- В Солнцево. Наведаемся на мою квартирку.
Мы спускаемся в метро. Марго прекрасно ориентируется в переходах, я держу ее за руку, боясь потеряться. В вагоне я обвисаю на поручне, чтобы разгрузить ослабевшие ноги. Марго начеку, как только поднимается женщина, она пихает меня на освободившееся место. И подбадривает взглядом. Клеевая девчонка. Здорово, что нас двое!
На одной из станций заходит попрошайка. Молодая женщина, перекошенный рот, согнутая фигура, излом в движениях, одной ногой скребет по полу, а глаза требовательно давят на пассажиров. Многие отводят взгляд, некоторые дают деньги. Я наблюдаю за Марго. На ее лице собирается грозовая туча. А вот и разряд молнии.
- Сука! - Марго толкает попрошайку, и та валится на пол.
Пассажиры в шоке. Марго продолжает бушевать:
- Вали отсюда, а то я тебе паралич конечностей обеспечу!
Солидный мужчина пытается остановить Марго. Его рука хватает пустой рукав ее ветровки. Он растерян. Попрошайка поднимается, ее ноги уже не скребут по полу, губы плотно сжаты. Я встаю, чтобы присоединиться Марго. Попрошайка, нагло работающая под децепешника, меня тоже раздражает. Уж мы то знаем, как выглядят по-настоящему больные.
Поезд останавливается, двери разъезжаются, попрошайка выскакивает из вагона. Народ осуждающе смотрит на Марго. Она скидывает ветровку, теперь каждому видна ее обтянутая кожей культя. Однако пассажиры хмурятся еще больше. Они уверены, что стали свидетелями разборок конкурентов за милостыню.
- Пойдем. - Я вывожу Марго из вагона.
- Дебилы! - орет она в закрывающиеся двери. - Вас дурачат, как последних лохов!
Как только затихает шум уходящего поезда, я ощущаю, что нечто вокруг нас изменилось. Точно, распрямившаяся попрошайка никуда не спешит, а с победным видом смотрит на нас. Уверенности ей придает солдатик в камуфляже на инвалидной коляске. Попрошайка прячет телефон, и я понимаю, что они работали парой с разных сторон состава.
- Она! - указывает попрошайка на Марго, когда солдатик подкатывает к нам вплотную.
- Ты еще пожалеешь, - угрожающе шипит солдат.
- И как это ты в метро спустился? - прищуривается Марго.
Солдатик неожиданно поднимается с инвалидной коляски и сжимает кулак. Я настолько потрясен происходящим, что не успеваю вмешаться. Но Марго и не рассчитывает на мою помощь. Она резко бьет ногой в пах солдату. Тот сгибается от невыносимой боли и рушится в инвалидное кресло. Мы с Марго заскакиваем в подошедший поезд на противоположной стороне платформы.
- Ну, ты даешь! - восхищаюсь я ударом Марго.
- Если б я так не умела, давно б не девочкой была.
- Представляю, каково ему сейчас.
- А я нет. Это действительно дикая боль? - интересуется Марго.
- Даже не знаю с чем сравнить. Бац - и тушите свет!
- Кажется, поняла. Хорошо, что природа позаботилась и уравняла наши шансы. Кстати, Солома, ты теперь ходячий и можешь принять на вооружение этот удар. Тут нужна тренировка. Поначалу у меня не очень получилось. И знаешь почему?
- Ну?
- Действовала нерешительно. В ударе по яйцам главное, что?
- Что?
- Отбросить все сомнения, и бить первой!
Я кривлюсь. И стараюсь запомнить особую искорку в глазах Марго, предшествовавшую удару. А вдруг, она на меня когда-нибудь разозлится и отбросит все сомнения.
От "Юго-Западной" в Солнцево мы доезжаем на маршрутке.
- А вот и мой дом. - Притихшая Марго показывает на панельную многоэтажку. - Квартира семьдесят три на восьмом. Пять лет здесь не была.
- И что будем делать?
- Понимаешь, ломиться просто так неудобно… Узнай, кто там живет. Спроси про Андреевых.
Я понимаю смущение Марго. Она отходит, а я околачиваюсь у подъезда с домофоном в ожидании жильцов. И вскоре спешу к Марго с приятной новостью.
- Марина, в семьдесят третьей живет Виталий Андреев. Это твой отец?
- Папка, - светится радостью Марго. - А я гляжу, в окнах занавесочки прежние, мамины.
- Только…
- Что?
- Да ничего. Пойдем!
Я тащу растерянную девушку к двери. Вы не представляете, какое это чудо, когда у интернатского сироты вдруг появляется папа. И наплевать, что, по словам соседки, он недавно из колонии откинулся и с тех пор не просыхает.
20
Спустившись в кафе "Голубая лагуна", Денис Голубев водрузил свой зад на высокий стул и устало облокотился на барную стойку.
- Два, - показал он пальцами бармену.
Юркий парень за стойкой не стал уточнять. Самым популярным напитком у завсегдатаев был коктейль "Голубые Гавайи". Высосав первый бокал, Денис крепко задумался, гоняя трубочкой льдинки, оставшиеся на дне.
Тиски с бригадой свалил из Верхневольска. Это хорошо. Соломатин с Андреевой смылись из интерната еще раньше. Ну и черт с ними! Его вины в этом нет. Он всего лишь учитель английского. Кисель будет молчать ради светлого будущего в столице. Это у у директрисы и воспитательницы Валентины Николаевны должна болеть голова, что писать в объяснительной. Он уже подкинул им мысль, что у парня крыша от счастья поехала после того, как его ноги проснулись. Почувствовал вседозволенность. А взбалмошная Марго составила ему компанию. Она всегда отличалась необузданным нравом.
Куда подалась несовершеннолетняя парочка? Конечно, в Москву искать своих родственников. Каждый сирота в тайне надеется, что он не один на этом свете. Святая наивность - родня не всегда источник счастья. Как ни крути, надо предупредить заказчика, получавшего отчеты о состоянии инвалида Павла Соломатин.
Денис пригубил второй коктейль и поманил пальцем бармена.
- Одолжи смартфон на пару минут. Мою технику один шизанутый расфигачил.
Бармен понимающе выпучил глаза. Хороший человек с нежным восприятием мира часто нарывается на грубое быдло.
Денис вошел в электронную почту и набрал сообщение. "Соломатин начал ходить и сбежал в Москву. Больше писем не будет. Последний отчет Соломатин украл вместе с конвертом".
Не успев допить коктейль, Денис получил ответ от неизвестного заказчика.
"Он встал с коляски???"
"Да", - коротко ответил Голубев.
"На конверте был адрес?" - после некоторой паузы уточнил заказчик.
"Кажется, был".
Рядом с Голубевым присел знакомый юноша в леопардовых лосинах и томно заглянул в глаза. Денис вышел из почты. К черту дурацкие вопросы! Оскорбленной душе требуется нежное лекарство.
21
За пластиковым столиком придорожного кафе сидела колоритная троица. Челюсти каждого работали как жернова молотилки.
Кабан умял очередной гамбургер и допил огромный стакан кока-колы. Толстые пальцы размяли затекшие плечи.
- Дальше пусть Моня ведет. Он дрых всю дорогу, а я глаз не сомкнул.
Тиски вытер салфеткой губы и кивнул жующему Моне.
- Сядешь за руль.
- Угу, - отозвался толстяк.
- Кончай жрать, штаны треснут.
Тиски встал. Моня торопливо покидал в пакет недоеденные сэндвичи и затрусил к машине.
- Куда? - спросил он, выруливая на МКАД.
- В Солнцево. Парню податься некуда, а девку потянет домой. Мы адресок знаем.
- Тиски, - уставший Кабан смачно зевнул. - А на хрена за ними гоняться? Попадутся - уроем, а так, чего напрягаться. В бордель можно и других малолеток определить.
- Заткнись! Только и можете, что проституток жарить. С борделей навар небольшой, да еще легавым вечно отстегивай. Раньше с коммерсов деньги текли, а сейчас?
- Теперь мы их грабим.
- Последний раз еле ноги унесли. Вшивую контору не смогли обчистить. А кавказцы берут банки!
- Так черные палят без разбору, а ты велишь без мокрухи.
- О тебе забочусь. По трупам следаки ушлые пашут, а если только бабло пропало, заяву под сукно кладут. В стране миллиардами прут, а тут какие-то десятки тысяч. Въезжаешь?
- А при чем тут Одноручка и Колченогий?
- Потом поймешь. Сначала взять их надо. Особенно пацана. Тогда у нас появится секретное оружие.
- Не врубаюсь я, Тиски. Какое еще оружие?
- Думаешь, почему я его называю Парализатором? - многозначительно изрек Тиски и достал страницу из дела Марины Андреевой. - Вбей-ка лучше этот адресок в навигатор, чтобы нам не плутать.
22
Мы входим в подъезд вслед за молодой мамочкой с коляской. Я помогаю поднять коляску к лифту. Благодарную улыбку юной мадонны сглатывают закрывающиеся двери. Коляска заняла весь лифт. Нетерпеливая Марго поднимается пешком, а мне это не по силам. Я сдуру забираюсь на второй этаж и там дожидаюсь лифта. Когда оказываюсь на восьмом, Марго всё еще мнется у семьдесят третьей квартиры.
- Позвони ты, - просит она.
Я не узнаю подругу. Обычно вызывающе дерзкая она жмется к стенке, явно скрывая пустой рукав. Я тяну палец к кнопке звонка, но Марго меня одергивает:
- Подожди! А вдруг, у папы новая семья? Тебе ничего не сказали?
- Ничего такого, - смущаюсь я.
Вообще-то кое-что после имени Виталий Андреев я услышал. Но слова "алкаш проклятый" и "тюрьма по нему плачет" повторять не хочется.
- Ну, давай. - Марго поправляет челку и вздергивает носик.
Я звоню. Жать приходится долго. Но вот я слышу грохот перекатывающихся бутылок и неуверенную поступь. Дверь распахивается. Тщедушная фигура в растянутой майке с наколками на плечах держится за косяк. Два мутных глаза над неровной щетиной наводят резкость и фокусируются на моей переносице.
- Чего надо?
Марго молчит, приходится говорить мне.
- Вы Виталий Андреев?
- Витал я. А ты кто таков?
- Понимаете… Это неважно. - Я делаю шаг в сторону. - Вот ваша дочь.
- Чего? Какая еще дочь?
- Марина, из интерната, - объясняю я после неловкого молчания.
- Не узнаю, - мотает головой Витал. - У меня маленькая была, а это дылда.
- У вас были две дочери. Маленькую звали Катя. Она погибла вместе с мамой, а Марина пять лет жила в интернате. Вы в тюрьме сидели. - Торопливо объясняю я.
- В колонии я кантовался. - Витал смотрит на растерянную Марго, но обращается по-прежнему ко мне. - И какого хера ей надо?
- Ну, как же. Это ваша дочь, Марина Андреева. Она приехала к вам!
Витал звучно чешет грудь, морщит похмельную физиономию.
- Слышь, дочь, а деньги у тебя есть?
- Вот. - Марина неожиданно выступает вперед и протягивает всё, что у нас осталось.
Витал, с невероятной для похмельного человека проворностью, выхватывает купюры и тут же захлопывает дверь. Мы слышим его визгливый голос:
- Пошли отсюда! Нет у меня никакой дочери! Вали шалава!
- Отдай деньги! Отдай деньги, мужик! - долблю я по двери.
- Полегче с предъявой, козел! Я тебе руки ноги обломаю и в параше утоплю. Исчезни, а то сейчас с финкой выйду.
- Ты вор!
- Тоже мне прокурор нашелся. Вали пока цел! И шалаву свою забери.
Соседняя дверь приоткрывается. Над натянутой цепочкой видны губы в морщинах, кончик носа и недовольный глаз. Губы выпаливают:
- Будете скандалить, вызову полицию!
Дверь хлопает, один за другим щелкают закрывающиеся замки. В квартире Витала раздаются гудки домофона. Он поднимает трубку, продолжая сыпать угрозами, но под напором требовательного голоса стихает.
"Это участковый. Откройте дверь", - слышу я в домофоне.
Мама дорогая! Ничего себе скорость у московской полиции!
- Марго, нам лучше слинять, - предлагаю я.
Мы спускаемся по ступеням, и тут я понимаю, что голос участкового кого-то очень мне напоминает. Скрытая угроза, произнесенная уверенным тоном.
Вот дерьмо! Это наш враг!
Я останавливаюсь и удерживаю Марго:
- Это Тиски, а не участковый.
- Ты уверен?
Внизу хлопает входная дверь. До нас доносится:
- Моня, топай по лестнице, а мы на лифте. Поднимешься на верхний этаж и спустишься к семьдесят третьей. Если что, звони.
- Почему я?
- Худеть тебе надо, толстый. Достань мобилу и держи палец на кнопке вызова брата.
Я и Марго подавленно смотрим друг на друга. Теперь сомнений не осталось. Бандиты и сюда добрились! Они действуют как заправские профессионалы, одновременно прочесывая лестничную клетку и контролируя лифт. На этот раз с балкона не прыгнешь и под кроватью не спрячешься. Влипли!
- Я знаю, где можно укрыться, - шепчет Марго.
Прежняя решительность возвращается к ней. Мы спускаемся на этаж ниже. Марго нервно жмет звонок одной из квартир.
- Тут живет моя одноклассница, - объясняет она.
Натужно гудит старый лифт, кабина поднимается выше и выше. А снизу грузно топает Моня. Успеют нам открыть дверь или нет? Ну же! Открывайте! Пожалуйста.
Марго опускает палец с кнопки:
- Летом она обычно на даче.
Лифт останавливается у нас над головой. Бандиты выходят. Мы замираем, любой шорох - и нас услышат. А Моня уже преодолел половину пути.
"Что делать?" - кричит отчаянный взгляд Марго.
23
- Ну, что? Разве я не похож на участкового?
Тиски мгновенно оценил блатные татуировки на тщедушной фигуре алкаша, открывшего дверь квартиры с номером "73". Красноречивее их говорил затравленный взгляд мелкого урки.
- Правильно. Я хуже. - Тиски грубо пихнул алкаша, зашел внутрь и кивнул Кабану: - Проверь хату.
Пока Кабан осматривал убогое жилище, Тиски оседлал стул в центре комнаты, облокотившись руками о спинку. Перед ним покорно сгорбился хозяин квартиры.
- Срань кругом и никого, - доложил Кабан.
Тиски исподлобья взглянул на Андреева.
- Сколько ходок?
- Две.
- Погоняла?
- Витал.
- Понятно, - хмыкнул Тиски. - Я без предисловий, Витал. У тебя есть дочь одноручка. Она в долгу перед моими парнями, и по ходу должна отработать. Усек?
- Не знаю я никакой дочери!
- Кабан, - небрежно кивнул Тиски. - Вразуми человека.
- Ну, да, да! Была когда-то, - испуганно попятился Витал перед наступающим со сжатыми кулаками Кабаном.
- Марина ее зовут. - Тиски жестом остановил помощника. - Сегодня она может прийти. Мы подождем ее здесь.
- Так это… Она уже была.
- Когда?
- Так это… Недавно. Ну, перед вами.
- И что?
- Послал я ее. На хер мне такая!
- Ты выгнал родную дочь?
- А хрен ее знает, родная она или нет. Явилась тут с хахалем и права качает. Со мной так не прокатит.
- Кто с ней был? - Тиски встал перед Виталом, расправил плечи.
- Балбес какой-то. Ее возраста.
- Черные волосы, острый подбородок, густые брови?
- Ну, вроде. Рубашка в решетку на нем была!
- И ты их выгнал? - Тиски взял пальцы Витала в свою ладонь, словно поздороваться.
- С лестницы спустил.
Тиски стал медленно сжимать руку.
- Детишек с лестницы. Ты не их обидел, Витал, ты меня обидел.
- Да я… - Витал скривился от жуткой боли: - Я ж не знал.
- О чем вы базарили?
- Да ни о чем!
- Ты уверен? - Мышцы на запястье Тиски приобрели каменную твердость.
- Она… я… Она мне денег дала, - скулил согнувшийся Витал.
- Дочь тебе бабки, а ты ее с лестницы?
- Да! Да! Я всё отдам. Забирайте!
- Ты редкостный урод.
Тиски отпустил руку страдальца и пихнул безвольное тело Витала на пол. Он прошелся по комнате, о чем-то раздумывая, а когда принял решение, пнул лежащего алкаша.
- Поднимайся, а то у тебя пол грязный, маечку испачкаешь. Давай-давай, ноги твои я не трогал, а стакан можно и второй рукой опрокинуть.
Витал поднялся, придерживая больную руку. Тиски продолжил:
- Дочка твоя, хоть и калека, а сердце имеет, не то, что ты. Она к тебе еще раз заявится, зуб даю. И ты, Витал, ее встретишь ласково. Пригласишь в квартиру, предложишь пожить. И ее хахаля уговоришь здесь остаться. Усек?
- Ну.
- Как надо с пареньком поговорить?
- Ну, чтоб он здесь остался.
- Правильно. Ты станешь хорошим папой и подаришь дочке мобильный телефон. - Савчук, не глядя, протянул руку к помощнику. - Кабан, дай твою трубку.
- Ты чего, Тиски, этому уроду дашь мой мобильник?
Тиски бесцеремонно вырвал телефон у недовольного Кабана, поколдовал над кнопками и объяснил Виталу:
- Я оставлю в памяти всего один номер. Мой. Когда будешь дарить трубку девчонке, нажмешь вызов. Как бы проверяешь. Ну и поболтаешь с дочуркой. И сделай так, чтобы я слышал, она одна у тебя или с парнишкой. Ну что трясешься, задание усек?
- Ну.
- Ты не нукай, а повтори!
- Подарить мобилу, когда Маринка придет. И ласково, чтобы осталась.
- Вот-вот. Держи трубку. - Тиски опустил мобильник в карман штанов Витала и впился железными пальцами в его брюхо. - А если ты пропьешь мой подарок, я вырву твою цирозную печень и заставлю сожрать.
- Да я его по стенкам размажу! - надвинулся Кабан.
Витал шарахнулся от гостей и вздрогнул, как от удара током. В его кармане сработал только что оставленный телефон. Кабан выдернул трубку и взглянул на дисплей.
- Моня! - Он прижал мобильник к уху, но через мгновение недоуменно отвел руку. - Сразу отрубился.
- Это сигнал. Оставь мобилу здесь, и быстро на лестницу! - скомандовал Тиски.
24
Наша маршрутка останавливается на оживленном перекрестке. Марго выпархивает, не прилагая усилий, а я с трудом выбираюсь из тесного салона. Пассажиры гурьбой устремляются в подземный переход, чтобы пройти к метро. Господи, как бы я передвигался по Москве, если бы оставался колясочником!
Марго замечает золотые луковки пятиглавого храма и быстро крестится.
- Ты веришь в Бога? - удивляюсь я.
- Отстань.
- У тебя отняли руку, убили твою маму, сестру, пьяный папаша тебя только что обобрал и выгнал! Был бы Бог, он этого не допустил. Как можно верить?!
- Слушай, Солома, мы друзья и всё такое, но то, что здесь, это мое. Мое личное! - Марго показывает рукой на сердце. - А ты сам никогда-никогда не обращался к Нему? Ну, признайся! Не плакал, не просил? А может тебя и осчастливили потому, что ты усердней всех молился! А мне хочешь запретить?
- Нет, конечно. - Я смущен напором Марго и бормочу совсем неуместное: - Обычно крестятся правой рукой.
- У меня ее нет! Ты забыл? - Марго трясет передо мной культей и отворачивается.
Какой же я идиот! Господи, прости… О, боже! Блин, да я же сам вечно упоминаю Бога к месту и не к месту! Я поносил его последними словами, а потом тайно умолял под одеялом вернуть мне живые ноги. Я ханжа - кажется, это так называется. Нет, я хуже. Я моральный урод, плюнувший в душу любимой девушке.
- Марго, прости. Я не то имел в виду. Хочешь, зайдем в храм?
- С тобой не хочу.
- Сходи одна, я подожду.
Не говоря ни слова, Марго пересекает проспект по подземному переходу и направляется к храму. Я жду ее у ограды. Она выходит и также молча возвращается к метро. Я уныло шлепаю по пятам, пока не врезаюсь в грудь обернувшейся девушки.
- Куда теперь? - Марго с вызовом смотрит на меня.
Мы поругались с ней еще в маршрутке из-за денег, которые она отдала отцу-алкашу. Ее взгляд говорит, коль ты такой зануда, сам и решай, посмотрим, что у тебя получится.
- Пожрать бы. - Я изучаю витрину киоска с шоколадными батончиками и понимаю, что это не лучшее применение для последней сотни, оставшейся у нас.