14
Петр Григорьевич давно не ездил в машине в качестве пассажира. Пристроив голову на колени Нади, он делал вид, что задремал. Механик и моторист Михеев прекрасно вел "Сааб". Лимузин мягко катил по подсохшему шоссе. Глеб не гнал, придерживая стрелку спидометра у отметки "сто двадцать". Небольшой снежок, выпавший накануне ночью, за день растаял. К вечеру слабый морозец высушил асфальт, и трасса к удовольствию водителей стала сухая и чистая. Надя гладила мужа по голове и шептала нежные слова. Она за последние сутки пережила столько, сколько ей пришлось пережить за всю жизнь. Решившись на поездку к незнакомым, как она думала, бандитам, Надя за себя ни минуты не боялась. Она почувствовала, что мужу грозит смертельная опасность, и она обязана его спасти, но не знала, как это будет делать. И теперь, когда все закончилось и Петр живой и рядом, она была счастлива. И еще она была счастлива оттого, что чувствовала, несмотря на ворчание, Петр ее приездом доволен. Когда он последний раз был в Москве и пришел на Фрунзенскую утром, пока Надя спала, молодая женщина испугалась, что теряет мужа. Его нечленораздельная записка сомнений не развеяла, – мог и разбудить. Теперь она видела, что ошиблась. Хотя отношения их с младшим лейтенантом Назаровой Надю насторожили. Убеждая ее и себя в том, что Ерожин мог совершить подлый поступок, в Татьяне говорила обида. На что обиделась девушка, Надя не поняла. Поняла лишь, что тут присутствует что-то личное. Петру тоже пришлось пережить немало. Но муж умел держать себя в руках. Уже три раза Кадков нанес свои удары по Ерожину и один раз по его сыну. Надя, не двигаясь, глядела вперед на бегущую под колеса дорогу и радовалась, что муж спит.
Но Петр Григорьевич и не думал спать. Он в мыслях был далеко в прошлом. Ерожин вспоминал Соню. Вспоминал потому, что сейчас ему это было необходимо. В тот роковой день, когда он оправдал вдову Кадкова и посадил в тюрьму Эдика, начался недолгий роман с генеральской дочкой. Петр Григорьевич прокручивал снова и снова разговор с Соней в день убийства:
"Куда ты положила пистолет? – В ящик".
Почему он тогда пошел напролом? Ведь только дурак мог надеяться столь легко получить признание.
Соня застрелила мужа и призналась с первого вопроса.
"Что будем делать?" – спросил тогда Ерожин. Она ответила: "Не знаю".
Ерожин помнил, как повалил Соню на кровать, как раздел. Он даже помнил упругость ее бедер и запах ее тела. Соня умела отдавать себя. Она делала это немного небрежно и как бы нехотя. После близости с дочкой Грыжина у Петра всегда оставалось ощущение, что он недополучил ее. Соня Кадкова была и развратна, и целомудренна в одно и то же время. Даже слово "целомудренна" к ней не совсем подходило. Она была развратна, оставаясь ханжой.
Ерожин помнил их первый разговор до мельчайших подробностей, помнил причину, почему Соня выстрелила в Кадкова: "Возвращаюсь, он по телефону говорит. Я стою у двери, он меня не видит. Кадков говорил со своей ленинградской любовницей. Певицей Сашей Кленовой".
Соня никогда не называла эту фамилию Ерожину. Однажды они в Москве, лежа на кровати, после долгой и жадной близости, смотрели по телевизору концерт. И вдруг Соня вскочила с постели и, ударив по экрану тапочкой, переключила программу. Пела Саша Кленова. Так Ерожин узнал имя соперницы Сони.
Ерожин был в московской кавартире и видел, как Соня с маленьким кровавым пятнышком на груди лежит мертвая. Это была уже совсем другая женщина, увядшая, с оплывшей грудью и сморщенными сосками. Но лежала в кровати она точно так же, как лежал десять лет назад застреленный ею муж.
Кадков не мог знать, в какой позе нашли его отца. Во время обыска он в квартиру не заходил, а на другой день его взяли. Значит, он выведал у Сони перед смертью все подробности.
Ерожин почувствовал, что Надя хочет сменить позу. Ее коленки устали, и он приподнял голову.
– Спи, милый. Мне удобно, не бойся, – прошептала Надя и, немного подвинувшись, снова уложила его голову к себе на колени.
– Ты там, за рулем, не уснул? – спросил Ерожин Глеба. – Могу километров на пятьдесят тебя сменить.
– Отдыхайте, Петр Григорьевич. Я вовсе не устал и машина классная. Идет как по попутному ветру. Сижу и кайфую.
– Ну тогда кайфуй дальше, – сказал Ерожин и прикрыл глаза. Он представил себе, как Эдик Кадков позвонил в дверь. Соня ждала портниху и открыла сразу. Наверное, она узнала Эдика, побледнела и поняла, что пришел конец. Как Эдик допрашивал свою бывшую мачеху, Ерожин представить себе не мог. Кадков изощренный садист. Такое придумать с актрисой мог только настоящий художник своего дела. Нателле повезло, что осталась жива. Кадков специально подарил ей жизнь, чтобы проучить Ерожина.
"Он и про меня знает все, – думал подполковник и понимал, какую ненависть вызывает у мстительного убийцы. Эдик уверен, что десяти лет сладкой жизни его лишил следователь. – Ему, конечно, мало, что он меня ограбил, "посадил в тюрьму" моего сына. Кадков приговорил меня к смерти, поэтому и стрелял. Спасибо Ларисе. Странная штука судьба. Женщина узнала меня и получила мою пулю. А я бы прошел мимо и никогда бы в жизни не признал свою старую любовь". А вот Эдика Ерожин узнал сразу, хотя видел его всего несколько раз более десяти лет назад. Дело по убийству Кадкова заканчивал Сиротин. Петр Григорьевич уехал в Москву.
Эдик сильно изменился. Он даже не постарел, а стал другим человеком. Тот был самодовольный кот, любящий красиво пожить и пустить пыль в глаза. А сегодня Ерожин видел фанатика. Наверное, навязчивая идея мести нарушила его психику. Теперь это просто машина с двумя программами. Мстить и хватать. Ерожин еще тогда понял, что Эдик озлоблен. Рядом богатый папочка, а он получает крохи! Теперь Эдик богат. У него награбленные деньги, драгоценности отца, но ему, конечно, мало.
– Петр Григорьевич, мы в Питере, – сказал Глеб, завидев знак Санкт-Петербурга.
– Езжай до конца Московского проспекта. Дальше покажу. Остановимся в нашей гостинице. В ведомственной будет подешевле, – ответил Петр Григорьевич и уселся рядом с Надей.
– Ты немного поспал? – спросила жена.
– Я прекрасно отдохнул на твоих чудных коленочках, – улыбнулся Ерожин и поцеловал Надю в губы.
15
Приняв душ и почистив одежду, Глеб почувствовал себя человеком. При моряцкой привычке к чистоте, когда палуба должна быть надраена до блеска, а сам отмыт и выбрит, быт грязного бомжа радовать не может. В ведомственной гостинице МВД Ерожин устроил Михееву отдельный номер. Просыпался Глеб рано, моряк и охотник, он нутром чувствовал утро, даже когда солнце вставало поздно. Покончив с туалетом, Михеев, пока Ерожин с Надей спали, хотел пройтись по городу. Но в дверь постучали. Петр Григорьевич, тоже одетый и побритый, прихрамывая, подошел к креслу и, усевшись, сказал:
– Боюсь за Надю. Не знаю, куда деть жену, пока мы будем играться в наши игры.
– С вашей ногой лучше много не ходить. Поручите мне, что нужно сделать в городе, а сами управляйте отсюда. Чем не штаб? И жена под присмотром, – предложил Глеб.
– Ладно, подумаем. Пока иди в город и купи себе мобильник. Без связи нам нельзя. И карту города прикупи. Вернешься, позавтракаем и обсудим наши действия, – сказал Ерожин и отсчитал Глебу деньги.
– Телефон так дорого стоит? – удивился Глеб.
– Он стоит половину. Другая – твоя зарплата, – улыбнулся Ерожин.
Отпустив Михеева, Петр Григорьевич уселся за телефон. Новости из столицы подполковника порадовали.
Хирург Ермаков сделал Севе еще одну операцию, и Кроткин через сутки ожил.
– Кряхтит, но встает, требует прессу и уже думает о деле. Тебе привет. Можешь считать "Сааб" фонда своей машиной. Сева считает, что ты ее отработал, – весело сообщила супруга Кроткина. Голос у нее настолько изменился, что Ерожин не сразу узнал Веру.
Грыжин тоже от горя немного оправился:
– Эстонцы заканчивают ремонт. Я, "курат", скоро стану заправским чухонцем. Пока ездил с, ними по магазинам стройматериалов, немного выучил их тарабарщину. "Тере" и "айте", это по-ихнему "привет" и "спасибо". Неплохие ребята, твои эстонцы. Не халтурят. Офис у нас, Петро, получается мировой, – доложил генерал.
– Закончат офис, пошли их в мою квартиру. Там после Кадкова работы много, – попросил Ерожин.
– Ладно, выручу. Нельзя же всю жизнь молодую жену отдельно держать, – понимающе усмехнулся Грыжин. – Она и так мне звонила. К тебе рвалась. Я с дуру и сказал, что Кадков подох. Я не сам. Бобров с толку сбил. Давай, возвращайся скорее.
– Я тут тоже время зря не теряю. Первый контракт с новгородским банкиром заключил. Подъемные на расходы имею, – похвастался Петр.
– Заканчивай с этим выродком, да башку зря не подставляй. Бобров сказал, что ты адресок в Питере надыбал. Не лезь в одиночку. Если нужна помощь, не стесняйся. У меня в управлении друзья хорошие. Они в курсе. Запиши телефоны, – пробасил генерал.
Ерожин записал номера. Но звонить за помощью не стал. Петр Григорьевич считал дело Кадкова своим личным. Покончив с Москвой, подполковник позвонил в Самару.
Алексей Ростовцев очень обрадовался его звонку:
– Не волнуйтесь, Петр. Ваш сын не скучает. Он работает со мной на фирме и скоро будет хорошим специалистом в нашем деле. Между прочим, и зарплату приличную получает. Хотите с ним поговорить?
– Нет, передайте Грише привет от двух папочек и скажите, что дома все в порядке. Подозрение в его причастности к убийству само собой растаяло, но приезжать пока рано.
"Надо бы лично познакомиться с этим Алексеем. Похоже, мужик что надо", – подумал подполковник, вышел из номера Глеба и, довольно насвистывая, захромал по коридору к себе. Надя проснулась и принимала душ. Обе постели жена аккуратно застелила. Ерожин прилег сверху на покрывало и прикрыл глаза. Точного плана у Петра пока не было. Но начать жизнь в Питере он хотел с одного визита.
Мелодично запел мобильный телефон. Ерожин достал из кармана трубку и узнал голос Глеба:
– Как слышите, Петр Григорьевич?
– Слышу, молодец. Теперь мы со связью. Приходи завтракать, – улыбнулся Ерожин. Ему все больше нравился Михеев. "Нормальный выбор сделала сестричка жены".
Глеб, кроме телефона и карты города, приволок трость:
– Вот вам мой подарок. Хромайте на здоровье.
Ерожин прошелся по номеру с палкой и понял, что так передвигаться ему значительно легче.
– Как тебе нравится твой муж-дедушка? – усмехнувшись, спросил Петр у Нади, когда она, одетая и причесанная, вышла из ванной.
– Нравится. Больше шансов, что за другой юбкой не побежишь. Хотя ты и с палкой можешь рога наставить. Что-то мне твой младший лейтенант не понравилась… – ответила супруга.
– Опять из меня Синюю бороду представляют, а я чист, как херувим, – заверил Ерожин и поспешил сменить тему: – Что мне с тобой теперь делать, Надюха? Сидела бы у родителей.
– Нет уж. Ты оформляешь меня к себе в бюро. И я ни на шаг от тебя не отхожу, – твердо заявила Надя и, оглядев удивленных мужчин, добавила: – Я мужа на неделю отпустила. Так одни его расстрелять хотели, другой пулю в ногу всадил. Ты как ребенок, тебе одному нельзя.
Позавтракав в гостиничном буфете, супруги и Глеб вышли на улицу. В Питере дул ветер, снежная крупа колола щеки, и было ниже нуля.
– Типичная погодка для северной столицы, – сказал Ерожин, устраиваясь рядом с водителем. Глеб открыл Наде заднюю дверь и уселся за руль:
– Куда едем?
Подполковник полез в карман, достал карту и, заглянув в нее, распорядился:
– Пили до Триумфальной арки, потом по Литовскому.
Пересекая бесконечные трамвайные пути и подпрыгивая на битом асфальте, Ерожин подумал, что даже мягкая подвеска "Сааба" на дорогах северной столицы долго не выдержит. Дом, к которому они, в конце концов, подъехали, отличался от большинства питерских строений, прекрасных с точки зрения архитектуры, но грязных и запущенных, своим добротным и опрятным видом. Это был современный двенадцатиэтажный дом из светлого кирпича. По дорогим машинам, стоящим у подъезда, нетрудно было догадаться, что обитатели его не бедствуют.
– Подождите меня, – попросил Петр Григорьевич и, поморщившись, вышел.
– Палку возьми, – напомнила Надя.
– Обойдусь, иду к даме. Не желаю выглядеть калекой, – подмигнул жене Ерожин и захромал к парадному. Оглядев сложный домофон, Петр Григорьевич нашел кнопку консьержа и позвонил. Через минуту дверь открыл опрятный старичок в очках и вопросительно глянул на незнакомого гражданина.
Ерожин полез в карман, достал удостоверение и, показав его дедушке, вошел в подъезд.
– Мне надо повидать Александру Николаевну Кленову, – сказал он.
– Они еще спят. Время – десяти нет. А они артистка, – предупредил дед, поглядев на будильник в своей каморке.
– Спят, значит, разбудим, – бесцеремонно ответил Ерожин.
– Пожалуйте на седьмой. С властью не поспоришь, – покачал головой страж подъезда и скрылся в своем закутке.
Ерожин поднялся на седьмой этаж, осмотрел широкий холл перед квартирами и, отыскав нужную дверь, позвонил. В глубине квартиры раздался топот, затем громкий лай собаки и детские голоса.
– Кого там еще черт несет?! – услышал Петр Григорьевич низкое контральто одновременно со звуком отмыкающегося замка.
– Подполковник милиции Петр Ерожин, – отрекомендовался Петр Григорьевич, увидев перед собой высокую даму в халате из вишневого бархата.
– Что, налог за собаку не уплатила?! – спросила дама, оглядывая Ерожина с ног до головы.
– Собака ни при чем. Мне надо поговорить с Александрой Николаевной.
– Говорите, если не шутите. Александра Николаевна, это я, – не очень приветливо представилась хозяйка квартиры.
– Может быть, я войду? – улыбнулся Ерожин.
– А ты ничего, мужик. Лет сорок? Или хорошо сохранился? – прикинула Александра Николаевна, впуская гостя. Петр Григорьевич попал в гостиную. Собака продолжала лаять, но Ерожин ее не видел.
– Я Мусю заперла, – поняв взгляд подполковника, пояснила певица. – Она злюка и может сожрать.
Ерожин уселся в мягкое старинное кресло, Кленова присела напротив:
– Кофе не предлагаю. Рано. Я только с постели и пока не проживу час, ничего не соображаю и сама готова кусаться.
– Обойдусь без кофе. Я занимаюсь делом очень опасного типа. Он убил уже нескольких человек, и хочу предупредить, что и ваша жизнь под угрозой, – без предисловий начал Петр Григорьевич.
– Моя жизнь под угрозой с рождения, – без всякого волнения ответила Александра Николаевна.
– Может быть, если я назову фамилию этого типа, вы отнесетесь к моим словам серьезно? – Ерожина начинала злить самоуверенность Кленовой.
– Назовите, но боюсь, что с подобными господами знакомств не вожу. Вот администраторы, антрепренеры, дело другое. Они хоть и убийцы, но убивают не сразу, сперва наобещают с три короба, а потом пьют кровь, – усмехнулась певица.
– Его зовут Эдуард Михайлович Кадков.
Певица откинула голову на подголовник кресла и громко расхохоталась.
Ерожин не мог скрыть удивления на реакцию дамы.
– Мишка, Алешка, дуйте сюда! – громко позвала Александра Николаевна, и в гостиной появились два подростка, как две капли воды похожие друг на друга. – Извольте знакомиться. Это два моих личных убийцы и зовут одного Михаил Михайлович Кадков, а другого – Алексей Михайлович Кадков. А вы меня пугаете Эдуардом Михайловичем Кадковым!
– Близнецы – сыновья Михаила Алексеевича? – Петр Григорьевич от неожиданности встал с кресла.
– Вы очень догадливый, что для милиционера даже удивительно, – съязвила хозяйка. – Когда я, молоденькой певичкой с шестирублевой ставкой, выродила на свет разом этих кровопийц, думала, наложу на себя руки. А вот ничего, жива. Показались и марш в свою комнату, – отправила подростков строгая родительница.
– Я вижу, вы женщина сильная, но имейте в виду, я не пугаю вас, а предупреждаю. Эдик наверняка уверен, что его папочка вас озолотил. Он зверь, и ваша самоуверенность может вам стоить дорого. – Ерожин встал с кресла. – Навестить вас я считал своим долгом.
– Я не такая дура и приму к сведению ваши слова. Но как я могу уберечься? Допустим, дома Муся меня в обиду не даст. А за стенами? Нанять телохранителя мне не по карману. Концерты теперь часто не продашь, – уже совсем другим тоном заговорила певица. Ерожин понял, что перед ним сильная, но усталая женщина, и, в дверях, целуя ей руку, посоветовал:
– Возьмите близнецов и на недельку махните из города. Береженого Бог бережет.
– А вы за неделю управитесь? – недоверчиво поинтересовалась Кленова.
– Должен, – ответил Ерожин и захромал к лифту.