- Говорит Сухоруков. Соедините меня с Долматовым… Здравствуй еще раз. Мне с тобой нужно срочно переговорить… По "горелому делу"… Совершенно новые обстоятельства… Да, срочно… Очень срочно… Ты угадал: почти пожар… Хороню, через десять минут… Договорились. - Он повесил трубку. - А все-таки ты мальчишка, Сашка… Совсем пацан… Тебя в детстве часто секли?
- Ни разу.
Виктор удивленно посмотрел на меня:
- Врешь!
- Честное слово, нет.
- Все равно врешь.
- Да нет же…
- Ну, нет так нет, - примирительно сказал он и, помолчав, добавил: - А меня в пацаньи годы частенько секли… Почитай что каждый день. И мать, и отец. Только у матери рука была бабья, легкая. У отца - потяжелей… Помнишь моего отца?
- Помню…
- Хороший мужик был. Разумный… Значит, говоришь, не секли? Ну, ну… - Он налил в стакан воду из графина, сделал два глотка, поставил стакан на стол: - А заседание партбюро, видно, будет в середине следующей недели…
Сергей Высоцкий
Наводнение
1
Рано утром подполковнику Корнилову позвонил домой старший лейтенант Алабин из Василеостровского угрозыска.
- Что у тебя там, Вася, стряслось? - ворчливо спросил Корнилов. - Не дашь хорошему человеку кофе попить…
Алабин несколько лет проработал вместе с Игорем Васильевичем на Литейном, в Главном управлении внутренних дел, и Корнилов считал его своим учеником. Он сам и выдвинул Алабина в заместители начальника угрозыска района.
- Товарищ подполковник, вы извините, что беспокою. Но тут у нас такое дело…
- Давай выкладывай, - поторопил Корнилов. - Виниться потом будешь.
- К нам мальчишка пришел, к дежурному. Тот, который видел нападение на кассира, Костя Горюнов. Помните?
- Ты мне вопросов не задавай. Дело говори!
- Альбомчик принес Костя. С видами Ленинграда. - Голос у Алабина стал чуть-чуть торжественный: - И на одной фотографии, между прочим, грабитель собственной персоной!
- Как утверждает школьник Костя Горюнов? - уточнил Корнилов.
- Ну да. Как утверждает…
В голосе Алабина уже не чувствовалось ликующих ноток. Сдержанность подполковника, видать, охладила старшего лейтенанта.
- Интересно. Он у тебя, этот Костя?
- В райотделе. Я ведь тоже из дому звоню. Через десять минут буду там.
- И я подъеду. - Корнилов посмотрел на часы. Было пятнадцать минут девятого. - К девяти жди.
Он повесил трубку и подумал: "Раненько же прибежал мальчишка в милицию. А вдруг и правда не обознался? Только уж больно чудно - в альбоме нашел. Там ведь так заретушируют - маму не узнаешь".
Два дня тому назад в Тучковом переулке было совершено нападение на кассира института Нефтехиммаш Любу Нестерову, которая несла зарплату работникам филиала. Грабитель ударил Нестерову ножом, выхватил чемоданчик с деньгами и скрылся.
Свидетелями нападения оказались вахтер института старик пенсионер Симонов и ученик пятого класса Костя Горюнов, отпущенный в тот день с урока физкультуры. Ни тот, ни другой не запомнили приметы грабителя. Старик, как оказалось, плохо видел, а мальчик, наверное, очень растерялся. Он только твердил, что нападавший был огромного роста и с ножом. Единственное, что заметил вахтер, - преступник убежал во двор дома номер семнадцать. Двор этот был проходным.
Когда на место происшествия прибыла оперативная группа, Нестерова уже находилась в машине "скорой помощи". Ее вызвал мальчик, увидев, что кассир ранена. Старик вахтер с перепугу долго не мог набрать телефон милиции.
Служебная собака след преступника взять не смогла.
Следствие, конечно, заинтересовал вопрос, почему Нестерова шла с деньгами одна, без охраны. Оказалось, что в институте каждый раз ей давали в провожатые разных сотрудников, из тех, кто оказывался под рукой. Иногда люди отказывались или соглашались, а потом задерживались где-нибудь. Заходили по дороге в магазин, а то и просто пива выпить. Так произошло и на этот раз. Инженер Студенкин, согласившийся сопровождать кассира, задержался на Среднем проспекте у пивного ларька…
Несмотря на энергичные меры., принятые по розыску преступника, первые два дня результата не дали. И вот звонок Алабина…
В темноватом коридоре Василеостровского райотдела рядом с Доской объявлений висел портрет пожилого майора в траурной рамке. Лицо майора показалось Корнилову знакомым, и он задержался у портрета. Руководство райотдела и партбюро извещали о кончине пенсионера, бывшего начальника паспортного стола, Николая Николаевича Мавродина.
- Вот оно что… - прошептал Корнилов и вдруг ощутил жгучее чувство стыда и горечи от сознания неисполненного долга, который теперь уже ему не выполнить никогда… - "Гражданская панихида в клубе фабрики Урицкого… Похороны на Смоленском кладбище 14 октября в 10.00". - Корнилов дочитал некролог и повторил, словно эхо: -…На Смоленском кладбище…
В кабинет Алабина он вошел пасмурный, молча пожал руку старшему лейтенанту и тяжело опустился на стул:
- Ну что тут у тебя, Василий?
На лице старшего лейтенанта мелькнула гримаса разочарования, отчего он стал похож на обиженного мальчишку. Алабин считал, что новость, ради которой они встретились, заслуживала большего внимания. Корнилов почувствовал это и сказал примирительно:
- Ты на мое настроение внимания не обращай. Прочитал про Мавродина, расстроился. Я столько лет старика знал. В большом долгу был перед ним… Показывай свои картинки.
Алабин пододвинул ему большую, почти квадратную, книжку, раскрытую на середине. На развороте были две цветные фотографии. На одной из них, расположенной справа, был изображен на переднем плане фонтан, а за ним, на другой стороне Невского проспекта, высился Дом книги. Пестрая толпа текла по тротуару. Но фигурки людей были маленькие, изображение смазанное, расплывчатое, безликое.
Корнилов перевел взгляд на левую фотографию. Удивительно живой и яркой была она. Словно окошко в жизнь - стоп-кадр из уличной хроники.
…У входа в Дом книги девушка в красивом, лиловыми цветами, платье торгует с лотка. Порыв ветра распушил ее волосы. Пожилая дама, внимательно разглядывающая книги, придерживает белую соломенную шляпку. Молодой парнишка в распахнутой на груди рубашке, чуть прищурившись от яркого солнца и склонив голову набок, держит книжку в руках. Маленький мальчик в красной панамке, сдвинутой на затылок, умоляюще смотрит на мать - красивую женщину с черными волосами, уложенными на прямой пробор. Идут мимо прохожие. Сосредоточенные, улыбающиеся, хмурые… Идут троллейбусы, автомашины. Солнце, ветер. И среди этой летней сутолоки, такой обычной для Невского проспекта полуденных часов, еще одна фигура - молодой мужчина в белой, с широкими синими полосами, рубашке. Светлый пиджак перекинут у него на сцепленных у живота руках. Простое, ничем не примечательное лицо, рассеянный, отсутствующий взгляд. Мужчина казался явно лишним, чужим на снимке, среди спешащих, занятых делом людей. Он стоял рядом с книгами, разложенными на лотке, и никакого интереса к этим книгам не проявлял.
"Какое отрешенное у парня лицо", - подумал Корнилов и спросил:
- Он?
Алабин кивнул.
- Мальчишка уверенно говорит? Не сомневается?
- Никаких сомнений. Я с ним уже побеседовал. Волнуется, но твердит одно: тот бандюга. Мы ведь, товарищ подполковник, почитали старые Костины показания. Он говорил тогда, что на кассира напал здоровый дядька, лохматый и с большим ножом… А этого, - Алабин ткнул пальцем в молодого человека на фотографии, - ни здоровым, ни лохматым не назовешь. Правда ведь?
- Не назовешь, - согласился Корнилов. - Росту в нем не более ста шестидесяти пяти. Не дотянул до Геркулеса. Женщины-то на снимке, пожалуй, повыше его.
- Но в том, что Косте преступник гигантом показался, - ничего странного, по-моему, нет, - продолжал Алабин. - Такое не каждый день увидишь. Испугался, а у страха глаза велики. Верно я говорю, товарищ подполковник?
- Верно. Где парень-то?
- В паспортном отделе его чаем поят.
У Корнилова при упоминании о паспортном отделе встало перед глазами доброе, широкое лицо Мавродина.
- Позови. Потолкуем еще раз.
Алабин вышел, а Корнилов стал внимательно рассматривать альбом. Судя по выходным данным, альбом, выпущенный Лениздатом, только что поступил в продажу. Сдан в набор в августе 1974-го, подписан в печать в июле 75-го… "Почти год в работе! А снимки наверняка делались много раньше, - подумал подполковник. - Сколько воды утекло".
В аннотации было сказано, что в альбоме представлены снимки десяти фотокорреспондентов. "Многовато, конечно, но в издательстве же известно, кто какие делал фотографии. Найдем и того фотографа, который снимал у Дома книги. Да только что это даст? Ведь это не семейный портрет, где известно, кто есть кто".
Пришел Алабин с мальчишкой.
- Константин Горюнов, товарищ подполковник, ученик тридцатой школы, - представил он мальчика, остановившегося у дверей.
- Проходи, Костя, - пригласил Корнилов, - присаживайся.
Мальчик подошел к столу и сел. Внимательно, не мигая, посмотрел на Игоря Васильевича, осторожно поправил пшеничный чубчик. Глаза у него были голубые, настороженные. "Серьезный товарищ, - подумал Корнилов. - На фантазера не похож".
- Меня зовут Игорь Васильевич. Я из уголовного, розыска. Товарищ старший лейтенант мне уже все рассказал, - Корнилов кивнул головой в сторону Алабина. - Но кое-что мы хотели бы уточнить еще раз.
Мальчик согласно кивнул.
- В школу ты уже опоздал, - Корнилов взглянул на часы. - Но мы тебе справку дадим. Не беспокойся.
Костя чуть заметно поморщился и сказал, опустив голову:
- Мне Ольга Николаевна и так поверит.
- Ну и прекрасно! Не будем отвлекаться от главного. - Корнилов раскрыл альбом и подвинул его мальчику.
- Константин, в тот день в переулке преступник одет был так же?
- Нет.
- А что на нем было?
Мальчик тяжело вздохнул и посмотрел на Алабина, словно искал у него поддержки.
- Не помнишь?
- Не помню, - тихо сказал Костя и неожиданно заговорил с горячностью: - Я даже не знаю, как это вышло, что забыл! Вспоминал, вспоминал! Никак не вспоминается. - Он сморщил лоб и покачал головой, осуждая себя за такую промашку. Чубчик снова съехал ему на глаза.
То, что мальчишка не стал ничего придумывать, а честно сказал, что не может вспомнить одежду преступника, порадовало подполковника. С большим доверием можно было отнестись ко всем остальным его показаниям.
- Костя, здесь на фото человек, которого ты считаешь преступником, одет совсем легко, в полосатой рубашке. А тогда? Что на нем было? Темное? Светлое? Костюм, плащ?
- Не помню я.
- Ну ладно, невелика беда. - Корнилов улыбнулся. - Ты куда шел, Костя, в тот день?
- Домой. Портфель хотел занести и на Острова… Меня с физкультуры отпустили.
Горюнов отвел глаза в сторону, и подполковник подумал: "Небось с физкультуры-то ты сбежал".
- И шел ты, Константин, домой веселый и довольный. Да? Погода хорошая, уроков, наверное, мало задали…
- Мало, - рот его расплылся в улыбке.
- А думал о чем?
Костя замялся:
- Ну… Шел… Думаю, зайду домой, поем - и на троллейбус.
- Шел, значит, шел… Свернул со Среднего в переулок… Тебе, кстати, в переулке никто навстречу не попался?
- Нет, - подумав, ответил мальчик. - Никого в переулке не было. Только впереди тетенька шла. Кассир. А того я сразу и не заметил.
- Они не разговаривали?
Мальчик отрицательно мотнул головой:
- Тот мимо прошел. Потом обернулся и - ножом…
- А в руках у него, кроме ножа, ничего не было? Чемодана, портфеля?
- Ничего. Ой, я вспомнил! - неожиданно звонко крикнул Костя. - Он же в свитере и в пиджаке был!
- Цвет, цвет свитера, не запомнил? - наклонившись к мальчишке, с надеждой спросил Корнилов.
- Да кто его знает! Какой-то серо-буро-малиновый.
- С цветом все ясно, - сказал подполковник, подмигнув мальчику. - Серо-буро-малиновый! Предельно точно.
Костя хихикнул, но тут же спохватился и виновато посмотрел на Корнилова.
- А куда он побежал потом, ты не вспомнил?
Корнилов знал, что в беседе со следователем Горюнов не смог указать, в каком направлении убежал преступник.
- Нет, не вспомнил. Я к тетеньке кинулся… А потом "скорую" вызвал.
- Ну что ж, Костя, спасибо тебе. Большую ты нам помощь оказал. - Игорь Васильевич встал и подал Горюнову руку.
Костя протянул свою маленькую ладошку и заулыбался. Улыбка у него была чуть-чуть смущенная и добрая.
- Игорь Васильевич, обидно, что я не заметил, куда он побежал! - сказал Костя.
- Ты все правильно сделал, Константин. Сначала надо о пострадавшем думать. Молодец!
Корнилов подвез мальчика до школы - красивого старинного здания с огромными окнами на углу Среднего проспекта и Седьмой линии.
- Вы его поймаете? - спросил Костя, когда Игорь Васильевич, прощаясь, протянул ему руку.
Корнилов кивнул. "Поймаем-то поймаем, только вот когда?" - подумал он.
2
Корнилов понимал, что находка Кости Горюнова может привести к успеху. К быстрому успеху… А вдруг мальчишка ошибся? Мало ли бывает случаев, когда и взрослые ошибаются в такой драматической обстановке! И тогда пропали даром усилия многих людей, упущено время… Но никакой другой серьезной зацепки в этом деле не было, и Корнилов решил: надо рискнуть. И следователь Аверин, ведущий дело о нападении на кассира, тоже считал, что надо рискнуть - довериться наблюдательности мальчика.
Но прежде чем разыскивать продавщицу, торгующую книгами на снимке из альбома, Игорь Васильевич решил поехать еще раз на место происшествия.
…Он медленно шел по Тучкову переулку, еще и еще раз стараясь мысленно воспроизвести картину преступления. Вот здесь, вдоль стены церковного дворика, по старинному тротуару из щербатых известняковых плит шла кассирша со стороны Среднего проспекта. Преступник шел ей навстречу. И поэтому вахтер, видевший кассира из окошка проходной, не разглядел лица преступника. Да, собственно, он ничего не разглядел… Не запомнил ни одежды, ни роста нападавшего. Вот и сейчас, долго и внимательно разглядывая несколько фотографий из альбома, среди которых было фото с преступником, вахтер покачал головой:
- Нет, не припомню. - И, виновато посмотрев на Корнилова, добавил: - Не могу узнать, спину только и видел.
А мальчишка узнал…
Игорь Васильевич вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит, и оглянулся. Переулок был пуст. Только в конце его, у самой набережной, шли два офицера. Корнилов стал разглядывать окна соседнего дома и встретился взглядом с каким-то стариком, сидевшим в квартире первого этажа. Он смотрел на Игоря Васильевича пристально, не отводя глаз. Корнилов слегка поклонился старику, и ему даже показалось, что и старик чуть заметно кивнул.
"А ведь дед наверняка пенсионер. Сидит у окна, разглядывая прохожих от нечего делать, или гуляет где-нибудь поблизости. Может быть, он что-то видел? Хотя тут ведь всех опрашивали…"
Подумав так, Корнилов все же пошел в ЖЭК и выяснил, кто живет в той квартире, откуда выглядывал старик. Паспортистка, полистав свои книги, сообщила, что в четвертой квартире обитает семья Казаковых: мать с взрослым сыном и больной дед.
На лестнице было темно. Откуда-то, наверное из подвала, тянуло холодом, запахом сырых дров. Игорь Васильевич зажег спичку и с трудом разглядел цифру 4 на огромной обшарпанной двери и старинный звонок с надписью "Прошу повернуть". Он повернул. Дверь тотчас отворилась, словно Корнилова уже давно поджидали. На пороге стоял мужчина лет двадцати восьми - тридцати с красивыми, уложенными плойкой волосами. Судя по гримасе разочарования, промелькнувшей на худом, чуточку аскетическом лице, мужчина кого-то поджидал.
- Вы к кому? - спросил он после секундного замешательства.
- Прошу прощения, - сказал Корнилов, доставая удостоверение. - Я из уголовного розыска. Мне бы хотелось поговорить…
Еще не закончив фразу, он увидел, как лицо мужчины стала заливать краска. Корнилов давно уже не придавал значения тому, как реагируют люди на неожиданный приход милиции. Растерянность или спокойствие, бледность или краска на лице - это могло ровно ничего не значить. Нужно было хорошо знать человека, чтобы делать вывод.
- Мне бы хотелось поговорить с товарищем Казаковым, Вас Зовут Игнатий Борисович?
- Да. Проходите, пожалуйста, - пригласил мужчина, справившись с растерянностью. - Вот сюда можно повесить плащ… - Он отступил от дверей, пропуская Корнилова.
- Два дня тому назад здесь в переулке ограбили кассира. Это произошло днем. Может быть, кто-то из вашей квартиры был в это время дома и смотрел в окно…
- К нам уже приходили товарищи из милиции, - словно бы обрадовавшись, быстро ответил мужчина. - Разговаривали с мамой.
Он открыл дверь в большую, тесно заставленную мебелью комнату. Усадив Корнилова в скрипучее кресло, сам присел на краешек стула, всем своим видом показывая, что визит Корнилова в эту квартиру случаен и тотчас закончится.
- Ни меня, ни мамы в то время не было дома.
- Вы живете втроем?
- Да. Третий - дед. Но он уже много лет болен… Паралич.
- А ваш дедушка ничего не видел, Игнатий Борисович?
Казаков развел руками и снисходительно усмехнулся:
- Вы понимаете, дед…
Он понизил голос и, оглянувшись на прикрытую дверь в другую комнату, покрутил длинным пальцем у виска.
Корнилов вспомнил очень пристальный, но вполне осмысленный взгляд лохматого старика и подумал: "Неужели у сумасшедшего может быть такой умный взгляд?"
- А если мне попробовать поговорить с ним?
- Но ведь он болен… Не повредит ли это ему? - с сомнением произнес Казаков и развел руками, - Можете попытаться, впрочем…
Он поднялся со стула и сделал несколько шагов в нерешительности, будто надеясь: а не передумает ли нежданный гость? Потом взялся за ручку двери и жестом пригласил Корнилова идти за ним. Игорь Васильевич отметил, что у Казакова ладная спортивная фигура, и почему-то подумал: "Интересно, он еще не женат или успел уже развестись? Хотя, впрочем, с больным дедом, наверное, забот немало".
Они вошли в большую узкую комнату, и в нос им ударил резкий затхлый воздух. Корнилов только позже понял, что все здесь провоняло сигарным дымом. Первое, что бросилось ему в глаза, - старое штурвальное колесо на стене и в нем поблекшая фотография большого парохода. Длинная круглая труба придавала пароходу старомодный вид. Еще на нескольких фотографиях в черных, посеревших от пыли рамках, развешанных на стене, тоже были изображены пароходы. "Наверное, дед - отставной моряк", - подумал Корнилов.
Масса старых журналов на полках вдоль стены, просто разбросанных по полу, на маленьком круглом столике. Но Корнилов тут же отвел глаза от них и взглянул в окно. За легкой кружевной занавеской, за пыльными стеклами огромного венецианского окна виднелась ограда церковного дворика и кусок переулка. Перед окном в кресле-каталке сидел старик. На скрип дверей он обернулся, и Корнилов узнал его. Это был тот самый старик, которого он видел с улицы.