- Посылай завтра ребят разбираться с лесничествами. Найти человека с отчеством Егорьи, за которым в разрешительной системе числится такая редкая машинка, как "ремингтон", труда не составит.
- Сделаем.
- А мы с тобой на пару примемся за Григоряна.
ГРАФЬЯ И ХОЛОПЫ
Григоряна мы искали все утро. В магазине, где он работает, сказали, что поехал за товаром, будет после часа. На базе, куда он якобы отправился, о его появлении и не слышали. По домашнему телефону женщина с ярко выраженным кавказским акцентом ответила, что Ричарда нет и когда будет - неизвестно. Рабочий день проходил впустую, в дурацких телефонных поисках. Наконец нам сказали, что Григорян в два часа обычно обедает в ресторане "Октябрь".
"Октябрь" был неплохим рестораном со вполне сносной кухней. Через четыре года он будет приватизирован, сменит свое революционное название на более скромное и несколько странное - "Синий гусь". Он станет кабаком для мафиозной и чиновничьей элиты, где будут тусоваться отъевшиеся взяточники из городской администрации, открыто продающие города целыми кварталами и внаглую разворовывающие деньги из государственных закромов, а также крупные воры, бизнесмены и рэкетиры. Самый простенький ужин или обед потянет там на полторы сотни долларов, а посидеть нормально с компанией влезет не в одну тысячу "гринов". Но в восемьдесят седьмом рестораны были вполне доступными заведениями. За червонец там можно было наесться до отвала, а за двадцать рублей еще и напиться.
Вошли в просторное двухъярусное помещение с фонтаном в центре. Народу было много. Но среди посетителей не наблюдалось Григоряна.
- Вы что-то ищете? - подскочил к нам официант в накрахмаленной белой рубашке и черном узком галстуке. Смотрел он на нас с нескрываемым превосходством работника сферы обслуживания над простым смертным, которого так легко обжулить. Это ощущение вырабатывалось у торгашей на протяжении многих лет дефицита, отсутствия конкуренции и всеобщего наплевательства. Они превратились в некое привилегированное сословие. Естественно, сословное предубеждение и сословное презрение переполняло его представителей. Официант не был исключением.
- Мы ищем Ричарда Ашотовича, - наобум ляпнул я, не рассчитывая, что Григоряна тут знают по имени-отчеству.
- А вы кто будете? - высокомерия в тоне официанта почему-то резко поубавилось.
- Мы?.. Мы его деловые партнеры, - опять брякнул я наобум. - Он сказал, что будет здесь.
- Да, да, конечно. Пожалуйста, - начал расшаркиваться официант. С ним произошли разительные перемены. Так меняется тон у представителей высших сословий, когда они видят кого-то, кто по иерархии выше их. Официанты, как и торгаши, свое место знают и иерархию чувствуют отлично.
- Пройдемте, - радушно улыбаясь, махнул рукой наш собеседник.
Пашка посмотрел на меня и озадаченно кивнул.
Официант провел нас на второй этаж. Григорян сидел в отдельном кабинете со стенками, обклеенными финскими обоями, с низким столом и уютными креслами. Это был совсем не тот человек, который приходил ко мне. На этом Григоряне ладно сидел итальянский костюм, лицо чисто выбрито, осанка свидетельствовала об уверенности в себе и праве сидеть королем, когда вокруг тебя все крутятся и выполняют твои желания. Да, это был не просто рядовой торгаш, а знатный сеньор, по меньшей мере граф. Перед ним стояли блюда с шашлыком, зеленью, в хрустальном бокале краснела "Хванчкара", налитая из запотевшей бутылки. Григорян радовался жизни. Во всяком случае, до того момента, пока на пороге не появились мы. Увидев нас, он чуть не подавился и судорожно закашлялся.
Официант подскочил к Григоряну и вежливо, с соблюдением этикета, хлопнул его по спине.
- Все… - прохрипел Григорян. - Все нормально, Слава.
- К вам-с, Ричард Ашотович, - склонил голову официант. Будь его воля, он согнулся бы в пояс.
Григорян вздохнул. Официант озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять, не допустил ли какой-нибудь ошибки, приведя сюда гостей.
- Вы что, не рады нам? - спросил я укоризненно.
- Здравствуйте, - расплылся в улыбке, больше похожей на гримасу, Григорян. - Э, я вам всегда рад. Слава, неси еду, неси вино, у нас сегодня уважаемые люди. - Он опять начал говорить с акцентом.
Слава расслабился, видимо, решив, что не сделал ничего неуместного.
- Сейчас организуем в лучшем виде.
- Не стоит, - покачал я головой. - Мы уже обедали. Правда, Павел Сергеевич? - обернулся я к Пашке.
- Конечно. Я сыт, как лев, целиком сожравший антилопу, - кивнул Пашка. - А на работе не пьем.
Между тем и у меня, и у Пашки текли слюни. Утреннюю яичницу вряд ли можно считать едой. С обедом же опять ничего не вышло. Все следователи и оперативники, как правило, язвенники и гастритники. При нашей жизни редко удается даже кусок перехватить, не то что питаться систематически, а нервотрепка такая, что бьет по желудку, как острый нож. Так уж повелось в России. Следователь должен быть язвенником. А профессиональный уголовник-рецидивист со стажем - туберкулезником. Язвенники ловят туберкулезников - красота!
- Обижаете, - заворковал Григорян. - Чтобы люди ко мне пришли, и я их голодными отпустил… На Кавказе за это руки не подадут.
- Мы не на Кавказе, - хмыкнул Пашка.
- Неплохо устроились, - оценил я обстановку.
- Человек богат друзьями, - сказал Григорян. - Директор мой хороший знакомый. А что стоит хорошему знакомому отвести мне кабинет и не заставлять томиться в общем зале, И, конечно, никаких нарушений. Поверьте - за все уплачено по расценкам.
- Мы верим. Все схвачено и за все заплачено - как в песне поется, - кивнул Пашка.
- Есть другая песня. Мои друзья - мое богатство. Я бы выпил за то, чтобы наша лебединая песня никогда не была спета, - произнес торжественно Григорян. - Но, к сожалению, ваши бокалы не наполнены.
- Что поделаешь - работа, - вздохнул я, стараясь не смотреть на аппетитный шашлык. Бокал вина и мягкое нежное мясо - это тебе не подгоревшая яичница с утра. Хорошо принадлежать к избранным и плохо быть следователем, рыскающим по городу… От Григоряна не укрылось мое минорное настроение, и он едва заметно усмехнулся, глядя на меня.
- А где ваш роскошный вельветовый пиджак? - спросил я, вспоминая, в каких лохмотьях заявился он ко мне в кабинет.
- Совсем поизносился. Пришлось покупать новый. - Григорян покраснел.
- Жалко, - сказал Пашка. - Добротная была вещь. Наверное, еще деду вашему служила.
Григорян исподлобья посмотрел на него и с трудом изобразил дежурную улыбку.
- И мокасины ничего были. Добротные. "Прощай, молодость".
- Мало ли… - Григорян поскучнел. - А вы по делу?
- А как же! Хотя какие это дела! Так, делишки. Несчастное убийство, а сколько возни, - вздохнул я.
- Так нельзя. Убийца должен понести заслуженное наказание, - с неожиданным пафосом произнес Григорян.
- И понесет… Ричард Ашотович, всего несколько вопросов. Вы член охотничьего союза? - осведомился я.
- Нет.
- А ружьишко откуда?
- У меня?
- У вас.
- Ружьишко? А, есть ружьишко. Мое…
- Разрешение тоже есть?
- Вспомнил. Я член охотничьего общества "Спартак", разрешение в порядке. А зачем? Ружье уже проржавело. Давно не охотился.
- Так уж и давно?
- Года два.
- Еще одна песня есть. "Что-то с памятью моей стало".
- Э, я что, вру, да? - Акцент Григоряна неожиданно резко усилился, перед нами сидел возмущенный, оскорбленный в лучших чувствах кавказец из горного аула. Во всяком случае, Григоряну хотелось выглядеть именно таковым. И это у него получалось.
- Не хотелось бы, чтобы вы врали. Такой приятный собеседник, жалко судить вас за дачу ложных показаний. Год в тюрьме… Вам там будет скучно.
- Зачем угрожать, да?
- Кто угрожает? Мы информируем, - вмешался в разговор Пашка.
- Следователю положено говорить правду и только правду, - нравоучительно произнес я. - Думаете, так уж трудно установить, что вы за последний год раза четыре охотились вместе с Новоселовым?
- Охотился, да. Все упомнишь, что ли?
- Где охотились?
- Где-то за городом. По-моему, на севере от города. Все упомнишь, да?
- Кто с вами ездил?
- Не помню, да.
- Склероз - проблема века, - с сочувствием произнес Пашка.
- Не помню!
- Никого не помните?
- Да был там какой-то Сашин знакомый. То ли Валентин, то ли Виктор.
Я описал тех типов, о которых недавно вспомнил Бородуля.
- Вот, в светлой куртке это он был, - кивнул Григорян.
- А второй вам никого не напоминает?
- Никого.
- Как лесника звали?
- Не помню.
- А охотились на кого, на кабанчиков?
- Да. И на волка.
- Много настреляли?
- Почти ничего.
- А лицензия была?
- У Новоселова, кажется, была.
- А кто еще с вами ездил? Ну, вспомните…
- Я же говорю - этот Виктор и еще какой-то пьяница. Больше никого.
- Кроме того мужика в "волге" с тремя нулями. Обкомовская штучка, да?
Лицо у Григоряна окаменело.
- Вы что, гражданин следователь? Обком - это власть, там люди высоко парят, как орлы. А мы на их полет только издалека смотреть можем. Я в жизни никого из обкомов и горкомов не знал.
- Так ли?
- Да.
- Все-таки что это за шишка была? - не отставал я, видя, что Григорян врет. И что в разговоре этот момент самый напряженный. С этим типом на черной "волге" что-то неладно.
- Не знаю я никого, хлебом клянусь! - взорвался Григорян.
Возможно, когда-то такой была страшная клятва на Кавказе, но сегодня все кепкари клянутся хлебом и матерью и при этом врут без всякого зазрения совести, нахально и открыто.
- На вашем месте я был бы откровеннее. Все равно мы все узнаем. К чему создавать трудности и себе, и нам. Проще надо быть, Ричард Ашотович, проще.
Григорян бросил на меня быстрый взгляд, и на секунду мне стало плоховато - такой заряд злобы и холода обрушил он на меня. Тут-то я и понял, что человек этот способен на многое. Он сам мог запросто отправить Новоселова на тот свет. Рука бы не дрогнула.
- А вам не надо быть проще? Вы вот скажите, хочется вам, голодным и неприкаянным, ходить, задавать людям ненужные вопросы, что-то искать, чего и нет в природе?
Насчет того, что мы голодные - верно заметил, гад.
- Работаете много, денег получаете мало, толку никакого. Зачем все это? Зачем портить нервы безобидным и тихим людям?
- Таким, как вы?
- Как я. И как многие другие. Вы мне оба очень нравитесь, я бы хотел иметь таких друзей. Но у вас очень тяжелая жизнь. Помотайся вот так по городу. Автобус, троллейбус - семь потов сойдет. Такие хорошие люди должны ездить на машинах, отдыхать, не считая денег.
- Это вы к чему? - спросил я.
- Получать двести рублей за такую работу - разве дело? А ведь есть такие товарищи, которым ничего не стоит дать таким приятным молодым людям взаймы, скажем, тысяч пятнадцать на личное обустройство.
- Взятки предлагает. Скучно, - зевнул Пашка.
- Я предлагаю? Как вы могли такое подумать? Я просто размышляю. И всегда буду рад вернуться к этому разговору. - Теперь он говорил совершенно без акцента.
- Мы подумаем, - кивнул я.
- Подумайте. К чему так напрягаться! Зачем? У вас есть убийца, он сознался… Чего вы еще хотите?
- Да, есть убийца, он сознался. А откуда вы это знаете? Паш, ты говорил об этом?
- Нет.
- И я нет. Озарение?
- Э, слухи, товарищи, сами знаете.
- "Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам" - есть такая песня.
- Не слышал.
- Высоцкий.
- А, Высоцкий, - закивал Григорян. - Хорошо пел. Правильно.
- Действительно правильно. Всего вам доброго. - Я поднялся со стула.
- Так и не пообедаете со мной?
- В другой раз, Ричард Ашотович. В другой раз.
- Всегда рад вас видеть. Мой дом - ваш дом, товарищи. Григорян своим друзьям все отдаст. Ничего не пожалеет. На Григоряна можно положиться.
- Мы будем иметь в виду…
ОХОТНИКИ НА КАБАНОВ
Мы зашли в столовую управления железной дороги. Нас пропустили туда по удостоверениям. Кормили там, конечно, похуже, чем в "Октябре", но вполне пристойно. Во всяком случае, удар по моему гастритному желудку был не слишком тяжелым, а по карману тем более.
- Как тебе это нравится? - промычал Пашка, пережевывая свежую булку.
- Не нравится.
- Информация моментально ушла. Кто армянину насвистел, что мы взяли Бородулю? Неплохо бы узнать. Не забудь, он сам нам Бородулю и подсунул.
- Точно. Думаешь, с самого начала рассчитывал свалить все на Кузьму? - Пашка принялся за виноградный сок и шоколадное пирожное.
- Кто знает. Во всяком случае, он меньше всего хочет, чтобы мы копали вокруг Новоселова… Пятнадцать тысяч на брата. По "жигулям" третьей модели. Смотри, как нас ценят! - ухмыльнулся я.
- Могли бы и поторговаться. - Пашка вытащил из кармана японский диктофон, сделал звук поменьше, щелкнул клавишей и прислонил его к уху. - Отлично записалось.
- А, все равно звукозапись не доказательство.
- Ничего, так спокойнее. А то потом наплетет, что мы явились в ресторан и вымогали у него деньги.
Пашка привык все скользкие разговоры записывать на японский диктофон, который его дядя привез ему из Финляндии. Он уже собрал приличную фонотеку с голосами преступников.
Пообедав, мы отправились в прокуратуру. Там меня ждал Сережа Шапкин - оперуполномоченный из ОВД, прикрепленный к нашей бригаде.
- Нашли мы этого лесовика, - сказал он.
- Изложи доходчиво, - предложил я, усаживаясь за свой стол.
- Все сходится. И отчество. И "ремингтон". И описание внешности.
- Как зовут? - осведомился Пашка.
- Зовут, - оперативник потянулся за записной книжкой. - Оя… Ою… Оюшминальд Егорович Ельцов.
- Ою… Как, говоришь? - прищурился Пашка.
- Оюшминальд.
- Скандинав какой-нибудь? - спросил я.
- Или негр, - улыбнулся Пашка.
- Он не узнал, что вы им интересуетесь?
- Нет, вряд ли.
- Адрес?
Шапкин продиктовал адрес. Поселок Кенарево Заозерного района.
- Поехали к нему, - сказал я. - Ищи, Паш, машину.
Пашка стал накручивать телефон. Это заняло мину: сорок. Во втором отделе на машине укатил шеф. В РОВД угрозыск вообще остался без транспорта - их "жигуль" встал на прикол. Нашей прокуратурской машины тоже не было На ней уехал заместитель прокурора.
- Все, пешком пойдем.
- Туда еще добраться надо, - сказал Пашка. - Такс дыра.
- Чертова система! - ударил я кулаком по столу. - на хрен такое государство нужно, если для задержания преступника машину не найдешь!
- Давай у Григоряна по "жигулю" попросим, - хмыкнул Пашка. - Или по "волге".
Представить себе американского полицейского, дожидающегося рейсового автобуса, когда дорога каждая минута и нужно проводить срочные мероприятия по розыску убийцы, я, как ни старался, не мог. Чертова нищета! Никакой помощи. Паши, следователь, раскрывай, расследуй, не жалей времени и сил. А тебе кукиш с маслом. Меньше двух сотен зарплата и лимит бумаги, не дай Бог его исчерпаешь - будешь вести уголовные дела на обрывках газет. Какая сволочь установила такие порядки? Хорошо оснащенные правоохранительные органы никому не нужны. Голодный сотрудник - оно надежнее. Того и гляди начнет хапать, и тогда легко будет им управлять и помыкать. Такого нетрудно усадить на крючок и крепко держать на нем. Нищие милиция и прокуратура не так опасны. Нет квартир, нормальных помещений - куда прокурору или начальнику ОВД податься? В исполком, райком, обком. Если захотят, то дадут кое-что на их усмотрение. Они хозяева, а ты, шестерка, делай что говорят, глядишь, перепадут крохи с барского стола. И знай, прокурор, хоть ты по закону и подчиняешься только Москве, но секретарю обкома выкинуть тебя с работы - что муху раздавить. Не зазнавайся, следак, все равно ничего не изменишь.
- Сейчас попробую достать машину, - сказал Пашка. - Подожди.
Пашка куда-то исчез. Через полчаса появился и гордо сообщил:
- Лимузин подан.
- Где взял?
- Достал.
Выйдя из здания прокуратуры, я огляделся, пытаясь высмотреть машину, которую достал Пашка. Между тем он уверенной походкой направился к стоянке.
- Норгулин, это что?
- А ничего, надежный аппарат.
- Помесь примуса с самокатом, - вздохнул я.
- Еврейский броневик, - поддакнул Шапкин.
Я не представлял себе, как амбал Пашка заберется в горбатый, неопределенного цвета ржавый "запорожец". А влезть в него втроем - все равно что втиснуть баранью ногу в банку из-под килек. И уж совершеннейшей нелепицей казалось, что эта машина способна тронуться с места.
- Ну, чего смотришь? - осведомился Пашка. - Отличный экземпляр. Коллекционный. Таких в мире больше не выпускают.
- На какой свалке нашел?
- У братана взял. Не ной, залезай - и от винта.
К моему удивлению, нам удалось упаковаться. Внутри машина оказалась просторнее, чем выглядела снаружи. Сергей сжался на втором сиденье, перебравшись через откинутое кресло. Я устроился впереди. Пашкины колени упирались ему почти что в подбородок, поэтому он отодвинул сиденье в крайнее положение.
- Ну, с Богом. - Пашка включил зажигание. Мотор недовольно зарычал и заглох. - Давай, родимый. - Пашка снова крутанул ключом. Казалось, мотор сонно матюкнулся и снова замолк. - Заведется, - неуверенно сказал Пашка, в третий раз поворачивая ключ в замке зажигания. - Ну, зараза, работай, а то сдам в утиль.
Эти слова подействовали. Мотор заурчал. "Запорожец" напрягся, а потом довольно резво бросился вперед.
Как ни странно, бежал он по шоссе вполне бодро. Опасения, что он развалится километра через два, не оправдались. Машина была сделана на совесть, железо как в броневик.
До Кенарева мы добирались часа полтора. В "запорожце" даже оказалось радио, которое отчаянно трещало, когда мы пересекали линии электропередачи, но в остальном вел себя нормально. Размяв слух песнями в исполнении Аллы Пугачевой, я смог узнать массу нового из выпуска послед них известий.
"Сегодня член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе встретился с прибывшим в Москву Генеральным секретарем ООН Пересом де Куэльяром и имел с ним продолжительную беседу по широкому кругу международных проблем. Эдуард Амбросиевич изложил позиции СССР по новому подходу к вопросам построения безъядерного мира и создания системы всеобъемлющей безопасности… На заседании Политбюро ЦК КПСС было указано на необходимость повысить гласность и требовательность в деятельности народного контроля… Полгода находится на орбитальном комплексе "Мир" экипаж Юрия Романенко и Александра Лавейкина. По сообщениям ЦУПа, космонавты за прошедшие сутки занимались биологическими экспериментами… Ускорение - это слово должно стать знаменем преобразования производства, было отмечено на собрании рабочих рижского завода ВЭФ…"
Ускоренье - важный фактор, Но не выдержал реактор. И теперь наш мирный атом Вся Европа кроет матом.