- Ну, он же Николай Сергеевич, - принялся втолковывать мне Пашка, на лице которого явно читались сомнения в моем умственном развитии. - Сокращенно Ник Сер. Только Ник Сер - это как-то стремно. Поэтому мы зовем его Миксер. Ну, и еще кое-почему. Сами скоро увидите.
Очевидно, на лице моем не высветилось жгучего желания вообще хоть на что-то смотреть, потому что Пашка снова посмурнел и спросил:
- Вы все еще сердитесь?
- Слушай меня внимательно, Павел Алексеевич Панфилов, - проникновенно сказала я, крепко сжав мокрую мальчишескую руку чуть повыше локтя. - Давай договоримся так. Если за те три дня, что мне предстоит тебя охранять, ты еще раз выкинешь что-нибудь подобное или просто ослушаешься меня…
- И что вы сделаете? - тут же взъерошился мой подопечный. - Ну, что?
- Я своими руками передам тебя тем, кто хочет тебя похитить, - страшным шепотом ответила я. - Честное телохранительское - передам. Причем бесплатно.
Что-то мелькнуло в лице десятилетнего мальчишки. Он даже не спросил меня, кто хочет его похитить и зачем. Может быть, потому, что не ждал от меня правдивого ответа. И правильно делал, что не ждал. Я и так допустила непоправимую ошибку. Вместо того чтобы озаботиться своей безопасностью, Пашка раздулся от гордости чуть не вдвое. А как же! Теперь он - фигура в пока еще непонятной, но очень интересной игре. Мама дорогая, если бы ты только знал мальчик, какая страшная и грязная это игра. И, слава богу, что благоразумие твоего отца прекратит ее раньше, чем на кон будет поставлена твоя жизнь. Слава богу…
- Что это? - выдернул меня из лабиринта раздумий мальчишеский голос.
Указательный палец с обкусанным ногтем некультурно показывал на мою шею, с которой я откинула волосы, чтобы как следует их отжать. Глаз на моем затылке от рождения не имелось. Но я прекрасно знала, что так заинтересовало моего подопечного. Пять бледно-розовых шрамов, разлиновавших мою шею чуть ниже затылка.
- Бандитские пули, - раздраженно буркнула я, поспешно опуская волосы.
- Ну да, - рассмеялся Пашка. - Так я и поверил! Ой, слышите? Тренировка начинается. Бежим! А то на кулаках будем отжиматься!
Он рванулся вперед, обдав меня песчаным душем, ударившим из-под босых пяток. И пока я взбиралась вверх по тропинке следом за припустившим во всю прыть мальчишкой, перед глазами, как наяву, стояла секретная лаборатория, из которой мне только по счастливой случайности удалось выбраться живой и почти невредимой. Шрамы, конечно, не в счет.
Шутки шутками, но нам действительно едва не пришлось отжиматься. Вожатый Николай, снова облачившийся в расшитую народную рубашку, сурово посмотрел в нашу сторону и укоризненно покачал головой. Он стоял, широко расставив ноги, на вытоптанной площадке перед пятью серьезными до невозможности тинэйджерами, ловящими каждое движение сенсея. Именно сенсея. Несмотря на русскую рубаху и непонятное название "русский бой". Все-таки крепко пустило в нас корни это самое заезжее карате. Перед началом тренировки он даже поклонился по-японски, прижав руки к туловищу. Хотя в такой одежде уместнее было бы отвесить земной поклон.
Ничего особенного я на этой тренировке не заметила. Чинаров учил ребят приемам рукопашного боя, которые сам постигал в наших доблестных ВДВ под руководством бравого капитана. До боли знакомые блоки, захваты, удары… И лишь три раза я вздернулась от неожиданности. Первый - когда Николай елейным голосом попросил меня продемонстрировать какой-нибудь прием, и я, категорически отказавшись, услышала презрительное хмыканье юного Панфилова. Второй - когда мой подопечный получил от "сенсея" удар в грудь, после которого мальчишка долго не мог перевести дух. И третий…
- Коленька, соколик, - ласково обратилась к Чинарову вынырнувшая из ближайших кустов Степанида Егоровна, - научи и меня, пожалуйста, как с иродом каким-нибудь сладить. Столько их развелось в последнее время, аж телевизор смотреть страшно. Да ты не бойся, не рассыплюсь. Я крепкая еще. Научишь?
- Э-э-э… - растерялся Николай. - Ты уж извини, мать. Не получится у меня. Ты только не сердись, Егоровна. Честное пионерское - не получится. Лучше я тебе свисток подарю. Если что - свисти погромче. А я прибегу и как-нибудь сам разберусь. Ну не обижайся, мать. Ну… Черт, ушла… Ладно, не отвлекаемся. Серега - твоя очередь: покажи на Сашке, как делается этот захват.
Он еще что-то говорил, но я уже не слышала. Ноги сами несли меня за угол "помещичьего" дома, где в старом плетеном кресле согнулась в три погибели Степанида Егоровна Силантьева. Одинокая русская бабка, которая на девятом десятке почувствовала, что защитить ее сегодня некому. И не приученная сидеть сложа руки, решила прибегнуть к помощи новомодных восточных единоборств. От солнца ли слезились прищуренные глаза, недобро сверкнувшие при моем приближении, или от старости, но мне почему-то захотелось опуститься у ее ног и положить голову на слегка подрагивающие колени. Как в далеком беззаботном детстве. Этого я, разумеется, не сделала, а, немного помолчав, сказала:
- Я могу вас научить. Если вы захотите, конечно.
- Учительница выискалась, - проворчала боевитая старуха, - Учи, коли не шутишь… Только ноги задирать не учи. Неприлично мне, старой, такие кренделя выделывать.
Неприлично! Я едва не подавилась улыбкой, пытаясь сохранить предписанное строгими японскими канонами спокойствие. Восьмидесятилетняя баба Степа не сказала: невозможно или трудно. Всего лишь "неприлично". Мне бы в ее годы такую бодрость если не тела, то духа.
- Вот так вставайте, - попросила я, на секунду высовываясь из-за угла и отыскивая глазами моего подопечного. - Для начала я вам самое простое покажу. Представьте, что я - ирод и хватаю вас вот так. А вам тогда нужно сделать вот так и вот так. Ручаюсь, он вас сразу выпустит.
- А если он с пистолетом? - поинтересовалась Егоровна и деловито направила на меня неизвестно откуда взявшуюся ложку.
- Тогда делаете так. Он просто не успеет выстрелить. Ну а потом пальцами в глаза и коленом по корню всех зол, - пояснила я, приведя бабу Степу в игривое расположение духа. Она даже позволила мне рассмотреть ее наследство, почерневшую от времени серебряную ложку. Мама дорогая, если кто-нибудь догадался, каких трудов мне - клептоманке со стажем, - стоило вернуть это сокровище в не по-стариковски крепкие руки.
- Ура!!!
Дружный вопль возвестил об окончании тренировки, и мимо нас горохом посыпались стосковавшиеся по воде мальчишки. Как будто не из нее час назад вылезли.
- Пора мне, - вздохнула баба Степа, утирая трудовой пот, бисеринками застывший на удивительно высоком лбу. Ее съехавшая на затылок цветастая косынка сейчас больше напоминала бандану, чем деревенский головной убор. - Девкам платья нужно помочь справить. А то пятница ох как быстро наступит.
- А при чем тут пятница? - не поняла я.
- Так ведь бал у нас в пятницу. - Степанида Егоровна даже согбенную спину распрямила. - Телевидение приедет снимать. Коленька говорит - ЧП областного масштаба! А платья-та девки сами должны сшить. Вручную. Чуть не месяц шьют, а до сих пор у кого подол не обметан, у кого рукав не пришит. Иголку держать как следует, и то не умеют. Вот оно воспитание нонешнее…
Неожиданно потеряв ко мне всяческий интерес, Егоровна развернулась и, бормоча под нос анафему современной молодежи, засеменила к "девчачьей" избе. А я поплелась на берег и, устроившись на раскалившемся чуть не до бела песке, снова не спускала глаз с орущего громче всех Пашки.
- Ты еще дуешься? - Чинаров присел рядом и заглянул в душу удивительно светлыми глазами. Его фамильярное "ты" я пропустила мимо ушей и подчеркнуто вежливо ответила:
- Вам, Николай Сергеевич, за такие шутки руки-ноги надо поотрывать. А если бы у меня больное сердце было?
- Ну ладно, проехали. - Чинаров энергично отмахнулся. То ли от атаковавшего его слепня, то ли от меня. - Могу я возместить моральный ущерб? У нас тут, конечно, сухой закон, но у меня есть…
Его жест был однозначен. Но я в ответ только покачала начинающей подсыхать головой.
- На работе не употребляю. А насчет морального ущерба… Сейчас самый ходовой товар - информация. Ею и расплатитесь.
- Согласен, - неизвестно почему просиял Николай и даже игриво подмигнул. - Что конкретно вам рассказать, гражданин начальник?
- Все.
И он рассказала все. Так что я примерно представляла себе, как встали фигуры на доске в черно-белую чашечку. Хотя по большому счету мне это не нужно. Ведь еще максимум два дня - и Панфилов договорится с большим игорным боссом. А значит, меня здесь уже не будет.
Так по наивности я считала. Но шло время, а мой наниматель никак не мог связаться с господином Иловским. И беспокойные дни моей службы прибавлялись один за другим. Беспокойные потому, что непоседливый Пашка Панфилов все время куда-нибудь норовил улизнуть, вынуждая меня таскаться за ним хвостиком. Я почти физически ощущала, как стягивается вокруг бизнесмена узел невидимых тревожных нитей. Приезжая в лагерь, Панфилов с каждым днем становился все мрачнее. А утром в пятницу наступил день долгожданного бала, о котором мне за неделю прожужжали все уши и юные "пионеры" и их вожатый, и даже Зацепин с Егоровной.
Глубокий порез на руке превратился в багровый шрам, но все еще продолжал саднить. И что-то неуловимое саднило в душе, заставляя меня даже в спокойные минуты, когда мой подопечный сидел напротив меня в чулане и слушал полюбившиеся мифы древних греков, подозрительно поглядывать по сторонам. Я сразу увидела, что приехавший утром Алексей Панфилов находился точно в таком же состоянии. И догадывалась почему. Похоже, он снова собирался звонить своему недругу и собирался с духом.
Мы поговорили ни о чем. Я даже не спросила, сколько еще будет продолжаться моя опека над вертлявым Пашкой, а все смотрела, как старательно Саша Панфилова отворачивается от снующего возле нас Чинарова. Не любит она его. И даже не слишком это скрывает. Или мне казалось, или между вожатым и женой его друга постоянно проскакивали какие-то искры. Но бизнесмен не замечал ничего, погруженный в тяжкие раздумья. С сыном он был подчеркнуто весел, со мною корректен, а с женой ласков. Но я-то видела, что внутреннее напряжение заставляет вибрировать каждую струнку его души. И не просто вибрировать - дрожать. Так и уехал - на подрагивающей в такт его состоянию "десятке", подняв за собой рыжие пылевые облака.
Панфилова действительно била дрожь. То есть это ему казалось, что била. На любящий и тревожный взгляд жены Саши он ничем не отличался сейчас от обычного Алешки. Может быть, только двигается чуть более скованно. Но это, наверное, последствия комы. Саша с усилием отогнала от себя эту мысль. Не нужно. Все в руке божьей: будет, как будет. Она даже усмехнулась про себя, привычно одернув любимый пиджачок. В последние годы мысль о Божьем промысле все чаще и чаще начала застревать в хорошенькой головке Панфиловой.
- Что он тебе ответил? - спросила она, кивая на стиснутый в руке мужа мобильник.
- Как обычно, ничего. - Поверить в спокойствие Алексея мешали только упрямые желваки, время от времени каменевшие на скулах. - Сказал, что сейчас не может обсуждать этот вопрос - слишком занят. Сказал, что в течение дня выберет время и сам со мной свяжется.
- Иловский сам с тобой свяжется? - нахмурилась Саша, чья внешность куклы Барби не раз обманывала тех, кто пытался ее обмануть. - Мне это не нравится. Что-то не так.
- Что-то не так, - повторил Алексей, погружаясь в глубокую задумчивость.
Но насколько "это не так", супруги даже не догадывались.
Неожиданно из-за угла коттеджа, который Панфиловы называли своим уже целых пять лет, появились двое неизвестных мужчин. Оба одинаково худощавые, одинаково седые и одинаково высокие. Но при этом никто не рискнул бы назвать незваных гостей даже дальними родственниками. Хотя по возрасту один другому явно годился в сыновья.
Над морщинами мужчины, шедшего чуть позади, время трудилось лет эдак девяноста. И своей работой могло заслуженно гордиться. "Божий одуванчик", - пробормотала про себя Саша, переводя взгляд на второго мужчину, на ходу прячущего мобильник в карман белых джинсов. "Старый больной волк", - охарактеризовал старика Алексей и следом за женой впился глазами в его более молодого спутника.
"Лет двадцать назад за ним девки табунами бегали, - Саша Панфилова с усилием отвела взгляд от лица приветливо улыбнувшегося мужчины. - И он бегал. Только, кажется, не за девками".
Алексею же мужчина в белых джинсах почему-то напомнил соседского добермана, не оправившегося от смерти хозяина и только по привычке охранявшего проданный другим дом.
- Доброе утро, Алексей Михайлович, - поздоровался "доберман" каким-то осипшим голосом.
- "И как это он простыть умудрился в такую жару? - мелькнуло в голове у Саши. - Мороженного, что ли, объелся?"
- Вы уж простите, что без приглашения, - между тем продолжал мужчина. - Но у нас к вам очень интересное предложение. Надеюсь, оно вас заинтересует.
- С чем пожаловали и кому обязан? - нахмурился Алексей, подивившись про себя, до какой степени продвинулся в постижении дворянского этикета, благодаря дурному примеру Виктора Зацепина.
- Разрешите представиться… - начал было "доберман".
Но тут Саша, тоже вспомнившая о хороших манерах, предложила:
- Пройдемте в беседку. Думаю, чашечка кофе никому не повредит.
Панфилов бросил на нее удивленный взгляд. Обычно супруга категорически отказывалась от высокого звания официантки и под любым предлогом покидала коттедж, когда деловые встречи происходили на их территории. А Саша все никак не могла отделаться от ощущения, что этих гостей нужно задобрить сразу. Особенно того, что помоложе. Она с удивлением обнаружила, что строит непонятному чужаку глазки, и, не дожидаясь ответа, пошла в дом.
- От кофе не откажемся, - запоздало кивнул "молодой". Старший же не произнес за весь разговор ни единого слова. В глубоко запавших глазах отчетливо просматривалось отражение вечного покоя, уверенно маячившего впереди.
- С чем пожаловали? - попугаем повторил Панфилов.
- Может, все-таки присядем? - вопросительно поднял бровь "доберман". - Сами видите, мой клиент - человек весьма преклонного возраста. И сегодня едва не попал в вашу местную больницу с сердечным приступом.
- Сюда, пожалуйста, - Алексей кивнул на притаившуюся за деревьями беседку и, на правах гостеприимного хозяина первым двинулся по выложенной крупным булыжником дорожке.
Когда визитеры удобно расположились в плетеных креслах, а Саша доставила на блестящем подносе все, что необходимо истинным знатокам кофейного напитка, неожиданно заговорил старик. Впрочем, с тем же успехом он мог и молчать. Саша и Алексей не поняли ни единого слова, поскольку изъяснялся "божий одуванчик" исключительно по-немецки.
- Господин Зольден говорит, - просветил удивленно замершую чету "доберман", - что от своих деловых партнеров не раз слышал хорошие отзывы о вашей чудо-воде. Он прибыл в Россию, чтобы вести с вами переговоры о создании на базе вашей линии крупного совместного предприятия и обеспечить "Панфиловской" выход на рынки Евросоюза.
- Подождите! - вскинул руки Панфилов. - Мне очень неприятно отказывать господину Зольдену, но он опоздал. Я продаю свой бизнес и переезжаю в Москву. Сделка будет заключена в ближайшее время, так что…
- Нет, это вы подождите! - рыкнул "доберман"-переводчик, но тут же спохватился и тихим проникновенным голосом продолжил: - Ведь вы еще не знаете, какие условия хочет вам предложить один из самых известных бизнесменов Баварии.
И быстро затараторил на немецком, то и дело по-собачьи заглядывая в глаза старику.
"Ну точно доберман", - внутренне улыбнулся Пранфилов. А вслух произнес:
- Боюсь, любые условия, которые мог бы мне предложить столь уважаемый коммерсант, для меня неприемлемы. Сожалею, господин…
- Штольц, - буркнул переводчик.
- К сожалению, господин Штольц, я должен просить вас перевести мой отказ господину Зольдену, вместе с заверениями в моем глубоком уважении…
- Вы не хотите даже выслушать условия?
- Вы правы, не хочу.
Штольц снова повернулся к нахмурившемуся старику и разразился настоящей речью. Саша и не подозревала, что одно предложение можно переводить так долго. А в чем она была почти уверена, так это в том, что "божий одуванчик" если не говорит по-русски, то понимает почти каждое слово. Проникновенный матерный диалог остановившихся у изгороди подростков вызвал на лице старика чуть ли не одобрительную улыбку.
Пока Саша пыталась понять, что же это значит и значит ли вообще, господин Зольден тяжело поднялся и, коротко поклонившись, шаркающей походкой двинулся к выходу.
- Я надеюсь, что вы передумаете, - очень серьезно сказал переводчик, проходя мимо Панфилова, - Вы даже представить не можете от чего отказываетесь. Вот вам номер моего мобильного. На всякий случай.
Между скучавшими без дела кофейными чашками опустился желтоватый листок визитки.
- До свидания, господин Панфилов.
Штольц двинулся следом за своим патроном, и вскоре две высокие фигуры скрыли заросли еще не распустившихся "золотых шаров".
- Странные какие, - пробормотала Саша, передергиваясь от непонятного озноба. Словно рядом пронеслась лишенная твердой руки обезумевшая лошадь. Она с детства боялась лошадей…
- Странные, - согласился Панфилов, - Но сейчас меня волнует не это.
Не проронив больше ни единого слова, он направился к крыльцу, возле которого, метя некупированным хвостом красноватую пыль, извивалась в ожидании хозяйской ласки лохматая кавказская овчарка. Задумчивая Саша пригубила наконец кофе и, вертя в тонких ухоженных пальцах прямоугольник визитки, отдалась созерцанию выбеленного подступающей жарой неба.
- Ты уже неделю меня пытаешь. - Развалившийся на песке Николай, рассеянно посмотрел на меня сквозь прищуренные веки. - Про что еще вам рассказать, госпожа следователь?
- Про Зацепина, - не колеблясь, попросила я. - То, что вы с Панфиловым - одноклассники, я и сама догадалась. А вот про вашего Виктора Игоревича хотелось бы послушать. Занятный он человек. Как будто не из этого мира.
- Точно. - Борода Николая уставилась в безоблачное небо. - Я не зря же сказал, что он наш уездный предводитель команчей. Все так и есть. Витек-то не хухры-мухры - председатель нашего местного дворянского общества. Задвинут на этом по полной программе. Вообще-то это его усадьба. Прадед его здесь барином был. Только разорился перед самой революцией. И уже дед Зацепина в Ухабове простым бухгалтером работал. А в Великую Отечественную партизанил. Как раз в этих лесах. Так они и познакомились.
- Кто они?
- Леха с Зацепиным. У Лехи ведь дед тоже тут партизанил. Вот он и пришел однажды в наш музей узнать, нет ли каких материалов об Алексее Панфилове. Его деда тоже Алексеем звали. И нарвался аккурат на Зацепина. А у того целая диссертация про наш партизанский отряд уже была. Так они и подружились. Витек Леху даже два раза в свое Дворянское собрание брал. В свою веру обращать. За царя и Отечество. Потом лагерь этот придумал. Кстати, на сегодняшнем балу весь цвет уездного дворянства соберется. Менуэты танцевать.
- Менуэты… - вздохнула я, вспоминая недавнюю грезу. - Знаешь, Николай, пригласи меня сегодня на менуэт.
- Извини, Ника… - Николай замялся.