Честный человек бы сказал: "Конечно, заметил. В переулке стояли милицейские машины и "скорая помощь" (ну, положим, "скорая" могла уже и уехать…), было много народу. Что-то произошло. Потом я узнал…"
А если бы честный человек шел с набережной, он, наверное, тоже увидел бы милицейскую машину. Или людей с собакой во дворе. Если бы там не увидел - обратил бы внимание на машину и людей в переулке, уже придя домой. Окна-то выходят прямо на место происшествия!
Вот ведь о чем должен был бы рассказать честный человек после того, как сообщил, что пришел домой около часу. Корнилов вздохнул.
Значит, Игнатий на эти вопросы отвечать не захотел и потому отделался общей фразой: "Мы с мамой днем на работе…" Значит, сказал неправду. И эта его неправда помогла сейчас Корнилову понять, что он, как минимум, видел нападение на кассира, но почему-то усиленно скрывает этот факт. А неправду говорить всегда труднее - надо слишком многое держать в уме, напрягаться. Правду говорят не задумываясь…
Корнилов дописал на листке бумаги: "Проверить в техникуме, когда ушел Казаков".
Умолчание, маленькая ложь внука давали подполковнику повод внимательнее отнестись к подозрениям старика. Но как объяснить явную нелепицу со временем.
В кабинет постучали.
- Войдите! - сказал Корнилов, отвлекаясь от своих дум.
Дверь приоткрылась. На пороге стояла Варвара.
- Здрасте, Игорь Васильевич. Вы уже здесь?
Это было ее традиционное утреннее приветствие. Варвара частенько опаздывала, но все равно удивлялась, что шеф уже на работе.
- Алабин из Василеостровского звонит. Соединить?
- Соединяй.
Начинался рабочий день.
Алабин доложил, что в Тучковом переулке все тихо.
Бывает так, привяжется, словно репей, какой-нибудь нехитрый мотивчик или несколько бессмысленных слов из песни, и целый день никак от них не избавиться. Занимаешься серьезным делом - и вдруг в самый неподходящий момент они готовы сорваться у тебя с языка.
Чем бы ни занимался Корнилов, его неотвязно преследовала мысль об этой путанице со временем. Мог быть Казаков-младший сообщником Самарцева или нет? Если он пришел домой без двадцати двенадцать, значит, нет. Не мог! И все подозрения старика, все его неясные предчувствия - ерунда, бред!
Без десяти одиннадцать подполковник не вытерпел и поехал в Тучков переулок. "Еще один детальный разговор со стариком не помешает, - подумал он. - В конце концов, узнаю, по каким часам он заметил время. Может быть, это какие-нибудь архиерейские часы, которым и верить-то нельзя?" Перспектива вспугнуть своим приходом Игнатия Борисовича не волновала Корнилова. Он всегда твердо верил в то, что испуганный преступник скорее обнаружит себя, наделав глупостей. Да и по времени младший Казаков должен был читать лекции в техникуме.
Игнатия дома не оказалось. Дверь Корнилову открыла пожилая женщина в строгом черном платье с белым воротничком. Корнилов назвал себя. Женщина кивнула.
- Да, я знаю, что вы были у нас. Что-нибудь случилось?
Бледное, усталое лицо у нее было встревожено.
- Нет, нет, не беспокойтесь. Я прошлый раз беседовал с Григорием Ивановичем… Он нам очень помог, - сказал Игорь Васильевич. - Осталось кое-что уточнить. А вы его дочь?
Женщина кивнула:
- Меня зовут Анна Григорьевна. Приболела сегодня. Погода такая переменчивая. А у меня давление… Да вы проходите, проходите. Сейчас узнаю, не спит ли папа. Я ведь только что с работы. Еще не заходила к нему.
Оставив Корнилова в большой комнате, она прошла к отцу, плотно притворив за собой дверь. Минуты через две она открыла дверь и позвала Корнилова:
- Папа вас ждет.
Дед опять сидел у окна, спиной к дверям. Но Корнилов видел его лицо, пытливые, глубоко посаженные глаза и чуть перекошенный приоткрытый рот. Григорий Иванович следил за подполковником через огромное, в резной черной оправе, зеркало. В зеркале отражались книжные шкафы, гравюра, висевшая над диваном и морские часы. Они показывали без пятнадцати час…
"Ну вот морские часики, дед, и подвели тебя! - подумал Корнилов. - Не мог же я сюда ехать пятьдесят пять минут! Ведь явно врут!" Он обернулся и с трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться - на часах было одиннадцать часов пятнадцать минут!
Старик развернул свою коляску и смотрел на подполковника с изумлением.
- Здравствуйте, Григорий Иванович! - весело сказал Корнилов. - Я, наверное, изрядно надоел вам? Извините великодушно.
Старик молча показал ему на стул.
- Так в какое время пришел домой ваш внук, Григорий Иванович, в тот день, когда кассира ограбили?
- Без двадцати двенадцать… - растерянно прошептал старик.
- Вы что ж, специально заприметили время?
- Да как вам сказать… Не специально. Дверь хлопнула - я и посмотрел на хронометр. Машинально.
- А что на улице происходило? Вспомните поточнее.
- Вы мне не верите? - изумился Григорий Иванович.
Верю, верю. Потому и спрашиваю.
- На улице уже толпа собралась… - Старик повернулся к окну, внимательно разглядывая пустынный переулок, словно восстанавливая в памяти события того дня. - Милиция…
- Григорий Иванович, а сейчас сколько времени?
- Сейчас? - Старик бросил взгляд в зеркало, но потом повернулся к часам.
- Одиннадцать двадцать.
- А в зеркале, в зеркале, - попросил Корнилов.
Старик недоверчиво посмотрел на Корнилова, потом повернулся к зеркалу.
- Двенадцать сорок. - На лице отразилась мучительная работа мысли, рот приоткрылся еще больше. - Вы думаете, - сказал он наконец, - что я…
Игорь Васильевич молчал, внимательно наблюдая за Казаковым.
- Может быть. Может быть… Я так волновался. - Он снова бросил взгляд на часы, а потом посмотрел на них через зеркало.
- Я сказал "без двадцати двенадцать", а было двенадцать двадцать? Ну, конечно.
- Нападение на кассира совершено в двенадцать десять. Падая, девушка ударилась часами о камни, и они стали… Ваш внук пришел домой через десять минут.
Старик кивнул. На лице у него было написано огорчение.
- Значит, вы вчера выслушали меня и решили, что я выжил из ума?
- Ну что вы! - запротестовал подполковник. - Вы опознали преступника.
- Да, хорошенькое же у вас сложилось обо мне мнение. Подумали небось, что я лишился памяти…
Пока старик говорил, Корнилова мучил вопрос. И, как только Казаков, утомившись, умолк, он спросил:
- Григорий Иванович, теперь о вашем внуке. Ведь одних совпадений мало, чтобы заподозрить близкого человека в преступлении? Вы думаете, что он способен на такое?
Старик молчал, склонив голову и не глядя на подполковника. Корнилову показалось, что Григорий Иванович не понял его.
- Игнатий Борисович способен совершить преступление?
- Способен, способен, - тихо пробормотал Казаков. - Если он способен отжулить трояк из моей пенсии, он преступник.
"Ну вот, - вздохнул Корнилов. - Опять семейные дрязги".
- Он жадный. А прочности в нем нет! Дочь с покойным мужем виноваты в этом. Я плавал, годами не бывал дома. Поздно заметил… С пяти лет Игнашка складывал гривенники в копилку. Ему хотелось накопить сто рублей. Спросите, зачем? Да ни за чем… Просто так. Ведь у него все было! Чтобы поскорее накопить, он говорил матери: "Хорошо бы дед Мороз принес не игрушку, а десять рублей!" И дед Мороз приносил! Вырос - книжки мои тайком стал букинистам сплавлять. Игнашка завистливый. Ему всего хочется. А вы спрашиваете, способен ли… Жадный да завистливый на все способен.
"Ну нет, здесь ты, старик, через край хватил, - подумал Корнилов. - Если бы все жадные воровать стали, конец света!"
Он поднялся и протянул старику руку:
- Желаю вам, Григорий Иванович, поскорее поправиться. Спасибо за помощь.
- А вам - шесть футов под килем! - пробормотал старик.
Анна Григорьевна поджидала Корнилова. Как только он вышел от старика, она поднялась и спросила:
- Отец вас не очень утомил?
- Это я его утомил. Второй день допекаю своими вопросами.
- Ну что вы, отцу приход нового человека, как подарок. Все время один, один.
Анна Григорьевна стояла перед Корниловым, маленькая, ссутулившаяся, и смотрела на него выжидательно. Корнилов почувствовал, что женщина не прочь поговорить с ним, и решил воспользоваться этим. Ему хотелось исподволь, словно бы невзначай, затеять разговор об Игнатии.
- Ваш отец очень помог нам, - сказал Корнилов. - Он видел грабителя, напавшего на кассира…
- Неужели? - удивилась Анна Григорьевна. Глаза ее расширились. Она прижала руки к груди. - Папа ничего мне не сказал… Может, вы присядете на минутку? - спросила она с надеждой и открыла дверь в комнату.
Корнилов кивнул.
Они уселись друг против друга.
- Надо же! Папа все видел и ничего мне не сказал, - снова повторила Анна Григорьевна и покачала головой.
- Он у вас совсем больной человек, - осторожно сказал подполковник.
- Да, отец болен, - женщина тяжело вздохнула. - Паралич его доконал. Слава богу, начали действовать руки… - Она внимательно посмотрела на Корнилова, словно искала сочувствия. - Со стариком нелегко. Он стал совсем как ребенок. Постоянно обижается без всякого повода. Иногда неделями не разговаривает. Не напишет ни строчки… С ним нелегко, - повторила Анна Григорьевна, покачав головой. - Посудите сами - потребовал поменять квартиру. Чтобы у его комнаты был вид на Неву! Попробуй найти такой обмен! Легко сказать - с окнами на Неву! - В голосе женщины чувствовалась обида. - Нам только и переезжать с нашим неподъемным хламом, - она обвела глазами комнату.
Мебель действительно была старомодной и громоздкой.
- Вы за последнее время не замечали ничего странного в поведении сына? Может быть, он стал более нервным?
Женщина насторожилась.
- Вас интересует Игнатий Борисович?
- Да… - замялся Корнилов. - Когда я был у вас в прошлый раз, мне показалось, что он чем-то очень взволнован. Что-нибудь случилось?
- Нет, сын всегда был нервным. Даже в раннем детстве. - Анна Григорьевна успокоилась. - Вы знаете, время такое… - Она улыбнулась чуть иронично. - Несколько дней тому назад читает "Литературку". Там опять какой-то умник предлагает не платить за ученые звания. А Игнатий заканчивает кандидатскую. Разве можно оставаться спокойным?
- Да, причин для волнений хватает, - поддакнул Корнилов. - Но я имею в виду самые последние дни. Этот случай в переулке, перед вашим окном… Сын, вероятно, волновался?
- Еще десять лет назад я могла бы вам о нем что-нибудь рассказать. А что я знаю теперь? Что я знаю… Ах! - Она безнадежно махнула рукой. - У молодежи свой мир! Нас, стариков, в этот мир не пускают. Игнатий поссорился со своей невестой, - лучшей жены я бы и не хотела для него! - и, представьте себе, я не могу узнать из-за чего! - Женщина помолчала немного, потом спросила: - Может быть, вы стаканчик чаю выпьете?
- Нет, еще раз благодарю. Мне пора идти.
- Каждая мать скажет про своего двадцатипятилетнего сына, что у него в поведении много странностей… И у Игнатия есть странности. Зачем далеко ходить? Вчера у нас состоялось бурное объяснение. - Она посмотрела на Корнилова с тревогой. - Вы только Игнатию ничего не говорите.
Игорь Васильевич кивнул.
- Он всегда был таким расчетливым мальчиком, не шиковал, соразмерял свои запросы с возможностями. Вы не подумайте, что Игнатий скаред. Нет, нет! Он разумный мальчик. Когда они задумали пожениться, Игнатий начал откладывать деньги на кооператив. И вдруг я вижу, что он снял со сберкнижки пятьсот рублей! Зачем? Оказывается, кутил с кем-то. С каким-то своим старым другом. Купил себе перстень! Вы себе только представьте - золотой перстень! Что он, девица, что ли? И это делает Игнатий, который никогда лишней копейки не истратил. А может быть, он считает, что золото подорожает? Вы должны знать! Подорожает?
- Не знаю, - улыбнулся Корнилов, - наверное, не подорожает.
- Вот видите! Значит, не подорожает. К чему тогда этот шик? А это уж семейное дело, - Анна Михайловна перешла на шепот, - но вам я скажу, у вас глаза честные. Как он всегда воюет с дедом из-за того, что тот половину своей пенсии на сигары тратит! Это ведь правда блажь? У деда большая пенсия - сто двадцать рублей. Мог бы помочь Игнатию с кооперативом…
"Ну и семейка! - подумал Корнилов, когда хозяйка затворила за ним дверь и на лестнице гулко лязгнул наброшенный на петлю крюк запора. - Как только они уживаются под одной крышей? Попробуй разберись, где ложь, а где правда?"
Игорь Васильевич торопился и в подъезде чуть не сшиб с ног молодую женщину. Извинившись, он посторонился и придержал дверь, пропуская ее в дом, успев заметить, что глаза у женщины заплаканные.
На улице порывистый ветер чуть не сорвал у него с головы шляпу. Растрепанные облака стремительно неслись по небу, приоткрывая иногда полоску яркой холодной сини и выпуская на волю бледный трепетный лучик осеннего солнца. Лучик пересекал мостовую и, тускло блеснув в лужах, снова исчезал.
- Товарищ! - услышал Корнилов у себя за спиной женский голос.
Игорь Васильевич оглянулся. Женщина, с которой он только что столкнулся в подъезде, догоняла его.
- Товарищ! Мне нужно поговорить с вами.
Она остановилась, слегка запыхавшись, и глядела на Корнилова решительно и даже с вызовом. Но подполковник заметил, что ее руки, сцепленные на груди, нервно сжимают платочек и сквозь густо положенную на лице пудру проступают красные пятна.
Он ласково улыбнулся, зная, чего стоят этот вызов и решительность, готовые через секунду обернуться слезами.
- Что случилось?
- Мне нужно поговорить с вами, - повторила женщина.
Ей было лет двадцать пять, не больше. Полное, милое лицо, большие испуганные голубые глаза.
- Вы ведь из милиции? Мне дед сказал. Я вас специально ждала.
- Какой еще дед? - спросил Игорь Васильевич, уже догадываясь, что это за дед.
- Казаков. Дедушка Игнатия.
- Я готов вас выслушать, но… - Он увидел, как огорченно сморщилось ее лицо. - Там, на проспекте, у меня машина, поговорим в дороге.
В машине она растерянно посмотрела на шофера.
- Рассказывайте. Это наш сотрудник. И назовите себя.
- Я преподаю вместе с Игнатием Казаковым. Он черчение, а я литературу. Ах да, надо представиться. Наталья Сергеевна Истомина… Я с Игнатием знакома очень давно. Мы еще в школе вместе учились. Должны были пожениться… этой осенью. - Она неожиданно всхлипнула, но справилась с собой. - Я его и сейчас люблю. Иначе не подкарауливала бы вас. С Игнатием случилась беда. Мы с дедом в этом уверены.
- Вы знаете, что дед говорит и стал лучше слышать?
- Знаю. Это все знают.
- Как это все? - удивился Корнилов. - Он же скрывает от внука и от дочери.
Наталья Сергеевна досадливо махнула рукой:
- Старик скрывает, а они давно обо всем догадались, только виду не подают.
- Зачем это им надо?
- Так проще… Они считают, что так проще, - поправилась Истомина и, сцепив руки на груди, болезненно сморщившись, сказала: - Ой, да не в этом дело! Вы понимаете, понимаете… - Что-то мешало ей говорить. - Мы с дедом думаем, что Игнатий замешан в ограблении кассира, - наконец выпалила она. - Это ужасно, ужасно. Вы не подумайте, что он способен ударить ножом и ограбить. Но он замешан в этом деле. Я чувствую, замешан…
Она заплакала, судорожно сцепив тонкие пальцы, зажавшие маленький клетчатый платочек, плакала навзрыд, не стесняясь ни Корнилова, ни шофера. Наконец она справилась с собой и только тихонько всхлипывала.
- А вы, Наталья Сергеевна, не пробовали говорить с Игнатием? Напрямую?
- Пробовала. - Голос у Истоминой был полон горечи. - Я ему прямо сказала о своих подозрениях. Сами понимаете, что деда здесь нечего впутывать.
- Ну а он? - заинтересованно спросил Корнилов.
- Кричал, что это не мое дело, что я мешаю ему жить! Дошел до того, что грозился повеситься, если не перестану приставать. - Она снова всхлипнула. - А потом разревелся и просил у меня прощения. Говорил: как тебе в голову могли прийти такие чудовищные мысли!
- Ну а действительно, как? - спросил Игорь Васильевич. - Ведь того, что вы мне рассказали, совсем недостаточно… Слишком тяжелое обвинение.
- Это не сейчас началось. Почти год тому назад. В ноябрьские праздники мы заказали столик в "Бригантине". Несколько преподавателей. Танцевали, веселились. А потом к нашему столику подсел один старый приятель Игнатия. Они когда-то жили в одном доме. Виктор. Я фамилии его не знаю. Игнатий его Виктором называл. Виктор этот уже изрядно пьян был. Обнимались они с Игнатием, целовались. Назаказывал Виктор коньяку, гору закусок. Всех поил. - Она на минуту задумалась, потом сказала: - Официант его тоже Виктором называл. Платил за все он. А потом потащил нас в ночной бар. Там, оказывается, есть ночной бар для иностранцев. Цыган поет под гитару. Все на валюту. Виктора и там знают. Не знаю, чем он расплачивался, но только, когда мы из бара уходили, барменша нас до дверей проводила, а Виктор ее в щеку поцеловал.
Машина свернула с Литейного и притормозила на площадке перед зданием Главного управления внутренних дел.
- Приехали, - прервал Корнилов Наталью Сергеевну. - Сейчас поднимемся ко мне в кабинет и там продолжим.
Он уже понимал, что расплывчатые подозрения против Игнатия Казакова начинали приобретать конкретные очертания.
Они поднялись на четвертый этаж. Варвара проводила Истомину заинтересованным взглядом и вопросительно посмотрела на Корнилова.
- Ничего срочного, Варя?
- Белянчиков спрашивал.
- Пусть зайдет через пятнадцать минут.
Он усадил Истомину в кресло, сам уселся напротив в такое же старенькое облезлое кресло, а не за стол, как обычно.
- С этим Виктором Казаков встречался еще? - спросил он, приглашая Истомину продолжить рассказ.