- Если все, что он сказал, правда, то мотива действительно не было. Если же он признал лишь то, что и так вот-вот должно было проясниться, и скрыл все остальное, то мотив легко вообразить. Между прочим, мотивы - вещь в полицейской работе вторичная. Сначала нужно подобрать факты, которые бы не противоречили друг другу. Каково ваше второе соображение?
- Боюсь, оно не слишком убедительно в свете того, что вы только что сказали. Джереми, как вы заметили, мой ближайший друг, и поэтому меня должно считать пристрастным. Но тем не менее я хотел бы довести до вашего сведения, что Джереми один из самых добронравных людей, каких вам приходилось встречать. Он порывист, вспыльчив, как все рыжеволосые. Ранимый. Но он очень благороден и абсолютно не способен совершить то, что было содеяно здесь вчера вечером. Я уверен в Джереми так же, как в себе. Прошу прощения, - не без пафоса продолжал Перегрин, - я понимаю, что подобные рассуждения полицией не учитываются, но, если вы захотите спросить любого, кто знаком с этим чудаком, вы услышите такое же мнение.
- От имени грубого и тупого полицейского, - весело сказал Аллейн, - я выражаю вам огромную благодарность. Отнюдь не всегда самые здравые наблюдения исходят от незаинтересованных свидетелей, и мне было очень приятно узнать, что вы думаете о Джереми Джонсе.
- Извините, - пробормотал Перегрин, с недоумением глядя на Аллейна.
- Не за что извиняться. Однако прежде чем мы продолжим опрашивать ваших коллег, не будете ли вы так добры прокомментировать ситуацию с Найтом, Мед, Брейси и Гроувом? В чем там дело? Брошенная характерная актриса и оскорбленный ведущий актер? Соблазненная ведущая актриса и неотразимый молодой герой? Или я ошибаюсь?
- Не понимаю, зачем спрашивать, когда вы сами обо всем столь быстро догадались, - язвительно заметил Перегрин.
- А блестящий молодой художник страдает без всякой надежды на ответное чувство?
- Да. Вы необыкновенно проницательны.
- Ладно, оставим их пока в покое, - сказал Аллейн. - Известно ли вам имя американского покупателя перчатки?
- Нет. Он хочет остаться инкогнито. По крайней мере, так мне говорил Гринслейд.
- Это, случайно, не миссис Констанция Гузман?
- О боже, я не знаю, - сказал Перегрин. - Понятия не имею. Мистер Кондукис вряд ли знаком с ней. Впрочем, знакомство в таких делах значения не имеет.
- Думаю, что он все-таки с ней знаком. Она была среди гостей на "Каллиопе", когда яхта потерпела крушение.
- Погодите. Я что-то припоминаю. Погодите.
- С удовольствием погожу.
- Я сейчас вспомнил - возможно, это не имеет никакого отношения к делу, - но я вспомнил один инцидент во время репетиции, когда Кондукис пришел в театр, чтобы сообщить мне о своем решении выставить реликвии на обозрение публики. Мы беседовали, и тут появился Гарри. Он, как всегда, снял, как начищенный башмак, и вовсе не стеснялся патрона. Поздоровался с ним, словно с вновь обретенным родственником, спросил, давно ли тот плавал на яхте в последний раз, и сказал что-то вроде "передайте привет миссис К. Г." Конечно, на свете тысячи миссис К. Г., но когда вы упомянули яхту…
- Интересно. И как Кондукис воспринял его слова?
- Как он все воспринимает, кисло.
- А что вы знаете об услуге, оказанной ему Гроувом?
- Ничего.
- Не шантаж, случайно, как вы думаете?
- О нет! И Кондукис не голубой, если вы на это намекаете. И уж тем более Гарри. И я уверен, Гарри - не шантажист. Он чудной малый и страшно достает всю труппу. Как слепень. Но я не думаю, что он так уж плох. На самом деле, нет.
- Почему?
Перегрин задумался.
- Мне кажется, - произнес он наконец с удивленным видом, - потому что я действительно нахожу его забавным. Когда он начинает валять дурака в театре, я прихожу в ярость и набрасываюсь на него, как ястреб, но он ляпнет что-нибудь немыслимое, и я останавливаюсь на лету, и мне хочется рассмеяться. - Он перевел взгляд с Аллейна на Фокса. - Случалось ли в вашей практике, чтобы клоун вроде Гарри был посажен за убийство?
Аллейн и Фокс, казалось, мысленно перебирают эпизоды из своей профессиональной деятельности.
- Не могу припомнить, - осторожно начал Фокс, - чтобы я находил забавным осужденного убийцу, а вы, мистер Аллейн?
- Я тоже, - согласился Аллейн, - но полагаю, что наличие или отсутствие комического дара вряд ли может служить контрольным испытанием на невиновность.
Перегрин впервые за день улыбнулся.
- Вы знали, что мистер Гроув состоит в отдаленном родстве с мистером Кондукисом? - спросил Аллейн.
- Не знал, - изумился Перегрин. - Кто вам такое сказал?
- Мистер Гроув.
- Вы меня ошарашили. Думаю, Гарри врет. Хотя, конечно, - сказал Перегрин после продолжительной паузы, - этим все и объясняется. Или не все?
- Что именно?
- Нажим руководства, рекомендация-приказ взять его в труппу.
- Да-да. Кстати, что вам известно из его прошлого?
- Он называет себя старым борстальонцем, но я ему ни на йоту не верю. Гарри у нас немного сноб, только вывернутый наизнанку.
- Похоже на то.
- Думаю, он когда-то служил в авиации, потом играл то здесь, то там без особого успеха, пока наконец не прославился в "Подвальной лестнице". Он говорил мне как-то, что было время, когда он долго не мог найти работу по специальности, настолько долго, что успел побывать водителем грузовика, стюардом и даже официантом в заведении со стриптизом, где на чай ему давали больше, чем он когда-либо зарабатывал произнесением реплик.
- Когда это было?
- Как раз перед тем, как он прославился, примерно шесть лет назад. Он уволился с одной работы и, прежде чем впрячься в другую, прошелся по театральным агентам. Поход завершился главной ролью в "Подвальной лестнице". Такова театральная жизнь.
- Да, конечно.
- Я могу идти? - спросил Перегрин после наступившей паузы.
- Я хочу попросить вас еще об одном одолжении. Я знаю, у вас полно своих забот, изменения в составе, проблемы с труппой, но, если у вас выдастся свободный часок, не могли бы вы сесть и подробно описать ваши встречи с мистером Кондукисом и приключения прошлой ночью. Подробно. Возможно, вы вспомните какие-нибудь детали, на которые раньше, в суматохе и волнении, не обратили внимания.
- Вы и вправду думаете, что Кондукис как-то замешан в событиях прошлой ночи?
- Понятия не имею. Но о нем все время упоминают. Прежде чем сбросить его со счетов, следует убедиться в его непричастности. Вы напишете?
- Должен сказать, что ваша просьба мне отвратительна.
- А труп Джоббинса вам не отвратителен? - спросил Аллейн.
- Как бы ни разворачивались события прошлой ночью, - расстроенно произнес Перегрин, - и кто бы ни перевернул бронзового дельфина, я не верю, что это было преднамеренное хладнокровное убийство. Я думаю, увидев, что Джоббинс погнался за ним, похититель перевернул постамент в отчаянной попытке задержать преследователя. Так я думаю и хочу заявить, что не стану участвовать в его поимке, кто бы он ни был, Тревор или кто другой.
- Отлично. А если это не Тревор, тогда что вы будете думать? Найдется ли место мальчику между вашим отвращением и сочувствием к маленькому человеку? Как могло случиться, что мальчика сбросили с бельэтажа? И поверьте мне, его сбросили. Он чудом остался жив, после того как его кокнули о ряды кресел, как яйцо. Да, - продолжал Аллейн, наблюдая за Перегрином, - сравнение в дурном вкусе. Но убийство - это всегда преступление в дурном вкусе. Вы в этом сами убедились. - Он помолчал немного и добавил: - Я перегнул палку, извините.
- Не нужно быть столь прямолинейным, - сказал Перегрин. - Это тошнотворно.
- Ладно, подите суньте два пальца в рот. А если передумаете, сядьте и напишите все, что вы, черт возьми, можете вспомнить о Кондукисе и обо всем остальном. А теперь можете идти, если вам так хочется. Проваливайте отсюда.
- Напоминаю вам, вы гоните меня из моего собственного кабинета. Почему я должен торчать на лестнице?
Аллейн рассмеялся.
- Вы меня уели, - сказал он. - Впрочем, уверяю вас, лучше торчать на лестнице, чем в приемной Скотленд-ярда. Ну да ладно, у меня к вам еще одно дельце. Что вы можете рассказать, если, конечно, ваш желудок снова не возмутится, о других членах труппы? - Аллейн предостерегающе поднял руку. - Я знаю, они вам не посторонние люди, но я не прошу вас доносить на них. Имейте в виду, Джей, в преступлении подозревается член вашей гильдии, вашей масонской ложи, если можно так выразиться, и вам не избежать толков и слухов. За исключением вас, мисс Данн и мисс Мед, чье алиби представляется вполне удовлетворительным, и, возможно, Гарри Гроува, среди вашей труппы нет ни одного человека, включая Уинтера Мориса и Джереми Джонса, кто совершенно не мог бы убить Джоббинса и напасть на мальчика.
- Не понимаю, почему вы так решили. Их всех, кроме Тревора, видели, когда они уходили. Я видел их. Двери были заперты на задвижки и решетки.
- Служебный вход был заперт, но не на задвижку и решетку. Хокинс открыл его собственным ключом. Маленькая дверь в главном входе была не заперта, когда уходила мисс Брейси, и оставалась таковой, пока не ушли Морис и Найт. Они слышали, как Джоббинс опускал решетку.
- Значит, они тут ни при чем.
- Послушайте, - сказал Аллейн. - Попробуйте представить себе, как все было. Джоббинс еще жив. Кто-то стучит в маленькую дверь главного входа. Джоббинс спускается. Знакомый голос просит открыть - какой-нибудь актер забыл деньги в гримерной или что-нибудь в этом роде. Джоббинс впускает его. Посетитель идет за сцену, говоря, что выйдет через служебный вход. Джоббинс возвращается на пост. В полночь он, как обычно, звонит с докладом, и вот тут-то все и происходит.
- Как вы узнали?
- Господи помилуй, дорогой мой, для знаменитого драматурга у вас странное представление о логике. Я ничего не знаю. Я лишь показал вам, насколько несостоятельны ваши рассуждения о запертых дверях. А возможно, все случилось иначе и намного проще. Пока можно только гадать. Но дело не в этом, я хочу донести до вас одну простую мысль: если вы замкнетесь и не пророните ни слова о членах вашей труппы, вы, наверное, поступите очень порядочно и благородно и, вероятно, спасете от расправы зарвавшегося убийцу, но вы не поможете снять подозрения с остальных шестерых. Семерых, включая Кондукиса.
Перегрин погрузился в раздумья.
- Думаю, в ваших речах много блудливой казуистики, - произнес он наконец. - Но пожалуй, вы меня убедили. Однако предупреждаю, вы наняли не того человека. У меня чудовищно плохая память. С момента катастрофы я мучительно пытаюсь что-то вспомнить, но никак не могу. Думаете, мне удастся извлечь эти воспоминания из глубин памяти? Вряд ли.
- А с чем они связаны?
- С шумом, который производил Тревор, кажется. И с Кондукисом тоже. С тем утром, когда он показал мне перчатку. Правда, тогда я был пьян и мои показания ненадежны. Тем не менее скажите, что вы хотите узнать, а я подумаю, что вам ответить.
- Как мило с вашей стороны, - сухо заметил Аллейн. - Начнем с… да с кого хотите. С Маркуса Найта. Что еще о нем известно, кроме того, что пишут в прессе? О магазинчике канцелярских принадлежностей, который держал его папаша, и о том, как он поднялся к вершинам славы, пожалуйста, не надо. У него и в самом деле неуравновешенный характер?
- Ну если вы только об этом хотите знать! - с облегчением воскликнул Перегрин. - Он - бочка с порохом, и кто от него только не терпел, но он столь великолепный актер, что приходится мириться с его выходками. На самом деле думаю, что он хороший человек и коллекционирует марки, но критику даже в самых ничтожных дозах абсолютно не выносит, следует немедленный взрыв. Неблагоприятный отзыв для него смерть, и он тщеславен, как павлин. Говорят, в глубине души он ангел, правда, до глубин часто бывает трудно добраться.
Аллейн подошел к фотографиям, висевшим на противоположной стене: все члены труппы в костюмах, на каждой фотографии автограф. Маркус Найт был снят так, что снимок удивительно напоминал известный портрет Шекспира. Перегрин присоединился к Аллейну.
- Потрясающе, - сказал Аллейн. - Какое сходство! Вам крупно повезло. - Он повернулся к Перегрину и обнаружил, что тот тоже не сводит глаз с фотографии, однако не сам Найт его заинтересовал, но его автограф.
- Размашисто! - сухо прокомментировал Аллейн.
- Да, но не в этом дело. Что-то меня в нем беспокоит. Черт! Не могу вспомнить.
- Вспомните еще. А пока скажите, Гроув частенько задирает Найта? Я имею в виду болтовню про короля дельфинов и прочую ерунду.
- Довольно часто. Гарри трудно унять.
- Если Найт такой вспыльчивый, то почему, скажите на милость, он не хлопнет дверью? Почему он до сих пор терпит?
- Наверное, - простодушно ответил Перегрин, - ему нравится роль. Почему же еще?
- Мой дорогой Джей, я прошу прощения. Ну конечно, ему нравится роль. Наверняка она станет лучшей в его списке, если не считать шекспировских постановок.
- Вы правда так думаете?
- Разумеется.
Перегрин выглядел растроганным и счастливым.
- Ну вот, - сказал он. - Вы меня окончательно покорили.
- Да какая разница, что я думаю! Вы и сами знаете, насколько хороша ваша пьеса.
- Знаю, но мне нравится, когда мне говорят об этом. Из чего можно сделать вывод, что мы с Марко где-то похожи.
- Дестини Мед была его любовницей?
- О да. Связь была довольно прочной, пока Гарри не бросил бедную Герти и не пустился охмурять Дестини. Мы предполагали, что отношения в труппе сложатся наилучшим образом при наличии двух счастливых парочек, Дестини и Марко с одной стороны, Гарри и Герти - с другой. Не тут-то было. Когда актеры в труппе начинают менять партнеров, жди беды. А если учесть способность Марко воспламеняться от любой ерунды, может случиться все, что угодно. Нам остается только молиться.
- Мисс Мед, она… кажется, не принадлежит к числу интеллектуалов.
- Она очень глупа, - задумчиво произнес Перегрин. - Но настолько глупа, что ее глупость граничит с чудом. Милая Десси. И конечно, - добавил он, - она немножко притворяется. Наверняка немножко притворства в ее поведении есть.
- Как же вам удалось сделать с ней такую сложную роль?
- Особых проблем не было. Вы просто говорите: "Дорогая, ты печальна. Ты страдаешь, твои страдания невыносимы", и ее глаза немедленно наполняются слезами. Или: "Дорогая, ты повела себя очень умно, разве ты не видишь, ты обвела всех вокруг пальца", и она становится хитрой, как мартышка. Или еще проще: "Милая, ты сводишь его с ума", и пусть она стоит как статуя, но от нее исходит неотразимое очарование. Она делает, а публика за нее додумывает.
- Она закатывает скандалы?
- Только ради проформы, когда вообразит, что пора напомнить о себе. Десси вполне благодушна.
- Она отшвырнула Найта сразу или процесс шел постепенно?
- Постепенно. Это было заметно на репетициях. В любовных сценах. Обнимая его, она принималась разглядывать свои ногти или снимать кусочки туши с ресниц. Потом она стала просить пропускать объятия, говоря, что ей надо сосредоточиться на внутреннем подходе к роли. Чушь, конечно, никакого внутреннего подхода у нее никогда не было. Только инстинкт, подкрепленный великолепной техникой и несомненными внешними данными звезды.
- Я слышал, она дважды разведена и живет одна?
- Ну да… официально.
- Что-нибудь еще?
- Она страстный игрок, наша Десси. Играет во все и везде, на бирже, скачках и в казино, разумеется. На самом деле игра и была причиной ее второго развода. Муж не смог вынести бесконечные вечера за рулеткой и покером.
- Она удачливый игрок?
- Боюсь, она и сама не знает, такой туман у нее в голове.
- А мисс Брейси?
- Это совсем другая история. Я ничего не знаю о прошлом Герти, но она и в самом деле являет собой великолепный образчик брошенной женщины. Ее поведение не всегда столь смехотворно, как сегодня, но она никак не может уняться, в ней все бурлит, как в ведьмином котле. Она и Марко демонстрируют две стороны отвергнутой любви. Марко - ходячее воплощение оскорбленного самолюбия и невероятного унижения. Он не может понять, как такое могло случиться. Очень трогательно то обстоятельство, что он до сих пор не обозлился на Десси. Но я сильно опасаюсь, что однажды он взбесится и набросится на Гарри.
- Полезет в драку?
- Да, хук слева, хук справа. В то время как Герти ни словом не выдает своего отношения к счастливой сопернице, но постоянно жалит и кусает неверного любовника.
- Значит, мисс Мед обоими потерпевшими прощена, а Гроув является объектом обоюдной неприязни.
- Вы нарисовали прямо-таки идиллическую картину.
- Найт и мисс Брейси ненавидят Гроува черной ненавистью? Или это слишком сильно сказано?
- Нет, но… - Перегрин вдруг опомнился. - Да зачем вам все это? Как отношение Марко и Герти к Гроуву связано с убийством?
- По-видимому, никак. Остался Рэндом. Будут какие-нибудь комментарии?
- Чарли? С ним никаких проблем. Он, как вы могли заметить, не на все сто процентов мужчина, ну и что? В театре он свои пристрастия не проявляет. Мы могли со спокойной душой позволить ему переодеваться в одной комнате с мальчиком.
- Увлечения?
- Вы уже знаете, заумные кроссворды, шифры и старинные рукописи. Говорят, он сведущ в антиквариате, наш Чарльз. По словам Джереми, он один из тех, кто обладает безошибочным чутьем на раритеты. Все свободное время он проводит в копеечных лавчонках на Чэринг-кросс-роуд. Хороший, дисциплинированный актер. Частная школа и академия драматического искусства.
- Члены труппы знали друг друга до "Дельфина"?
- О да. Кроме Эмили, она начинающая, - с нежностью произнес Перегрин, - и пока мало с кем знакома в театральных кругах.
- Скажите, вы обращали внимание на верхнюю одежду Гарри Гроува?
- На днях я увидел его в такой расписной штуковине, от которой у меня долго потом в глазах рябило, и слышал, как актеры подшучивали над Гарри.
- Что это была за штуковина?
- Я особенно не разглядывал… - Перегрин осекся и с ужасом посмотрел на Аллейна. - О нет! Не может быть. Это невозможно.
- Что именно?
- На… на Генри Джоббинсе?
- Гроув подарил пальто Джоббинсу в пятницу вечером, потому что оно никому не нравилось. Вы не знали об этом?
Перегрин покачал головой.
- Понять не могу, - медленно произнес он, - просто не понимаю, как же я не узнал его на бедном Джоббинсе. Я ведь даже отпустил шутку насчет пальто, а Джоббинс сказал, что это подарок.
- Возможно, с шарфом пальто выглядело несколько иначе?
- Шарф? Разве на Джоббинсе был шарф?
- А разве нет? Ярко-желтый шарф.
- Погодите. Да, конечно, - Перегрин болезненно побледнел. - Я вспомнил. Я видел шарф. Потом.
- А раньше? Когда вы с Джоббинсом говорили?
- Раньше не помню, его не было видно.