Глава двадцать шестая
Я нашел Мэри Кэтрин на кухне, выключающей убегающий суп. И замер, увидев кое-что на столе позади нее.
Люди удивляются, почему ньюйоркцы не уезжают из-за чрезмерного уровня преступности и налогов. Так вот, одна из основных причин лежала на моем кухонном столе. Настоящие бублики. Мэри Кэтрин вышла из дому и купила дюжину. Судя по запотевшему изнутри пластиковому пакету, они были еще горячими. Рядом стоял картонный поднос с двумя большими чашками кофе.
Я недоверчиво прищурился. Мысль о завтраке я оставил через пять минут после пробуждения. Я дошел до такого отчаяния, что все это могло оказаться миражом.
- Подкрепление? - спросил я.
- И провиант.
Мэри Кэтрин протянула мне кофе и мужественно улыбнулась. Но впившись зубами в пропитанные маслом зернышки мака, я заметил под ее глазами мешки. Выглядела она такой же изможденной, как я.
"Почему она до сих пор здесь?" - подумал я в тысячный раз после ее появления. Я знал, что несколько моих более богатых соседей, видя в высшей степени профессиональную работу с толпой моих детей, пытались сманить ее большими деньгами. Быть няней на Манхэттене - дело доходное. Разные льготы, собственная машина и летние отпуска в Европе няням зачастую доступны. И у большинства миллионеров ребенок только один. Если бы Мэри Кэтрин ушла на более выгодное место, я бы нисколько не винил ее. Учитывая скудное жалованье, которое я платил, она явно перерабатывала, тратя время на одиннадцать Жалких бедолаг.
Может, она чувствовала себя обязанной? Я знал, что Мэри Кэтрин пришла сюда по просьбе родных Мейв, когда она умирала. Но Мейв уже нет в живых. Сколько лет было Мэри Кэтрин? Двадцать шесть, двадцать семь? И всю оставшуюся жизнь ей предстояло тянуть этот воз?
Я пытался высказать ей свою озабоченность, когда ходячие раненые нахлынули в кухню и окружили ее, бурно проявляя свою любовь. Мои больные дети не были глупыми - они ценили ее, потому что она знала свое дело. Когда Шона слезла с моей спины и вцепилась в ногу Мэри как клещ, я ничуть не обиделся.
А когда она смеялась и шутила с детьми, я заметил нечто озадачивающее. Хотя Мэри Кэтрин выглядела усталой, на ее щеках появился новый румянец, а в голубых глазах новая твердость. Я застыл, слегка потрясенный. Казалось, она делала именно то, что хотела.
Я снова почувствовал приятное удивление. Как можно быть такой замечательной?
Краткий миг радости окончился, когда мой дед Симус ворвался в квартиру.
- Я только что узнал от церковного сторожа! - закричал он. - Вор опять залез в кружку для бедных! Неужели не существует ничего святого?
- Совершенно ничего, - заверил я. - А теперь, монсеньор, съешьте бублик, возьмите швабру и отдрайте палубу в детской ванной.
Глава двадцать седьмая
С прибытием подкрепления я получил возможность принять душ и побриться. Выходя, я взял еще один бублик и едва не сбил с ног свою соседку, Камиллу Андерхилл, ждавшую лифта в общем фойе.
Наша большая, даже роскошная квартира была завещана моей покойной жене Мейв - она была сиделкой у предыдущего владельца-миллионера. Мисс Андерхилл, старший редактор дамского журнала, изо всех сил старалась помешать нашему вступлению во владение. Так что неудивительно, что она не приглашает меня на вечерники с коктейлями, именуемые "Шестая страница".
Однако чванливость не помешала ей стучать в мою дверь в три часа ночи два года назад, поскольку ей показалось, что она видела вора на своей пожарной лестнице. Иди, разберись.
- Доброе утро, Камилла, - буркнул я с набитым ртом. Элегантная дама сделала вид, будто не слышит, и повторно нажала кнопку вызова.
Я чуть было не спросил: "Воров в последнее время не было?" Но у меня и без этого достаточно забот.
Я взял "Таймс", оставленный в фойе, - это была уловка, чтобы не спускаться вместе с ней в лифте. Сработала она прекрасно. Когда подошел лифт, Камилла тут же исчезла.
Первая страница раздела городских новостей была смята, и кто-то обвел кружком передовую статью, озаглавленную "Вакханалия убийств на Манхэттене". На полях мой услужливый дед Симус написал: "На твоем месте я бы этим заинтересовался".
"Спасибо, монсеньор", - подумал я и в ожидании лифта стал бегло просматривать статью.
Когда я дошел до середины, бублик выпал из моего разинутого рта. Репортер утверждал: "Осведомленный источник подтвердил, что инцидент в метро и два убийства непосредственно связаны, а убийца пользовался разными пистолетами и переодевался, чтобы "избежать поимки"".
Не нужно было даже смотреть на подпись, дабы понять, что моя любимая журналистка Кэти Кэлвин снова нанесла удар ядовитым пером.
Черт! Ей очень хотелось возбудить интерес, но зачем вмешивать сюда меня? "Осведомленный источник" - с тем же успехом можно было громадными красными буквами напечатать мою фамилию. К тому же я, хотя и думал именно так, не говорил ей ничего подобного.
Тогда кто же сказал? Есть утечка у нас в управлении? Или кто-то умеет читать мысли?
Лифт прибыл, я вошел в него, размахивая газетой, чтобы разогнать запах духов "Шанель". "Как вам это нравится?" - подумал я, потеряв работоспособность еще до того, как вышел на улицу.
Глава двадцать восьмая
Грохот поезда надземки разогнал мою сонливость сильнее, чем вторая чашка кофе, когда я выезжал на отремонтированном "шевроле" из мастерской напротив отдела расследования убийств на углу Бродвея и Сто тридцать третьей улицы. Механики управления отладили его ход, но почему-то не тронули подголовник пассажирского сиденья, оторванный выстрелом из дробовика несколько месяцев назад.
Впрочем, хорошо уже то, что "шевроле" завелся.
Когда я отъезжал, зазвонил мой сотовый. Звонили из комиссариата, и настроение у меня слегка поднялось. Мне уже прислали по электронной почте просьбу присутствовать на собрании в управлении в девять тридцать. Похоже, комиссар хотел лично проинструктировать меня относительно виновника вакханалии убийств. Я снова почувствовал себя полезным.
Я думал, секретарша попросит меня подождать, но звонил сам комиссар. Отлично.
- Беннетт, это ты?
- Да, сэр, - ответил я. - Чем могу быть вам полезен?
- Полезен мне? - заорал он. - Для начала, может, закроешь свой большой рот и будешь держать его на замке - особенно с репортерами из "Таймс"? Даже я не разговариваю с журналистами без разрешения мэрии. Еще один такой ход, и окажешься в пешем патруле на окраине Стейтен-Айленда. Понял?
"Ну-ну, комиссар, не подслащивайте горькую пилюлю, - раздраженно подумал я. - Скажите, что испытываете на самом деле".
Я хотел оправдаться, но поскольку Дэли был зол, это лишь испортило бы дело.
- Больше не повторится, сэр, - пробормотал я.
Выехав на улицу, я пополз в плотном утреннем потоке машин к центру города.
Десять минут спустя на углу Восемьдесят второй улицы и Пятой авеню, телефон зазвонил снова.
- Мистер Беннетт?
На сей раз звонила женщина с незнакомым голосом. Возможно, писаки пытаются узнать последние сведения о ходе дела. Кто их обвинит? После того как Кэти Кэлвин изобразила меня на первой полосе, я выглядел лучшим другом журналистов.
- Что вам нужно? - отрывисто спросил я.
После краткой ледяной паузы женщина сказала:
- Это сестра Шейла, директор школы Святого Духа.
О Господи!
- Извините, сестра, - повинился я. - Я принял вас за…
- Ничего, мистер Беннетт.
В ее спокойном голосе сквозила неприязнь ко мне даже более сильная, чем у комиссара.
- Вчера вы отправили в школу двоих больных детей, - продолжила она. - Позвольте напомнить вам, что на одиннадцатой странице справочника "Родитель - ученик" сказано: "Больных детей нужно оставлять дома". Мы в школе Святого Духа всеми силами стараемся противостоять эпидемии гриппа и подобного отношения не потерпим.
У меня было хорошее оправдание. Мои дети выглядели отлично, когда мы отправляли их в школу. Однако неприязненные нотки в голосе матери-настоятельницы остановили мой порыв, будто стена из шлакобетона. Я вновь почувствовал себя пятиклассником и промямлил:
- Да, сестра. Больше такого не повторится.
Не проехал я и трех кварталов к югу, как мой сотовый зазвонил опять. На сей раз я понадобился начальнику детективов Макгиннессу.
"Какого черта?" - подумал я, прикладывая телефон к уху, и не был разочарован.
- Слушай, Беннетт, я только что разговаривал с Дэли, - зарычал Макгиннесс. - Добиваешься, чтобы меня уволили? Почему бы тебе не прекратить любезничать с репортершами из "Таймс" и сделать одолжение нам обоим, занявшись тем, за что тебе платят? А именно выяснить, где находится этот серийный убийца! Твое легкомыслие меня бесит. А ты именно так реагируешь на эту катастрофу, мистер Специалист.
Ну все, с меня хватит. Две капитуляции за утро - мой предел. И мне надоели оскорбления по адресу самоотверженных профессионалов, с которыми я трудился в ГРК. Был когда-нибудь Макгиннесс первым на месте авиакатастрофы? Работал в передвижном морге, имел дело с массовым человеческим страданием изо дня в день? Я резко затормозил перед автобусом компании "Либерти лайнз" и остановился посреди Пятой авеню. Позади меня поток машин в час пик, должно быть, повернул обратно в Гарлем, но мне было все равно.
- Босс, ты подал мне идею! - выкрикнул я. - Отныне я официально меняю имя на Майк "Несерьезный" Беннетт. Если тебе это не нравится, и ты хочешь моей отставки, пожалуйста. Или, может, предъявишь мне служебное обвинение в любезничанье первой степени?
Я вынес еще одну ледяную паузу, после чего Макгиннесс сказал: "Не искушай меня, Беннетт" - и отключил связь.
Я посидел несколько секунд, лицо мое горело, в висках стучало. То, что он учинил мне разнос, куда ни шло, однако намек, будто я подверг дело риску из-за репортера, был подлым ударом. Они попросили меня заняться этим расследованием, так ведь? Каким идиотом я был - гордился, что меня выбрали, и беспокоился, как бы не подвести команду. Теперь моя команда пинала меня.
Насколько я понимаю, сына Вильгельма Телля тоже выбрали. А потом положили на голову яблоко.
- Да, да, да! - закричал я завывающим вокруг клаксонам. Неудивительно, что люди в этом городе сходят с ума. Нажав на газ, я присоединил гудок своего клаксона к общему хору.
Глава двадцать девятая
В комнате для совещаний на двенадцатом этаже дома на Полис-плаза, один, я за чашкой кофе впервые встретился с детективом Бет Питерс лицом к лицу. Сорока с лишним лет, изящная, тонкокостная, она больше походила на ведущую телепрограммы, чем на полицейского. Приятная, но проницательная, с живой улыбкой. Я снова подумал, что мы поладим.
Но времени для легкой беседы не было. Мы являлись оперативной группой, собранной начальником детективов Макгиннессом. После утреннего разговора с ним меня слегка удивило позволение участвовать в совещании.
В комнате находилось человек двадцать, главным образом полицейские, но я заметил нескольких агентов ФБР и штатских. Мы с Бет нашли свободные места в дальнем конце стола, и Пол Энбери, молодой черный судебный психолог и профессор Колумбийского университета, заговорил первым:
- Думаю, судя по вниманию к деталям, можно исключить вероятность того, что этот человек параноидный шизофреник. Если бы он слышал несуществующие голоса, то, видимо, был бы уже схвачен. Однако он кажется слегка помешанным. Учитывая переодевание и использование разного оружия, я не могу полностью исключить раздвоения личности. Сейчас о его мотиве можно только догадываться, но он соответствует образцу отшельнического типа, который не ладит с остальными - возможно, он перенес в раннем детстве травму и ищет отмщения через связанные с убийством фантазии.
Затем свои соображения нам изложил Том Лэм, суетливый психолог из ФБР с Федерал-плаза, двадцать шесть:
- Наш убийца почти наверняка мужчина, видимо, тридцати с лишним лет. Не знаю, соглашаться ли с тем, что он относится к отшельническому типу. Он явно без колебаний подходит к своим жертвам и разговаривает с ними. Тот факт, что он использовал пистолеты разных калибров, наводит меня на мысль, что он бывший военный или помешан на оружии. Я склоняюсь к последнему, так что, пожалуй, нужно обратить внимание на подозреваемых в краже оружия и боеприпасов.
- Думаете, убийца может быть не один? - спросила его Бет Питерс. - Может, команда стрелков, как в случае с Ли Бойдом Малво в округе Колумбия?
Федеральный агент сжал свой острый подбородок и задумался.
- Любопытная мысль. Давайте ее рассмотрим. Этот человек действует иным образом. Но, как сказал Пол, пока можно только догадываться.
Потом встал я. Головы повернулись ко мне.
- В таком случае почему бы нам не снизить слегка темп и рассмотреть возможность, что убийца лично связан с жертвами? - заговорил я. - Он совершенно хладнокровный. Не свирепый, эмоционально неуравновешенный, не владеющий собой, как многие убийцы.
Пол Хэнбери заговорил снова:
- Детектив, массовые убийцы зачастую годами планируют свои преступления. Когда им чинят препятствия, когда они уязвлены, их утешает мысль "я еще вернусь и добьюсь внимания, которого заслуживаю". Это наращивание фрустрации может принести поразительные результаты.
- Вас понял, - сказал я, глядя на Макгиннесса. - Однако я не совсем убежден, что он заурядный серийный убийца. Он мог бы связаться с прессой?
- То есть вы считаете, что он просто представляется ненормальным? - спросила меня Бет.
- Если просто представляется, - вмешался в разговор детектив Лейвери, сидевший напротив, - я бы первым выдвинул его на премию "Оскар".
- Вероятная программа у этого человека дает нам материал, чтобы продолжить расследование, - сказал я. - Иначе какая у нас альтернатива? Наводнить Манхэттен полицейскими и молить Бога, чтобы один из них оказался рядом, когда этот тип снова примется за свое?
Тут поднялся сам Макгиннесс, свирепо на меня глядя:
- Беннетт, именно так мы и поступим. Это называется действием на опережение. Агент Лэм, объясните, пожалуйста, свой план.
Я сел, и агент ФБР предложил, чтобы усиленные патрули и особенно антитеррористическое подразделение были размещены в определенных людных местах - в Рокфеллер-центре, Гарвардском клубе, Нью-Йоркском спортивном клубе, Линкольн-центре, Карнеги-холле и магазине "Тиффани".
"В магазине "Тиффани", - подумал я. - Будто там мало своей охраны! А как насчет Музея современного искусства и половины ресторанов в путеводителе Загата? Это Нью-Йорк. Полицейских не хватит, чтобы охранять все знаменитые заведения".
- И позвольте напомнить всем, что это секретная информация, - закончил Макгиннесс. Его суровый взгляд вернулся ко мне.
Я отвел глаза, собрался было оправдаться, но решил - черт с ним. Вместо этого взял еще чашку кофе, отпил глоток горячего, кислого напитка и уставился в окно на захватывающее зрелище Бруклинского моста.
Может, убийца сделает мне личное одолжение и начнет терроризировать какой-нибудь другой район.
Глава тридцатая
Учитель, свернув с Восьмой авеню на Сорок вторую улицу, сощурился за темными очками фирмы "Дизель" от яркого солнечного света.
Он снова переоделся, теперь на нем были куртка из ягнячьей кожи от Пьеро Гуччи, майка с вызывающим рисунком и сапоги из кожи ската от Луккезе - одежда казалась повседневной, но знатоки поняли бы, что стоит она нескольких месячных зарплат. Он не побрился, и модная щетина на щеках придавала ему вид рок- или кинозвезды.
Он шел к Таймс-сквер в толпе тупых неудачников, и ему хотелось расхохотаться. То, что он делал это средь бела дня, было дерзким, горячило кровь. Словно под воздействием лучшего наркотика, какой только можно себе представить.
Наконец-то он выплеснет сдерживаемую всю жизнь злобу! С самого детства люди старались внушить ему эту большую ложь. Как все замечательно, какое это счастье - жить. Хуже всех была его ужасно надоедливая мать. "Мир это Божий дар, жизнь драгоценна, смотри, сколько у тебя радостей", - постоянно твердила она. Он, конечно, любил ее, но временами казалось, что она никогда не замолчит.
Она умерла три года назад, оставив свой бессмысленный университетский диплом по философии. Перед кончиной ему хотелось спросить ее: "Если жизнь такой драгоценный дар, то почему, черт возьми, Он отбирает то, что дарит?"
Разумеется, он этого не спросил. При всех своих недостатках она была его матерью. Шла на жертвы ради него. Самое малое, что он мог сделать, - позволить ей умереть в собственном заблуждении.
Но теперь ему больше не нужно заниматься бессмысленной суетой. "Давай признаем, - подумал он, - в этом безумном современном бардаке, именуемом обществом, правильнее быть антисоциальным, нежели частью бессмысленного стада, в которое превратилось человечество".
Взять, к примеру, сегодняшний день. Среда - бродвейские музыкальные театры дают дневные представления. И вокруг бессмысленно кишат толпы идиотов, приехавших из своих городишек и пригородов, чтобы выложить сотню долларов за билет ради еще больших идиотов в шутовских костюмах, поющих глупые любовные песенки. Это искусство? Лучшее из того, что может предложить жизнь?
И кругом не только провинциалы и недоумки из пригородов. За углом, на Сороковой улице, он миновал якобы очень расстроенных, информированных репортеров и фотографов из "Нью-Йорк таймс", валящих в новое здание редакции раболепно отработать еще один день в министерстве правды. "Ура линии демократической партии, товарищи! - захотелось ему крикнуть. - Приветствуем тебя, Большой брат, и еще большее либеральное правительство!"
Приближаясь к Музею восковых фигур мадам Тюссо, Учитель замедлил шаг. Туристы толпились вокруг куклы Человека-паука в натуральную величину перед зданием. Он с отвращением покачал головой. Он шел по земле мертвых.
- Пятьдесят долларов? За "Ролекс"? - донесся из толпы голос с южным акцентом. - Идет!
В десяти футах впереди худощавый молодой человек с выбритой головой собирался отдать деньги негру из Западной Африки, сидевшему за складным столом с поддельными часами.
Учитель улыбнулся. В его взводе было много южан - неплохих людей из маленьких городков, все еще веривших в наивные вещи вроде патриотизма, хороших манер и долга.
Останавливаться Учитель не собирался, но, увидев на предплечье парня татуировку морских пехотинцев - бульдога, не удержался.
- Привет, приятель, - сказал он парню. Думаешь, действительно получишь "Ролекс" за пятьдесят долларов?
Молодой морпех уставился на него недоверчиво, но явно желая получить совет от человека, знающего эти дела.
Учитель снял свой "Ролекс-экплорер", дал его парню и взял у него подделку.
- Чувствуешь, какой тяжелый? - спросил он. - Это настоящий. А это, - он бросил поддельный "Ролекс" в грудь мошеннику, - дерьмо.
Крепко сложенный африканец начал было гневно подниматься, но Учитель взглядом заставил его сесть на место.
Молодой южанин робко улыбнулся.
- Господи, какой я дурак. Две недели как вернулся из Ирака, прослужил там год, казалось бы, должен был чему-то научиться.
И протянул Учителю его "Ролекс". И тот, глядя на часы, вспомнил, что купил их, когда ему было двадцать восемь лет.
"Черт с ними, - подумал он. - С собой не возьмешь".
- Они твои, - сказал Учитель. - Не волнуйся, ты мне ничего не должен.