- Есть места, где все наоборот. Когда я работал переводчиком в Багдаде, мне пришло приглашение на одно культурное мероприятие. Мой приятель Юрик Ершов попросил захватить его жену, которая умирала со скуки. Я говорю: "Юрик, на приглашении написано: "На два лица", а я иду со своей благоверной. Так что ничего не обещаю". Он говорит: "Ну, может как-нибудь пройдете". Приезжаем, куда надо, я подхожу с двумя бабами к парню на входе. Он прочитал приглашение, потом повертел головой во все стороны и спрашивает: "А где второй приглашенный?" Я тут же сориентировался и отвечаю: "Я один". Он нас всех троих широким жестом запускает внутрь: "Проходи!..".
Вместо того, чтобы хотя бы снисходительно улыбнуться, Сева застонал, снова подбежал к двери и некоторое время увечил об нее свое нежное тело наивного интеллигента, пытаясь вырваться на свободу.
- Главное - не терять голову в любой ситуации, - сказал между тем Костик у Севы за спиной. - Я в этом убедился в Бейруте во время гражданской войны. Начинается артиллерийский обстрел - все побросали машины, где попало, и разбежались. Тут же появляется невозмутимый полицейский и начинает вешать штрафы за неправильную парковку.
Не сумев победить дверь, Сева вспомнил про окно, и в отчаянном порыве принялся крутить ручки на раме.
- Скорее! Помогите мне! Что вы стоите? - закричал он Костику. - Девушка, о которой я спрашивал, - моя жена. Я должен ее спасти!
Костик присвистнул. Нечасто удается увидеть мужа, отдавшего свою жену на заработки в бордель.
- Эх, сейчас бы лестницу! - в тоске воскликнул Сева, распахивая раму.
"И икры с шампанским", - хотел насмешливо заметить Костик, но подавился первым же словом.
Потому что на край окна с легким стуком действительно легла верхушка лестницы.
20
Тем временем с другой стороны того же здания из подъезда вывели и вслед за Катей погрузили в милицейский автобус женщину, изяществом похожую на кобру, и женщину в пышном платье, в котором всего немного чересчур, и длинноногую девушку с походкой как у заводного страуса, и девушку с грудями острыми, словно латинская буква "дубль-ве"… короче, весь коллектив мадам Цыкиной. С Катей на всякий случай обращались аккуратно: сразу видно, что выглядит поприличней, не исключено, что спит с каким-то солидным папиком, наскулит ему - потом нахлебаешься.
Последними в салон залезли опер и два ОМОНовца, и автобус, подвывая казенным мотором, без особого энтузиазма покатил по улице.
Сначала пассажиры молчали. Однако затянувшееся путешествие располагало к общению. Скоро вокруг зашумели разговоры, и до Катиных ушей с разных сторон стали долетать обрывки фраз, которыми обменивались между собой девушки:
- …Я и представить не могла, что он такой хрю…
- …Убила бы ее, а потом его… Нет, его бы оставила для перевоспитания…
- …Поверь подруга, любовь начинается как раз там, где кончается секс…
- …Мой племянник говорит: скоро нас всех прогонят, а разврат будет исключительно через компьютер. Загнал пару ключевых слов - и получай полное удовольствие…
Очевидно, Катиным спутницам было не привыкать к подобным приключениям. А вот самой Кате не с кем было перемолвиться словом, поэтому она обратилась к оперу:
- Куда мы едем, Глеб Сергеевич?
- Могу объяснить, но неохота язык воспалять, - беззлобно отозвался тот.
Да и с чего бы ему не быть в благодушном настроении, если выполнение ответственного задания шло пока успешно.
- И в самом деле, Глеб Сергеевич, рассказали бы, - заметила девушка-заводной страус. - Этот самый депутат - очень он старый?
- А вам что больше по душе? - полюбопытствовал опер.
- Чем старее - тем козлее, - за всех ответила мадам.
Вот так, рассуждая о предметах почти философских, они вместе с автобусом добрались, наконец, до пункта назначения, оказавшегося по всем приметам частной сауной.
- Конечная! - объявил опер. - Вылезаем.
Возле сауны ждали несколько человек в неброской одежде. Один из них, с полными губами, сделал оперу римское приветствие.
- Как у тебя?
- Все стандартно! - отозвался опер. - Бардак прибыл.
Рядом с губастым вился службист рангом пониже, прижимая к уху маленькую рацию.
- Ну? Где они там? - строго спросил его губастый.
- Подъезжают.
- О чем говорят?
- Объект интересуется, не получится ли как в прошлый раз.
- Кого спрашивает?
- Помощника.
- Что тот говорит?
- Мамой клянется, что не получится.
- Мамой - это хорошо, это убедительно. Еще что объект говорит?
- Говорит, что любит секс в сильных формах, что прыть уже не та, но пятерых осилит.
- Так, - заволновался губастый. - Объявляю готовность номер один! - и сообщил еще кому-то по рации:
- Приступаем к заключительному этапу операции "Крутой секс"!
- Всем по местам, лишние авто убрать! - скомандовал он. - Девкам раздать полотенца - и в баню!
- Слышали? - сказал опер Кате и остальным. - Готовность номер один - это значит, чтоб через минуту все были в белье счастливых цветов. Лично проверю.
Мадам осталась вместе с опером снаружи, а ее питомиц (и Катю тоже, разумеется) запустили в обитое душистым финским деревом развратилище. Девушки развеселились, приключение уже начинало становиться забавным. С воодушевлением они принялись извлекать из туфель и чулок напедикюренные ногти, а потом вообще начали визжать и щипаться. В разгар веселья в помещение вошел губастый.
- Тихо! - прикрикнул он. - А то щас раздам всем сестрам по мозгам! Не куролесить тут, друг другу товарный вид не портить!
После этого вступления губастый достал и показал фотографию.
- Вот этого обработать по первому разряду, чтобы визжал.
- Ишь - старый хрен, а все за девчонками прихрамывает, - заметила женщина в золотисто-песчано-бежево-черном, снимая с себя последнее бежево-черное.
- Обработаем! - заверила остальная компания.
Удовлетворенный губастый вышел. Невзирая на его строгое предупреждение, веселье снова тут же возобновилось. Одна только Катя не принимала участия в невинных банных шалостях. Не то чтобы она была ханжа, а просто увиденная фотография напомнила ей что-то. И вдруг она вспомнила и закричала:
- Постойте! Послушайте! Знаете, что за тип сейчас сюда заявится?
Голос ее был столь взволнован и пронзителен, что все остальные примолкли и обернулись.
- Какой такой тип? - спросила женщина, изяществом похожая на кобру.
- Тот, которого нам показали! На фото! - продолжала Катя. - Знаете, кто он? Не знаете? Вы что, газет не читаете?
Конечно, будь Катя переспелой интеллигенткой с поджатыми губами, унылой рыбой-моралисткой с выпученными от негодования глазами, ей бы сказали… сами знаете, что сказали бы ей. Но услышать упомянутые слова из уст биксы, превосходство всех параметров которой проступало даже сквозь неподходящий прикид, и которая к тому же не заносилась, и даже губы намазать по-ядреному не умела - тут даже болезненная женская зависть и чувство здоровой шлюшьей конкуренции ко всеобщему удивлению угасали.
Поэтому после Катиных слов между дамами возник изумленный говор, в котором можно было различить слова: она… читает… газеты!..
- Вы что, новости по телевизору не смотрите? - продолжала удивляться Катя. - Это же Ковригин! Он позволил снести исторический дом в Зачатьевском переулке! Ему общественность писала, просила. Это был чудесный дом, в нем даже один литератор жил! Депутат должен закон защищать, а он… Вы знаете, что это был за дом!
Катя тряхнула головой - разлетелись беспечные волосы. Ах, как в этот момент она была хороша!
Дамы наконец прекратили щипаться и обступили Катю.
- Откуда ты все это знаешь?
- У меня муж все знает. Он общается с лучшим знатоком по этой части - профессором Аркадием Марксовичем Потаповым!
- Ах, вот как! - загорелась женщина рельефная, как Гималаи. - Мы тоже девки нормальные, подкрученные, соображаем. Сейчас обеспечим крутой секс этому тошнотику, народному желаннику, которого нам тут сватают!
- Чулками задушим! - подтвердила ее товарка.
- Все лицо расцарапаем! - заявила другая, забыв, что у нее, как, впрочем, и у всей команды, ногти исключительно накладные.
- Устроим содом с геморроем!
- Оторвем *! - предложила третья.
Не хочу уточнять, что именно желают оторвать мужчинам рассерженные женщины. Смею заверить, что не голову.
В самый разгар бунта рассерженных фурий дверь открылась и в помещение вошли две мужские фигуры. Одна из них была в белом халате и украшена той самой головой, которая, собственно, и стала причиной всплеска эмоций. Другая фигура была облачена в костюм и галстук, поскольку даже в бане оставалась при исполнении.
- Вот он! - закричала Катя.
Депутат не успел согнать с лица похотливую улыбку, как перед ним оказалась девушка с извилистой фигурой и влепила оплеуху со всей страстью оскорбленного избирателя.
- Вот тебе! За литератора!..
Девушку с извилистой фигурой тут же оттеснили другие гражданки, желающие самостоятельно оценить деятельность депутата.
- А это тебе за Пушкина!.. За Лермонтова!.. За Чернобыль!..
Оправдывая харчи, помощник попытался было возмутиться:
- Это что за базар? Вы что, стервы, себе позволяете?
Ах, как часто у нас под производственным усердием понимают примитивную показушную суету. Частный сектор бурно отреагировал на чиновничье желание обозначиться.
- Мама золотая! Он еще хамить нам будет! - взорвалась женщина с природными бонусами. - Таких поганых клиентов - нам надо?
Помощник мигом был прижат к стене двумя бюстами, каких он в жизни не видел, а для надежности также придушен галстуком.
В поднявшемся крике можно было разобрать некоторые энергичные слова, которые в телерадиопередачах стыдливо заменяют чем-то вроде мышиного писка.
- Да постойте же, дамы, что это на вас нашло? - попытался депутат перевести беседу в привычное русло политической демагогии, но бунт уже окончательно вышел из-под контроля.
- Подлец!., он!., угробил!., национальное!., достояние!.. - носилось в воздухе над головой депутата.
- Достояние? Какое именно? - переспросил тот, но тут же исправился: - Вы это о чем? Что такое городите? Цыпочки, давайте поговорим ласково.
- Лучше умереть стоя, чем сидеть у тебя на коленях, козел! - в запальчивости выкрикнула одна из девушек, смутно вспомнив читанное что-то в детские годы - гордое и дерзкое.
Умелые пальцы жриц любви потянулись к депутату явно не с целью доставить ему удовольствие.
- Не впадайте в уголовщину! - визгливо предупредил депутат, пытаясь овладеть ситуацией.
Но это был писк ласточки среди шума поднявшейся бури.
- Ах, ты нам еще угрожать?
Украшавшая стену сауны маска африканского идола с выпученными глазами вдруг очутилась в руках у рельефной женщины и угрожающе взлетела над головой депутата. Еще секунда - и произошло бы непоправимое. Но непоправимого не случилось, потому что следом за маской из стены потянулся провод. Оказалось, что, во-первых, этот провод почему-то приделан изнутри к маске, а во-вторых, что он не такой длинный, как хотелось бы. Рельефная женщина с удивлением обнаружила, что маска застряла в воздухе и сопротивляется усердным дерганьям.
- Нинка, смотри, провод не порви! - крикнули ей товарки, которым сбоку было все хорошо видно. - Опер же предупреждал: нам про этого ушлепка еще кино снимать!
Прозвучавшие слова подействовали на депутата, словно какие-нибудь волшебные "блумс-блямс" в детском фильме. Выпучив глаза и распихивая тела, он ринулся к рельефной женщине, отобрал у нее африканскую морду и с хрустом вырвал из ее нутра провод. На конце провода открылся небольшой подглядывающий приборчик, в который депутат со сладострастием сказал:
- Конец представлению, мать вашу!
После этого он бросил деревяшку на пол и принялся топтать ее ногами, крича помощнику:
- Это, по твоему, крутой секс? Урою!
Быстро уяснив смысл сказанного, помощник выскользнул за дверь. Депутат с матерными проклятьями подхватил с пола африканского идола и выбежал следом.
Трудно описать, какое поднялось вслед обоим улюлюканье, не обошлось даже без дикарских плясок.
Веселье было прервано новым появлением губастого и его подручных. Губастый был мрачен.
- Ну, спасибо, стервы, - сказал он. - Удружили!
- А зачем этот козел ценный дом погубил? - запальчиво закричали на него со всех сторон. - В нем, между прочим, литератор жил!
Губастый обреченно махнул рукой.
- М-да, надо было на вокзале ловить… Всех шлюх вернуть обратно. И поскорей, пока я им ноги не переломал!
- Ах, сейчас потеряю девственность от страха! - язвительно заметила на это одна из совершенно распоясавшихся жриц любви.
21
Сева подбежал к окну и убедился, что обмана зрения нет: от подоконника, на котором он лежал животом, до самого тротуара протянулась длинная лестница, и по этой лестнице снизу уже поднималась какая-то фигура.
- Эй! - закричал Сева. - Разрешите воспользоваться вашей лестницей?
Лучше бы он этого не говорил! Фигура испуганно замерла, а потом поспешно полезла вниз. После этого лестница попыталась отъехать от окна, но Сева вцепился в нее, продолжая взывать:
- Прошу вас, не пугайтесь! Здесь вполне интеллигентные люди!
Лестница нерешительно замерла, а потом удивительно знакомый голос спросил снизу:
- Это случайно не вы, Всеволод?
- Я! Я! - закричал Сева. - А вы кто?
Впрочем, ему тут же припомнилась песенка, исполняемая этим же голосом на несуществующий мотив в предыдущем романе:
Была весна, цвели дрова и пели лошади,
Верблюд из Африки приехал на коньках.
Ему понравилась колхозная коровушка -
Купил ей туфли на высоких каблуках.
- Профессор! Это вы?
И действительно, - вы не поверите, - по лестнице прямо в Севины объятья, поблескивая очками, поднялся не кто иной, как профессор Аркадий Марксович Потапов.
- Какая неожиданная встреча!
За то время, что они не виделись, профессор почти не изменился: на голове торчала все та же седая шевелюра, правда, уже кое-где с полянками, протоптанными временем; шею украшал легкий шарф, перекрученный, словно веревка.
Следом за профессором Потаповым по лестнице в комнату поднялся еще один гражданин.
- Знакомьтесь, - сказал профессор. - Это Филипп Марленович.
Филипп Марленович был почему-то в заляпанных зубной пастой тапочках. Короче - сразу видно: тоже научный интеллигент, некуда клейма ставить.
- А! Как же, помню! - радостно сказал Сева. - Профессор мне о вас рассказывал. Как поживает ваш сын Сократ Периклович?
- Перикл Филиппович, - сухо поправил Филипп Марленович. - Сократ Периклович - это мой внук.
Даже из этих немногочисленных слов было ясно, что он из тех людей, которые на вопрос: "Скажите, этот автобус по Солянке идет?" обычно отвечают: "А как еще он, по-вашему, может идти?".
- Филипп Марленович - удивительно начитанный человек! - вмешался профессор Потапов. - Читает все подряд. Одно время даже увлекался семантикой тамгообразных изображений горного козла.
- Козлы - это круто! - согласился Сева. - А еще я помню "Лихорадочные скитания постмодернизма".
Потапов застонал.
- Это написал профессор Коськин, а Филипп Марленович написал "Многообразие ракообразных".
- А над чем вы сейчас работаете, Филипп Марленович? - спросил Сева, чтобы загладить оплошность.
- Над монографией "Лев Толстой в третьем квартале 1883 г.".
- Сильно! - поразился Сева. - А вы, профессор, что пишете?
- "Причина временности марксизма в православной России в свете древнеиндийских вед", - скромно сказал Потапов.
- Работа, полная научных заблуждений, - буркнул Филипп Марленович.
- Значит, все еще долбитесь в своем институте, профессор? - поинтересовался Сева у Потапова.
- Цинизм, молодой человек, это первая стадия гибели разума, - желчно заметил на это Филипп Марленович.
- Увы! - сказал профессор. - Наш Институт истории цивилизации закрыли. Видимо, ни история, ни цивилизация никому в этой стране не нужны. А жаль, занятные все-таки штуки.
- Значит, вы больше не хореограф-почниковед? - сказал Сева.
- Археограф-источниковед, - привычно поправил профессор. - Но здесь любой декрет бессилен что-либо отменить. Археографом был, археографом и умру.
- А ведь как могло быть все хорошо в нашей прекрасной стране! - мечтательно сказал Сева.
- Ерунда! - оборвал Филипп Марленович. - Рассказы про упущенные возможности - это для старушек.
- Почему это? - спросил уязвленный Сева. - А вот в Китае… - начал было он, но Филипп Марленович насмешливо оборвал его:
- А вот на Марсе!..
При упоминании этого космического светила Сева невольно посмотрел в окно, где в московском небе все так же ровно и безмятежно пылало зарево городских реклам.
- Вы здесь живете, Всеволод? - спросил профессор, воспользовавшись паузой и с любопытством озираясь.
- Да нет, я просто в одну историю попал, и мы тут вроде как в ловушке. Вроде той, подземной, в которой мы с вами как-то очутились, разыскивая либерею царя Ивана Грозного… - тут Сева спохватился: - Извините, должен вам представить моего товарища по несчастью… - он замялся, поскольку сам еще не успел узнать имя неожиданного знакомого. Но тот проявил воспитанность и тут же сообщил:
- Константин. Можно просто Костик и на "ты". Без отчества и фамилии. А то, знаете, фамилии разные бывают. У одного чиновника, к примеру, была фамилия Красота. Он слал начальству телеграммы типа: "Урожай погиб. Красота".
- Так что же все-таки случилось с вами, Всеволод? - снова спросил профессор, стоически дослушав Костика. - Какая-такая нехорошая история?
- Увы, Аркадий Марксович! - вздохнул Сева. - У меня большая проблема… Не хочу мучить вас подробностями… Короче, у меня похитили Катю.
Профессор вскрикнул и прижал руки к груди.
- Кто? Не может быть!
- Может, профессор, может! - горько сказал Сева. - При этом похитители, как вы понимаете, не представились.
- Что же делать? - в отчаянии воскликнул Потапов.
- Боюсь, придется пойти стандартным путем. Вы не помните случайно телефон Зашибца? Надо бы посоветоваться со специалистом…
- Действительно, как я сразу не подумал! - сказал профессор. - Филипп, помнишь: я тебе рассказывал про нашего знакомого следователя? Настоящий Шерлок Холмс!
- Шерлок Холмс - идеалистическая картинка призрачного рая общества мнимой справедливости, - мрачно отозвался Филипп Марленович.
- Однако, как ты категоричен, Филипп! - возразил профессор. - Ты порой совершенно неадекватен окружающему миру!
- А может, это мир неадекватен здравому смыслу?
- саркастически отозвался Филипп Марленович. - Если бы все были такими, как я, то исчезли бы производители жвачки, закрылись казино, разорились производители глупых книжек и золотых часов…
- Все ясно, - сказал Сева. - Наступил бы экономический кризис. Но мы говорили о Зашибце. Вы не помните случайно его телефон, Аркадий Марксович?