– Когда мой подарок увидишь, не будешь такие обидные слова говорить, – сказал Ходжаев, жадно взирая на обнаженную грудку своей возлюбленной.
– Нечего пялиться, застегни лучше.
Проскурина надела бюстгальтер и повернулась к поклоннику спиной. Руслан взял Нателлу за плечи, поцеловал в шейку и осторожно зацепил крючки на спине.
– Жрать хочу, – сказала Проскурина, когда они спустились вниз.
– Салями дома есть, икра черная есть, зелень есть, – сообщил Руслан, открывая перед актрисой дверцу своего "Мерседеса".
– Надоело. Супа хочу, – капризно потребовала Проскурина.
– Где же я тебе, моя царица, в такое время суп возьму? Хочешь, шашлык горячий у Арно покушаем?
– Охота была с твоими бандюками дым нюхать! – сморщилась Нателла. – Я спектакль отпахала и отдохнуть должна.
Руслан завел двигатель и с визгом взял с места. Белый "Мерседес" полетел по ночному городу. Притормозив возле перекрестка, Ходжаев взял телефон и набрал номер:
– Арно, будь другом, пришли мне домой две порции по-карски. Только чтобы барашек горячий и не жирный. Ну сам знаешь, что тебе говорить…
– Где твой подарок? – устало спросила Проскурина, сбрасывая пальто на руки чеченца.
– Ты в комнату войди, свет зажги и глаза закрой, – попросил Руслан медовым голосом.
Проскурина вошла в гостиную с вычурной золоченой мебелью, встала возле зеркала и капризно надула губки. Ходжаев, крадучись, подошел к актрисе и, взяв ее ручку в свою, положил на ладонь брошку:
– Смотри, царица!
Нателла уставилась на вещицу. Она не была приучена к дорогим ювелирным украшениям и потому сразу не поняла, что получила.
– Это что, брошечка?
– Это, моя красавица, царская вещь. Я за нее десять тысяч зеленых выложил. За эти деньги приличный "мерс" можно купить.
– Настоящий бриллиант? – недоверчиво поинтересовалась актриса.
– Настоящий. Карат шесть, и рубины по полкарата. Редкая вещь, – причмокнул языком Руслан.
– Русланчик, ты чудо! Ой, как здорово! Ленка с Инкой от зависти сдохнут.
– Сдохнут, моя царица. Пошли скорей в спальню, я так тебя хочу, что плавки могут лопнуть. Думаешь, легко горячему мужчине смотреть, как такая красавица раздевается-одевается? Горячий мужчина может от желания умереть, – пожаловался чеченец.
– Ладно, черт с тобой, только сам меня разденешь, у меня сил нет, – сказала Нателла и широко зевнула, – И завтра рано не буди. Дай перед гастролями выспаться. В Питере публика тяжелая.
Когда Руслан, осыпая поцелуями сонную примадонну, стаскивал с нее джинсы, в дверь позвонили.
– Кто там еще?! – обозлился чеченец и выругался на родном языке.
Он с трудом оторвался от своего дела и пошел открывать. В дверях стоял Арно и держал в руках корзину с шашлыком.
– Спасибо, друг. Прости, у меня женщина, я тебя не приглашаю.
Арно подмигнул Руслану и, получив деньги, скрылся за дверью. Когда чеченец вернулся в спальню, его возлюбленная крепко спала.
Рано утром зазвонил мобильный. Ходжаев с трудом открыл глаза и включил трубку.
– Я от Зои, врубился?
– От кого? – Мозги Руслана еще спали.
– От Куропаткиной, – пояснили в трубке недовольным голосом.
– Да, врубился, – проснулся чеченец, и они договорились о встрече.
14
Сперва Ерожин отнесся к помещению своего нового офиса без особого энтузиазма. Чувство собственности у подполковника если и имелось, то было настолько далеко запрятано в глубинах сознания, что наружу почти не пробивалось. И вдруг неожиданно для себя Петр Григорьевич заволновался. Он как ребенок представлял себе бюро уже после ремонта. Перед глазами вставал белый кабинет с темной солидной мебелью, кожаными креслами, шкафами для папок и книг. Отдельно за небольшим рабочим столиком с компьютером – место секретаря. Секретарь представлялся Еро-жину в образе улыбающейся Нади. Вот она несет ему кофе, беседует с клиентами. Но тут радужные видения неожиданно прекращались. Клиентами могут оказаться красивые молодые мужики, а он отсутствует… Нет, пожалуй, Наде лучше оставаться дома, а на должность секретаря найдется немало других работящих девушек. Например таких, как Мухобад…
Мечтать об офисе было приятно, но зарплату Петр Григорьевич пока получал в фонде. Оставив Надю в воскресное утро одну, Ерожин решил навестить Севу Кроткина. Скопилось множество вопросов, и новоявленный предприниматель нуждался в совете. После операций директор фонда зализывал раны в реабилитационном центре. Санаторий находился в Кубинке, невдалеке от подмосковного городка Одинцово. Подполковник мог взять жену с собой, но он думал, что молодой женщине надо дать время переварить все, что она услыхала от него за вчерашним ужином. Теперь Надя знала своих покойных родителей в лицо. Правда, лишь по фотографиям. Но другой возможности у Нади все равно не оставалось.
Петр Григорьевич выехал на Варшавское шоссе и только повернул в сторону Кольцевой, как зазвонил его мобильный телефон.
– Петр, здравствуйте, – услышал он в трубке незнакомый мужской баритон.
– Здравствуйте. С кем имею честь? – поинтересовался Ерожин, трогая со светофора.
– Меня зовут Алексей Ростоцкий. Лично мы не знакомы, но мою жену Шуру вы знаете много лет, – сообщил баритон.
"Шура… Ростоцкий… Алексей…" – Ерожин чувствовал, что имена и фамилия ему не раз встречались.
– Откуда вы, Алексей, звоните? – спросил он в надежде, что за время ответа вспомнит, с кем говорит.
– Я звоню из Самары, – услыхал Петр Григорьевич и предположил:
– Вы муж Шуры Ильиной?
– Ильиной она была много лет назад, а теперь мы оба Ростоцкие, – ответили в трубке.
Звонок оказался столь необычным, что Ерожин припарковал машину. Встав у обочины, подполковник поудобнее устроился на водительском сиденье.
– Очень рад вас слышать, Алеша, откуда у вас мой телефон?
– Это долгая история. Не стоит тратить деньги, рассказывая ее по мобильному. До меня дошли слухи, будто вы получили под свою фирму офис, и помещение нуждается в серьезном ремонте. Так? – спросил Алексей.
– Очень занятно. Я только вчера осмотрел мое будущее бюро, а сегодня в Самаре этот факт уже известен, – поразился Петр Григорьевич.
– Я связан по работе со строительными компаниями, – не замечая удивления собеседника, продолжал Алексей. – Хочу вам порекомендовать четверых эстонцев. Они как раз заканчивают объект в Москве и могут принять ваш заказ. Бригада профессиональная. Во время работы не пьют и качество выдают европейское.
– Как с ними связаться? – Ерожин вынул из кармана записную книжку.
– Бригадира зовут Вольдемар. Ему лет сорок, и объектов он сдал не один десяток, – Алексей продиктовал цифры и, не дожидаясь излишних вопросов, отключил телефон.
Петр Григорьевич записал номер и задумался. Звонок пришелся ко времени. Сегодня утром он мечтал о своем кабинете. И словно в сказке "По щучьему велению" ему выдают бригаду. Но подполковник очень не любил чудес. Откуда муж Шуры за одни сутки прознал, что он, Ерожин, нуждается в ремонте своего будущего офиса? Петр Григорьевич стал восстанавливать в памяти последнюю встречу с Шурой. Ни о каком сыскном бюро он ей говорить не мог. После развязки на газоне гольф-клуба подполковник телеграфировал в Самару. Он сообщил, что Фатима мертва и Шура может за себя и свою семью больше не беспокоиться. Естественно, что и в телеграмме личными планами он не делился. Ерожину тогда и в голову не могло прийти, что генерал Грыжин выбьет лицензию. Сам генерал заговорил впервые на эту тему уже по возвращении Петра Григорьевича из азиатского вояжа. Ерожин прекрасно помнил, когда это случилось. Они ехали в Нахабино на машине замминистра. Грыжин после бани был настроен благодушно, и Петр Григорьевич воспринял мысль о частном сыскном бюро как результат лирического настроения Ивана Григорьевича. А само помещение он увидел лишь вчера. Сообщить в Самару эту необычайную новость могли два человека – сам Грыжин и Надя. Только они были в курсе, но и тот и другой не должны были, по мысли Ерожина, знать Шурино семейство. Петр Григорьевич специально, когда проводил свой нелегкий разговор с Аксеновыми после убийства Фатимы, имя Шуры не назвал. Он только намекнул, что тройняшку им подменила женщина из соображений мести. Правда, до Нади имя Шуры каким-то образом дошло, но адрес самарского семейства ей взять негде… Так ничего и не придумав, подполковник раскрыл записную книжку и набрал номер:
– Я бы хотел поговорить с Вольдемаром, – сказал он, услышав вместо привычного "алло" или "да" – "я".
– Фы и гофорите с Фольдемаром, – ответили в трубке с мягким акцентом и странным ударением на каждом слоге.
Петр Григорьевич изложил свою проблему.
– Мы сейчас рапотаем в Лялином переулке. Если фы са нами саетите, мы мошем посмотреть фаше помещение. Но стелать это мы имеем фосмошность фо фремя опета, – предупредил Вольдемар.
Ерожин понял, что "фремя опета" означает обеденный перерыв. Договорившись с эстонским бригадиром, он перезвонил Грыжину и попросил генерала подойти к офису, чтобы открыть дверь. Ехать в Кубинку смысл теряло. Так быстро Ерожин бы не управился, а разговаривать с Севой, глядя на циферблат, неприлично.
До встречи с ремонтниками оставалось два часа, и Петр Григорьевич вернулся домой. Посмотрев в покрасневшие очи жены, Ерожин встревоженно спросил:
– Ты плакала?
– Немного. На маму смотрела. Я ее никогда не видела живой, а тут твоя фотография. Вот и разревелась, – виновато призналась Надя. – А ты почему вернулся?
– Мне выдали очень странный звонок. Звонил человек, который моего телефона знать не мог и предложил бригаду для ремонта офиса, – развел руками Ерожин. – Поеду знакомиться с бригадиром.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Надя, никак не отреагировав на странность звонка. – Знаешь, что я надумала?
– Откуда же мне знать, моя девочка? Я пока мысли твои читать не научился. – Петр Григорьевич обнял жену и приготовился слушать.
– Ты просил у меня денег взаймы? – напомнила Надя. – Хотя я эти деньги своими не считаю, но раз ты так хочешь, я согласна их своими считать.
– Они и есть твои, раз ты дочка Вахида и Райхон.
– Договорились. Я тебе предлагаю первый заказ, – серьезно сообщила Надя.
– Какой заказ? – не понял Ерожин.
– Ты открываешь сыскное бюро? Так? – Надя усадила мужа в кресло и уселась ему на колени.
– Так, – согласился Петр Григорьевич.
– Значит, начнешь брать заказы на расследование, – предположила Надя и, обняв своими ладонями виски Ерожина, внимательно поглядела ему в глаза. – Я стану первой клиенткой.
– Ты хочешь нанять меня, чтобы я следил за своей нравственностью или за твоей? – изумился Петр Григорьевич.
– Не смейся. Я с тобой говорю абсолютно серьезно. Петя, я не верю, что мой отец Вахид. Ты и сам в это не веришь. Найди моего настоящего отца. – Надя подошла к стене, сняла фотографию Райхон и вернулась к мужу. – Может быть, она была и не очень нравственной женщиной, – сказала Надя, разглядывая снимок, – но она моя мать. Я постараюсь о ней думать хорошо. А отца моего найди. Это ты можешь. Ты ведь гений сыска. И твои, ой, мои доллары используй на это.
Петр Григорьевич не знал, что ответить. Такого заказа частный сыщик никак не ожидал. Не то что бы он считал задачу невозможной. Но откуда начать?
– Придется ехать в Азию, – сказал Ерожин после долгого раздумья.
– Возьми меня. Это моя родина. Петя, я очень хочу посмотреть на места, где родилась. Мы с тобой не были в свадебном путешествии. Я тебя очень прошу.
– С чего ты взяла, что Вахид не твой отец, – поинтересовался Ерожин.
Воскресенье преподносило подполковнику слишком много сюрпризов.
– Если бы я была узбечкой, мама и папа Аксеновы сразу бы это заметили. Меня вырастили, не подозревая, что я подкидыш. Мама моя Райхон – узбечка. Я тут себя в зеркало разглядывала. Глаза у меня мамины. Но на узбечку я не похожа. Значит, мой отец не Вахид, – уверенно закончила свой монолог Надя.
Логика в словах жены имелась, и возразить Ерожину было нечем.
– Не боишься, что твой неизвестный папашка окажется вором и проходимцем?
Надя на минуту задумалась.
– Пусть окажется. Родителей мы не выбираем. Но знать их право имеем.
– Хорошо. Принимаю дело Надежды Ерожиной в производство. Секретарем назначаю жену. Согласна? – улыбнулся Петр Григорьевич.
– Еще как согласна! – заверила Надя мужа.
Петр Григорьевич ехал в Лялин переулок и все время возвращался мыслями к неожиданной просьбе жены. Надя осталась дома, хотя Ерожин предложил ей прокатиться с ним.
– Я лучше займусь хозяйством. Зачем мужикам мешаться? – резонно заметила она.
И теперь, мчась по Садовому кольцу, он продолжал размышлять о странном желании молодой женщины. Хотя, что странного в том, что юная супруга, осознав себя сиротой, надумала найти настоящего родителя? Разговор с Надей перебил мысли о тайне самарского звонка. Подполковник решил, что этот факт как-нибудь сам собой разъяснится и размышлять о нем перестал. Завернув в Лялин переулок, он медленно двинулся между домами. Особняк, в котором заканчивали работу эстонские строители, находился в глубине двора. Петр Григорьевич оставил "Сааб" возле ворот и отправился пешком на поиски бригады. Нужную дверь он определил по строительному мусору. В отличие от обычного в таких случаях хаоса из битого кирпича, кусков штукатурки и прочих строительных отходов, тут мусор аккуратно хранился в кузове контейнера. "Западный стиль…" – оценил Ерожин и шагнул внутрь. Эстонцы уже переоделись и, разложив на покрытом чистой бумагой стеллаже нехитрый продуктовый набор из соседнего магазина, закусывали.
– Приятного аппетита, – сказал Ерожин, протягивая руку старшему.
– Тере, – ответил Вольдемар и, пожав протянутую руку, представил членов своей бригады. – Этот маленький, курат, самый молотой и ленифый, Илло. Фот этот, самый длинный и прошорлифый, Як. И послетний, курат, самый слой и хитрый, Велло.
– Ничего себе характеристики! – рассмеялся Ерожин. – А что думают твои ребята о самом бригадире?
– Они ничего, курат, не тумают. Тумать прихотится за них мне, – серьезно сообщил Вольдемар – Они только хотят теньги.
Петр Григорьевич по дороге к офису не мог сдержать улыбку. В Эстонии он бывал в молодости, когда республика входила в Союз. Это были туристические наезды. Группы ночевали в специальных поездах. Дамы носились по магазинам, дорвавшись до эстонского трикотажа, а мужики хлестали дешевое пиво. С людьми почти не общались и об эстонцах судили по анекдотам и рассказам, из которых следовало, что представители маленького северо-западного народа отличаются угрюмостью и говорят не больше трех слов в сутки. А Вольдемар за десять минут общения полностью зачеркнул привычный стереотип. За этими веселыми размышлениями Петр Григорьевич не заметил, как добрался до Чистых прудов.
Грыжин прохаживался генеральской походкой возле их офиса и, завидев знакомый "Сааб", встал возле дверей, широко расставив ноги.
– Это мой партнер. Он человек серьезный, генерал и в ремонтных делах смыслит больше меня, – представил Ерожин Ивана Григорьевича бригаде.
– Ладно, Петя, показывай, кого привез? – пробасил Грыжин, внимательно изучая прибывших. – Ты их по масти своей подбирал или как? – поинтересовался он, оглядев белобрысую компанию.
– Это, Иван Григорьевич, наши эстонские друзья. Мне их рекомендовали как классных строителей, а совпадение масти – чистая случайность, – ответил Ерожин.
– Господа свободные чухонцы… Представители дальнего зарубежья. Какая честь! – поклонился Петр Григорьевич и распахнул дверь.
– Что фы хотите? – спросил Вольдемар, после того как с бригадой обошел комнаты, заглянул в бывшую кухню и осмотрел все закоулки.
– Мы хотим иметь нормальный офис, – ответил Ерожин.
– Это сафисит, курат, от фаших финансовых фосмошностей, – пояснил Вольдемар.
– Что еще за курат? – не понял Грыжин.
– Курат – самое страшное эстонское рукательстфо, – объяснил Вольдемар.
– Понятно, что-то вроде "мать вашу"… – обрадовался генерал.
– В перефоте на русский это слофо опосначает черт, – терпеливо растолковал эстонец.
– Хватит лингвистики, – усмехнулся Ерожин. – Бригадир интересуется нашими возможностями.
– Пускай скажет сколько надо, а "фосмошности" мы отыщем, – заверил Иван Григорьевич.
– Тафайте прикинем, – ответил Вольдемар и достал из кармана блокнот. – Полы мошно полошить паркетные, а мошно опойтись кофролином.
– Обойтись ковролином, – пояснил Ерожин, заметив удивленный взгляд Грыжина. Петр Григорьевич уже начал привыкать к акценту бригадира, в то время как генерал половины из сказанного понять не мог.
– Если стены опклеить опоями, путет меньше рапоты. Пот краску нато вырафнифать тольше. Но теперь в офисах принято красить. Пойтем таль-ше. Сантехника пыфает расная. Пыфает торогая, пывает потешевле. Ну и конешно тфери и окна. От них много сафисит. Я тумаю, что цена ремонта колеплется от пятитесяти тысяч крон то ста пятитесяти. – Что-то записав для памяти, Вольдемар захлопнул свой блокнот.
– Ты можешь сказать в человеческих деньгах? – не понял Грыжин.
– Если тля фас толлары считаются теньгами человеческими, пошалуйста. Ремонт этого помещения опойтется фам от трех до тесяти тысяч толлароф.
– Ну что, Петро, сделаем по первому классу?! – подмигнул Грыжин.
– Расходы пополам, – согласился Петр Григорьевич.
– Нам пора, – поглядев на часы, заторопился бригадир.
– Что, вас там надсмоторщик с плеткой ждет? – удивился Грыжин.
– Нас никто не штет, кроме рапоты, – улыбнулся Вольдемар. – Плетка нушна тля скотины, а мы люти.
Вернув строителей на их объект, Ерожин решил все же добраться до Севы Кроткина. Он свернул с Садового кольца на Кутузовский проспект. Машин в воскресенье было не так много, и Петр Григорьевич придавил до сотни. Когда Ерожин подъезжал к Рублевке, зазвонил мобильный.
– Ты где? – Голос Нади звучал тревожно.
– Что опять приключилось? – забеспокоился Ерожин.
– Петя, у нас гости. Приезжай как можно быстрее, – попросила Надя.
– Какие гости?! Я никого не звал, – удивился он.
Надя по телефону отвечать не хотела.
– Больше ничего я тебе сказать сейчас не могу.
– Хорошо, лечу, – пообещал Петр Григорьевич и, нарушая правила, крутанул через осевую.
Подкатив к своей башне, Петр Григорьевич вышел из машины и, было, шагнул к подъезду, но что-то его остановило. Глаз сыщика зафиксировал нечто такое, чего быть не должно. Ерожин огляделся и понял, что внимание его привлек новгородский номер машины. Старенькая, забрызганная грязью "трешка" притулилась возле автоматной будки. Подполковник медленно обошел вокруг "жигуленка".
"Суворов приехал", – догадался он и влетел в подъезд. Как только Надя открыла дверь, Петр Григорьевич со словами: "Где Витька", не раздеваясь, ворвался в квартиру.
– Он не один, – сказала Надя вдогонку и подумала: "Откуда муж узнал? По телефону она имен не называла".
Виктор Иннокентьевич Суворов устроился на диване. Рядом с ним сидел молодой человек, сильно смахивающий на хозяина квартиры.
– Знакомься. Твой сын, – натянуто улыбнулся криминалист, вставая навстречу Ерожину.
– Гриша, – прошептал Петр Григорьевич и застыл на месте.