- Хорошо, - сказал он после продолжительной паузы. - Я готов соблюсти конфиденциальность в том, что касается имени вашего патрона.
- Его зовут мистер Василий Кондукис.
- Боже правый!
- Именно, - сказал Перегрин, подражая манере Гринслейда. - А теперь я расскажу вам все, что знаю об истории находки.
И Перегрин пустился в подробные объяснения.
Эксперт слушал в полном изумлении.
- Действительно, очень странно, - заметил он, когда Перегрин закончил.
- Уверяю вас, я ничего не выдумал.
- Конечно, конечно, я уверен. Разумеется, я слышал о Кондукисе. А кто не слышал? Вы представляете себе, какой шум поднимется, если вещи окажутся подлинными?
- Только об этом и думаю. Я хочу сказать, вот они лежат перед нами - детская перчатка и записка, предлагающая поверить в то, что однажды летним утром 1596 года страдфордский ремесленник изготовил пару перчаток и подарил их своему внуку, проносившему их всего один день, а затем…
- Скорбью наполнился дом по умершему младенцу?
- Да. Прошло много времени, двадцать лет, и отец мальчика написал завещание, отписав носильные вещи своей сестре, Джоан Харт, и составив для ее сведения вот эту записку. Я хочу сказать, его рука оставила след на этом обрывке бумаги, если, конечно, перед нами не подделка.
А затем, два века спустя, некто с инициалами И. М. кладет перчатку и записку в викторианский письменный прибор с уведомлением о том, что прапрабабушка получила эти вещи от Дж. Харт, а бабушка говаривала, что они принадлежат Шекспиру. Вполне вероятно, что речь идет о Джоан Харт. Она умерла в 1664 году.
- Я бы не стал полагаться на такие свидетельства, - сухо заметил эксперт.
- Конечно, вы правы.
- Говорил ли что-нибудь мистер Кондукис об их стоимости? Даже если существует хотя бы малейший шанс, что они чего-то стоят, то… Я не стану утверждать, что могу определить их цену в деньгах, но мы здесь не можем не думать об этом.
Несколько секунд Перегрин и эксперт молча поедали друг друга глазами.
- Полагаю, у него есть соображения на этот счет, - сказал Перегрин, - но должен заметить, что в данном случае он проявляет некоторое легкомыслие по отношению к своей собственности.
- Мы легкомыслия не допустим, - заверил его эксперт. - Я выдам вам квитанцию и попрошу задержаться, пока вещи не будут надежно упрятаны.
Он склонился на секунду над маленькой сморщенной перчаткой.
- Неужто она подлинная! - пробормотал он.
- Я понимаю вас, - взволнованно подхватил Перегрин. - Страшно подумать, что тогда обрушится на нас: оголтелое любопытство, алчность, зависть.
- И не за такое убивали, - небрежно заметил эксперт.
4
Месяц спустя Перегрин, измученный, с коричневатыми кругами под глазами, поставил точку в своей новой пьесе и приписал внизу: "Занавес". Вечером он прочел пьесу Джереми, который одобрил ее.
От мистера Гринслейда не было ни слуху ни духу. Здание "Дельфина" по-прежнему стояло на своем месте. Джереми спрашивал в агентстве недвижимости разрешения осмотреть его, но ему сказали, что они более не распоряжаются театром и, по всей видимости, он снят с продажи. Разговаривали с Джереми довольно сухо.
Молодые люди иногда в разговоре вспоминали о "Дельфине", но удивительная интерлюдия Перегрина теперь представлялась странно нереальной, и порою Перегрину казалось, что он все выдумал.
В предварительном заключении о перчатке и документах эксперты музея написали, что в ходе проведения тестов не выявлено никаких следов подделки чернил или бумаги и к настоящему моменту не имеется никаких доводов против аутентичности исследуемых вещей. Специалист по старинным документам и почерку находится сейчас в Америке, и по возвращении с ним проконсультируются. Если его заключение будет положительным, соберется совет экспертов.
- Ну что ж, - сказал Джереми, - по крайней мере, они не выставили вас немедленно вон с вашим барахлишком.
- По крайней мере.
- Ты пошлешь заключение Гринслейду?
- Разумеется.
Джереми накрыл веснушчатой рукой рукопись Перегрина.
- А что ты скажешь об открытии "Дельфина" в это же время ровно через год премьерой "Перчатки", новой пьесы Перегрина Джея?
- Иди ты!
- А почему бы и нет? В конце концов, что нам мешает, черт побери, наметить актеров? Давай-ка подумаем.
- Я уже подумал.
- Дай взглянуть.
Перегрин вытащил помятый листок бумаги, покрытый его неразборчивым почерком.
- Послушай, - сказал он, - я знаю, что скажут. Что все это уже было и не раз. Более того, пьеса станет любимой мишенью для изощренных насмешек шекспироведов и прочих любителей. Один состав действующих лиц чего стоит: Анна Хатэвей и вся остальная команда. Знаешь, мою пьесу выставят на посмешище. Она провалится еще до премьеры.
- Лично я не вижу никакой лубочной белиберды в диалогах.
- Да, но представлять на сцене самого Шекспира… Какая наглость!
- Он позволял себе подобные вещи. Разве нельзя сказать: "Ну и ну! Вывести на сцену Генриха VIII! Ладно, давай ближе к делу, кого ты наметил на роль Шекспира?
- По-моему, и так ясно.
- Каким он был? Рассерженным молодым человеком елизаветинской эпохи? Одиноким. Удачливым. Рисковым. Блистательным, как дневное светило. Пегас в стойле Хатэвей. Жутко сексуальным и выглядел точно так, как на портрете Графтона, которому я безоговорочно верю.
- Я тоже. Ну так что же, кто похож на него лицом, и темпераментом?
- О боже! - произнес Джереми, заглянув в список актеров.
- Именно, - подхватил Перегрин. - Я же говорил, что и так ясно.
- Маркус Найт, черт возьми.
- Разумеется! Он вылитый Шекспир на портрете Графтона, а что до темперамента! Вспомни его Готспера, и Генриха V, и Меркуцио. А Гамлет? Я уж не говорю о его Пер Гюнте.
- Сколько ему лет?
- Сколько бы ни было, по нему не определишь. Он может выглядеть и стариком, и юношей.
- Найт - дорогая штучка.
- Ну да ведь это все не всерьез.
- Разве не с его подачи при каждой постановке возникают крупные грязные склоки?
- С его.
- И разве не он каждый раз подрывает сплоченность труппы?
- Подрывает.
- А помнишь тот случай, когда он прервал спектакль и велел опоздавшим после антракта сидеть спокойно или убираться к чертовой матери?
- Отлично помню.
- И как остальные актеры в едином порыве покинули сцену?
- Фиаско случилось при мне, я делал ту постановку.
- А теперь, говорят, когда его обошли с рыцарским званием в последнем заходе, он стал совсем невыносим.
- Да, я знаю, он совершенно помешался на рыцарстве.
- Что ж, - сказал Джереми, - тебе решать. Я смотрю, ты объединил пылкого юношу, возлюбленного друга и "мистера В. Х." в одном лице?
- Все так.
- Как ты посмел! - проворчал Джереми.
- И большим безумствам свидетели мы были.
- Верно. В результате получилась весьма любопытная роль. Каким ты его видишь?
- Очень светловолосым. Очень мужественным. И очень дерзким.
- В. Хартли Гроув?
- Возможно. По типу подходит.
- Разве он не отъявленный проходимец?
- Бывает, досаждает.
- А как насчет смуглой леди? Так называемой Розалин? Здесь написано Дестини Мед.
- Да, я бы предпочел Дестини. У нее в голове кирпич вместо мозгов, но она умеет создать впечатление потаенной страстности и прямо-таки неукротимой женственности. Она может сыграть что угодно, если ей объяснить на самом простом английском и очень-очень медленно. Кроме того, она живет с Марко.
- Это может оказаться и плюсом, и минусом. Следующая - Анна Хатэвей.
- О, любая нормальная актриса с заурядной внешностью и хорошим напором, - сказал Перегрин.
- Вроде Герти Брейси?
- Да.
- Джоан Харт - лакомый кусочек. Я знаю, кто должен ее сыграть. Эмили Данн. Ты знаком с ней? Она помогает в нашем магазине. Ты видел ее в каком-то телевизионном шоу, и она тебе понравилась. В Стратфорде она неплохо справлялась с нериссами, гермиями и селиями. Впиши ее в список.
- Ладно. Вот, жирной точкой я подписал ей приговор.
- С остальными, похоже, трудностей не будет, но сердце кровью обливается, как подумаешь о ребенке.
- Он умирает еще в первом акте.
- Лучше бы он вовсе не появлялся. Мне страшно представить себе этакого чахлого недоросля, выпендривающегося на сцене.
- И конечно, имя у него будет Гэри.
- Или Тревор.
- Ну да черт с ним.
- А кому ты поручишь художественное оформление?
- Не будь идиотом - конечно, тебе.
- Это было бы интересно, - сказал Джереми, усмехаясь. - Заметь, было бы.
- Не волнуйся, инстинкт подсказывает мне, что ничего не получится ни с перчаткой, ни с театром, ни с пьесой. Это вроде наваждения, к реальности отношения не имеет.
Внизу брякнули крышкой почтового ящика.
- Вот оно. Судьба стучится в твою дверь, - сказал Джереми.
- Мне уже все равно, - отозвался Перегрин. - Однако из чистого благородства я спущусь за письмами.
Он сошел вниз, взял почту, в которой для себя ничего не обнаружил. Наверх он поднимался медленно. Открывая дверь, с деланным равнодушием произнес:
- Как я и предсказывал, никаких неожиданностей. Все, окончен бал, погасли свечи. На почту смотреть противно, такая скука!.. Ох, извини!
Джереми разговаривал по телефону.
- Вот, уже пришел, - сказал он. - Секундочку.
Зажав трубку рукой, Джереми прошептал:
- Мистер Гринслейд желает побеседовать с тобой. Он просто душка сегодня.
Глава третья
Вечеринка
1
"Год назад, - размышлял Перегрин, - февральским утром я стоял вот здесь, на улице Речников. Солнце вышло из-за туч и позолотило башенку покалеченного "Дельфина". Мое сердце пело, когда я любовался им! Я вспоминал о мистере Руби и желал оказаться на его месте. И вот, Бог тому свидетель, я снова стою здесь, словно Золушка, осчастливленная доброй феей, только подарены мне не хрустальные туфельки, а лакированные штиблеты мистера Руби".
Он смотрел на отреставрированных кариатид, на пляшущих морских чудищ и позолоченную надпись, на ослепительно чистый фронтон, изящные кованые решетки, и все ему здесь нравилось.
"Что бы ни случилось, - подумал он, - сегодня самый счастливый день в моей жизни. Что бы ни случилось, я буду вспоминать этот день и говорить: "В то утро я познал блаженство".
Пока он так стоял, на улице появился служащий братьев Фипс.
- Привет, начальник, - обратился он к Перегрину.
- Доброе утро, Джоббинс.
- Выглядит как конфетка, а?
- Просто великолепно.
- Да уж, совсем другое дело. Не то что годик назад, когда вы там искупались.
- Верно.
- Кхе-кхе… Вам, случайно, не нужен сторож? Работы вот-вот закончатся. Дневной или ночной. В любое время.
- Думаю, понадобится. А почему вы спрашиваете? Есть на примете порядочный человек?
- Себя хвалить вроде бы негоже.
- То есть вы сами хотите занять это место?
- Не буду ходить вокруг да около, начальник, именно этого я и хочу. Там, в моей нынешней конторе, чересчур сыро для моей дыхалки. У меня хорошие рекомендации, начальник. Многие могли бы замолвить за меня словечко. Так как вы на это смотрите? С положительной стороны или с отрицательной?
- Думаю, с положительной, - улыбнулся Перегрин.
- Так вы не забудете про меня?
- Не забуду, - пообещал Перегрин.
- Желаю здравствовать, начальник, - просиял Джоббинс и удалился в переулок, где находился склад братьев Фипс.
Перегрин пересек тротуар и вошел под портик театра. На стене висело объявление в рамке:
ТЕАТР "ДЕЛЬФИН"
ПОВТОРНОЕ ОТКРЫТИЕ
В НОВОМ СОСТАВЕ
А прямо над объявлением трепетал обрывок викторианской афиши, которую Перегрин обнаружил в свой первый незабываемый визит.
СВАДЬБА НИЩЕНКИ
По многочисленным просьбам уважаемых зрителей!!!
Мистер Адольфус Руби…
Когда маляры чистили и красили фасад, Перегрин велел им оставить случайно сохранившийся обрывок в неприкосновенности. "Он исчезнет отсюда вместе со мной", - сказал он Джереми.
Перегрин открыл двери парадного входа. На них красовались новые замки, а самим дверям, отмытым и отскобленным, был возвращен первоначальный достойный вид.
В фойе кипела жизнь. Здесь красили, наносили позолоту, полировали, расставляли мебель. Повсюду стояли стремянки, лестницы, висели люльки. Огромная люстра сверкающей грудой лежала на полу. Два толстеньких купидончика, умытые и приукрашенные, сияли улыбками над обновленной кассой.
Перегрин поздоровался с рабочими и поднялся по изгибающейся лестнице.
Зеркало в фигурной раме осталось на прежнем месте, в задней стенке бара, но теперь собственное отражение надвигалось на Перегрина через отполированную до блеска стойку из красного дерева, с медными уголками. Бар сиял разноцветьем напитков. "Просто, удобно и никакой дешевки", - подумал Перегрин.
Работы наверху были закончены, оставалось лишь расстелить ковер. Джереми и его помощник, молодой декоратор, с согласия Перегрина выбрали для помещения классические цвета - малиновый, золотистый и белый, а на обоях буйно цвели неистребимые дамасские розочки. Перегрин пересек фойе и вошел в дверь с табличкой "Администрация".
"Дельфин" принадлежал фирме "Театр Дельфин инкорпорейтед", дочернему предприятию "Консолитейтид Ойлс". Фирму, вообще говоря, основал мистер Гринслейд, дабы всячески способствовать претворению в жизнь проекта "Дельфин". В кабинете администрации за новеньким столом сидел Уинтер Морис, весьма деловитый театральный администратор. На работу его рекомендовал Перегрин, и Гринслейд соблаговолил взять Мориса, подвергнув его не одному утомительному собеседованию и наведя о нем справки, где только было возможно. Во время ремонта и реставрации мистер Кондукис оставался невидимым и неслышимым, однако он не ставил палки в колеса, наоборот, благодаря его могуществу работа шла без сучка без задоринки и все проблемы решались с удивительной легкостью. Морис занимался театральным хозяйством и полным обеспечением постановок, заключал контракты с актерами, художниками, костюмерами, руководил служащими и рабочими сцены, общался с прессой и, кроме того, умело и деликатно использовал каждую мелочь, которая могла бы пойти на пользу театру.
Невысокий подвижный человек, с бледным лицом и густой курчавой шевелюрой, он в редкие часы досуга увлекался коллекционированием антиквариата.
- Доброе утро, Уинти.
- А, это ты, Перри. - Приветствие Мориса прозвучало скорее как констатация факта.
- Можешь меня чем-нибудь порадовать?
Морис покачал головой.
- Пока не забыл. Нам нужен сторож, дневной или ночной, дворник, вахтер или что-нибудь в этом роде?
- Будет нужен через несколько дней.
Перегрин рассказал ему о Джоббинсе.
- Хорошо, - сказал Морис. - Если у него с рекомендациями все в порядке. Теперь моя очередь. Ты утвердил состав труппы?
- Нет еще. Я пока в сомнениях.
- Что ты думаешь о Гарри Гроуве?
- Как об актере?
- Да.
- Как актера я его ценю.
- Тем лучше. Он принят в труппу.
- Уинти, что все это значит?
- Директива, мой дорогой, или что-то вроде этого. Из главной конторы.
- В отношении В. Хартли Гроува?
- Просмотри-ка свою почту, думаю, там будет что-нибудь на сей счет.
Перегрин подошел к своему столу. Он давно научился отличать корреспонденцию мистера Гринслейда и теперь торопливо выбрал из пачки нужное письмо.
"Дорогой Перегрин Джей!
Работы под вашим руководством продвигаются весьма удовлетворительно и согласно плану. Мы очень довольны общей идеей и воплощением первоначального проекта и одобряем решение об открытии театра премьерой вашей новой пьесы, особенно если учесть ваш нынешний успех в театре "Единорог". Мы хотели бы в сугубо неофициальном порядке попросить вас обратить внимание на В. Хартли Гроува, актера, как вы должно быть, знаете, достаточно известного и опытного. Мистер Кондукис лично будет весьма рад, если вы не забудете о Гроуве при формировании труппы.
С наилучшими пожеланиями
искренне ваш,
Стэнли Гринслейд"
Когда Перегрин дочитал записку, его вдруг охватила глубокая тревога. Острота чувства была совершенно непропорциональна причине, вызвавшей его. Нигде так часто не используют личные связи и не проталкивают своих людей, как в театре. Найти способ быть представленным режиссеру или администратору, дабы заполучить роль в постановке, - обычное дело для актера. Несколько секунд Перегрин с ужасом раздумывал, уж не движет ли им ревность, а может быть, власть, столь непостижимым и странным образом оказавшаяся в его руках, уже успела развратить его. Но нет, решил он по зрелом размышлении, у него были более веские основания, чтобы отрицательно отнестись к просьбе Гринслейда. Перегрин обернулся к Морису. Тот наблюдал за ним с легкой улыбкой на губах.
- Мне это не нравится, - сказал Перегрин.
- Вижу, мой мальчик. Можно ли узнать почему?
- Можно. Мне не нравится репутация В. Хартли Гроува. Я стараюсь не обращать внимания на сплетни в театре и не скажу, что верю всему, что говорят о Гарри Гроуве.
- А что о нем говорят?
- Неизвестно, чего от него ждать. Он как-то играл в моей постановке, да и прежде я с ним встречался. Он преподавал постановку голоса в нашей театральной школе и исчез, проработав лишь неделю. Как к этому относиться? Думаю, большинство женщин находят его привлекательным. Я не могу сказать, - продолжал Перегрин, ероша волосы, - что в те дни, когда мы работали вместе, он делал что-то предосудительное, и должен признаться, что лично я нахожу его забавным. Но кроме двух женщин в труппе, его никто не любил. Те двое тоже говорили, что терпеть его не могут, но надо было видеть, как они исподтишка переглядывались.
- Это, - сказал Морис, взяв письмо со своего стола, - практически приказ. Полагаю, что ты получил такой же.
- Да, черт побери.
- До сих пор тебе предоставлялась полнейшая свобода, Перри. Конечно, это не мое дело, но, честно говоря, мой мальчик, я в жизни не видал ничего подобного. Ты и главный управляющий театром, и режиссер, и автор. Да когда такое бывало!