Аверин.
- Сучьи происки, скажем так. Хорошо ты их сделал. Спортсмен? - седой посмотрел Аверину в глаза. Славу передернуло. Даже в полутьме от этих глаз мороз пробегал по коже. Было в этом взоре что-то необычно сильное.
- Да. Самбист.
- Мастер?
- Кандидат.
- Чемпионом будешь. Как зовут?
- Слава.
- Откуда?
- С поселка Сельхозмаш.
- Понятно… Эти петухи слов на ветер не бросают. Могут найти. Будут проблемы - заходи на улицу Ватутина. Там спросишь Леху Ледокола. Меня каждая собака знает. Понял?
- Понял.
- На, за меня выпьешь.
Ледокол вытащил из кармана мятую пачку денег - сумма казалась немалой.
- Не надо, - Аверин помахал головой.
- Ладно. Деньги нужны, работа - заходи, посодействую. Спортсмены нам нужны. Давай, самбист. Не кашляй.
Кашлять, впрочем, было впору самому Ледоколу - он неуверенно встал, качнулся, прижал руку к порезанному боку и побрел, шаркая, по улице.
- Пока, - прошептал Аверин.
Самбисты были нужны не только Ледоколу, но и Вооруженным Силам. Через два дня Аверина призвали в армию, и он оказался на Севере в конвойных частях. Так началась немыслимая еще недавно для него карьера сотрудника правоохранительных органов. Там постигались азы работы, ставшей для него всей его жизнью.
Как спортсмен, он оказался в группе по розыску беглых заключенных. Им разрешали отпускать длинные волосы и драли как Сидоровых коз на занятиях по стрелковой подготовке, рукопашному бою, тактике оперативных мероприятий и задержаний преступников. Там он увидел впервые, что такое человек, полностью утративший человеческий облик, превратившийся в бешеного пса. Он помнит лицо, искаженное лютой ненавистью, помнит, как заточка касалась шеи заложника, как дрожал в руках его, сержанта внутренних войск Аверина, пистолет…
Десять лет минуло с той поры. Сегодня Аверин - старший оперуполномоченный по особо важным делам ГУУР МВД. Из его цепкой памяти, как из хорошего сейфа, не пропадало ничего. И он сразу вспомнил незнакомца, назначившего по телефону эту странную встречу.
- Добрый день, Аверин, - произнес седой мужчина, поднимаясь с лавочки, на которой сидел, мирно почитывая газету.
- Здравствуй, Леха Ледокол.
- Запомнил?
- Запомнил.
- Глаз - алмаз. Молодец. Настоящий опер, - он присел на скамейку, похоже, не слишком опасаясь испачкать дорогой плащ.
Видел его Аверин только один раз, да и то при свете фонаря. Тогда это был обычный приблатненный парень в потертом костюмчике. Сегодня он превратился в солидного джентльмена, одетого с иголочки. "Такой прикид должен влететь в копеечку", - подумал Аверин, мазанув взглядом по золотым с бриллиантами запонкам, по тысячебаксовым туфлям из крокодиловой кожи и скромному плащу - только за этой скромностью скрывался большой шарм и большие деньги. Руку седого оттягивали часы - Аверин видел такие у одного клиента, по заключениям экспертов, они тянут на одиннадцать тысяч долларов. Судя по всему, Ледокол круто пошел в гору. Но внешне он изменился не слишком сильно. Волосы, правда, стали совершенно белые - редкие черные пряди исчезли. И на лбу пролегли две глубокие морщины. Но осталось главное - глаза, в которых застыло какое-то сумрачное понимание, нечто такое, что познал этот человек. Какая-то темная мудрость. От этого взора становилось не по себе.
- Ничего не забываешь, самбист. В этом мы похожи. Я тоже не забываю ничего, - в этих словах прозвучала некая многозначительность. Он критически осмотрел собеседника. - А ты не особо процветаешь. Плохо тебя в милиции кормят.
- Мне хватает.
- Не скажи. Таких волкодавов надо кормить от пуза. Дерьмовое государство. Никогда не ценили настоящих людей. Предлагал я тебе со мной контачить. Сегодня бы на "Линкольне" рассекал.
- Как Глобус?
- Глобусу теперь катафалк положен.
- Вот именно.
Аверин чувствовал, что начинает тонуть в разговоре. Они трепались, как старые приятели, и постепенно на второй план отступала необычность этого рандеву.
- А я следил за тобой. Смотрел, как карьеру делаешь. Я людей сразу вижу. Честный человек. Слово блюдешь. Под ветром не гнешься, не ломаешься. Не продаешься. Не люблю вас таких, но уважаю.
- Это комплимент?
- Ну, ты же не фрейлина французского короля. Это логическое заключение.
- Спасибо, Ледокол, - улыбнулся кисло Аверин. - Так чем обязан?
- Пока еще ничем. Но, может, будешь… Время такое пришло. Надо платить долги. И возвращать их.
- Предложения?
- Элементарные. Я могу давать консультации по некоторым щекотливым вопросам из жизни преступного мира. Только со стукачом меня не путай. Определим наши взаимоотношения как сотрудничество.
- В чем твоя выгода?
- Я верну долг тебе. А ты поможешь вернуть мне долги.
- Каким макаром?
- Есть несколько человек, которых мне хочется повстречать. Скажем так, нужно местоположение.
Аверин внимательно посмотрел на него.
- Что за люди? Зачем они тебе?
- Во всяком случае, не последователи Матери Терезы. Один из них - Александр Калачев. Калач. Не помнишь?
- Помню. Один из достаточно крутых авторитетов. Подозревался в общей сложности в четырех убийствах. Одно из них - сотрудника милиции. Потом взяли его за рэкет.
- Оправдан. За сто тысяч баксов.
- Горсудом Санкт-Петербурга.
- Один из должников. Другие - люди такого же плана.
- Ты должен понимать, что ничего против интересов конторы я делать не буду.
- Я понимаю. Я хорошо тебя изучил.
Аверин задумался. У него возникло ощущение ирреальности происходящего. Контакты с представителями уголовного мира для оперативника такая же обыденность, как для артистов - со зрителями, для журналиста - в прошлом с передовыми рабочими и в настоящем со знатными бизнесменами. Такова сфера профессиональных интересов - никуда не денешься. Но от этой сделки отдавало какой-то чертовщинкой.
- Не хочешь дать задаток? - усмехнулся Аверин.
- Что интересует?
- Можешь просветить насчет истории с Глобусом?
- Попытаюсь. За Глобусом в последнее время тянулась заслуженная слава не правильного вора, уделяющего большое внимание роскоши, слишком близкие отношения с черными.
Лез не на свои территории. Поджимал шоу-бизнес. Отмазывал всяких негодяев. Решал не по совести конфликты, на которые его приглашали третейским судьей. Не давал людям работать.
- Кому?
- Петрухе.
- Мазуткинский босс.
Мазуткинская группировка формально входит в Таганскую. Еще на заре перестройки она прославилась своими разборками в столице, часть лидеров, в том числе Петруха, были привлечены к ответственности. Петрухе отсидка пошла на пользу - он приобрел в зоне связи, авторитет, был коронован на вора в законе самим Япончиком. Резко набирал силу в последнее время.
- Мазуткинские - у них в числе прочего шоу-бизнес, - сказал Аверин.
- Да.
- Тут и пересеклись интересы с мазуткинскими?