Шапкин с удовольствием процитировал этот образец народного творчества и перекрутил веньер радио. Зыкина пела "Гляжу в озера синие", а наш "броневик" несся по российским полям навстречу нашей судьбе.
Я перебирал в голове факты и пытался выяснить для себя, к кому же мы едем - к свидетелю или к убийце. Так и не выяснил.
Последние два километра до Кенарева пришлось ехать по ухабам. Здесь начинались наши знаменитые леса. Чуть дальше - заповедник. Машина наша чуть не застряла, но мы вытащили ее из грязи. И вот за поворотом открылся вид на "ранчо" - добротный дом, штабеля досок, сараи, стойло для лошади. Мы остановились неподалеку.
- Добрались. - Пашка вытер пот и выключил мотор, потом вынул из кобуры пистолет, взвел его и поставил на предохранитель.
- Пошли, - скомандовал я.
Вылез из машины, лениво потянулся и… Увидел направленное на нас ружье.
Широкоплечий седой мужчина лет пятидесяти был похож на фермера с Дикого Запада. Рубашка с закатанными рукавами, сапожищи сорок шестого размера в грязи и навозе. Он стоял в дверях дома, широко расставив ноги, и держал в руках ружье. Ствол пятизарядного "ремингтона" смотрел мне прямо в живот.
- Эй, шпана, стойте где стоите! - заорал "фермер". Шапкин потянулся к кобуре под пиджаком, но Пашка прошептал:
- Стой тихо.
Ну, влипли. Положит он нас сейчас. С десяти метров только косорукий, промахнется. Пяти зарядов на троих вполне хватит. Заорать, что мы из правоохраны? Так, может, он к встрече с нами и подготовился. Ждал, когда прилетим, чтобы в расход пустить. А что, ему терять нечего - вышка на носу.
- Мужик, ты чо, сдурел, мать твою? - Пашка развел руками и сделал шаг навстречу "фермеру".
- Я говорю - стой! - заорал тот.
- Да чего стой-то? У нас бумага из исполкома - полтора гектара леса вырубаем у тебя. Для мебельного комбината.
- Какой такой лес?
- Какой-какой? Сам предисполкома Рагозин утвердил.
- Прав он таких не имеет - на вырубку леса первой категории разрешение давать! - ствол ружья чуть опустился.
- Как не имеет? Вот бумага. Смотри. В облисполкоме утверждена. Все печати на месте.
Пашка вытащил из кармана бумаженцию и, разворачивая ее, пошел к "фермеру". Тот на миг отвел ружье, но все еще был настороже.
- Стой, грю.
- Да чего стой. Ты в бумагу сначала загляни, а потом ружьем размахивай.
Пашка сделал еще шаг. Теперь он стоял напротив "фермера".
- Такая бумаженция - не фунт изюму! Пашка ткнул в сторону "фермера" бумажкой. Тот на миг опустил ружье и протянул левую руку, чтобы взять ее.
Молниеносный бросок. Пашка отвел от нас ствол и, резким движением выбив ружье из рук хозяина, отбросил его в сторону.
- У, гадюка! - "Фермер" бросился в атаку. Пашка отошел на шаг, саданул ему носком по колену, сблизился… Удар локтем по почкам, рука на залом.
- Уя-а-а! - заорал "фермер", пытаясь вырваться. Но он уже был припечатан к земле, Пашка держал его за волосы.
Шапкин выхватил пистолет и бросился вперед, оглядываясь - боялся, как бы кто-то другой не выскочил из дома и не шарахнул из базуки… Я же стоял, как фонарный столб, глядя на происходящее и даже не додумавшись прикрыть товарищей.
Выстрела не последовало. Оттуда выскочила сухонькая женщина и с воплями налетела на Пашку:
- Отпусти, так твою растак! Сволочь!
Ругалась она знатно.
Шапкин рывком отбросил ее от Пашки и крикнул:
- Тихо, милиция!
"Фермеру" связали руки ремешком - наручников ни у кого из нас не было. Недопустимая роскошь для уголовного розыска! Слишком жирно. У Пашки имелась одна пара, подаренная ему английскими полицейскими, но он утром отдал их своему коллеге, отправлявшемуся на задержание.
Тетка продолжала ругаться, но уже сбавила тон.
- Ну все, отпусти! - прогундосил "фермер".
- Я тебе отпущу! - Пашка поставил его на ноги и пристально оглядел с ног до головы. - Ельцов?
- Да.
- Ошминальд.
- Какой те Ошминальд. Оюшминальд!
- А, большая разница. Поехали.
- Куда? Вы чего?
- В райотдел.
- За что?
- Самое меньшее - за вооруженное нападение на сотрудников милиции.
- А я знал? Тут шпана всякая бродит. Кур воруют. Сарай на прошлой неделе подожгли. И еще туристы. Нахальные. Костры жгут. К нам лезут.
- Будет еще время поплакаться. В машину.
Ельцов встряхнул головой и удивленно уставился на "запорожец", впервые внимательно рассмотрев этот образчик отечественного автомобилестроения.
- В эту?
- В эту.
Тетка начала причитать, но мы не обращали на нее никакого внимания. У меня руки тряслись, и я никак не мог унять эту дрожь. Следователь - существо кабинетное, книжный червь, чернильница, ему непривычно стоять под стволами и ждать, когда грянет выстрел.
Как ни странно, удалось затолкаться в "запорожец" и вчетвером. Но дышать стало почти невозможно.
- Мужики, зря вы меня. Я ничего не делал.
- Так уж и зря? - спросил я. На переднем сиденье мне было довольно комфортно. А вот Шапкину я не завидовал. Спереди он был спрессован креслом водителя, а сбоку - плотным и кряжистым лесничим.
- Конечно, зря, - в голосе его не было уверенности.
- Каяться будете? - спросил я.
- Не буду.
- Напрасно. Все равно придется.
- Мужики, я же правда ничего…
- Э, ковбой, что у вас за имя? - неожиданно спросил Пашка.
- Имя как имя.
- А откуда?
- И не спрашивай… Так оно мне надоело за пятьдесят лет жизни. Когда я родился, в Арктике дрейфовала станция "СП-1". А времена вон какие были, все белены объелись, разучились детей по-человечески называть. Вот и обозвали меня - Отто Юльевич Шмидт на льдине. Оюшминальд.
- Повезло, - улыбнулся Шапкин.
Машина снова попыталась увязнуть, но Пашка прибавил газу, и мы вылезли на бетонное шоссе.
- Мужики, а вы из какой милиции?
- Областной уголовный розыск, - сурово произнес Пашка.
- А чо у вас за машина? Лучше не нашлось?
- Не нашлось, - буркнул Пашка. - Новая модель. По заказу МВД и Комитета госбезопасности. Маскировка. Кто подумает, что это оперативная машина?
- Только дурак может подумать.
- На это и расчет. Между тем форсированный двигатель, бронированные пуленепробиваемые стекла.
- Да ну?
- Вот тебе и ну.
- А сколько по шоссе дает?
- На таком шоссе много разве сделаешь? Вот в Москву ездили, так там, на новой западной трассе, до двухсот спокойно дотягивали.
- До двухсот. Вот Ведь что делается. А по виду не скажешь…
В Заозерском РОВД на работе уже никого не было, кроме дежурной группы и еще парочки оперативников, задержавшихся допоздна. Дежурный был тупым и упрямым, пришлось несколько минут объяснять ему как и что, пока он не соизволил предоставить нам служебный кабинет.
- Ну что, теперь поговорим?
- Завсегда рад милиции помочь.
- Знаете такого - Новоселова?
- Не знаю, - скукожился Ельцов, будто пес, ожидающий, что ему перетянут палкой промеж ушей.
- Интересно… Что вы делали четвертого августа?
- А я помню?
- В тот день "Спартак" сделал три - один киевскому "Динамо".
- В город ездил.
- Зачем?
- Просто так. Лески, блесну подкупить в магазине "Охотник". Просто побродить.
- Свежим воздухом подышать, - кивнул Пашка.
- Свежим… И как вы в этом городе до сих пор не передохли?
- Привыкли. Вспоминайте точно, как провели тот день
- Побродил по магазинам. Пивка попил.
- Где?
- У вокзала в пивной.
- Очередь большая была?
- А где ныне за пивом очереди маленькие?
- Потом?
- Кино смотрел.
- Где?
- Не помню. В "Валдае", кажется.
- Что за фильм?
- Не помню. Какая-то чепуха.
- Во сколько?
- Часов в двенадцать началось. В два закончилось. Ага, как раз то время, когда он, по нашим расчетам, должен был быть в гостях у Новоселова.
- В тот день в "Валдае" шел фильм "Фальшивое алиби".
- Во-во. Его я и смотрел.
- И о чем фильм?
- Я такие вещи не запоминаю. Детектив.
- Интересно. Фильм я сам придумал. Фальшивое у вас алиби, Оюшминальд Егорович.
Ельцов почесал щетинистую щеку.
- Может, и не был в кино. Так чего?
- А где были?
- Да не помню я!
- А были вы, мой дорогой, у Новоселова. В поселке Сосновка, где у этого товарища дача. И были вы не один, а с неким лицом. Так?
- Ох…
- Ну, я жду.
- Был, а чего?
- С кем?
- Да так, с мужиком каким-то. Он у Новоселова уже присутствовал, когда я пришел.
- О чем беседовали?
- Обо всем. - Он еще раз почесал Щеку, на этот раз с яростью, оставляя на ней красные полосы.
- Я не собираюсь вытягивать из вас по слову. Устал. Сейчас запру вас в камеру, и вы оттуда больше не выйдете. Надоело, - махнул я ладонью.
- В какую камеру? Ты чего, в какую камеру?.. Ну, поговорили о том о сем… Чего ко мне-то пристали? У Новоселова спросите.
- А вот это не получится.
- Почему?
- Потому что вы его убили.
- Что?!
Я бросил на стол фотографии с места происшествия.
- Узнаете? Вот он. С ножом в сердце… Мы практически все знаем. Остается лишь уточнить, кто из вас двоих всадил нож. Кто?
- Хмы-ы, - Ельцов поперхнулся, будто проглотил воздушный шарик.
- Дело расстрельное, теперь надо за жизнь свою бороться. Рассказывайте, - в сотый раз завел я сказку про белого бычка. Надавить на психику, заставить трястись за собственную шкуру. Принудить к сотрудничеству… Для острастки я зачитал ему сто вторую статью. "Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью". Потом перешел к статье тридцать восьмой. "При назначении наказания обстоятельствами, смягчающими ответственность, признаются чистосердечное раскаяние, а также активное способствование раскрытию преступления". Я говорил и говорил, слава те Господи, научился этому ремеслу за годы работы, а Ельцов все бледнел и бледнел. Голова его склонялась все ниже, а заскорузлые, похожие на сучки дерева пальцы сцеплялись все сильнее. - Так что единственный выход для вас, Оюшминальд Егорович, рассказать всю правду. Как на духу. Вам же самому легче будет. Человеку трудно нести такой груз одному. Рассказывайте. Если не хотите, я вас не неволю. Мы все равно поставим все на свои места, но вам очень туго придется.
Тут Ельцов поднял голову и рванулся ко мне. Я невольно отпрянул. Получить медвежьей лапой по зубам не слишком приятно. Пашка подскочил и положил руку на плечо Оюшминальда, пытаясь усадить его на место. Но тот вывернулся и… бросился на колени.
- Слышь, сынок, - забормотал он. - Мне уже пятьдесят. Браконьерил, да. Деньги брал за лес, за доски - да. Но убивать… Не убивал я никого! Не убивал! Зачем мне Степаныча ножом пырять? Зачем?! - Он в отчаянии стукнул кулаком по полу. - Поверь… Не убивал!
- Сядьте на место, - прикрикнул я. - Что вы тут клоунаду устраиваете? Все рассказывайте, а потом посмотрим, насколько вы откровенны.
- Я Степаныча, ну, Новоселова, лет пять знаю. Серьезный мужик был. Богатый.
- Подворовывал?
- Вот уж чего не знаю… Приезжал ко мне иногда охотиться.
- Без лицензии?
- Без лицензии, - вздохнул Ельцов. - У меня столько кабанья развелось, а отстреливать не дают. Жалко, что ли?
- Кому как. Дальше.
- Мы с Николаем Алексеевичем договорились четвертого, когда "Динамо" продуло, заглянуть к Новоселову, решить со следующей охотой.
- Ну и что?
- Приехали, потолковали. Выпили чуток. И уехали.
- Что пили? Небось коньяк?
- Какой коньяк? Я эту дрянь на дух не перевариваю. Клоповья настойка. Кто ее пьет!
- Встречаются любители.
- Водку. Чистейшую. С собой прихватил.
- Выпили всю?
- Полбутылки. Остальное забрали.
- А потом пивком закушали?
- Точно. Раздавили пару бутылок на станции. А вы откуда знаете?
- Я еще и не то знаю.
- Я не убивал, - вздохнул Ельцов.
- Опять за старое. Продолжайте.
- А чего продолжать? Уехали - и все. Николай Алексеевич к себе домой поехал, а я к себе.
- Кто такой Николай Алексеевич?
- Дружок Новоселова. Как фамилия - не знаю, не помню. То ли Клюквин, то ли Смородин. Сами знаете, на охоте по фамилии не величают. "Колян, водку будешь?" - и вся вежливость.
- Кто он? Где работает?
- Какой-то начальник на "Подшипнике".
- Понятно. Часто Новоселов с дружками бывал у вас?
- Когда как. Раз в месяц, а иногда и реже. Охота, рыбалочка, уха. У нас места знатные.
- Кто еще приезжал с ним?
- Армянин этот с собачьим именем, Ричард, - стал загибать пальцы Ельцов. - Потом Николай Алексеевич. Еще Нуретдинов - армяшкин кореш и помощник, он же у него за шофера. Еще кто-то был. Но всех не упомнишь.
- У кого была черная "волга" с тремя нулями?
- А, чуть не забыл. Сергей то ли Викторович, то ли Владимирович… Серьезный мужик, скажу я вам. Перед ним все на задних лапках ходили. Он из партейных. Из тех, которые в пиджаках, при шляпах и галстуках. Серьезны-ый, - покачал головой Ельцов.
Я подробнейшим образом допросил его обо всем, что происходило четвертого августа. Вытянул все, что можно.
Я дописал протокол уже за полночь и сказал Пашке.
- Седлай своего мустанга. Поехали в контору. Когда мы усаживались в "спецмашину", я спросил у Пашки.
- Что за бумагу ты совал ему в нос на заимке? Какой-такой отвод земель?
- Это была справка на моего ребенка для детсада…
ОДНОКАШНИКИ
До УВД мы добрались в третьем часу. Двери были закрыты, пришлось жать на звонок, пока ошалевший сержант из комендантского взвода не отодвинул засов.
- Три часа, - удивленно покачал он головой.
- А милиция по ночам уже не работает, товарищ сержант? - спросил Пашка.
Сержант только пожал плечами.
Мы провели Ельцова в Пашкин кабинет. В пустых коридорах управления было жутковато.
- Ну чего, еще поболтаем? - спросил я, усаживаясь за письменный стол.
- Как, опять? - горько вздохнул Ельцов. - Я же вам все рассказал. Не убивал я. Не убивал!
- Опять та же песня. Разберемся. А сейчас вернемся к четвертому августа. Во сколько, говорите, вы выехали из дома?
Пашка включил магнитофон. Мы снова и снова заставляли его повторять всю историю. Подробнее и подробнее. Я смотрел, собьется ли он на деталях, как держится. Если человек врет, при многократном повторении это бывает видно.
Заварили чай. Глаза у меня слипались. Ненавижу работать по ночам. Как хочется залечь в теплую постель и спать, спать, спать. А я сижу за этим столом и допрашиваю, допрашиваю, допрашиваю. Хорошо бы еще знать, кого - убийцу или простого свидетеля. А я этого не знал.
Рассвело. Ночь ушла. Вместе с солнцем пришло второе дыхание. Наполнились людьми коридоры еще недавно безжизненного, отданного во власть ночных призраков здания. Отворились двери кабинетов. Начинался обычный рабочий день областного Управления внутренних дел.
Мы усадили Шапкина с Оюшминадьдом Егоровичем в соседнем кабинете.
- Надо идти к Самойличенко докладывать о блестящем завершении операции, - сказал Пашка.
- Пошли, - без энтузиазма согласился я.
Мы пробились в четыреста одиннадцатый кабинет через строгую секретаршу. Самойличенко хмуро выслушал Пашкин доклад и тут же принялся за свое любимое занятие - стал распекать и пропесочивать. То не то, се не се. Так не положено. Так не по инструкции… Надоел незнамо как, и я наконец взорвался.
- Степан Самуилович, а по какой инструкции в дальний район на задержание подозреваемого добираются на своих двоих? Мы полдня не могли машину найти.
- Где я вам машину возьму? Вам здесь что, УВД или автомагазин?
- А на чем ваши тыловики на дачу ездят? Что у вас вообще здесь творится?
- А у вас в прокуратуре? Почему же у прокурора машину не взяли?
- Потому что у нас почти нет машин.
- А у меня есть?
- Два дежурных "жигуля", где они?
- Что вы себе позволяете? Я доложу о вашем поведении прокурору области.
- Прекрасно. А я внесу представление на имя начальника УВД. С указанием виновных. Годится?
- Ладно, не пугай, пуганые, - тоном ниже произнес Самойличенко. Он относился к людям, которые затухают, получив отпор.
- Когда-нибудь эта неразбериха всем боком выйдет, - проворчал я. - Попомните мои слова. Позорище - опер-группа на горбатом "запорожце".
- Ладно, следователь, чего раздухарился? - махнул рукой начальник розыска. Пар из него уже вышел. - Все-таки не забывай, с кем говоришь. Что намерены делать дальше?
- Будем отрабатывать эту парочку, - сказал я.
- Вы считаете, они убийцы?
- Не знаю. Разберемся. Нужно брать второго. И еще - на сегодня нам нужен эксперт-криминалист. Специалист по дактилоскопии.
Самойличенко поднял трубку и начал уламывать начальника экспертно-криминалистического отдела. При необходимости начальник розыска мог вытрясти из человека душу. Наконец нам пообещали прислать эксперта через часик.
- Докладывайте о результатах, - сказал Самойличенко.
- Если будет о чем, - буркнул я. Мы вышли из кабинета,
- Бой быков! - хмыкнул Пашка. - Схватка бульдогов под ковром. Хорошо вы с ним полаялись.
- Да ну его… Поехали на "Подшипник". Будем искать этого Николая Алексеевича…
Нашли мы его без труда. В отделе кадров сказали, что интересующий нас человек может быть только начальником цеха Николаем Алексеевичем Смородинцевым. Когда я спросил замдиректора, что тот из себя представляет, он криво ухмыльнулся:
- Человек, прямо скажем, нелегкий.
Мы прошли через лязгающий, пышущий разогретым металлом заводской корпус. Смородинцев сидел в закутке, отгороженном от цеха толстым стеклом. Когда мы зашли туда, он распекал кого-то по телефону. Рык у него был отменный.
- Безалаберность! Ты, Виктор Степаныч, вредитель! Твоим балбесам только водку жрать, а ты им зад готов лизать, лишь бы не увольнялись! Понабрал халтурщиков!.. - В такт своему реву он хлопал ладонью по столу. - Вредители! Вы мне чуть изделие не угробили!.. А кто отвечать будет? Ты и будешь, бракодел! Все, пока. Еще раз повторится такое, я вам устрою варфоломеевскую ночь! В дирекцию и партком за манишку вытащу!..
Он с треском бросил трубку. Видимо, трубке и раньше немало доставалось, поскольку она была вся в трещинах и замотана в двух местах черной изолентой.
- Тебе чего? - осведомился он у инспектора отдела кадров.
- Вот, сотрудников прокуратуры к вам привел.
- Еще не хватало!
Можно было ожидать, что обладатель такого рыка будет двухметровым волосатым детиной. На самом деле Смородинцев оказался невысоким лысым субъектом лет под тридцать пять со сросшимися кустистыми бровями и двойным подбородком.