- Ну вот! - возмутилась я. - Неужели со мной даже потанцевать нельзя?!
- Не в этом дело. Меня не будет на балу. Я вечером в город уезжаю. Нечего мне с моим рабоче-крестьянским происхождением на их игрища соваться. Вернусь, когда эти голубокровки разъедутся. Вот тогда и потанцуем. Хочешь?
- Хочу! - Голова моя решительно дернулась, и я еще раз украдкой оглядела переваривающего мой ответ Чинарова. А он ничего. Особенно если его побрить. Сразу лет на десять помолодеет. Господи, что я делаю? Зачем?
- Значит, договорились! - Николай радостно осклабился, как будто вместо танца я пообещала ему тысячу и одну незабываемую ночь. Ладно, посмотрим.
Но смотреть нам пришлось в первую очередь за вошедшими в раж пацанами, затеявшими эротические игры в водной среде. От визга девчонок, с которых они попытались сорвать купальники, заложило даже мои привычные к Элиным воплям уши.
После того как Николай навел порядок с помощью совсем непедагогических методов, (которыми, правда, не брезговал сам Макаренко), мы в сопровождении орущей и ноющей ватаги проследовали в большой зал дома-музея. Как оказалось совсем не пустой. Виктор Зацепин и незнакомая сухопарая женщина поджидали нас, нетерпеливо прохаживаясь вдоль увешанных портретами стен.
- Это - Гюрза, - страшным шепотом просветил меня Пашка, медленно смещаясь за мою спину. - Она нас танцам учит. Строит как духов. Не любит она меня. Я ей один раз в танцевальные туфли кнопки насыпал.
- Убила бы, - чуть слышно проворчала я.
- Вот она и убьет, - обреченно донеслось из-за спины. - Прямо сейчас.
"Гюрза" и впрямь приближалась к нам скользящим шагом, демонстрируя железобетонное выражение на узком вытянутом лице.
- Павел Панфилов, - с придыханием произнесла учительница танцев, - ваше отвратительное поведение перешло всякие границы. На сегодняшний бал вы не допускаетесь. Ваш отец будет весьма огорчен, но я не могу поступить иначе. Вам необходимо преподать урок.
Пока я размышляла над тем, где она научилась так высокопарно изъясняться, мой подопечный покинул безопасное убежище и, нахально вскинув голову, шагнул навстречу "Гюрзе".
- Очень мне ваш бал нужен. Скучища и фигня! Вы все в игры играетесь. Хуже маленьких.
- Павел! - оказывается и лощеный Зацепин может быть до отвратности резок. Что-то треснуло в его голосе, как расколовшая скорлупа, и мне на секунду показалось, что он способен при всех ударить белобрысого мальчишку. Наотмашь. До крови.
Наверное, у меня сработал рефлекс. Пашка в один миг был отброшен за спину, а я качнулась вперед и только колоссальным усилием воли сумела остановить изготовившееся к броску тело.
- Простите, Виктор Игоревич, - пробормотала я, смутившись, - не слишком ли суровое наказание для моего подопечного? Ведь он к этому балу так долго готовился…
- Ни фига этот бал мне не нужен, - поспешил встрять неугомонный Пашка, за что и был мною болезненно одернут.
- Вот видите, Ника Валерьевна, - густые брови Виктора Зацепина скорбно поднялись, - он так ничего и не понял. И не поймет, пока не набьет достаточно шишек. Пусть будет так, Павел. Бал тебе не нужен. И ты не нужен на балу. Все просто замечательно. Проведешь сегодняшний вечер в гордом одиночестве.
- И совсем не в одиночестве, - белобрысые волосы мальчишки упрямо встопорщились, даже длинные прядки на затылке. - Я с Никой Валерьевной его проведу.
Прозвучавшая двусмысленная фраза развеселила стоящего в сторонке Николая. Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть широкую ухмылку, - одной бороды для этого было уже недостаточно.
Вот так и получилось, что, когда гости и пресса поодиночке и группами блуждали между белыми колоннами музея, мы с Пашкой Панфиловым сидели в бывшем чулане, перегороженном ширмой с изображением трех надутых павлинов. Он на скрипящей раскладушке, а я на столетней кровати с поющими "Марсельезу" пружинами.
- И что мы теперь будем делать? - проворчала я, неодобрительно поглядывая на идеологического противника старинных танцев. - Помирать со скуки? Даже с Николаем Сергеевичем вашим не поболтаешь - сбежал.
- И правильно. - хмурый Пашка, демонстративно улегся на раскладушку. - Давайте спать, раз делать все равно нечего.
- В семь часов? Нет уж. Есть идея получше. Давай, уедем в город.
Мне до сих пор неясно, что заставило меня произнести эти слова. Неземная тоска в глазах юного бунтаря, поблескивающая всякий раз, когда мимо нашего окна проходили приглашенные на бал гости? Или переполнявшая меня лихорадочная энергия, настойчиво требующая выхода? А может быть, невнятный шепот внутреннего голоса, разобрать который я не могла при всем желании? Тем не менее слово было произнесено, и мой подопечный едва не развалил раскладушку, подпрыгнув от радости.
Предупреждать Зацепина о нашем отбытии я не стала. После той странной вспышки я к нему теперь долго не смогу подойти. Стыдно. Это надо же было так отреагировать на самый обыкновенный окрик! Причем заслуженный моим подопечным на все сто. Кажется, мне пора лечиться. А поскольку лучшим лекарством от расшалившихся нервов для меня с легкой руки Павла Челнокова стала стрельба по мишеням, то поездка в город окажется как нельзя кстати. Должно же там быть что-нибудь вроде тира?
- Страйк-клуб у нас есть, - гордо заявил Пашка, слегка озадаченный моим вопросом. - Я даже один раз там с папой играл.
- Понравилось?
- А то! - он расплылся в улыбке. - Жаль только, мы тогда проиграли.
- Теперь выиграем, - самоуверенно заявила я.
Поскольку старший Панфилов все еще не прибыл, пришлось ограничиться запиской, оставленной на подоконнике. Это было глупо. Это было рискованно. Это было против всех писаных и неписаных правил. И все-таки… И все-таки я в сопровождении моего подопечного, сменившего русскую рубаху на итальянские джинсы, продиралась сквозь кусты к памятному шлагбауму. И даже не удивилась, что нам повезло: белая "Нива", доставившая на бал очередного гостя уже разворачивалась на небольшой поляне, чтобы вернуться в город. Водитель с радостью согласился подбросить нас до страйк-клуба, куда сам иногда захаживал с двумя погодками-сыновьями.
Так и вышло, что я с десятилетним оболтусом Пашкой Панфиловым оказалась в темном зигзагообразном помещении, эффектно подсвеченном ультрафиолетовыми лампами. Алые лазерные проблески нашего оружия метались вслед за одетыми в специальные доспехи фигурами из команды противника. А я под радостные Пашкины вопли скакала из стороны в сторону, перекатывалась по полу и палила во все стороны а ля Жан Клод Ван Дамм.
Не знаю, получил ли Алексей Панфилов инфаркт, обнаружив наше отсутствие, но мне после такой боевой терапии действительно полегчало. Чему немало способствовал восхищенный взгляд моего подопечного, которого я удостоилась после того, как хозяин клуба, молодой крепкий парень, вглядевшись в распечатку, изумленно покачал головой:
- Сколько здесь работаю, а такого еще не видел. Ни одного попадания! Этого не может быть. В вас стреляли одновременно семь человек. Все они были завсегдатаями нашего клуба, и, что удивительно, почти трезвые. Неужели, оборудование погорело?
Он еще долго сетовал на то, что покупка новой экипировки разорит его окончательно, и пытался заполучить номер моего "мобильника", который я, немного поразмыслив, ему продиктовала. Зачем обижать хорошего человека, тем более что он решил угостить нас за счет заведения двумя молочными коктейлями и шоколадным мороженным? Правда, чтобы продиктовать номер, мне пришлось достать сотовый из сумочки и впервые за сутки включить, дабы узнать собственный номер. Никогда не запоминаю федеральные номера!
Неожиданно я почувствовала вибрацию и поняла, кто звонит еще до того, как кафе клуба огласили начальные такты темы Дарта Вейдера из "Звездных войн". Решение пришло мгновенно. Если Павел Челноков решил все-таки меня найти - он найдет. И то удивительно, что бывший омоновец ждал так долго. Но лучше, чтобы это "долго", превратилось в "навсегда". А для этого его нужно сбить со следа.
- Ответь, - я протянула телефон растерявшемуся Пашке. - Я не хочу говорить с этим человеком. Не хочу, чтобы он знал, где я нахожусь. Скажешь, что телефон этот купил у какой-то чокнутой тетки на Киевском вокзале. За пятьсот рублей. Давай, жми на кнопку.
Враз посерьезневший Пашка, не сводя с меня глаз, решительно вдавил кнопку и ломким голосом пискнул:
- Алло.
Я не слышала, что сказал мальчишке его старший тезка, но лицо Пашки вытянулось и слегка позеленело. Он ответил, как я просила, и поспешно прервал разговор. Слишком поспешно.
- Спасибо, - как можно теплее поблагодарила я, выключая мобильник. - Грубый дядя сильно ругался?
- Н-нет, - Пашка нервно сглотнул. - Не сильно.
- Вот и хорошо, а теперь пойдем в аэрохоккей сыграем. За счет заведения, - подмигнула я маящемуся рядом хозяину клуба.
Но дальнейшим нашим развлечениям был неожиданно положен конец. Едва мы переместились из закусочной зоны клуба в зону игровую, как Пашка неожиданно толкнул меня под руку.
- Смотрите!
Проследив за мальчишеским взглядом, я увидела входящую в клуб Сашу Панфилову в сопровождении Николая, подобно нам удравшего с великосветского раута. Быстро оглядевшись, они сели за свободный столик и, поглощенные разговором, даже не заметили, как мы с моим подопечным выскользнули из клуба, хоть и сидели почти у самой двери. Мало ли какие мысли родились в моей голове, когда я мельком увидела, как Чинаров успокаивающе положил руку на тонкое Сашино запястье. Хорошо, что Пашку больше занимало, чтобы его мама и вожатый не заметили нас, крадущихся за их спинами, как Следопыт с Чингачгуком.
- Уф, чуть не заметили, - облегченно вздохнул он, очутившись на свежем (а на самом деле жарком и душном) воздухе.
- Ну и заметили бы. Ничего страшного, - отмахнулась я, погруженная в свои невеселые думы, вызванные к жизни разбередившим душу звонком.
Какое-то время мы шли по дороге в полном молчании. Я лениво помахивала рукой перед капотами проносящихся мимо машин, а Пашка загребал сандалиями придорожную пыль.
- А что такое железная дева и испанский сапог? - неожиданно спросил он, когда очередной "КамАЗ" проигнорировал мою поднятую руку.
- Средневековые орудия пытки, - автоматически ответила я, но потом заинтересовалась: - А почему ты спрашиваешь?
- Да этот, который вам звонил… Он, когда мой голос услышал, сказал, что если я правдиво отвечу, откуда у меня этот телефон, то долго мучиться не буду. А после того как я ответил, он еще кое-что сказал. Сказал, что если я вру, то железная дева и испанский сапог покажутся мне Диснейлендом по сравнению с тем, что он со мной сделает. Это правда?
- Что "правда"? - растерялась я.
- Что он это со мной может сделать? Не зря же его имя в вашем телефоне - Садист.
- Нет, Паша, - печально рассмеялась я. - Он, конечно, много чего может сотворить. Только не с тобой. Так что бояться тебе нечего.
А сама подумала, что уж кому бояться, так это мне. Если не Павла Челнокова, который, как ни крути, меня любит, то хотя бы моего нынешнего нанимателя - Алексея Панфилова. За сегодняшнюю самоволку я могу в прямом смысле ответить головой. Представляю, что он мне скажет, когда мы наконец вернемся!
- Спасибо, - серьезно и проникновенно сказал Алексей Панфилов, столкнувшийся с нами нос к носу у входа в бывший чулан. - Честно говоря, я чувствовал себе гораздо спокойнее, когда вас не было.
Скрыв под вежливой улыбкой совершенное невладение ситуацией я, протолкнула Пашку в чулан и наобум предположила:
- Он приезжал? Вы договорились?
- Договорились… - Рот Панфилова ощерился, как будто собирался выдать вместо слов отчаянный рык пойманного в капкан волка. - Если ультиматум можно назвать договором. - И снова добавил: - Хорошо, что вас не было. Потому что это было так…
Узнав о том, что его сын вместе с чертовой телохранительницей удалились в неизвестном направлении, Алексей Панфилов не просто разозлился. "Что эта… себе позволяет?!" и "Вернутся - убью!" были самыми невинными мыслями из беснующегося в его мозгу шквала. Несмотря на все старания, он так и не смог влиться в лениво-чопорное течение бала, озадачивая собравшихся застывшим лицом и невнятным бормотанием. И не было рядом любимой жены, успокаивая которую он смог бы взять себя в руки. Тихое бешенство бизнесмена продолжалось почти час, пока рев мощных моторов не заглушил звуки скрипок и виолончели.
Три черных джипа, сверкая в лучах заходящего солнца оранжево-розовыми дугами, стремительно вылетели из-за кустов и, подняв тучу пыли, затормозили у парадного крыльца. Пока их дверцы открывались, чтобы выплеснуть на землю людей, совсем недавно откликавшихся на нелепое "пацаны", а теперь стоящих из себя благородных "секьюрити", Панфилов успел выскочить на крыльцо. Он ни секунды не сомневался в том, кто именно пожаловал на его бал, не дожидаясь официального приглашения. И в том, что визит этот не сулит ему ничего хорошего.
Действительно. В лице Петра Петровича Иловского, с достоинством поднимавшегося по лестнице навстречу Панфилову, не было ни намека на это самое "хорошее". Опущенные уголки узкого рта, взгляд, даже в такую жару обдававший могильным холодом, и нетерпеливо трепещущие ноздри короткого приплюснутого носа сразу же оповестили Алексея о том, что дела его плохи.
- Добрый вечер, господин Иловский. - Ледяная вежливость Панфилова дорого ему обошлась, но чтобы догадаться об этом, нужно было иметь на руках диплом телепата. - Очень рад, что вы, несмотря на свою занятость, решили почтить своим присутствием наше скромное мероприятие.
- Гость в дом - Бог в дом, уважаемый Алексей Михайлович, - кивнул игорный воротила, гладя прямо в глаза подобравшемуся Панфилову, хоть и стоял на ступеньку ниже.
"Может, за другими гостями Бог и ходит, а за тобой наверняка сам Сатана, - мрачно подумал Алексей. - Неужели ты явился ко мне с такой помпой, чтобы всего-навсего принять мою капитуляцию? Господи, хорошо, что Пашки и Сашки сейчас здесь нет, иначе…" Он не успел додумать что "иначе", как Иловский заявил:
- Только я в твой дом, Панфилов, не войду. И танцевать с тобой не буду, ты уж извини. Хочешь спросить, а чего это он приперся?
- Хочу спросить, отчего такая честь? - холодно осведомился Панфилов, затылком чувствуя взгляды особо любопытных гостей, облепивших высокие окна. - Я ведь уже сказал, что согласен на ваше предложение. Мы могли бы обсудить детали в более подходящей обстановке.
- А я думаю, что эта обстановка и есть самая подходящая. - Иловский поднялся еще на одну ступеньку, вынуждая Алексея отступить. - Если ты помнишь, свой отказ ты имел наглость швырнуть мне в лицо в присутствии полусотни человек. Причем не последних в нашем городе. Ты унизил меня, Панфилов. И я хочу ответить тебе тем же. Ты, кажется, согласился на мои условия? Я их меняю. Свою землю ты отдашь мне даром. И подпишешь все бумаги с улыбкой на лице в присутствии прессы и заинтересованной общественности. Ну, и водокачку свою тоже на меня перепишешь. Вот такие теперь мои условия.
- Все? - Панфилов вдруг отчетливо понял, что этому человеку он не отдаст даже вставной челюсти любимой тещи. - А теперь послушай меня. Пошел ты…
Алексей долго и со вкусом перечислял направления по которым Иловскому следовало идти вместе с его шулерским бизнесом. От старательно прививаемого Зацепиным светского лоска не осталось и следа. Мужик говорил с мужиком. И неважно, что на обоих красовались элегантные костюмы и ботинки "Саламандра". Слова шли откуда-то из глубины, и Алексей мысленно поражался богатству своего словарного запаса, скопленного за тридцать восемь лет, как оказалось, совсем не тихой жизни.
- Все? - повторил его вопрос Иловский, глядя сверху вниз на умолкшего Панфилова и делая телохранителям знак оставаться на местах. - Надеюсь, ты понимаешь, что теперь это становится не бизнесом, а личным делом. Моим личным делом. И если даже завтра отменят все указы об игровых зонах, я все равно заставлю тебя отдать мне все, что у тебя есть? Вижу, что понимаешь. И боишься. Правильно, кстати, делаешь. Нет-нет, я не угрожаю! Твоя семья может спать спокойно. Пальцем их не трону, слово даю. И тебя не трону, хотя, не скрою, очень хочется. И все-таки ты мне все принесешь сам. На блюдечке с голубой каемочкой. Причем очень скоро.
- Все? - казалось, у Панфилова не осталось больше слов. Только это, вмещавшее в себя действительно все: презренье, страх, ненависть, упрямство, и даже несбыточную надежду на то, что ВСЕ будет хорошо.
- Теперь все, - милостиво кивнул Иловский и, не проронив больше ни слова, быстро бежал по ступенькам к раскрытому настежь джипу.
Орава телохранителей подобно беззвучным призракам втянулась в заурчавшие оборотами машины и вскоре только клубы пыли напоминали о короткой, но очень важной "стрелке".
- Что ты теперь будешь делать? - Хмурый Зацепин сверкнул стеклами очков, переводя взгляд с затухающего светила на впавшего в глубокую задумчивость Алексея.
- Ничего. Ты же слышал, что он сказал? Ни меня, ни моих родных пальцем не тронет. А это самое главное. Как он собирается добиться того, чтобы я отдал ему задаром потом и кровью давшееся мне дело, понятия не имею. А ты?
- Ума не приложу, что он имел в виду.
- Ладно, поживем - увидим. - Панфилов окинул тоскливым взглядом свой "лагерь" и повторил: - Самое главное, что он никого пальцем не тронет.
- И вы ему верите?! - возмущенно переспросила я, как только мой наниматель закончил свой невеселый рассказ.
- Верю, - серьезно произнес Панфилов. - И все-таки в эти короткие пятнадцать минут нашего разговора я радовался, что Пашки тут не было. Надеюсь, вы хорошо провели время?
- Отлично, - подтвердила я, отбрасывая со лба своенравный локон. И, наблюдая краем глаза, как отправленный на кухню Пашка помогает Степаниде Егоровне раскладывать на тарелки куски огромного капустного пирога, как бы невзначай поинтересовалась. - Значит, я могу теперь быть свободна?
- Почему? - Панфилов даже слегка опешил.
- Потому что вы уверены в том, что Иловский сдержит слово и не причинит вашему сыну никакого вреда. Значит, в моих услугах вы больше не нуждаетесь.
- Не знаю. Наверное… - растерялся бизнесмен, но, подумав, добавил: - И все-таки я прошу вас остаться на ночь. Утро вечера мудренее. А завтра на свежую голову обсудим все еще раз. Договорились?
И мы договорились. Потом я отправилась помогать своему подопечному с распределением пирога. Причем изрядная часть капустника так и не попала на тарелки гостей, направляясь прямиком в наши голодные рты. Баба Степа фиксировала все не по-старчески острыми глазками, но на удивление не препятствовала, а лишь вздыхала и трепала Пашку по вихрастому затылку.
Тихая мелодия, выведенная скрипками и фаготами в быстро опускающейся почти тропической ночи, настраивала на стопроцентный лирический лад. И кого-то очень не хватало, чтобы, отдавшись колдовской музыке, скользить в танце по выбеленной известью кухне, вокруг огромной квадратной плиты, до сих пор пышущей огненным жаром. И этот кто-то нашелся очень быстро.