– Без паники. Я знаю, что Гриша невиновен, но это придется доказать. Я на время спрячу парня, – предупредил Виктор Иннокентьевич и, видя, что жена бледнеет и вот-вот потеряет сознание, обнял Наташу и стал покрывать поцелуями ее губы, лоб и щеки. – Успокойся, милая, клянусь, все будет хорошо. Я тебе обещаю.
– Куда ты собрался? – слабым голосом поинтересовалась женщина.
– Тебе этого лучше не знать. Если Гришу будут спрашивать, так и говори: уехал, а куда не знаю. Поняла?
Наташа кивнула, хотя понять до конца так ничего и не смогла. Она почувствовала, что ее ребенку грозит опасность. Наталья Владимировна Суворова безгранично доверяла мужу. Раз он делает так, значит, так и надо.
– Папа Витя, я готов.
Гриша стоял на пороге спальни в теплой куртке и с большой спортивной сумкой. Суворов с сыном часто ходили в походы, и собираться быстро парень умел.
– Господь с вами, – сказала Наташа, крестя их в прихожей.
Захлопнув за сыном и мужем дверь, она постояла возле вешалки и вдруг бегом бросилась на кухню: "Я не собрала им в дорогу поесть!" Но открыв холодильник, поняла, что опоздала, и, усевшись на табуретку, уставила взгляд в распахнутый холодильный шкаф.
До выезда из города Суворов молчал. Не доезжая триста метров до поста автоинспекции, он остановил машину и сказал Грише:
– Переходи на заднее сиденье и ложись так, чтобы тебя не заметили.
Гриша послушно забрался назад и, тихо посапывая, ждал, пока Суворов взгромоздит на него сумку.
Пост миновали спокойно. Суворов поглядел в светящуюся витрину окна инспекторского домика и увидел, что страж дороги сидит за столом, опустив на руки голову.
"Спит", – удовлетворенно сказал себе Виктор Иннокентьевич и, проехав с полкилометра, остановился. Озеро они миновали, но ветер с него продолжал дуть крепко. Мелкий дождик или капли, сдуваемые ветром с голых деревьев, свежили лицо. Гриша вылез из своего укрытия, потянулся и уселся рядом с отцом.
Они покатили в сторону Москвы.
– Где ты вчера был от двадцати одного до ноля часов? – спросил Суворов сына.
– Я гулял, папа Витя, – ответил юноша.
– Где? С кем? Все точно и по порядку.
– Знаешь, папа Витя, вчера был странный вечер, – неуверенно произнес Гриша.
– Чем же он был странный, сынок?
– Мне позвонила девушка, – Гриша сказал и задумался, припоминая вчерашние события.
– Имя? Чем занимается? Сколько лет? – уточнил криминалист.
– Не знаю. Она мне раньше никогда не звонила, – покачал головой юноша.
– Фиксируем. Тебе позвонила незнакомая девушка.
– Да, незнакомая, – подтвердил Гриша.
– Откуда она взяла наш телефон?
– Я не спросил, – признался молодой человек и виновато улыбнулся. – Она так со мной говорила, как ни одна девушка раньше.
– С твоим опытом это звучит интригующе, – усмехнулся Суворов. – Можешь поподробнее? Поверь, это у меня не праздное любопытство.
– Мне очень стыдно пересказывать наш разговор, – сказал Гриша и опять замолчал.
Суворов не торопил. Времени у них впереди хватало. Они свернули на Кольцевую дорогу, ее построили к Олимпиаде много лет назад. Кремлевские вожди надеялись, что иностранные гости на своих машинах толпой помчатся в Москву на спортивный праздник. Но советские войска вошли в Афганистан, и Запад Московскую Олимпиаду бойкотировал.
Начался долгий подъем к мосту через реку Волхов.
– Ну, набрался смелости? – спросил сына Суворов, прерывая затянувшуюся паузу.
– Она сказала, что видела меня на соревнованиях.
– Очень интересно!
– Сказала, что от меня в восторге и хочет показать мне такую любовь, которую я не знаю.
– Не уверен, что эта задача кому-нибудь в городе по силам, – высказал свои сомнения Виктор Иннокентьевич.
– Папа Витя, если будешь насмехаться, я не смогу быть откровенным, – предупредил молодой человек.
– Хорошо, не буду, – заверил сына Суворов и решил вести себя тактичнее.
В душе он немного гордился донжуанским наследием, доставшемся Грише от Ерожина. Приемный сын вообще очень часто напоминал ему старого друга. Хромой и невзрачный очкарик втайне всегда завидовал способностям Петра Григорьевича без труда добиваться благосклонности прекрасного пола. Кольцевая вокруг города заканчивалась. Перед выездом на основную трассу опять предстояло миновать пост. Криминалист решил не рисковать.
– Лезь назад, герой-любовник, – приказал он Грише, останавливаясь на обочине. Движение по основной трассе было более оживленное. Из Москвы в Питер, невзирая на выходные дни, катили фуры с товаром и продуктами. Мощные фары грузовиков иностранных марок сильным светом слепили глаза, и Виктор Иннокентьевич несколько раз протирал очки. Теперь, воспользовавшись остановкой, он тщательно вытер лобовое стекло. На этом посту не спали. Два инспектора со светящимися жезлами стояли возле обочины и внимательно осмотрели проезжающую машину. Суворову даже показалось, что один из сотрудников собирается поднять свою палку. Он сбросил скорость, но старенькая "трешка" интереса у доблестных работников ГИБДД не вызвала. Когда пост остался позади, Гриша снова пересел вперед.
– Вечер воспоминаний продолжается, – напомнил Суворов.
– Сказала, что очень красивая, – продолжил Гриша рассказ о таинственном звонке. – Стала описывать свою фигуру. Да так откровенно, что я смутился, – признался Гриша.
– Кроме прелестей своих она о себе что-нибудь сообщила? – спросил Виктор Иннокентьевич и, выбрав момент, когда далеко впереди не было машин, обогнал фуру. Суворов торопился. В понедельник надо выйти на работу вовремя.
– Да. Она сказала, что ее зовут Света и работает она в гостинице "Интурист". Назначила мне в этой гостинице свидание. Сказала, что выпишет пропуск, и попросила, чтобы я прихватил с собой документ.
– Почему она назначила свидание в гостинице? – поинтересовался Суворов.
– Обещала попридержать свободный номер, где мы прекрасно проведем время. – Гриша покраснел и замолчал.
– Дальше я сам тебе все могу рассказать. Ты пришел в гостиницу. Тыкал свой паспорт…
– Не паспорт, а студенческий билет, – уточнил Гриша.
– Это сути не меняет. Светы никакой там не оказалось, но твой документ охрана зафиксировала. Так?
– Откуда ты знаешь? – удивился Гриша.
– Это моя работа, мальчик, – вздохнул Суворов и подумал, что сделано все точно. Гостиница находится в пяти минутах ходьбы от места убийства. Парня в это время видели и могут подтвердить. Он был растерян, потому что девушка, назначившая свидание, его не ждала. Спрашивал Свету, которая в "Интуристе" никогда не работала, и вел себя странно. При наличии отпечатков в квартире депутата поведение молодого человека становится косвенной уликой.
– В котором часу ты вошел в двери гостиницы? – для порядка спросил Суворов.
– Около полуночи, как мы с ней по телефону и договорились.
Суворов замолчал и прибавил скорость. Старенькая "трешка" выжимала сто десять. Начинались подъемы на Валдай.
– Слушай меня, мой мальчик, и думай, думай, думай, – сказал Суворов, обгоняя очередную фуру. – Думай, кому и где ты мог перейти дорогу.
– О чем ты, папа Витя? – не понял Гриша.
Виктор Иннокентьевич знал мальчика с раннего детства. Когда они сошлись с Наташей, Грише не было десяти. Отношения отчима и пасынка сразу стали близкими. Суворов заменил Грише отца и старшего брата. Это он приобщил мальчика к спорту. Страстный болельщик тяжелой атлетики, сам по здоровью лишенный возможности заниматься любимым спортом, Виктор Иннокентьевич передал эту любовь Грише. Они с сыном были большие друзья, поэтому обращение по имени – Витя – даже льстило Суворову.
– Ты любишь "спрайт"?
– Да, я только его и пью, – Гриша с удивлением поглядел на отца.
– Кто-то утащил твою бутылку из раздевалки стадиона и подбросил ее в квартиру, где произошло убийство. Этот кто-то хочет, чтобы обвинили тебя. Почему именно тебя? Вот в чем вопрос. – Суворов лихо свернул с дороги, и они подрулили к бензоколонке. – Думай, – еще раз повторил Он и вышел заправляться.
– Мне ничего такого в голову не приходит, – сказал молодой человек, когда они снова покатили по шоссе.
– Плохо, что не приходит, – покачал головой Суворов. – Есть хочешь?
Гриша хотел. Они пересекали город Валдай. Основная часть старого русского городка находилась далеко внизу, возле чаши одноименного озера. Трасса проходила лишь через административный участок города. Предприимчивые армяне открыли тут круглосуточное кафе. Суворов завернул на стоянку. Водители нескольких фур закусывали в кафе, и их огромные машины, словно спящие слоны, застыли на обочине.
– Посиди. Тебя видеть не должны, – предупредил Суворов и направился в кафе.
Поскольку кафе держали южане, то и кухня оказалась соответствующей. Виктор Иннокентьевич попросил, чтобы еду ему завернули с собой. Пока чернявый и круглый как мяч буфетчик накладывал в пакет люля-кебабы, сыпал нарезанный лук и зелень, Суворов успел выпить стакан черного кофе. Он боялся уснуть за рулем, и напиток пришелся кстати. Забрав еду, криминалист оглядел столики, за которыми сидели шоферы, и, купив большую зеленую бутылку "спрайта", вышел на улицу.
Гриша спал. Суворов аккуратно пристроил пакет за подголовник водительского кресла и тихо уселся за руль.
– Хочешь, я поведу? – спросил Гриша, открывая глаза.
– Нельзя. Если остановят, тебе придется показывать права. Ты не понял? Фиксировать твою персону мы не имеем права, – объяснил Виктор Иннокентьевич и тронулся с места.
– Что же, я теперь всю жизнь должен прятаться как уголовник? – недовольно спросил юноша.
– Ешь, пока армянские котлеты не остыли, – посоветовал Суворов, предпочитая на вопрос сына не отвечать.
Гриша снял пакет с подголовника и принялся за еду.
– Вкусно, папа Витя. Жаль, запить нечем.
– Пошуруй между сиденьями сзади, – предложил Виктор Иннокентьевич и включил щетки.
Дождь усилился, стекло помутнело, и скорость пришлось сбавить.
– Думай, сынок, – снова попросил Суворов. Гриша открыл шипящую бутылку, сделал несколько глотков. Виктор Иннокентьевич, покосившись на сына, отметил, что тот держит бутылку именно так, как и ту, где остались злополучные отпечатки. – Думай. Может, ты какой-нибудь крале наобещал хрустальных замков, а потом слинял? Или по спорту кому помешал? Без причины ничего не бывает. Поймем причину – найдем убийцу.
– Нет, папа Витя. Предложения жениться я никому не делал. По боксу я всего перворазрядник и в чемпионы не рвусь.
Суворов посмотрел на часы:
– Плохо. Время уже три, а мы еще до Вышнего Волочка не добрались.
– Мы едем в Москву или дальше? – спросил Гриша, закупоривая свой "спрайт" и пряча бутылку на прежнее место.
– Да, Гриша, мы едем в Москву. В большом городе легче раствориться.
– Тогда почему не в Питер? – удивился сын.
– Потому что в Москве есть человек, который может нам помочь.
– Я догадываюсь, о ком ты говоришь, – тихо сказал Гриша.
– Догадываешься, и молодец, – ответил Суворов и, заметив, что из зоны дождя они выбрались, выключил щетки и прибавил скорость. Стрелка спидометра заплясала у отметки "сто двадцать". Гриша откинул кресло и, устроившись поудобнее, засопел.
13
Нателла Проскурина играла в городском театре второй сезон. Она окончила московский театральный институт в мастерской известного артиста. Была мила личиком и стройна фигуркой, но большим талантом не отличалась. Вздернутый носик и приятный овал лица позволяли гримерам превращать молодую актрису в самые разнообразные персонажи. Руслан Ходжаев влюбился в Нателлу, как говорится, с первого взгляда. Он увидел ее в пьесе современного автора, где по новой моде половину пьесы Нателла проводила неглиже. Образ, выписанный местным драматургом Щербатым, требовал экзальтации. Проскурина играла невинную девушку, которую подлый негодяй превратил в проститутку. Невинность героини по замыслу автора осталась в прошедшем времени, за рамками сценического действа. На сцене же Нателла, борясь с отвращением, отдавала свое прекрасное тело уродливому негодяю и оттого горько страдала. Чеченец Ходжаев, не слишком и отличая правду искусства от правды жизни, сильно сочувствовал Проскуриной из второго ряда партера. Он даже отключил мобильный телефон, по которому получал информацию о своем доходе. Пьеса в стиле слезной мелодрамы, доступной интеллекту нового богатого зрителя, заканчивалась счастливо. Проститутку полюбил состоятельный красивый бизнесмен и выкупил из позорного бизнеса. Уродливый негодяй, перепутав яд, предназначенный герою, с бокалом для себя, подыхал в страшных судорогах. Чеченец ходил на все показы пьесы и в сцене отравления не мог удержаться от аплодисментов.
Полюбив Нателлу, бедный кавказец мучился и на классических представлениях, где его кумир играла в эпизодах. Островского чеченец возненавидел люто.
В первый же вечер Ходжаев явился после спектакля за кулисы с огромным букетом цветов в переливающемся целлофане упаковки. Высказав свой восторг и поклонение в яркой, по-южному эмоциональной форме, чеченец повесил на шею Проскуриной толстенную золотую цепь, после чего получил соизволение на совместный ужин в свободное от спектаклей время. Белый "Мерседес" чеченца вкупе с необычайным размахом ужина свое дело сделали. Нателла согласилась посетить люкс, который Ходжаев держал на всякий случай над рестораном. Отдавалась Проскурина так же бурно, как играла роль в современной пьесе. С тех пор белый "Мерседес" каждый вечер стоял возле служебного входа в театр.
Любовницей примадонна оказалась ревнивой и капризной. Чеченец с трудом совмещал с ней свой бизнес. Он держал в городе несколько кафе и с десяток игорных залов и зальчиков. В таком деле, чтобы тебя не обворовали, требуется неусыпный контроль. Ходжаев терял в деньгах, но беспрекословно исполнял все капризы актрисы.
В воскресенье вечером Проскурина играла свою любимую роль. Бритоголовые зрители, видевшие пьесу по многу раз, потягивали из бутылок дорогое импортное пиво и переговаривались между собой в ожидании эротических сцен. Тут зал стихал, отключались мобильные телефоны и наступала напряженная тишина. Вздохи и междометия героини в такие моменты доходили до последнего ряда. Когда же интимная сцена подходила к концу, зал снова возвращался к нормальной жизни.
В антракте, лениво поднявшись на второй этаж в буфет, Руслан заказал рюмку коньяка и, встав у стойки, принялся обзванивать свои точки, интересуясь суточной выручкой. Полная ручка с ярким маникюром легла на плечо кавказца, заставив его вздрогнуть. Перед ним стояла дородная блондинка Зоя и улыбалась. Закончив разговор по телефону, Руслан грубо спросил: "Чего тебе?" Зою он нанял для кафе "Русич" и поначалу иногда пользовался ее объемными женскими прелестями. Но после встречи с Нателлой Проскуриной Ходжаеву вспоминать это было неприятно.
– Русланчик, я по делу, – Зоя продолжала растягивать свои ярко-малиновые губы, но глаза ее смотрели серьезно.
Руслан подумал, что блондинка пришла с проблемами кафе, и, брезгливо поморщившись, изрек:
– Нельзя ли в другой раз? Я на днях загляну, посидим, поговорим.
– Русланчик, дело срочное и к нашему с тобой бизнесу отношения не имеет.
– Ну ладно, выкладывай, – устало разрешил кавказец, и они уселись за освободившийся столик.
Звонок уже прозвенел, и зрители потянулись в зал.
– Ко мне старый друг приехал, привез на продажу очень дорогие цацки – золото, камешки, женские безделушки. Твоя птичка от таких цацек станет тебя вылизывать своим язычком, как леденечек. Я тут одну вещичку прихватила. Взгляни.
Сказав все это, Зоя отправила свою пухлую ладонь между двумя полушариями необъятной груди и извлекла что-то, завернутое в тряпицу. Развернув тряпицу, она протянула ладонь с брошкой Руслану. Крупный бриллиант сверкнул в глаза чеченцу. По бокам брошь украшал ряд рубинов. Рубины рядом с белым камнем не казались крупными, но на самом деле каждый из них мог послужить центром ювелирной композиции.
– Пойдем отсюда, – моментально изменив тон, предложил Ходжаев.
Зрителей в фойе не осталось. Звенел третий звонок. Они вышли на лестницу, Руслан полез в карман, достал небольшой продолговатый предмет и поднес его к брошке. Предмет засветился голубоватым светом, и под ним голубым огнем замерцал белый камень.
– Не фуфло, – медленно проговорил Руслан. – Вещь чистая?
– Русланчик, мамой клянусь, не ворованные цацки. Они у моего друга по наследству.
– Сколько за эту? – поинтересовался чеченец, не выпуская вещицу из рук.
– Сказал, меньше пяти не отдаст, – шепотом сообщила Зоя.
– Камень карат на пять, рубинчики по четвертинке. Годится, – что-то прикинув в уме, согласился чеченец. – У меня при себе только две штуки. Больше не ношу, не потратить.
– Знаешь сколько у него всего! – округлив глаза от восторга, воскликнула Зоя.
– Когда увижу, тогда и узнаю, – ответил Руслан и полез во внутренний карман пиджака. – Отдай ему две и скажи, что завтра будут остальные, – пообещал чеченец, протягивая Зое пачку долларов и убирая брошку к себе в карман.
– Ты что, он меня убьет, – испугалась блондинка, готовая устроить истерику.
– Ладно, подожди, другу позвоню, – поморщился Руслан и вынул мобильный телефон.
– Что ж, я буду ждать, пока твой друг приедет? – растерялась Зоя.
– Он в зале, – раздраженно пояснил Ходжаев и набрал номер. Телефон оказался отключенным. – Через три минуты перезвоню. Сексуальная сцена закончится – включит.
Через три минуты, как и говорил Руслан, друг на звонок ответил.
– Сашок, у тебя при себе три штуки есть? – спросил чеченец и, достав брошку, покрутил ее у себя перед глазами. – Вынеси мне, Сашок. Я на лестнице перед буфетом.
Сашок оказался совсем юным. У него были длинные волосы, и сзади он походил на девушку. Подойдя к Руслану, молодой человек протянул ему деньги.
– Десять процентов в день, – предупредил он Ходжаева и пошел назад.
– Такой сопляк с такими бабками?! – удивилась Зоя.
– Он ими игроков снабжает, – пояснил чеченец, отдавая буфетчице доллары. – Завтра днем я в Питер еду. Если твой друг хочет, пусть позвонит утром, договоримся о встрече. Хорошие вещи я люблю.
– Ты где был? – спросила Нателла, когда Руслан сидел после спектакля в ее гримерной, горящими глазами следя за тем, как актриса переодевается.
– Когда, моя красавица? – в свою очередь спросил чеченец.
– В начале второго действия. Что думаешь, я со сцены не вижу? Тебя минут двадцать не было! – Руслан подошел к Нателле и попытался ее обнять. – Не смей меня лапать! Иди к той, которую лапал во время второго действия! – зло сказала Проскурина, отпихивая поклонника.
– Красавица моя, персик мой, сладкая моя! За подарком для моей богини задержался, – оправдывался чеченец.
– Что еще за подарок? – спросила актриса более миролюбивым тоном.
– Царская вещь, мой цветочек. Увидишь – не оторвешься, – пообещал Ходжаев.
– Врешь, покажи, – перебила Проскурина, сбрасывая с себя остатки театрального костюма.
– Дома покажу. Хочу, чтобы ты меня за этот подарок сильно любила. Так сильно любила, чтобы я устал.
– Размечтался, – усмехнулась Нателла, влезая в узкие джинсы.