- От шаровой молнии! И опять при свидетелях. На этот раз сгорело все дотла, подчистую. Так вот, начальник тамошнего ОБХСС мне за бутылкой жаловался. "Пойми, - говорит, - Филиппыч, не могу я их взять! Как я их возьму, когда у меня экономическое образование среднее, а у них - высшее?" Очень он по этому поводу переживал, а мне тогда, грешным делом, и смешно было, и злость брала на этого недотепу. Вот, думаю, работничек! Мне бы, думаю, этого твоего кладовщика на полчасика, я бы с ним провел беседу... И вот теперь, через полтора десятка лет, очень мне неприятно оказаться в том же положении, что и этот бездарный поселковый мент.
- М-да... - задумчиво сказал Глеб. - Ну, вам-то грех жаловаться, вас обошел не какой-то деревенский кладовщик, а целая группа столичных банкиров. Такому противнику и проиграть не стыдно.
- Проигрывать всегда стыдно, - резко возразил Потапчук, - потому что на проигрыш мы не имеем права.
- На вашем месте, - сказал Глеб, - я начертал бы этот лозунг на дверях своего кабинета. Для поднятия боевого духа подчиненных... Ну хорошо. Так с какой стороны мне предлагается войти в этот темный лес?
- Есть одна тропинка, - сказал Потапчук и полез в портфель. - Вот уже лет семь, как в Москве существует полуофициальный клуб банкиров. Это не организация, у них нет ни устава, ни писаных правил, ни зарегистрированного фонда - словом, ничего, даже специального помещения для сборищ. Это просто кружок людей, объединенных общими интересами - как личными, так, разумеется, и деловыми. В то же время их вес в сфере финансов так велик, что с ними считается даже правительство. Словом, если заговор банкиров и существует, то зародился он в этой теплой компании. И именно сейчас, как по заказу, у нас появилась возможность подобраться к этой компании вплотную. Вот, - он положил на стол фотографию немолодого мужчины с неприятным, обрюзгшим лицом и крупной багровой бородавкой на носу. - Это Андрей Васильевич Казаков, глава небезызвестного "Казбанка" и, так сказать, духовный лидер упомянутой группы банкиров. Пару недель назад был убит начальник службы безопасности его банка. Это был классный специалист, в свое время он работал у нас, и я даже был с ним немного знаком... И не надо на меня так смотреть, мы тут ни при чем! Там случилась какая-то темная история с дочкой Казакова, была стрельба, и вот... Словом, Казаков ищет нового начальника охраны. Ищет не торопясь, разборчиво. Ну, героическую биографию мы тебе обеспечим, а твое дело - обаять этого борова и убедить его, что ему нужен именно ты, и никто другой. Войди в круг его приближенных, выясни, не его ли рук это дело, и доложи мне.
- Ясно, - сказал Глеб. - А в какой форме вы предпочли бы видеть мой доклад?
- В обычной, - мрачно буркнул Потапчук. - В форме некролога.
- Истребительная война и безудержный террор, - грустно процитировал Сиверов и залпом допил остывший кофе. - Еще коньяку, Федор Филиппович? Судя по тому, как вы поглядываете на часы, у вас назначено совещание, а перед совещанием просто необходимо основательно заправиться - вам будет спокойнее, а вашим подчиненным веселее...
Генерал возмущенно хрюкнул, но тем не менее подвинул свою рюмку ближе к Сиверову. Они выпили не чокаясь, и Федор Филиппович засобирался восвояси - было уже начало первого.
* * *
Валька-Балалайка полулежала на боку поперек кровати, вытянув длинные голые ноги и опираясь на локоть. Формы у нее были пышные, округлые, но она умела лежать так, чтобы подкожный жирок на боках и животе не собирался некрасивыми складками. Это умение вошло у нее в плоть и кровь настолько, что Балалайка контролировала свою позу чисто рефлекторно.
Ее великолепные волосы были распущены, наполовину скрывая лицо и красиво спадая на грудь; в правой руке Валька держала пластиковый стаканчик с остатками шампанского, между пальцами левой у нее дымилась сигарета. Клиент, которого, как выяснилось, звали Алексеем, расхаживал перед ней в чем мать родила и говорил без умолку. Когда он на минутку остановился возле журнального столика, чтобы подлить себе шампанского, и повернулся к кровати спиной, Балалайка украдкой зевнула в ладонь. Было начало четвертого ночи, Балалайка озябла, хотела спать, а главное, ей было нестерпимо скучно.
За голым, без занавесок, окном в черном беззвездном небе вспыхивал и гас рубиновый с синим прямоугольник какой-то рекламы. Реклама горела где-то далеко, надписи было не разобрать, и Валька видела только красно-синий прямоугольник, который загорался и потухал в размеренном, навевающем тяжелую дремоту ритме. Выпитое шампанское с одинаковой силой давило как на веки, так и на мочевой пузырь; в ушах у Балалайки шумело, и она бы непременно завалилась спать, наплевав на вежливость и профессиональную этику, если бы не боялась, что клиент свистнет у нее, спящей, кровно заработанные пятьсот баксов.
- Математика - царица наук! - провозгласил Алексей так торжественно, что Валька вздрогнула и захлопала слипающимися глазами.
Ее клиент, абсолютно голый, стоял перед кроватью в позе тамады, готовящегося провозгласить тост, с поднятым пластиковым стаканом в руке. Дорогое французское шампанское, пенясь, ползло через край и, стекая по его пальцам, капало на пол, но Алексей этого не замечал. Его глаза, казавшиеся какими-то незащищенными без очков, лихорадочно блестели, волосы торчали как попало во все стороны, на узкой безволосой груди висел на тонком кожаном шнурке какой-то медальон - судя по цвету, медный или латунный. В опущенной левой руке Алексей держал бутылку.
- Конечно, - подавляя зевок, согласилась Валька. - Математика - царица наук, пехота - царица полей, Клеопатра - царица Египта... Слушай, давай спать, а?
- Не-е-ет, - протянул Алексей. Он поднял руку, в которой была зажата бутылка, и, выставив указательный палец, помахал им перед носом у Балалайки. - Нет, голубушка! Я тебе пятьсот баксов отдал не за то, чтобы ты всю ночь дрыхла.
- Резонно, - со вздохом согласилась Валька, села на кровати, по-турецки подобрав скрещенные ноги, и принялась энергично тереть щеки, чтобы хоть немного проснуться. Из одежды на ней был только нательный крестик на тонкой золотой цепочке да пара-тройка дешевых колечек, но Алексея ее выставленные напоказ прелести в данный момент, похоже, не волновали. Математика его волновала, а вот Валька-Балалайка, самая крутая девка на всей Ленинградке, - нет, не волновала. Ну псих, да и только!
- Математика - царица наук! - повторил Алексей. - И мы должны за нее выпить, потому что ей я обязан всем, что имею!
С этими словами он обвел широким жестом комнату, в которой они находились, как будто это была роскошная спальня пентхауса, выстроенного на крыше высочайшего в мире небоскреба. На самом-то деле это была убогая конура хрущевской постройки - восемнадцать квадратных метров, низкий потолок, кухонька размером с носовой платок, совмещенный санузел чуть поменьше кухни и прихожая, в которой даже коту сложновато было бы нагадить по причине тесноты. Потолок в комнате был весь в черно-желтых потеках, драные обои местами отстали от стен, а окно не мыли, наверное, со дня сдачи дома в эксплуатацию. Паркетный пол рассохся, вздулся и почернел, и каждый шаг по нему сопровождался душераздирающим треском; дверь в кухню отсутствовала, а остальные три двери - входная, дверь в прихожую и та, что вела в санузел, - выглядели так, что лучше бы их тоже не было.
Самым дорогим предметом обстановки в этих хоромах был, пожалуй, компьютер, да и тот просился на свалку. Был он какой-то совсем уж древний: с архаичной клавиатурой, помятым системным блоком, и Балалайка с удивлением разглядела на его передней панели широкую приемную щель для пятидюймовой дискеты со смешным запорным рычажком сбоку. Похожие компьютеры, помнится, стояли у них в школе, в классе информатики, и они уже тогда, более десяти лет назад, перестали быть не только последним, но даже и предпоследним словом техники. Подслеповатый мониторчик в пожелтевшем старом корпусе смешно таращил крохотное, размером в две Валькиных ладошки, бельмо радужного экрана. Еще нелепее выглядел современный, явно недавно купленный, модем, присоединенный к этому электронному динозавру. Телефонного аппарата в квартире не наблюдалось, зато телефонная розетка была, и шнур от модема уходил прямо в нее.
Помимо этих "экспонатов" в комнате имелись рассохшийся стол, древний вращающийся стул - железный, облезлый, без колес, с продранным дерматиновым сиденьем и болтающейся на одном винте спинкой, полуторная кровать, на которой сидела Балалайка, покрытый облупившимся лаком журнальный столик, колченогий табурет и стеллаж вдоль дальней стены, собранный из дырчатых металлических планок, вроде тех, на которых монтируют аппаратуру АТС. Стеллаж был завален какой-то пыльной электронной требухой - судя по виду, ни на что уже не годной. С грязного потолка свисала на пыльном шнуре не менее пыльная лампочка - не то просто слабая, не то грязная до такой степени, что свет уже не мог пробиться сквозь толстый слой липкой пыли и паутины.
Короче говоря, если бы не компьютер, эта квартира напоминала бы обыкновенный притон. Вообще-то, она напоминала притон и с компьютером, вот только хозяин квартиры не вписывался в обстановку - слишком чист, интеллигентен и не от мира сего. За математику он пьет... Псих!
- Не хочу пить за математику, - капризно сказала Валька, отводя за спину стакан, в который Алексей пытался долить шампанского. - Не буду! Кто она мне такая, эта твоя математика, чтобы я за нее пила?
Алексей отнесся к этому вопросу неожиданно серьезно.
- Кто такая? - переспросил он, держа на весу бутылку и стакан и слегка покачиваясь - надо полагать, от умственного напряжения. - Царица наук для тебя не авторитет, да? Ну, тогда... Вот ты, к примеру, филолог...
- Я, к примеру, проститутка. Плечевая путана.
- Я не об этом! - Алексей махнул на нее стаканом. Валька взвизгнула и принялась вытираться простыней, но хозяин не обратил на этот инцидент внимания. - Ну, допустим, бывший филолог... Ты знаешь, что все на свете можно описать словами. Можно?
- Ну да, - сказала Валька. - Более или менее.
- Вот! - воскликнул Алексей. - Более или менее! То есть приблизительно, очень неточно и с обязательной поправкой на читателя или слушателя, потому что каждый воспринимает услышанное или написанное по-своему. Так ведь?
- Н-ну... Допустим, что так.
- Именно так! А математика точна, ее язык не терпит полутонов и двойных толкований. Да - да, нет - нет. И этот язык, в отличие от любого из человеческих языков, безграничен и всеобъемлющ. Им можно исчерпывающе описать любое явление природы, и, воссозданное по этому описанию, оно будет идентичным образцу. Описать самолет словами может любой дошкольник, но попробуй-ка запустить в небо машину, построенную по такому описанию! Корабль, созданный по описанию самого талантливого писателя-мариниста, никуда не поплывет. Да что корабль! Даже твое лицо и тело - твое красивое лицо и прекрасное тело - можно подробнейшим образом описать языком математики, и это будет самый точный из твоих портретов. Любой изгиб твоего божественного тела можно перевести в простенькую математическую формулу, в основе которой будет лежать знакомое тебе число Пи...
- Три целых четырнадцать сотых и что-то там в периоде, - блеснула своими познаниями Валька. Мысль о том, что Алексей представляет ее в виде этакой конструкции из дуг, овалов и математических закорючек, показалась ей любопытной и немного жутковатой.
- Совершенно верно... С помощью числа Пи можно описать любую кривую. Это гениально! Но ведь в природе нет ничего, что не подчинялось бы законам математики! Законы, которым подчиняются простые геометрические фигуры, мы изучаем в средней школе. Но есть другие законы, другие числа, которые определяют движение звезд и рождение ураганов, как число Пи определяет длину окружности. Должны быть! Должно существовать некое число, которое, будучи подставленным в любую формулу, даст искомый результат. И я думаю - нет, я точно знаю! - что пресловутое число Пи является всего-навсего его частью, его маленькой частицей, крошечным фрагментом всеобъемлющего описания...
Вальке-Балалайке вдруг расхотелось спать. Какой может быть сон, если находишься в одной квартире с маньяком! А перед ней стоял самый настоящий маньяк, в этом она больше не сомневалась. Убогая обстановка, заумные речи - все говорило в пользу такого предположения. В эту картину отлично укладывались даже новая машина и пятьсот долларов, которые бедняга отдал ей без единого слова протеста. Машину, наверное, взял у приятеля, а то и вовсе угнал, а деньги - кровные, последние - достал из загашника и отдал первой попавшейся шлюхе, лишь бы та поехала с ним и всю ночь слушала его бредни.
Алексей заглянул в стакан, но там было пусто - шампанское он минуту назад вылил на Вальку. Тогда он поднял бутылку, припал к горлышку и не отрывался, пока не выпил все до дна. Вино не потушило лихорадочный блеск в его глазах - наоборот, они засияли еще ярче.
- Черт, - сказал он, - сто раз зарекался покупать эту дрянь. Нам бы сейчас водки... А?
- Да ну ее, - сказала Валька, с тревогой наблюдая за тем, как он достает из полупустого картонного ящика очередную бутылку. Эта бутылка была уже четвертой, предыдущие три валялись на полу, звякая, когда Алексей задевал их босыми ступнями. - Мешать водку с шампанским - последнее дело, поверь моему богатому опыту. И вообще, хватит пить. У меня уже скоро из ушей польется. Иди лучше ко мне, я тебе кое-что покажу. Ты еще не видел и половины того, что я умею.
Алексей медленно поставил наполовину откупоренную бутылку на стол, взял лежавшие рядом с компьютером очки, нацепил их и внимательно вгляделся в Валькино лицо. У Балалайки екнуло сердце: она решила, что сболтнула не то и ее сейчас начнут убивать.
- Я вижу, ты не очень-то мне веришь, - сказал Алексей с кривой улыбочкой незаслуженно обиженного подростка.
- Верю-верю, - торопливо сказала Валька тем особенным, лживым тоном, каким разговаривают с неизлечимо больными, уверяя, что они скоро поправятся, а пуще того - с буйными психами, которых необходимо как-то отвлечь от их навязчивой идеи. - Конечно, верю! Математика - царица наук. Чему же тут не верить? У нас в школе, в кабинете математики, это прямо на стенке было написано. То есть не на стенке, конечно, а на плакате...
Алексей странно усмехнулся и вернулся к сложному процессу откупоривания бутылки.
- Несовершенство средств коммуникации, - не совсем понятно произнес он, не глядя на Вальку. - На стенке, на плакате, на транспаранте... Иди из пункта А в пункт Б, вставь штекер Ц в разъем Д...
Валька осторожно хихикнула: все-таки что-то человеческое в этом психе еще осталось. Чувство юмора, например.
- Смешно тебе, - с горечью сказал Алексей. - Откуда ты знаешь, что я имел в виду? Может, я хочу вставить себе в рот горлышко бутылки, а может - пистолетный ствол тебе в ухо. А ты что подумала? То-то, плечевая. Вот он, человеческий язык. Если бы мы с тобой могли общаться на языке цифр, все было бы понятно. Формулы не лгут, понимаешь? Не лгут, не притворяются, не вводят в заблуждение, нужно только уметь их читать.
Пробка выстрелила в потолок, и шампанское пенной струей ударило в стену.
- Вот ты мне не веришь, - продолжал Алексей, силой отбирая у Вальки стакан и наполняя его до краев, - думаешь, я сумасшедший. Ты не виновата, ты просто не сумела меня понять, а я не сумел объяснить, и я тоже не виноват, потому что для этого нет слов. Это математика, понимаешь? Она как музыка, ее бесполезно описывать словами, ее надо чувствовать. Как описать, что я чувствую, когда провожу ладонью по твоей коже? Как ни старайся, получится либо сухо, либо пошло, и оба описания будут далеки от действительности.
В этих словах мелькнуло что-то обнадеживающее. Валька как-то вдруг уверилась в том, что резать ее не будут, и ей впервые за всю ночь стало по-настоящему интересно. Она вдруг вспомнила, как ребята на факультете спорили о поэзии. Тогда эти споры казались ей скучными - ее больше интересовали тряпки и кавалеры, - но, когда в ее жизни не осталось ничего, кроме тряпок и мужчин, она с затаенной тоской вспоминала азартный молодой галдеж в университетских коридорах.
- Хорошо, - сказала она и храбро пригубила шампанское. - Допустим, ты не псих. Но все, что ты говоришь, я уже где-то слышала, читала, смотрела по телевизору. Какой-то фантаст, помнится, даже описал муки кибернетика, который всю жизнь тщился научить машину рисовать картины - не копировать, а писать самостоятельно, творить, - а когда закончил программирование и включил свое детище, оно ему нарисовало черную окружность на белом листе...
- Станислав Лем, - быстро сказал Алексей. - "Магелланово облако". Да, я тоже это читал. В детстве, лет в двенадцать, что ли. Но ведь это байка, сочиненная писателем, который разбирался в математике как свинья в апельсинах. Нельзя же воспринимать художественную литературу так буквально! Не мне, математику, объяснять это тебе, филологу. Читала она... Жюль Верн, например, описал подводную лодку задолго до того, как она была построена, а Леонардо и вовсе рисовал вертолеты в шестнадцатом веке. Дыма без огня не бывает; если об этом столько говорят, пишут и, если верить тебе, даже снимают кино, значит, открытие не за горами.
- Погоди, - сказала Валька и поперхнулась шампанским. - Постой-ка. Там, в машине, ты сказал, что вступил в должность заместителя Господа Бога. Что ты имел в виду? Ты хочешь сказать, что нашел это свое число?
Алексей покачал головой.
- Я немного прихвастнул. Если найти все число целиком, можно, наверное, и впрямь потягаться силами со Всевышним - расколоть планету на куски, достать Лу- луну с неба, научиться летать без самолетов и жить на дне океана... Нет, целиком число я не нашел. Но кое-что отыскать мне все-таки удалось. Хочешь, покажу?
- Что покажешь? - устало спросила Балалайка. - Число? Часть числа? Ну и что? Что я пойму? С таким же успехом я могу нацарапать на бумажке строчку цифр и заявить, что сделала открытие. Даешь Нобелевскую премию!
- Не беспокойся, - сказал Алексей, - то, что я тебе покажу, ты отлично поймешь. Господи, как удачно, что я начал именно с этого!
- С чего? - заинтересованно спросила Валька, наблюдая за тем, как Алексей голышом усаживается за стол и включает свой древний компьютер.
- С биржи, - ответил тот, не оборачиваясь. - Любые исследования требуют денег, а биржа - это власть над деньгами. И в то же время биржа - такое же явление природы, как любое другое. Колебания биржевого курса должны подчиняться определенным законам, потому что в природе нет ничего случайного. А задача науки как раз и состоит в том, чтобы открывать, описывать и приспосабливать законы природы...
- А, - сказала Валька, - так ты играешь на бирже!
- Да. Но только для того, чтобы лучше изучить ее законы.
- Да какие на бирже могут быть законы! Это дождик можно предсказать: холодный воздух движется туда-то, теплый - туда-то, с запада надвигается циклон, возможны ливневые дожди с грозами... А биржа зависит от такого количества факторов, что их и пересчитать-то нельзя!
- Факторов, - с удовольствием повторил Алексей, глядя в экран компьютера, который медленно загружался, жужжа и попискивая. - Смотри, как ты заговорила! Уже теплее!
Валька закурила новую сигарету и ладонью отвела назад волосы, чтобы не мешали смотреть.
- Ну, и что ты мне хочешь показать? Свой компьютер? Я видела новее.
- Зато не видела умнее... А покажу я тебе такое, что ты мне сразу поверишь.
- Например?