- Давай, рыжий, привет тебе от дяди Сэма. На часах было около четырех, на душе муторно, в голове пусто, и, забравшись к себе, Тормоз принялся размахивать ножом. Причем не массивным, снабженным упорами клинком, за который по головке не погладят, а чем попроще - перочинным. Хотя и тот в руках мастера режет с легкостью артерии и связки, рассекает мышцы и ампутирует пальцы. Вволю исчертив воздух восьмерками и петлями, Прохоров подвесил на веревке лист бумаги, с чувством искромсал его и взялся за заточку.
Ох, не дураки были итальянцы, когда ввели в моду стилет - узкий кинжал с острым, словно иголка, клинком. В любую щель в доспехах пролезет, бьет наверняка, а следов практически никаких. Например, шило можно глубоко загнать человеку ъ ухо, и только трепанация определит причину смерти. Недаром женщины-ниндзя носили в волосах заколки-стилеты, а нынешние японские душегубы считают высшим пилотажем убийство спицей. Серега в Стране восходящего солнца не бывал, но и он относился с уважением к заточенному надфилю и не унялся, пока не превратил лист картона в натуральное решето. Потом, хотя физкультура уже надоела, Тормоз потянулся за мечом, и стало ясно, что он всеми силами старается убить время - до момента, когда следовало позвонить зеленоглазой амазонке. И волнует его отнюдь не судьба запаски.
"А что, я бы ей отдался". Серега вытащил из шкафа парадные, с эмблемой на самом видном месте трусы, девственно-белые носки и направился в ванную, - плевать, что вода холодная, главное - течет.
Ровно в шесть он уже накручивал телефонный диск, но ответом были лишь длинные гудки - трубку никто не брал. Повезло только с третьего захода, около семи, причем он сразу же узнал голос вчерашней незнакомки - низкий, волнующий и насмешливый: - Слушаю вас.
- Добрый вечер, я по поводу колеса. - Звучало это явно по-дурацки, и Прохорова передернуло - нашел с чего начать, мудак! Обычно, общаясь с телками, он неизменно блистал красноречием, а тут язык просто одеревенел - и двух слов не связать. - Мы с вами встречались вчера. - Тормоз сглотнул слюни и замолк, а на другом конце линии усмехнулись:
- А, спаситель девушек с набережной канала! Как же, как же. Ну что, за запаской заедете?
- Буду через полчаса, - страшно обрадовался Тормоз, повесил трубку и, чувствуя волнение в душе и теле, принялся собираться.
Надел двубортный бежевый костюм, фирменные, купленные еще во Франции штиблеты и, повязав галстук цвета Рысикова хвоста, сделался похожим на рэкетира средней руки - мощный, крепкоголовый, шириною в дверь. По пути на Леню "Голенького" он сделал остановку у булочной, купил огромный, в желтых розах торт и, оставшись совершенно без денег, скоро уже парковался у ничем не примечательного дома-корабля - рядом со знакомым белоснежно-нулевым "семаком".
Рванул дверь подъезда, вихрем взлетел по лестнице и, нежно приласкав звонок, стал в нетерпении переминаться с ноги на ногу. Словно перед запертым сортиром.
- Привет, привет, - вчерашняя зеленоглазая красотка улыбнулась с порога и, чуть склонив голову, поманила Тормоза внутрь, - заходите.
Она, видимо, только что вышла из ванной - босая, с мокрой головой, в халате, однако и без макияжа смотрелась совсем неплохо. Более того…
- Вот, к чаю. - Прохоров, захлопнув дверь, протянул бисквитно-кремовую композицию и глуповато улыбнулся: - Все девушки обожают сладкое.
- Вообще-то я дважды хаживала замуж, но тем не менее не откажусь. - Зеленоглазая взяла торт и, оставляя мокрые следы, пошлепала на кухню. - Вы как насчет окрошки?
- Насчет окрошки мы завсегда. - Тормоз, не в силах отвести глаз от ее икр, лакомых, загорелых, округло-мускулистых, трудно проглотил слюну и, сбросив туфли, двинулся следом - в костюме, галстуке и снежно-белых носках. Проклятое мужское естество стучало гормональным молотом по его благоразумию… Не молотом - кувалдой…
На кухне чувствовались вкус, достаток и запах кофе. Здесь явно уважали чистоту и фирму "Панасоник" - зеленый холодильник, печка, телевизор и прочая мелочь были родом из Японии. Еще Тормоза поразило обилие керамики и кактусов, от микроскопических, со спичку, до огромных, размером с арбуз, но, в конце концов, каждый сходит с ума по-своему. Пока варились яйца, поговорили ни о чем - так, о политике, о скандалах, о кризисах и катаклизмах, когда же речь зашла об урожае, откуда-то из-за плиты прямиком на стол ловко шмыгнула крыса. Сверкая умными глазенками, она дружелюбно пискнула и застыла "сусликом", уставившись на Тормоза, - только длинный розовый хвост чуть подрагивал.
- Даша, Дашенька. - Хозяйка тут же предложила ей кусочек сахару и, ухмыльнувшись, глянула на Прохорова: - А вы обаятельный, ей понравились. Гордитесь, крысы видят всех насквозь… В атомной войне, говорят, сдохнут все, кроме них. Самые живучие твари. .
- Ну это как сказать, есть и живее всех живых. - Прохоров нехорошо оскалился. - Вожди, например, наши точно выживут, отсидятся в своих кремлевских бункерах…
Крыса тем временем, сожрав сахар, убралась восвояси, и разговор плавно перешел к проблемам СПИДа, маркам презервативов и вопросам сексуальной ориентации депутатского корпуса. Собственно, особых вопросов не было - и так ясно, что пидорасы… Наконец все было готово - яйца сварены, ветчина порезана, огурцы накрошены, и, залив салат квасом - домашним, из финского концентрата, гость с хозяйкой принялись за еду.
- Вкусно. - Дохлебав, Прохоров поднялся и, движимый привычкой, опустил тарелку в мойку. - Высший класс, спасибо.
- Приятно слышать. - Волосы у крысозаводчицы уже высохли и лежали густыми рыжеватыми волнами. - Ну что, немного передохнем или прямо сейчас за торт возьмемся?
- Я бы с радостью, только, - глянув на часы, Серега помрачнел, - дело у меня, может, на час, может, на два, не знаю. Не поехать нельзя.
- Эка беда, решайте вопрос и назад, я все равно ложусь очень поздно, сова. - Зеленоглазая поднялась и взяла с холодильника ключи. - А торт лучше есть в компании…
Сунув ноги в шлепанцы, она подождала Прохорова и, как была, в легком халатике на голое тело, направилась к лифту. В тесной кабине на Тормоза нахлынул запах ее волос, горьковато-пьянящий, путающий мысли, ему вдруг нестерпимо захотелось взять эту женщину - прямо здесь, немедленно, плюнув на все условности… Изнемогая от желания, он обильно вспотел, а лифт между тем остановился, и искусительница улыбнулась:
- Что, жарко?
Не дожидаясь ответа, она вышла на улицу и летящей походкой направилась к машине - стройная, гибкая, не замечающая косых посторонних взглядов. "Давай, гад, ложись. - Не в силах сладить с подкатившей эрекцией, Прохоров отстал и тащился следом, чувствуя, как парадные трусы превращаются в орудие пытки. - На хрен, лучше уж семейные".
Вот именно, что на хрен…
Сняв тем временем "семерку" с охраны, хозяйка открыла багажник и кивнула подтянувшемуся Тормозу:
- Забирайте.
Ее глаза зелено светились осознанием неотвратимости своих чар.
- Да это не мое. - При виде девственной резины, натянутой на блестящий диск, Прохоров забыл о проблемах с потенцией и удивленно приподнял бровь. - Мое было ржавое.
- И еще "винтом". - Зеленоглазая пожала плечами и, легко вытащив колесо из багажника, кинула его на асфальт. - В шиномонтажке его не взяли, никакое, говорят. Мне бы не хотелось, чтобы вы уехали на тот свет.
Пока она возилась, полы халатика разошлись, и Тормоз заметил высоко на бедре татуировку - тарантула в натуральную величину. Наверное, ужасно ядовитого…
"Дожил, блин, облагодетельствовали, - от жгучего стыда и ненависти к себе у него вдруг загорелись уши, - телки уже держат за убогого, презенты дарят. Может, на содержание к кому податься? Найти богатую старуху… Говорят, перед смертью трахаются как никогда, думают, в последний раз…"
- Спасибо вам за заботу, перебьемся как-нибудь, - Серега побледнел, сделался мрачен и, наверное, нырнул бы в "треху" с концами, если бы зеленоглазая не придержала его за рукав:
- Слушай, давай на "ты". Меня Женей зовут, на греческом это значит "благородная", только это не так. Про торт не забудь.
Она включила на "семерке" охрану, улыбнулась и пошла к дому - легко, словно гриновская Бегущая по волнам.
"Ну и дела". Тормоз подождал, пока стройная фигурка скроется в подъезде, тяжело вздохнул и, забросив дареное колесо в багажник - не оставлять же, в конце концов! - направился на Петроградскую.
Где находится этот чертов "Занзибар", он понятия не имел.
Глава 5
Язык до Киева доведет, а уж до какого-то там "Занзибара" и подавно. Проехав зоопарк, Тормоз принялся пытать прохожих и, взяв со второй попытки верный курс, ровно в половине десятого был на месте. Ну, почти на месте, метрах в ста. Платить за парковку - прямо перед "Занзибаром", просторную, с фонариками на ограде, - ему было натурально нечем, так что пришлось жаться к помойке. "Ладно, бедные не гордые. - Сплюнув, он навесил противоугонные вериги, спрятал под сиденье магнитолу и окунулся в духоту летнего вечера. - Ни хрена себе, однако, Красная площадь, зеленые елки…"
Заведение и вправду смотрелось достойно. Фасад переливался огнями, из дверей неслась музыка, а над входом зазывно изгибалась огромная неоновая дива - черная до синевы, крутобедро-высокогрудая и, судя по постановке ног, изнемогающая от страсти. Занзибар, одним словом, Занзибар…
Господин Морозов изволил быть около десяти. Еще издалека раздался вой сирен, резануло по глазам дальним светом, и, нарушив гармонию визгом тормозов, у самого входа замер "шестисотый", на этот раз перламутрово-белый. Хлопнули дверцы джипа поддержки, у выскочивших бугаев окаменели лица, и из "мерседеса" показался Морозов - строгий, но справедливый, как и подобает хозяину окружающего великолепия.
"Ну, бля, явление Христа народу". Плавно переместившись поближе, Тормоз поймал его взгляд, вытянулся и шаркнул подобострастно ножкой - мол, не соблаговолите ли признать, ваше сиятельство?
- А, ты. - Морозов на мгновение показал прокуренные зубы и, не останавливаясь, сделал знак рукой: - Степан Владимирович, человек по твоей части, присмотрись.
Не обращая больше на Серегу ни малейшего внимания, он резко отвернулся, поправил запонку и скрылся за зеркальными дверями.
Мордовороты-охранники убрались вместе с ним, джип с "мерседесом" отчалили на парковку, и у ступеней входа остались только двое - Тормоз и невысокий мужичок с лысиной во весь череп.
- Пойдем, парень. - Тронув Серегу за рукав, он посмотрел ему в глаза - свинцово, исподлобья, и легонько потянул за собой: - Шевелись, времени мало.
Сам он двигался неуловимо быстро - плавно, без малейшего усилия, будто стелился по земле. Как хищник, идущий по следу.
- Давай сюда. - В темпе миновав фасад, повернули за угол, и, притормозив у служебного входа, лысый забренчал ключами. - Заходи.
Кивнул вскочившему охраннику, сбежал вниз по лестнице и, промчавшись длинным, слабо освещенным коридором, взялся за дверную ручку:
- Ну что, зверье, как настрой?
В нос шибануло потом, вонью носков, застоявшейся мочой, и Тормоз сразу понял, что попал в раздевалку, причем набитую под самую завязку.
- Настрой боевой. - В небольшом, с "шубой" на стенах каземате кучковалось с десяток бойцов. Одни, гоняя конечностями воздух, разминались, другие потихоньку работали на серии, третьи, отсиживая пятую точку, укрепляли медитацией бойцовский дух.
- Шире шаг. - Лысый пересек раздевалку и, толкнув железную дверь, поманил Тормоза за собой: - Заходи, закрой на задвижку.
Это была тренерская. Шкаф, диван, сейф, на столе телефон, по которому, придерживая трубку плечом, беседовал амбалистый мужик. Стены комнаты вместо обоев были обклеены портретами разнообразных членов - Политбюро, Госдумы, всевозможных партий. Членов объединяло одно - глаза их на плакатах были напрочь изрезаны, придавая портретам сходство с зомби. Пахло здесь чуть лучше, чем в раздевалке.
- Добрый вечер, Степан Владимирович. - Ам-бал, сразу замолчав, повесил трубку и, поднявшись, едва не чиркнул черепом по потолку. - Лютый своих уже привел, можно начинать.
- Лады. - Лысый протянул ему руку, кивнул и свирепо покосился на Тормоза. - Слушай, парень, говорю только раз. - Он неожиданно прищурился и метнул черт знает откуда взявшуюся в его руке бритву в глаз экс-премьеру. - Запомни, ты никто и звать тебя никак. Дышать будешь как я скажу, а иначе никак не будешь. - Он на мгновение замолчал, осчастливил лезвием отца перестройки и сплюнул прямо на пол. - Принцип здесь один: входит - кто хочет, выходит - кто может. Для начала стравим тебя с таким же лохом, а там видно будет.
С отвращением скользнул глазами по Серегино-му галстуку, оценил парижские штиблеты и перевел взгляд на амбала:
- Димон, окаблучь его. Сорок пятый.
- Грибка у тебя нет? - Тот мрачно глянул на Прохорова и, швырнув ему под ноги высокие, со шнуровкой "говнодавы", кинул сверху нестираные треники. - Разминайся, дрочи жопу кактусом. Усек?
- Врубился, не дурак. - Насчет спартанской обстановки и грубости в быту Тормоз все понимал правильно - комфорт расслабляет. А боец должен быть голодным, холодным и вонючим - для победы важна не столько сила, сколько злость на весь белый свет.
Подхватив с пола "гады" со штанами, он открыл засов и, шагнув в раздевалку, огляделся в поисках свободного стула. Свободным оказался лишь один, и то условно - на нем лежал черный пояс мастера второго дана. Стиль Кекусин-каратэ. Видать, его хозяин был круче дона Карлеоне - тот требовал всегда отдельный стул для своей шляпы.
- Кушак твой? - На крутизну Тормозу было насрать, так что, заняв плацкарту, он швырнул пояс сразу обозначившемуся крепышу. - Надень, а то штаны потеряешь.
- Ки-и-и-и, - тот много разговаривать не стал и, зажав свою гордость в руке, с ходу щелкнул ею как бичом, - й-а-а-а!
Пояс черной мамбой метнулся Прохорову в глаз, но он успел увернуться, с трудом, так что ухо обожгло мгновенной болью, и уже собрался было показать себя, но не дали.
- Самурай, на выход. - Дверь тренерской открылась, и Дима-бык шагнул к распоясавшемуся каратэ-ке. - Пошли.
"Ладно, пидер, коснется". Прохоров посмотрел в спину обидчика, пристроил-таки свою одежду и принялся снаряжаться - бедные, бедные снежно-белые носки! "Говнодавы" пришлись точно впору - у лысого был глаз-алмаз, а вот треники оказались малы, и, разорвав их по шву, дабы не уподобляться плохому танцору, Тормоз принялся разминаться. Внимания на него никто не обращал - делить пока было нечего. Он уже успел разогреться, поработать на координацию и потянуть все жилы, когда дверь открылась и в сопровождении Быка явился Самурай - лоснящийся от пота, с ободранной скулой, но торжествующий, словно римский триумфатор. "Что ты лыбишься, как параша, сволочь". Расслабляясь, Тормоз начал подбираться к врагу, чтобы вдарить наверняка, но дверь тренерской опять открылась, и в раздевалку высунулся лысый:
- Димон, запускай салапета.
- Пошли. - Амбал подтолкнул Тормоза к выходу и уже в коридоре участливо предупредил: - Ты, парень, не ссы. Если что, убить тебя не дадим, брандспойт у нас что надо.
"В жопу себе его засунь и поверни по часовой стрелке. - Внутренне скрежетнув зубами, Тормоз благодарно улыбнулся: - На хрен мне твоя забота, лучше бы денег дал".
Поднялись по ступеням, миновали предбанник, и, шагнув в открывшийся проход, Серега присвистнул - как в зоопарке, блин! Он оказался в просторной железной клетке, установленной на высоком подиуме. По другую сторону прутьев за накрытыми столиками сыто рыгала почтеннейшая публика. На Тормоза никто не обращал ни малейшего внимания. А чего обращать-то - никому не известный шкаф в рваных штанах, номер его шестнадцатый. Если кто и смотрел на Прохорова с интересом, так это мужичок с брандспойтом. Он занимал пост на крыше клетки и был готов в случае чего пустить струю - охладить не в меру разгорячившихся бойцов.
Тормоза уже ждали - в углу напротив переминался ужасно мускулистый, прямо с конкурса бодибилдеров, мэн и, глядя исподлобья, поигрывал грудными мышцами. Ни дать ни взять Шварценеггер в пору молодости…
- Давай, парень, сломай ему нос. - Димон захлопнул решетчатую дверь, Серега, сорвав дистанцию, проверил неприятеля на вшивость, и началось. Вернее, очень быстро кончилось. Был культурист красив и отважен, а уж силен-то - пахать можно. Ему бы, сердечному, в грузчики податься или в женском клубе стриптиз изображать, так ведь нет, ввязался в драку. А с опущенными руками, расставленными ногами и высоко поднятым подбородком не дерутся. Тем более за деньги. Обманув противника финтом, Тормоз въехал "говнодавом" в беззащитный пах, и только культуриста скрючило, мощно, сколько было силы в ногах, угостил его апперкотом в нос. Попал хорошо…
- Ого! - Почтеннейшая публика подавилась зернистой, потерпевшего, даже не пытаясь откачать, в темпе выволокли лечиться, а Прохоров, выбравшись из клетки, бодро отрапортовал:
- По просьбе трудящихся нос неприятелю сломан.
- Ну ты даешь, парень. - Быкообразный помотал башкой и уважительно хмыкнул: - За шесть секунд вынес его, такого у нас еще не было.
Когда вернулись в раздевалку, он сразу же исчез за дверью тренерской, а Тормоз обнаружил, что все вернулось на круги своя. Вернее, вернулся черный пояс, вползший гадюкой на освободившийся стул, - Серегин костюм кучей был свален в угол.
- Ты еще жив, сынок? - Хозяин пояса поднялся на ноги, видимо, готовясь к активной обороне, только Тормоз сразу в драку не полез.
- Ой, плохо мне, - он вдруг согнулся пополам, застонал и, прижимая руки к животу, принялся давиться воздухом, - селитер проснулся, наверх лезет. Ох, гад, попал прямо в кровяное русло…
Валяя дурака, изображая рвотные позывы, он осторожно приближался к врагу и, оказавшись на дистанции удара, начал медленно оседать на землю - скорчившийся, жалкий и беспомощный.
- Э, не вздумай блевать. - Оторопевший Самурай сразу же забыл о конфронтации и, не понимая, как себя вести, с отвращением прищурился: - Ну ты и говно, мать твою…
Знающие говорят: если враг считает тебя дерьмом, ты уже наполовину победил. Мудрость эта с подачи Прохорова дала обильные всходы, пышно расцвела и буйно заколосилась. Мгновение, и его рука с силой врезалась обидчику в пах - удар, захват, рывок, сразу же атака на неприятельское колено - носком говнодава, так, что кости ломаются, а связки рвутся, и, наконец, кульминация - стремительная подсечка, от которой враг валится всем телом на затылок. На бетонный пол…
- Стоять! - На шум чертом из табакерки выскочил Димон. С ходу оценив ситуацию, он виртуозно выругался и потащил Прохорова в тренерскую. - Ты что же творишь, паскуда? - Силой усадил Серегу в кресло, снова выругался, удрученно поглядел на лысого: - Самурая вырубил, наглухо. Вчистую…
- Ладно, проследи, чтобы не откинулся. - Тот задумчиво уставился в пол, сплюнул и, едва амбал скрылся за дверью, поднял взгляд на Тормоза: - Тебя как зовут-то, парень?
- Серегой. - Прохоров вдруг увидел, что глаза собеседника точь-в-точь как у киборга-убийцы из какого-то боевика - пустые, пронизывающе-бездушные, и в животе у него стало неуютно. - Сергеем Ивановичем Прохоровым.
- Значит, Серега. Сережа, серишь лежа. - Лысый неожиданно оскалился до того зло, что смотреть на него стало страшно. - Точно, засранец ты редкий. Насрал мне так, что и лопатой не разгрести.
Внезапно он сорвал дистанцию и, неуловимо быстро двинув Тормоза под дых, крепко ухватил его за ухо:
- Вот и мне ты так же врезал, пидер, только ниже пояса.