В полной темноте Елена вышла из дома, прошла по тропинке к калитке, за которой ее ждала машина. Суботиха, шаркая, следовала за ней. Проходя по саду, Елена повернула голову направо, туда, где теперь находился долгушинский дом. Смородиновых кустов больше не было. Более того, не было и тех кустов, из-за которых якобы мертвый Штейнер наблюдал за действиями милиции в собственном саду.
Она вдруг поняла, что не поедет завтра к Михайлову, хоть это и непорядочно. Не поедет и к следователю, ведущему дело Нины Покровской. Она смертельно устала.
Елена оглянулась на старуху. Та смотрела ей прямо в лицо, но из-за темноты было непонятно, какие чувства она сейчас испытывает.
Не спрашивая разрешения, Елена свернула с дороги и подошла к забору. Сразу залаяла, надрываясь, собака. Чувствовалось, что пес немаленький и злющий.
За редким штакетником виднелся такой же редкий сад. Пустые грядки с наваленной ботвой, старая кривая яблоня, видимо, изъеденная червями, теплый свет в окнах. За занавесками копошилась старая Долгушина. Она видела только силуэт. Казалось, что Долгушина месит тесто.
Елена вернулась на тропинку. Теперь лицо Суботихи освещал уличный фонарь, и было видно, что Суботиха смотрит на нее, усмехаясь. Они подошли к калитке. Шофер обрадованно махнул рукой.
- У моего зятя такая же машина, - без всякого выражения сказала Суботиха.
Усевшись на переднее сиденье, Елена помахала Суботихе, и та, кажется, улыбнулась в ответ.
Машина поехала в сторону города…
…Как раз то, что совершенно случайно Елену угораздило нанять на полупустынной трассе "четверку" белого цвета - точно такую же машину, как у городского зятя Суботихи - возможно, спасло кое-кому жизнь. Никто не заметил Елениного возвращения в Корчаковку.
Местные хорошо знали, что к Фекле по выходным приезжают дети, и потому белая "четверка", стоявшая у ее калитки, никого не заинтересовала. Только женщина, живущая в доме напротив, заметила, что шофер из машины не вышел, но она расценила это как следствие какой-нибудь семейной ссоры. Ведь не всегда зять хочет видеть тещу, правда? Иногда ему приятнее покурить в машине, пока жена выполняет давно надоевший долг.
…А тот, кто ждал Елену у дома Штейнера, не догадался, что это она проехала мимо.
Просидев в машине часа два, он зло сплюнул и решил, что его заказчик прав: баба попалась хитрая. "Как она меня обвела, сука!" - пробормотал он вслух и стал набирать московский номер, чтобы предупредить недовольство заказчика. Дозвонившись, подробно пожаловался на хитрость столичной журналистки.
Ему показалось, что эта информация заказчику понравилась.
Глава 15
ВЗГЛЯД С ДРУГОГО БЕРЕГА РЕКИ
Нападение на сотрудника правоохранительных органов - это чрезвычайное дело. Но, чаще всего, лишь в американских фильмах. Это там, на далеком западе, зритель должен задохнуться от возмущения и изумления перед дерзостью преступников, если пострадал полицейский.
Но ведь и в Америке жизнь немного отличается от кино…
Прокуратура, в ведение которой перешло дело о покушении на убийство участкового инспектора Андрона Михайлова, не была склонна сразу же вести следствие в интересах майора Довганя, чей шурин хотел прибрать к рукам хорошо раскрученный корчаковский магазин. В последнее время все эти дела "оборотней", газетные статьи о коррупции в судах, налоговые проверки рядовых сотрудников УВД довели работников ведомства до нервного истощения. Конечно, журналисты могут шутить, говоря о том, что оборотни выявляются просто: с помощью зеркала, в котором они либо отражаются, либо нет, но над этим ведь хорошо смеяться, когда оно тебя лично не касается.
Следователь прокуратуры Иван Терещенко слышал в последнее время, что их автомобильная стоянка значительно поредела, что импортные машины заменены на отечественные, но, сколько бы он ни вглядывался в эту самую стоянку, когда ставил свою "копейку", особых перемен не замечал.
Он был почти честный следователь. В том смысле, что взяток не брал, уголовных дел за деньги не закрывал, а единственный его грех заключался в том, что пару лет назад он воспользовался услугами чиновника из комитета по госимуществу и получил на свояченицу прекрасные условия аренды, чтобы открыть первый в Новосибирске видеопрокат.
В деньгах он не купался. Более того, с каждым годом было все хуже: если бы не льготные условия аренды, разорился бы уже через пару месяцев. Иногда Терещенко хотелось перейти в ОБЭП, чтобы лично заняться пиратами - это они развалили лицензионные видеопрокаты. Единственное, о чем он жалел, это о том, что не послушался тогда того чиновника: сделал вид, что не понимает его намеков на куда большую выгодность конфискаций контрафактной продукции - да тех же DVD-дисков, скажем, которые стоили теперь на рынках Новосибирска сто пятьдесят рублей, в то время, как его крохотный видеоклуб должен был покупать лицензии на прокат тех же самых дисков за сто долларов каждая!
В любом случае, получая льготные условия аренды, Терещенко никому дорогу не перебегал. Ему было неприятно думать, что теперь его хотят использовать в нечестной экономической игре, что ему внаглую подсовывают этого несчастного грузина, которого угораздило пообещать Михайлову "разобраться по-мужски".
Марадзе уже допросили, но оснований для задержания не нашли. Терещенко слышал, что майор Довгань сильно возмущается по этому поводу: "Грузин! Конечно, откупится! Это только наших, русских, за украденную курицу на пять лет сажают! А этим все можно: даже участковому, как курице, голову свернуть!"
На самом деле, алиби у Марадзе не было. И он, действительно, недолюбливал Михайлова, о чем неоднократно говорил своим дружкам. Дело в том, что за месяц до покушения Михайлов задержал Марадзе на пятнадцать суток за хулиганство.
Милицию тогда вызвала соседка. Она возмущалась по телефону, что из дома Марадзе раздаются страшные крики и женский плач. Михайлов подошел минут через десять и застал уже окончание семейной ссоры: жена Марадзе - кстати, не грузинка, а осетинка, тихая, безответная женщина - забилась в угол и там вытирала кровь с лица. Нос ее оказался сломанным. Михайлов тогда просто взбесился.
Вообще-то, у участковых есть негласное правило: в семейные конфликты не лезть, но тут нашла коса на камень. То ли кровь на лице женщины так подействовала на Михайлова, то ли пьяные крики Марадзе, что "это у вас, русских, бабы проститутки, а мы такого не позволим!" - но он вызвал подкрепление и препроводил разбушевавшегося Марадзе в камеру.
Михайлов вообще бы его тогда с удовольствием посадил: это жена упросила не заводить дело. Она пришла в опорный пункт с повязкой на носу, огромными фиолетовыми кругами под глазами и стала натурально выть. И ее отчаянье можно было понять: она не работала, прописки и гражданства не имела, жила себе тихонько на подачки мужа и терпела его почти официальную вторую жену - продавщицу корчаковского магазина.
Марадзе через пятнадцать суток отпустили, но зло он затаил. А когда уже вторая его жена пожаловалась, что участковый вынес ей последнее предупреждение по поводу обвешивания и намекнул, что в районе немало желающих на это место, кровь у Марадзе вскипела.
Верка, продавщица корчаковского магазина, радостно наблюдала за тем, как он заводится, и даже подливала масла в огонь своими замечаниями, одно другого оскорбительнее: в глубине души она надеялась, что Марадзе все-таки свернет себе шею, и ее невероятное по размаху воровство останется незамеченным. Кроме того, неженатый шурин Довганя уже пообещал оставить ее в магазине, если хозяин сменится. При этом он довольно нежно приобнял ее за талию.
О том, что у него нет алиби, Марадзе узнал только на допросе. Ночь с пятницы на субботу он провел у Верки и думал, что она подтвердит это. Но следователь вдруг заявил ему, что Верка этот факт не отрицает, но и не подтверждает.
- Как это? - изумленно спросил Марадзе.
- Вот здесь написано, - следователь Терещенко заглянул в бумаги. - "Он пришел ко мне в десять, мы стали выпивать. Много ли он выпил, я не знаю - он вообще-то водку мало пьет, - но лично я была пьяная. Я заснула около одиннадцати и больше ничего не помню".
"Эх, надо было сказать, что у жены был! - запоздало пожалел Марадзе. - Она бы не подвела!"
- Так что, гражданин Марадзе, алиби у вас нет, а мотив, наоборот, имеется, - сказал Терещенко.
- Ой, ну какой там мотив, товарищ следователь! - заныл Марадзе. - Да что я, пацан, что ли, из-за такой ерунды в тюрьму идти? Прав он был, что задержал меня тогда! Приревновал я жену, но бить права не имел. Я все понимаю!
- Вы при свидетелях угрожали ему. Вот показания, смотрите: "Он сказал, что по-мужски с Михайловым разберется. Я спросил, как это, а он так провел рукой по горлу, как будто голову собирался отрезать. Еще добавил: "У нас такое не прощают"". Говорили?
- Да мало ли что в гневе скажешь! Мне жена пожаловалась, что он ее уговаривал на меня дело завести. Конечно, я рассердился! Но это я при ребятах так ругался, чтобы уважали! Я человек южный, горячий, иногда говорю всякую ерунду себе на голову!
Терещенко вздохнул. Он уже вчера получил нагоняй от начальника отдела: тот считал, что Марадзе - идеальная кандидатура. "Надо их приструнить, понимаешь? Всю эту диаспору… Ну, прохода уже не дают. Мне тоже наверху намекают, понимаешь?" - и начальник обреченно развел руками.
Единственная причина, по которой Терещенко упорствовал, заключалась в том, что эксперт-криминалист категорически утверждал: удар был нанесен участковому человеком более высоким, чем Марадзе. "Метр восемьдесят - минимум" - сказал эксперт.
Ребята смеялись - мало ли что говорят эксперты! Если их всех слушать, то ни одно дело не раскроешь! Но Терещенко знал: эксперт у них от Бога. Просто ясновидящий, а не эксперт. Старой закалки человек, тертый калач. Он, кстати, весьма своеобразно оценил удар, нанесенный Михайлову: "Это не для протокола, Ваня, поскольку доказательств у меня никаких, но бил человек, для которого это… Ну, как бы привычное дело".
- Это как? - удивился Терещенко. - Серийный убийца, что ли?
- Да нет. Но рука набитая у человека. Как, скажем, у мясника. Вот такое у меня сложилось ощущение.
- Что ж не убил тогда, если опытный?
- А это тебе классическая иллюстрация к пословице "И на старуху бывает проруха". Мне кажется, Михайлов в последний момент споткнулся. Это во-первых, а во-вторых, тот, кто бил, настолько был уверен в своих силах, что не стал проверять или наносить еще один удар. Да Михайлов бы и умер, если бы не две случайности: то, что удар в последнюю секунду чуть-чуть ниже пошел, и то, что буквально через пятнадцать минут его этот мужик с собакой обнаружил. Ты понимаешь, выйди мужик на десять минут позже, я думаю, не спасли бы Михайлова.
Конечно, главные надежды возлагались на показания самого пострадавшего - состояние его оценивалось как стабильно тяжелое, но не критическое. Он все еще находился в реанимации.
Вполне возможно, он видел того, кто его ударил, либо знал, из-за чего его пытались убить - но, конечно, могло быть и так, что он знал не больше следователей прокураторы. Так что его выздоровления ждали, но со следственными действиями не тормозили.
В деревне никто и ничего не видел. Двенадцать часов в пятницу - это еще не время сна, но большинство корчаковцев либо пили, либо смотрели телевизор. Нашелся, правда, один свидетель, который утверждал, что видел Михайлова часов в девять вечера: тот спросил, глядя на проезжающую мимо белую "четверку", не Суботихин ли это зять. "Уже уехал? - сказал тогда Михайлов и добавил: - Хорошо". Поскольку дом Феклы Суботниковой примыкал к переулку, в котором Михайлова нашли, Терещенко взял этот факт себе на заметку, чтобы проверить в ближайшее время, не собирался ли участковый зайти к женщине, когда уедет ее зять.
Обходя дома корчаковцев, Терещенко добрался и до бывшего штейнеровского дома, хозяйка которого только что продала его неизвестному человеку из города, но как раз оказалась на месте - собирала вещи, затем выслушал бессвязные жалобы Долгушиной и ее снохи, потом навестил Суботникову.
Старуха разговаривала неохотно: она подтвердила, что Михайлов заходил к ней, однако точного времени, когда он ушел, не помнила. Объяснения из нее приходилось буквально вытягивать. Старуха сопротивлялась всеми силами, и уже одно это было подозрительно. Только на двадцатой минуте разговора Терещенко выяснил, что Михайлов расспрашивал старуху о деле Штейнера. Терещенко изумленно приподнял брови. Суботникова опять начала юлить, но потом снова призналась, что это убийство гремело в Корчаковке одиннадцать лет назад. Спрашивать дальше смысла не было: для Терещенко тема разговора была покрыта мраком полной неизвестности.
Следователь вышел из дома Суботниковой в состоянии глубокой задумчивости. Вот уже третий человек сообщал ему, что в последнее время участковый Михайлов активно интересовался обстоятельствами убийства некоего Штейнера. Более того, Суботникова проговорилась, что только что проданный дом, находящийся за два дома от ее собственного - это и есть бывшее штейнеровское имущество.
Терещенко сопоставил два факта: необычный интерес Михайлова к старому убийству и его приход в бывший штейнеровский дом с "дамочкой, выдававшей себя за покупательницу". "Но я сразу поняла, что она такая же покупательница, как я балерина! - возмущенно поведала хозяйка. - Вот когда человек по-настоящему хочет купить дачу, он такой дом, как наш, за минуту берет!" Получалось, что интерес корчаковского участкового был весьма пристальный.
Более того, во всех михайловских изысканиях последней недели его сопровождала молодая и, видимо, приезжая женщина: "наглая" (хозяйка штейнеровского дома), "аферистка" (Долгушина младшая), "уже два месяца вокруг нашей Корчаковки крутится!" (Долгушина старшая), "невеста Михайлова" (один из оперуполномоченных), "внучка какого-то мужика, который утоп у нас здесь лет десять назад, но это все вранье" (Степан Ефимов, больше известный как "Степка-алкоголик").
В архиве Терещенко узнал, что пострадавший участковый работал с делом Штейнера все последние дни перед субботой, чуть не ставшей роковой. "Может, это как-то связано с его учебой в университете? - с сомнением подумал следователь. - Кто знает, как их теперь учат".
Но проверить не мешало. Терещенко сел за стол и начал перелистывать старые папки.
Да, следователям тогда повезло. Дело Штейнера раскрыли быстро: уже через два дня определился хозяин отпечатков на оставленном орудии убийства: большом мясницком ноже, одним ударом которого было возможно отсечь человеку голову. Хозяин отпечатков оказался ранее судимым, причем судимым за убийство. Невезучим этот гражданин, видимо, был по жизни. Предыдущее его убийство раскрыли так же быстро. В деле значилось, что Ордынский был осужден за преступление, совершенное в начале девяносто первого года.
Но каким же образом он оказался на свободе в августе девяносто второго?
Терещенко перелистнул еще одну страницу и узнал, что Ордынский, оказывается, сбежал из зала суда сразу после оглашения приговора за первое свое преступление!
Таким образом, в момент совершения убийства Штейнера он находился во всесоюзном розыске.
Первый раз Ордынского судили тоже в Новосибирске. Так что парень, видимо, не смог выбраться из города и несколько месяцев внезапно дарованной свободы провел весьма бурно. Его взяли уже в октябре. Вместе со своим подельником Чуманковым он выпивал в ресторане "Мираж" на окраине Новосибирска. О его местонахождении сообщил информатор. Ордынский был сильно пьян и при задержании сопротивления почти не оказал.
Следователи, ведущие дело Штейнера, выяснили, что Ордынский с Чуманковым приехали тогда в Корчаковку поздно вечером. Штейнер их уже ждал с бутылкой водки. Выпили, потом выпили еще, из-за чего-то повздорили, а что было дальше, Ордынский, по его словам, не помнил. Зато помнил подельник - Чуманков, ранее судимый за кражу. Он утверждал, что Ордынский, разозлившись на оскорбительные слова Штейнера и его нежелание помочь другу деньгами, схватил огромный нож, лежавший у Штейнера на столе, и полоснул того по горлу. Штейнер умер сразу. А Чуманков и Ордынский, мгновенно протрезвев, убежали с места преступления. Было это уже утром.
По показаниям Чуманкова было заметно, что этого парня неплохо обработала милиция. Видимо, ему пообещали за сотрудничество значительные поблажки, и он топил товарища как мог. Характер Чуманкова четко проступал на пожелтевших страницах дела. Парень, видимо, был злобным и задиристым в стае, но быстро сдавал позиции при встрече с сильным противником. Его показания были гладкими, без сучка и задоринки. Дали ему, действительно, немного, учтя помощь следствию.
Однако характер убийцы - Ордынского - с каждой новой страницей дела казался Терещенко все непонятнее. Человек, совершивший два убийства подряд, жестокий и отчаянный преступник, способный осуществить побег из зала суда, а затем удачно скрываться под носом у милиции, буквально поднятой на уши после его побега - и потрясающий разгильдяй, уже второй раз забывающий на месте преступления орудие убийства с собственными отпечатками! И это было одно и то же лицо!
Возможно, он был неудачником - Терещенко знал, что такие бывают и в преступном мире, - а возможно, парень просто пошел вразнос, понимая, что благополучное окончание побега почти невероятно и никакая предусмотрительность его уже не спасет. Возможно…
Терещенко вдруг стало любопытно: а при каких обстоятельствах совершил Ордынский свое первое убийство? Почему его так быстро арестовали и в первый раз?
Дело ему выдали довольно быстро.
Да, пожалуй, Ордынский был не только неудачник, но и дурак. Точнее, неудачник потому, что дурак. Такое у Терещенко сложилось впечатление. Первое убийство тоже было пьяной дракой, и он тоже не хотел убивать - просто неудачно ударил - но тогда он, по крайней мере, попытался спрятать орудие убийства. Он вынес его из квартиры, но на улице ему не повезло - вдалеке показался милицейский патруль. Испуганный Ордынский выкинул орудие убийства в мусорный ящик, надеясь, что патруль проедет мимо, но патруль ехал именно к нему: оказывается, соседи, недовольные шумом, вызвали милицию.
Ордынского взяли прямо там, у мусорного ящика. Отпечатки с ножа он стереть не успел и все улики были налицо. Правда, пострадавший - мясник из соседнего гастронома - мог выжить, но к несчастью не выжил: умер по дороге в больницу от потери крови.
Терещенко поднял глаза от бумаг и изумленно осмотрел комнату, словно пытаясь понять, не сдвинулся ли окружающий мир с места от этого невероятного факта, который он только что узнал. Нет, мир с места не сдвинулся. По-прежнему уютно пахло пылью и сухой бумагой, где-то потрескивал электрический обогреватель. "Пожара не боятся!" - подумал он, чтобы взять передышку и прийти в себя.
То, что он узнал, действительно, выглядело странно. И это мягко говоря. Два раза Ордынский убивал в пьяной драке людей, и оба раза первым попавшимся под руку предметом оказывался профессиональный мясницкий нож!