- Пожалуйста, не рассказывайте никому про пальто, Джей. Это очень важно. Даже, - дружелюбным тоном добавил Аллейн, - вашей Эмили.
- Хорошо. Могу я узнать, почему это так важно?
Аллейн объяснил ему.
- Понятно. Но что вам это даст?
- Если никто не знает о подарке…
- Ах да. Я совсем отупел.
- Ну вот теперь и впрямь все. Простите, что отнял у вас столько времени.
Перегрин направился было к двери, но передумал и вернулся.
- Я постараюсь удовлетворить самым высоким требованиям в моей Кондукисиаде. Или Кондукисее?
- Или Кондукисизме. Неважно. Я рад, что вы согласились помочь. Спасибо. Надеюсь, я получу ваше творение, как только оно будет готово?
- Разумеется. Где вас можно будет найти?
- Я пробуду здесь еще некоторое время, а потом мои передвижения будут зависеть от обстоятельств. Мы оставим в театре дежурного, узнаете у него, где меня найти. Вы действительно ничего не имеете против моего предложения?
- Нет, если мои воспоминания смогут хоть чем-то помочь.
- Ну наконец-то! - воскликнул Аллейн. - Тогда я надолго не прощаюсь. Будьте добры, выходя, пригласите сюда мистера Найта.
- Обязательно. Сейчас половина первого, - сказал Перегрин. - Он, наверное, уже нервничает.
- Правда? Пусть войдет.
Глава девятая
Воинствующий Маркус
1
Маркус не столько нервничал сам, сколько пытался заставить нервничать других. Он выглядел надменным и грозным, он снисходил к окружающим с небывалой высоты. Когда Аллейн извинился за то, что заставил его так долго ждать, Найт сделал жест рукой, который, видимо, означал: "Забудьте. Однако…"
- В нашем деле никогда не знаешь заранее, сколько продлится та или иная беседа, - заметил Аллейн.
- От моего внимания не ускользнул тот факт, - сказал Найт, - что кое-кто поспешил почтить вас визитом.
- Вы имеете в виду Хартли Гроува? - отозвался Аллейн. - Да, ему пришла в голову одна мысль.
- Ему нередко приходят в голову разные мысли, и большинство из них крайне возмутительны.
- Правда? Эта мысль была вполне безобидной. Я хотел вас спросить, вы обращали внимание на его пальто?
Мистер Найт обращал внимание на пальто мистера Гроува, что и подтвердил кратким и безмерно неприязненным ответом.
- Чему тут удивляться? - сказал он. - Очередное проявление его натуры. Боже, что за одеяние! Какая безвкусица!
Нетрудно было догадаться, что Найт не знает о подарке, сделанном Гроувом сторожу.
Аллейн коротко расспросил Найта о его передвижениях в субботу вечером. Найт на своем "ягуаре" поехал из театра домой, где, как обычно, прислуга, итальянская супружеская пара, подала ему ужин. Он полагает, что прибыл домой в пол-одиннадцатого, и больше никуда не выходил, но у него нет тому бесспорных доказательств.
Совершенная непогрешимая мужская красота не относится к разряду распространенных явлений. Маркус Найт был наделен ею в огромной мере. Его овальное лицо с тонким чертами, изящный нос, слегка раскосые глаза и пышные блестящие волосы могли бы стать предметом мечтаний живописца эпохи Возрождения или, например, неизвестного художника, написавшего портрет неизвестного человека, который позже стали называть графтоновским портретом Шекспира. Идеальное телосложение, угадывавшееся сквозь любую одежду, и грация пантеры дополняли его облик. Сколько ему было лет? За тридцать? Меньше? А может, сорок? Это не имело значения.
Аллейн, высоко оценив удивительное воплощение образа Шекспира, осторожно перевел разговор на работы коллег Найта. Ведущий актер обнаружил абсолютно эгоистическое, однако весьма проницательное понимание пьесы и нескрываемую профессиональную ревность к достижениям других актеров, в особенности Гарри Гроува. По мнению Найта, Гроув неверно понял роль мистера В. Х. Исполнитель работал на дешевый эффект, впадая в вульгарность и даже иногда в непристойность.
Аллейн заговорил о краже перчатки и документов. Найт выразил радость по поводу повторного счастливого обретения реликвий и принялся с крайней озабоченностью расспрашивать Аллейна, точно ли они не повреждены, существует ли абсолютная уверенность на этот счет. Аллейн подтвердил, что с реликвиями все в порядке, и завел речь об их баснословной стоимости. Найт несколько раз серьезно кивал, медленно и с необыкновенно значительным видом, который, по наблюдениям Аллейна, любят на себя напускать люди актерской профессии. Кивки более походили на поклоны.
- Уникальные вещи, - сказал Найт, мелодично растягивая слова. - У-ни-каль-ные!
"Любопытно, - подумал Аллейн, - что бы он сказал, если б знал о подмене, совершенной Джереми".
- Ну что ж, - непринужденным тоном заметил он, - по крайней мере, мистер Кондукис и его загадочная американская покупательница могут спать спокойно.
- Покупательница?
- Я употребил существительное в женском роде? - воскликнул Аллейн. - Странно. Наверное, вспомнил о миссис Констанции Гузман.
В переменах, которые затем произошли во внешности Найта, было что-то захватывающее. Его лицо то наливалось темно-малиновой краской, то смертельно бледнело. Он сдвинул брови, приподнял верхнюю губу. Аллейн мог только пожалеть, что роль Уильяма Шекспира не предполагала возможности продемонстрировать физические признаки ярости.
- Что, - прогремел Найт, вставая, - что этот человек, Гроув, рассказал вам?! Я требую ответа. Что он рассказал?
- О миссис Констанции Гузман? Ничего. Что с вами?
- Вы лжете!
- Вы ошибаетесь, - сдержанно произнес Аллейн. - Гроув не упоминал ее имени. Уверяю вас. Просто она очень известный коллекционер. А в чем, собственно, дело?
Найт молча испепелял его взглядом. Фокс прочистил горло.
- Поклянитесь, - на тихой и низкой ноте начал Найт, постепенно доводя звук до крещендо, - поклянитесь, что имя этой женщины не… э-э… не было… э-э… упомянуто в связи с моим собственным именем. Здесь в этой, комнате, сегодня. Клянетесь?
- Нет, поклясться не могу. На самом деле ее имя было упомянуто.
- Все знают! - взревел Найт. - Вся презренная шайка! Он трепал своим грязным языком повсюду. Не пытайтесь возражать мне. Он предал меня. Я доверился ему, о чем глубоко сожалею. Проявление слабости. С моей стороны. Тогда я не знал, каков он на самом деле: лживый, лживый человек. - Найт направил указательный палец на Аллейна. - Ей… мисс Мед… Дестини он тоже рассказал? Можете не отвечать. Я вижу по вашему лицу. Рассказал.
- Я не беседовал с мисс Мед, - покачал головой Аллейн.
- Они вместе смеялись, - прорычал Найт. - Надо мной!
- Мне понятна ваша реакция, - сказал Аллейн, - но, прошу прощения, насколько мне известно, она не имеет никакого отношения к нашему делу.
- Имеет! - пылко возразил Найт. - Черт возьми, имеет, и я скажу вам почему. Я обязал себя сдерживаться, я не позволял себе говорить об этом человеке. Проявлял щепетильность, не желая, чтобы меня заподозрили в пристрастности. Но теперь, теперь! Я скажу вам, что думаю. Я абсолютно убежден, что если, как вы настаиваете, этот несчастный мальчик не виновен и подвергся нападению человека, убившего Джоббинса, и если он придет в сознание и вспомнит, кто напал на него, то он без всякого сомнения укажет пальцем на В. Хартли Гроува. Попомните мои слова!
Аллейн, пять минут назад догадавшийся, к чему клонит разбушевавшийся Найт, помолчал, сколько требовалось, с потрясенным видом, а затем спросил Маркуса, есть ли у него какие-нибудь причины, кроме тех, торопливо добавил Аллейн, которые он уже высказал, для обвинения Гарри Гроува в убийстве. Оказалось, что особых причин нет. Кроме туманных и невнятных намеков на репутацию и сомнительное прошлое Гроува, Найт не смог предъявить ничего. По мере того как гнев Найта стихал, а стихал он очень медленно, сила аргументов ослабевала. Маркус заговорил о Треворе Вире и сказал, что не может понять, почему Аллейн исключает возможность кражи реликвий Тревором, его последующей стычки с Джоббинсом, опрокидывания постамента на сторожа и бегства через бельэтаж, столь стремительного, что мальчик, наткнувшись с разбега на балюстраду, не удержался и рухнул вниз. Аллейну вновь пришлось доказывать несостоятельность подобных рассуждений.
- А почему никто из зрителей не мог спрятаться где-нибудь во время спектакля?
- Джей утверждает, что такого не могло быть. Театр тщательно обыскали, и служащие по обе стороны занавеса подтверждают его слова.
- По вашему мнению, - сказал Найт, вновь начиная с угрожающим видом кивать головой, - преступление совершено одним из нас?
- Обстоятельства предполагают именно такое решение.
- Я столкнулся с ужасной дилеммой, - сказал Найт и немедленно принял вид человека, столкнувшегося с ужасной дилеммой и измученного сомнениями. - Аллейн, как поступить? С моей стороны тщетно притворяться и скрывать свое отношение к этому человеку. Я знаю, что он недостойный мерзавец. Я знаю…
- Минутку. Вы опять о Гарри Гроуве?
- Да. - Найт несколько раз кивнул - О нем. Я сознаю, что меня могут счесть пристрастным вследствие личных обид, которые он мне нанес.
- Уверяю вас…
- А я уверяю вас, и с полнейшим на то основанием, что в труппе только один человек способен на преступление. - Найт в упор смотрел на Аллейна. - Я изучал физиогномику, - неожиданно заявил он. - Когда я был в Нью-Йорке, - на секунду его лицо приняло свирепое выражение, которое тут же исчезло, - я познакомился с выдающимся ученым, графом фон Шмидтом, и серьезно увлекся его учением. Я учился, наблюдал, сравнивал и приходил к определенным выводам. Их справедливость неоднократно доказана практикой. И я абсолютно убежден - аб-со-лют-но, - что когда вы видите пару необычно круглых глаз, довольно широко расставленных, очень светло-голубых, лишенных глубины, остерегайтесь. Остерегайтесь! - повторил он и с размаху опустился в кресло.
- Чего? - осведомился Аллейн.
- Предательства. Непостоянства. Полной беспринципности. Отсутствия всяких этических норм. Я цитирую фон Шмидта.
- Боже мой.
- А что касается Кондукиса! Но оставим это. Оставим.
- Вы и в мистере Кондукисе обнаружили те же черты?
- Я… я не знаком с мистером Кондукисом.
- Разве вы не встречались?
- Формальная встреча. На открытии театра.
- А прежде?
- Возможно. Много лет назад. Я предпочитаю не вспоминать о том случае. - Найт махнул рукой, словно отгонял муху.
- Могу я спросить, почему? - заинтересовался Аллейн.
После длительной и многозначительной паузы Найт произнес:
- Однажды я был его гостем, если это можно так назвать, и был подвергнут возмутительно пренебрежительному отношению, которое меня не удивило бы, если бы в то время я был знаком со Шмидтом. Я полагаю, сочинения Шмидта должны стать обязательным чтением для служителей закона. Надеюсь, вы не обиделись на мои слова? - с барственной снисходительностью добавил он.
- Нисколько.
- Отлично. Я вам еще нужен, старина? - с неожиданным дружелюбием спросил Найт.
- Думаю, нет. Хотя - поверьте, я бы не стал задавать вопроса, если бы он не имел непосредственного отношения к делу, - не могли бы вы уточнить, действительно ли миссис Констанция Гузман призналась вам в том, что покупает ворованные предметы искусства на международном черном рынке?
Попытка окончилась провалом. Лицо Найта побагровело, в глазах засверкали молнии. И в то же мгновение к нему вернулись робость и беспокойство, которые Найт тщательно старался скрыть.
- Комментариев не будет, - сказал он.
- Даже самого незначительного намека?
- Вы с ума сошли, - величественно произнес он, и на том был отпущен.
2
- Что скажете, старина Фокс, запутанное дельце нам попалось на сей раз?
- Запутанное, - с чувством согласился Фокс. - Как было бы хорошо, - тоскливо добавил он, - если бы все можно было свести к простой краже, попытке поймать вора и нанесению телесных повреждений.
- Это было бы замечательно, да не получится. Никак. И прежде всего потому, что кража исторических ценностей всегда усугубляется тем обстоятельством, что добычу невозможно сбыть по обычным каналам. Ни один нормальный профессиональный скупщик, если, конечно, у него нет особых клиентов, не притронется к записке Шекспира или перчатке его сына.
- Значит, преступление совершил либо маньяк, ворующий, чтобы в одиночестве упиваться сокровищами, либо маньяк типа молодого Джонса, ворующего ради славы Англии, либо высококлассный прожженный профессионал со связями в верхах международного рэкета. А заказ поступил от кого-нибудь вроде миссис Гузман, кому миллионы дают право на любые мании и кому плевать на то, откуда берутся вещички.
- Верно. Или кражу совершил похититель, желающий получить выкуп. А также, возможно, вор-любитель, которому известны наклонности миссис Гузман, и потому он не сомневается, что сможет впарить ей добычу за большие деньги.
- Таких, пожалуй, наберется вагон и маленькая тележка, поскольку Гроув раззвонил о приключении Найта с миссис Гузман всему свету. Вот что я вам скажу, мистер Аллейн, я не сильно удивлюсь, если мистер Найт как следует отделает мистера Гроува. Шуточки мистера Гроува, похоже, доводят его до белого каления. Вам так не кажется?
- Мне кажется, - сказал Аллейн, - нам обоим следует не забывать, что мы имеем дело с актерами.
- А что в них такого особенного?
- Надо всегда помнить, что главное, чему обучают актеров, это выражать эмоции. На сцене или вне ее они привыкли давать волю своим чувствам, то есть изливать их свободно, выплескивать, не стесняясь и с максимальным воздействием на окружающих. В то время как вы, и я, и любой не-актер изо всех сил старается сгладить или окрасить иронией свои эмоциональные проявления, актер, даже когда он не доигрывает, всегда сможет убедить нас, простых смертных, что он дошел до крайности. На самом деле ничего подобного. Он просто пользуется профессиональными навыками, как на сцене перед благодарной публикой, так и в жизни.
- И как же тогда расценивать поведение мистера Найта?
- Когда он багровеет и принимается изрыгать проклятия в адрес Гроува, это означает, что, во-первых, он вспыльчив, патологически тщеславен и охотно демонстрирует свой темперамент, а во-вторых, он хочет, чтобы вы осознали до глубины души, как зол и опасен он может быть. Но это вовсе не значит, что, когда гнев уляжется, мистер Найт непременно станет претворять в жизнь свои угрозы, и это также не означает, что он поверхностный или лицемерный человек. У него такая работа - заставлять публику трепетать, и даже испытывая подлинные страдания, он будет выражать свои эмоции так, словно находится на сцене, поскольку в каждом человеке он видит зрителя.
- Таких людей называют экстравертами?
- Да, старина Фокс, именно таких. Но вот что интересно: когда речь зашла о Кондукисе, Найт стал очень необщителен и уклончив.
- Видимо, полагает, что Кондукис его оскорбил или что-то в этом роде. Вы думаете, Найт всерьез поносил Гроува? Ну, то что он прирожденный убийца, и вся эта болтовня о светлых глазах? Потому что, - значительным тоном продолжал Фокс, - все это чушь собачья, не существует внешних характеристик, по которым можно было бы определить убийцу. Вот вы все время повторяете, что никто не обладает искусством распознавать душу человека по его лицу. Думаю, в отношении убийц это очень верно. Хотя, - добавил он, широко раскрывая глаза, - мне всегда казалось, что у сексуальных маньяков во внешности есть что-то общее. Тут я физиогномику допускаю.
- Ну да бог с ней, с физиогномикой, расследованию она все равно помочь не может. Есть новости из больницы?
- Никаких. Они бы сразу позвонили, если что.
- Знаю. Знаю.
- Что будем делать с Джереми Джонсом?
- О черт, действительно, что? Наверное, изымем перчатку и документы, зададим ему взбучку и на том отпустим. Я поговорю о нем с начальством и, вероятно, должен при первой же возможности поставить в известность Кондукиса. Кто у нас остался? Малыш Морис. Пригласите его в собственный кабинет. Надолго мы его не задержим.
Уинтер Морис пребывал в расстроенных чувствах.
- Черт знает что творится, - устало сказал он. - Чистый балаган. Заметьте, я не жалуюсь и никого не виню, но что, скажите на милость, опять вывело Марко из себя? Извините, вам своих забот хватает.
Аллейн постарался его утешить, усадил за собственный стол, проверил алиби, которое было не хуже и не лучше, чем у других, и заключалось в том, что, приехав из театра домой, Морис застал жену и детей уже крепко спящими. Когда он заводил часы, он заметил, что они показывали без десяти двенадцать. Анекдот о Найте и Гузман он слыхал.
- Ужасно неприятная и грустная история, - сказал Морис. - Бедная женщина. Знаете, у некрасивых и чувственных женщин вечно проблемы. Марко следовало держать язык за зубами и ни за что на свете не рассказывать Гарри. Конечно, Гарри тоже хорош, ему бы только посмеяться, но Марко должен был молчать. Подобные истории мне не кажутся забавными.
- Говорят, что она призналась Найту в том, что оптом скупает ценности из-под музейного прилавка.
- У всех свои слабости, - развел руками Морис. - Она любит красивые вещи и в состоянии заплатить за них. Уж Маркусу Найту грех жаловаться.
- Однако! - воскликнул Аллейн. - Интересная точка зрения на черный рынок! Кстати, вы знакомы с миссис Гузман?
У Мориса были широкие веки. Сейчас они слегка опустились.
- Нет, - ответил он. - Лично не знаком. Ее муж был необыкновенным человеком. Равный Кондукису и даже выше.
- Выбился из низов?
- Будем говорить "взошел". Он достиг невероятного.
Аллейна эта фраза, казалось, позабавила. Заметив это, Морис произнес с легким вздохом: "О да! Эти гиганты! Сплошное великолепие!"
- Давайте говорить начистоту и, разумеется, строго конфиденциально, - сказал Аллейн. - Как по-вашему, сколько человек в театре знали комбинацию замка?
Морис покраснел.
- Да уж, тут мне гордиться нечем, верно? Ну, во-первых, Чарли Рэндом, он сам признался. Он правильно догадался, как вы несомненно поняли. Он говорит, что никому не проболтался, и лично я этому верю. Чарли - малый неразговорчивый, о себе не распространяется и в чужие дела не лезет. Уверен, он абсолютно прав: мальчик не знал комбинации.
- Почему вы так уверены?
- Я же говорил, противный мальчишка все время приставал ко мне по поводу шифра.
- Значит, вы пребывали в полной уверенности, что только вам и мистеру Кондукису известна комбинация замка?