Я закрыл блокнот и оглядел футбольные шлемы, музыкальные инструменты и яркие безделушки, свисающие с потолка знаменитого бара. Бармен сказал мне, что игрушки, как они их называют, подарены за последние сто лет кинозвездами, гангстерами и президентами.
Мысль, что Хамфри Богарт вместе с Хемингуэем мог повесить игрушку над тем самым столом, где сидел я, подвигла меня съесть гамбургер перед уходом. Я взял меню. И, дважды перечитав цены, понял, что не галлюцинирую.
Тридцать долларов?
- Не по карману тебе, малыш, - пробормотал я, вставая.
По пути к выходу я осмотрел фотографии на стене позади книги заказов. На каждой покойный метрдотель, "славный парень" Джо Миллер улыбался в обществе какой-нибудь знаменитости: Рональда Рейгана, Джонни Карсона, Тома Круза, Шака, Дерека Джетера.
- Хороший метрдотель может усадить вас там, где захочет, - сказал мне управляющий. - Джо обладал редкой способностью убедить вас, что его выбор - наилучший. Миллер не пропустил ни единого рабочего дня с тех пор, как начал трудиться помощником официанта тридцать три года назад. Тридцать три года, а сегодня вечером его вдове и двум дочерям в Колумбийском университете придется задаться вопросом: "Черт возьми, что нам теперь делать?"
На Пятьдесят второй улице было темно. Несмотря на усталость, я не мог поверить, что этот тяжелый день окончился так быстро. Очевидно, время летит, когда ты не развлекаешься.
Еще я не мог поверить, что клуб "Двадцать одно" будет работать этим вечером. Богатые, красивые люди толпились на тротуаре, с нетерпением дожидаясь возможности войти. Может быть, убийство послужило дополнительной приманкой.
Управляющий беспокойно помахал мне рукой, дожидаясь разрешения убрать ленту, ограждающую место преступления. Минута молчания по его убитому служащему истекла. "Вот тебе и почтение к покойному, - подумал я. - Толстый полицейский в белом комбинезоне убрал с дороги твой труп, и заведение с прискорбным равнодушием продолжает работать".
Я наблюдал, как управляющий комкает желтую полицейскую ленту, спеша войти под навес. "Может, ее повесят над стойкой к другим игрушкам, - усмехнулся я напоследок. - Вклад Нью-Йоркского полицейского управления в образ жизни богатых и знаменитых".
И пошел прочь, вспоминая, где поставил машину.
Глава двадцать первая
Тот факт, что комиссар Дэли для этого задания выбрал именно меня, прочно засел в сознании. По дороге домой я в тысячный раз подумал об этом. Я чертовски нервничал из-за этого дела. Скорее всего мы схватим этого типа, тем более если он продолжит свои преступления.
Но проблема именно в том и заключалась. Сколько людей могут погибнуть до того, как мы его схватим?
Положение у меня было очень трудным. Улик пока совсем мало. Но я не мог подвести комиссара и город.
Когда я открыл дверь квартиры, в нос ударил сильный запах лизола, напомнив о проблемах, ждущих меня в этом мире.
- Папа, папа, смотри! - закричала Фиона. Ее косички мотались туда-сюда, когда она бежала ко мне, размахивая долларом, который я оставил под подушкой. И обняла меня, едва не свалив с ног. - Зубная фея не забыла! Пришла все-таки!
А где-то читал, что восьмилетние девочки уже не интересуются игрушками - им нужны только косметика, одежда и электроника. Но Фиона, на радость мне, еще верила в волшебство. Я тоже обнял ее, и все мое беспокойство улетучилось. По крайней мере я хоть что-то делал правильно.
Фиона потащила меня в гостиную, я увидел швабру, пластиковое ведро и задумался, как Мэри Кэтрин провела свой день. Мне ли жаловаться? Как ни скверны мои будни, ее - и того хуже.
Секунду спустя она вошла и поспешила к швабре. Но я перехватил рукоятку, а другой рукой указал на лестницу, ведущую на третий этаж, в ее квартиру.
- Иди, отдыхай, Мэри. Я сделаю все необходимое. Тебе нужно приятно провести время с кем-то достаточно взрослым, чтобы голосовать на выборах. Это приказ.
- Майк, ты только что вернулся и должен немного отдохнуть, - запротестовала она. - Я могу задержаться на несколько минут.
Мэри Кэтрин потянула швабру к себе, но я держал крепко. Мы стали вырывать ее друг у друга, ведро опрокинулось, и вода растеклась по полу.
Не знаю, кто первый из нас засмеялся, но через секунду мы оба хохотали вовсю.
- Пол придется вытереть, - наконец сказал я. - И в последний раз приказываю тебе как полицейский покинуть эту квартиру. А то надену на тебя наручники.
Мэри Кэтрин внезапно перестала смеяться Выпустила швабру и торопливо отвернулась, как в тот раз, когда мы коснулись друг друга в кухне. Теперь она определенно покраснела.
- Я имел в виду… не это, - сдержанно пояснил я.
- Майк, день был тяжелым. Завтра будет такой же, поэтому давай немного отдохнем.
Она пошла к лестнице, потом остановилась и постукала по стопке бумаг на журнальном столике:
- Тебе это будет полезно узнать. Доброй ночи.
Я подумал, что устанавливаю личный рекорд по количеству попаданий впросак перед женщинами за один день. Решил приписать это усталости. Или, может, у меня тоже начинался грипп.
Я посмотрел на бумаги, оставленные Мэри Кэтрин, - подробная компьютерная распечатка, медицинская карта моей подвергнутой карантину семьи. Кому нужно какое лекарство, сколько, когда. Я удивленно покачал головой. Эта женщина делала невозможное.
Может, спросить у нее, где находится псих-убийца?
Глава двадцать вторая
Выходя из ванной в своей квартире, Учитель вытирал полотенцем мокрые волосы и замер услышав странный звук за окном спальни. Отогнув пальцем штору, он выглянул.
Внизу на Западной Тридцать восьмой улице кучер вел под уздцы серую, унылую лошадь в соседний, превращенный в конюшню дом. Рядом находились грязный гараж такси и пункт обналичивания чеков со стальными решетками на окнах и вечными осколками битого стекла на тротуаре под ними.
Учитель усмехнулся. Угол Тридцать восьмой улицы и Одиннадцатой авеню слишком грязный и захудалый даже для Адской кухни. Может, он ненормальный, но все-таки любил это место. По крайней мере здесь все было подлинным.
Опустошенный после выброса адреналина, он лег на тренажерную скамью возле кровати. На штанге было два блина по сто восемьдесят фунтов. Он легко снял ее с опор, опустил на грудь и полностью выжал, проделав это десять раз с замедлением, от которого горели мышцы и на глаза наворачивались слезы.
"Вот теперь гораздо лучше, - подумал он садясь. - Ну и день. Ну и день, черт возьми".
Он смочил тряпку, положил ее на лоб и снова лег на скамью. Наступило время бездействия - можно заняться чем угодно, например, включить телевизор в ожидании, когда мама и папа придут с Работы.
Разминка помогла сжечь немного нервной энергии, и прохладная влажная тряпка действовала облегчающе. Он закрыл глаза. Приятно немного вздремнуть перед ужином. Проснется он свежим, готовым к очередной фазе.
Но едва он стал засыпать, громкий взрыв смеха и монотонный ритм рэпа заставили его сесть снова. Он раздраженно подошел к окну и отдернул штору. В ярко освещенном, незанавешенном верхнем окне склада на другой стороне улицы маленький азиат фотографировал двух высоких, тощих белых девиц в длинных платьях. Девицы начали танцевать, как помешанные, под бессмысленный речитатив рэпера Кертиса Джексона, хвастающегося, что он сводник.
Что за черт? Совсем недавно в этом здании был склад, где безногий толстяк по имени Мэнни держал тележки, с которых торгуют горячими сосисками. А теперь это ателье мод? Ну и район, черт возьми.
В первую иракскую кампанию он служил в разведвзводе морской пехоты, им выдали экспериментальное, похожее на базуку оружие, именуемое МШО. Оно было снабжено снарядами с новой термобарической взрывчаткой. Выпускающие в воздух легкую дымку газа за микросекунды до воспламенения термобарические снаряды могли не только превратить в пар кирпичную кладку, но и выжечь весь кислород в зоне взрыва.
Сейчас Учитель отдал бы все что угодно за такой снаряд. Он даже ощутил покалывание в указательном пальце, вспомнив ощущение выстрела такими боеприпасами. Представил на месте этого здания дома, которые лично уничтожал огненным шаром и ударной волной, снесшими бы несколько верхних этажей.
Но у него было много другого оружия - полдюжины пистолетов, "МАК-9", боевой обрез "кольт АР-15", гранатомет "М203", набор глушителей. Позади них ровными рядами стояли картонные коробки с патронами. С полдюжины осколочных, дымовых, ослепляющих и оглушающих гранат лежало в большой коробке под его рабочим столом, будто ящик смертоносных яиц.
Однако нет. Убивать всякого раздражающего идиота - все равно что гасить мочой извергающийся вулкан. Надо придерживаться плана, уничтожая тех, кого нужно.
Учитель вошел в комнату, обставленную как кабинет, сел на антикварный стул от "Поттери Барн" и включил настольную лампу с зеленым абажуром. Стену за письменным столом полностью закрывали карты метро и улиц, фотографии вестибюлей домов и станций метро, взятая в раму афиша фильма "Лучший стрелок" с Томом Крузом. Портреты Марка Аврелия, Генри Дэвида Торо и Трэвиса Бикла из фильма "Таксист" были приклеены скотчем поверх титров. На столе лежали старые блокноты с мраморной бумагой, портативный компьютер и полицейский сканер, соединенный с магнитофоном. Рядом находился массивный рабочий стол - такие в халтурных фильмах полицейские забирают после налета.
На столе стоял телефон с автоответчиком. В последнее время он почти не проверял сообщений. Но сейчас удивленно вскинул брови. Тридцать шесть сообщений? Не может быть.
И тут он вспомнил, где должен был находиться утром. Да, теперь понятно. Когда он назначил эту встречу, она казалась бесконечно важной. Но после боевого крещения о ней можно было не думать.
Эта мысль улучшила настроение. Улыбнувшись, он стер сообщения, не прослушивая их, и вернулся в спальню. Вставил расслабляющий компакт-диск в плейер и включил его.
Звук волн, ласково плещущихся о берег, и негромкие крики чаек заглушили рэп, несущийся с другой стороны улицы. Он снова лег на скамью, резко поднял сокрушительный вес и опустил штангу на грудь.
Глава двадцать третья
Проснулся Учитель в одиннадцатом часу вечера от голода. Пошел на кухню, включил плиту и достал из холодильника сверток в оберточной бумаге.
Через двадцать минут ягнячьи отбивные шипели на сковородке во французском соусе деми-глясс с портвейном и розмарином. Он коснулся горячего мяса пальцем и улыбнулся его податливости. "Почти готовы", - подумал он. Высыпал на сковородку картофель с пармезаном, полил его трюфельным маслом.
Положив еду на тарелку, он понес ее на покрытый скатертью стол в маленькой столовой. С хлопком открыл бутылку "Шато Мутон-Ротшильд" девяносто пятого года, стоящую четыреста пятьдесят долларов, бросил пробку через плечо и налил себе большой стакан.
Мясо таяло во рту, когда он, медленно прожевав первый кусочек, запил его глотком отборного каберне. Вяжущий танин, цветочный аромат, вкус черной смородины и лакрицы. Может, его имело смысл выдержать еще полгода для полного совершенства, но ждать так долго он не мог.
Учитель прикрыл глаза, смакуя трюфельное масло, пармезан, сочное мясо, потрясающее каберне. Он обедал почти во всех шикарных ресторанах Нью-Йорка и Парижа, но ничего лучшего Не встречал. Или причина в том, что он выполнил сегодня много работы? Не все ли равно? Он заслужил эту гастрономическую нирвану.
Учитель растягивал ужин, как только мог, но, к сожалению, ему все-таки пришел конец. Он вылил вино из бутылки в большой стакан и пошел с ним в темную гостиную. Опустился там на кушетку, нашел пульт дистанционного управления и включил настенный плазменный телевизор "Сони" с экраном в шестьдесят дюймов по диагонали.
Появилось кристально ясное изображение ведущей программы Си-эн-эн Роуз Абрамс, она торопливо сообщала зрителям, что в городе распространяется грипп. Ну и пусть. Его это не волнует.
Он вытерпел еще несколько минут глупостей и рекламы, после чего она вернулась к главной теме дня.
Убийца, остающийся на свободе.
"Неужели, малышка Роззи? Что ты говоришь, черт возьми? Как насчет настоящих новостей?"
Учитель подался вперед, напряженно слушая. Сохранялась неясность относительно двух убийств. Полицейские не знали, связаны ли они друг с другом или со странным инцидентом, где молодую женщину в метро столкнули под приближающийся поезд. Не знали, искать одного подозреваемого или нескольких. Опасались, что, возможно, тут замешаны террористы.
Учитель откинулся назад и с улыбкой расслабился. Полицейские и журналисты все еще чесали в затылках - именно этого ему и хотелось.
О его объявлении о своей миссии, отправленном в "Нью-Йорк таймс", не было сказано ни слова. Он задался вопросом: это хитрость полицейских - утаивание сведений от общества по какой-то причине - или существует другое объяснение? Может быть, газетчики еще не установили этой связи. Ничего. Скоро установят.
Покончив с убийствами, Роуз Абрамс вернулась к банальной ерунде, интересной только скотам в человеческом облике на улицах. Учитель выключил телевизор и встал. Держа в руке стакан с остатком каберне, вошел в соседнюю комнату и щелкнул выключателем на стене. Помещение залило ярким светом.
На кровати для гостей виднелись очертания человеческого тела, полностью закрытого простыней, словно там кто-то спал.
Учитель откинул простыню с лица.
- Я начинаю, приятель, - сказал он.
Покойник смотрел на него невидящими глазами, лицо было покрыто запекшейся кровью. На правом виске виднелось маленькое входное отверстие от пули, на левом большое выходное.
- За привлечение их внимания! - Учитель, подмигнув, поднял стакан рубинового вина над телом. - И за завтрашний день, когда мы его усилим.
Глава двадцать четвертая
В половине седьмого утра в церкви Святого Духа в Верхнем Уэст-Сайде было пусто и тихо. Со своими непроницаемыми витражными окнами церковь казалась самым темным местом на всем Манхэттене.
"В том-то и проблема", - подумал отец Симус Беннетт, сидевший в алтаре.
Это не была какая-то новая форма религиозной деятельности. Просто - он наблюдал. В последние две недели некий вор запускал руку в кружки для сбора в пользу бедных, и Симус был исполнен решимости поймать виновного на месте преступления.
Он раздвинул алтарную завесу и, хмурясь, посмотрел в бинокль. Через два часа церковь наполнится великолепным светом, льющимся из многоцветных витражей. Но сейчас было так темно, что он едва видел двери. Наблюдал он почти час, однако все было спокойно.
Этот человек умен. Он всегда оставлял в кружках какие-то деньги, очевидно, думая, что кражи не заметят. Симус прекрасно знал, что они происходят - обычный ежедневный сбор снизился больше чем наполовину. Из этого следовало, что вор хитрый и, возможно, пробирается сюда тайком от Симуса. Симус не хотел включать электрический свет, которым обычно не пользовались по утрам. Любая перемена в заведенном порядке могла предупредить вора о наблюдении.
Он опустил свой… как называется на полицейском жаргоне бинокль? Ах да, "очки", и налил кофе из принесенного термоса. Выслеживать вора можно с большими удобствами. В следующий раз он прихватит веер - в тесном, закрытом пространстве душно - и подушку. А может, даже шезлонг. Ноги и зад онемели от сидения на холодном мраморном полу. Не помешал бы и партнер, с которым можно наблюдать по очереди. Допустим, один из дьяконов.
"А виноват во всем нежелающий помочь внук", - раздраженно подумал Симус. Майк отказался осмотреть место преступления, даже посмеялся над этой мыслью. Разве это чрезмерная просьба ради славы Божьей?
- Казалось бы, полицейский в семье неплохое подспорье, - пробормотал Симус, делая глоток дымящегося кофе.
Зазвонил сотовый, и он от неожиданности стукнулся головой о внутреннюю стенку алтаря, доставая телефон из кармана.
Это был Майк. "Надо же, - подумал Симус. - Легок на помине".
- Вы нужны мне, монсеньор, - сказал Майк. - Здесь. Сейчас. Пожалуйста и спасибо.
- А, понятно, - начал Симус. - Когда мне от тебя требуется небольшая помощь, то "простите, я занят". А когда нужен я…
Но Майк уже отключил телефон.
Симус захлопнул свой с резким щелчком.
- Думаешь добиться своего вежливостью, - проворчал он. - Но старый священник читает в твоем коварном сердце.
Он вылез из алтаря, растирая ноющую поясницу.
- Это вы, монсеньор? - послышался чей-то голос.
Симус повернулся к стоявшему перед ризницей человеку. Это был Берт, церковный сторож, глядевший на него в изумлении.
- Не глупи, Берт, - проворчал Симус. - Разве не ясно, что я грешный близнец отца Беннетта?
Глава двадцать пятая
Ты понимаешь, что тебе предстоит тяжелый день, едва продрав глаза. Я кое-как поднялся с кровати и помчался по комнатам подсчитывать число потерь. Изо всех углов раздавались стоны и охи. Никакого сомнения - дела в моей семье ухудшились. Квартира представляла собой уже не больничную палату. Теперь это был передвижной армейский госпиталь под минометным огнем.
Вскоре на плите стоял куриный суп, а желе "Джелло" охлаждалось в холодильнике. Тем временем я носился от ребенка к ребенку с холодными влажными тряпками в одной руке, термометром в другой и пятилетней Шоной на спине - измерял температуру, охлаждал горячих и потных, пытался согреть дрожавших. Где-то в этой компании могла находиться парочка способных идти в школу, но я был слишком занят, чтобы думать об этом. Здоровых этим утром пришлось предоставить самим себе.
После нескольких часов беспокойного полусна я не знал, долго ли смогу еще это выносить. Потому нехотя позвонил Симусу. Не стоило беспокоить его так рано, но двадцать минут возни с моими больными заставили меня махнуть рукой на хорошие манеры. Кроме того, разве это не дело священника?
- Папа? - Джейн взяла с ночного столика блокнот, когда я вошел в ее комнату. - Давай прочту тебе. "Болезнь продолжалась. Дело казалось безнадежным. Что совершил Майкл, глава семейства Беннеттов, чтобы навлечь такое несчастье на своих невинных детей?"
Я покачал раскалывающейся головой. Джейн в одиннадцать лет была в семье подающей надежды писательницей и решила использовать время вынужденного безделья на бытописание Беннеттов. Похоже, на ее стиль в равной мере влияли готические романы и преждевременное осознание вины.
- Замечательно, Джейн, - сказал я, не обращая внимания, что Трент в коридоре чихнул, и вытер руки о бедную Соки. - Только почему бы Тебе не добавить нечто вроде: "Тогда их отец прибег к радикальному лечению - нещадным шлепкам всем и каждому!"
Джейн нахмурилась.
- Извини, папа, этому никто не поверит. - Послюнила указательный палец и стала листать страницы. - Я собиралась расспросить тебя о членах нашей семьи. Прежде всего о дедушке Симусе. Я думала, священникам нельзя жениться. Был какой-нибудь громкий скандал?
- Нет! - заверил я. - Никаких скандалов. Дедушка Симус стал священником поздно, после того как лишился бабушки Эйлин. Уже имея семью. Поняла?
- Ты уверен, что это разрешается? - недоверчиво спросила она.
- Уверен, - ответил я и ушел, пока она больше ничего не придумала. "Черт побери", как говорят старые ирландцы. Только этого мне и не хватало - еще одной репортерши, пытающейся в меня вцепиться.