- Кофейку, - сказала она. И переглянулась с Алексеевым П.А.
- Можно, говори, - сказал он.
- Виктор Иванович, Тумгоев пришел. Просит принять.
- Какой именно?
- Исакулик который…
Желяков расхохотался.
- Исакулик! Ах ты, моя вахабиточка! Ох, девки… У вас утечка всегда через одно и то же отверстие! Откуда он узнал, что я приеду сюда?
- Ну уж вы, Виктор Иванович, скажете тоже! - ответила дева. Вахабиточка… А я вот все жду, когда вы меня в дискотеку пригласите, хотя бы в дневную… Я бы пошла!
- Не ухаживай, - сказал Желяков отечески. - Я тебя и так замуж выдам, потерпи, кобылка… Вот поймаем одного арапа и окрутим с тобой. У него "Форд" есть. Любишь на иномарке-то кататься, а? Любишь, любишь… Брык! - и на заднее сиденье спинкой.
Желяков ждал объяснений. Если ерничал, значит - распалялся.
- Разрешите доложить, - сказал Алексеев П.А. - Тумгоев Исса звонил, когда вы уже находились в пути. Хочет с вами переговорить.
- Всем вон, - сказал Желяков. - Пусть заходит… Алексеев, проверь глушилку на всякий случай! Чечен микрофон и в пупок вставит…
- Обыскать? - спросила дева.
- А тебе лишь бы красивого мужика за ствол подергать… Кышь!
Милик остался. Сообразительный и доверенный. Алексеев П.А. теперь уж точно враг до конца дней - либо своих, либо его.
Желяков поднялся, уменьшившись в росте, и распростер объятия, навстречу которым Исса Тумгоев только ткнул протянутую ладонь. Пришлось её пожимать двумя руками. С объятиями, даже лицемерными, русский, по мнению чеченца, перебарщивал. В сущности, сходились противники, хотя и старинные сослуживцы. Сходились на нейтральной территории, для которой изобрели по взаимному соглашению маркетинговую фирму "Бизнес-Славяне".
Соглашение предусматривало финансовое перемирие, которое впоследствии, когда станет выгодно, предположительно перетечет и в военное. Впрочем, договоренность касалась только лично Желякова и главы финансового имамата "Гуниб" Саид-Эмина Хабаева. Иссы Тумгоева, его наиба в Москве, она не касалась. Хабаев не Шамиль, а даже у великого имама Хаджи-Мурад сам решал, когда его мюридам соблюдать мир, а когда биться.
Тумгоев в упор не видел Милика. Он узнал двойника. Сводный брат Макшерип описал его внешность.
- Виктор Иванович, - сказал Исса, - переговорить нужно.
- Это Милик, - ответил Желяков.
- Здравствуйте, Милик, - сказал Исса Тумгоев.
Высокий чеченец обличьем отдаленно напоминал Макшерипа и тоже Тумгоева, бешира конвойных на Горе. "Возможно, братья. Возможно, знает и про мой сговор с братом. А возможно, и нет, служит толстому на тонких ножках, хрипатому Хаджи-Хизиру, и знает про его предложение. Но, возможно, и ничего не знает", - подумал Милик и промолчал.
- Нужен спецрейс на Тбилиси, тридцать восемь пассажиров, - сказал Тумгоев. - Одни чеченцы. Просит Хабаев. Предоплата. Внесем заодно с арендной платой за Гору. Когда?
- А когда нужно? - спросил Желяков. - Вчера, наверное?
Тумгоев улыбнулся одними глазами - стылыми, рысьими.
- С паспортами?
Такая же улыбка.
- Багаж?
- Ручная кладь.
Желяков ухмыльнулся. Тумгоев понял и сказал:
- Портативные компьютеры.
- Что-о-о?
- Ноутбуки в портфельчиках. Студенты возвращаются. Из финансовой академии.
- Родина зовет? - спросил Желяков.
Новость радовала. Финансовый имамат "Гуниб" изготовился отчалить из российско-чеченской заводи, до гниения заболоченной неотмытой наличкой, чтобы омыться в мировых финансовых потоках. Вот что это значило. После ускоренной переподготовки экипаж отзывается из Москвы для дальнего похода. Да и из Москвы ли только? Следовало бы проверить для контроля.
- Хабаев зовет, - сказал Исса Тумгоев. И услышал просьбу, которую надеялся не услышать:
- Уговори Хабаева не платить налом. Ни за аренду, ни за самолет. Пусть все уйдет, так-скать… это… в компьютеры твоих башибузуков и с ними дальше… на эти… не на офшоры… ну, словом, как Хабаев для своих собственных делает.
В сущности, Желяков вербовал Иссу Тумгоева.
Единственный посредник между Хабаевым и Желяковым, которые никогда не встречались, Исса получал от одного и передавал другому наличные за аренду пещеры в Горе. Естественно, называя в Чечне завышенные суммы, а в Москву передавая заниженные. И без риска, поскольку прямой физический контакт Желяков - Хабаев не существовал и существовать не мог. Только опосредованный - по кодированной радиосвязи или через Иссу Тумгоева. У радиоаппаратуры же сидел оператор. При нем: о чем угодно, но только не о деньгах…
Возможно, председатель правления и генеральный управляющий финансового имамата "Гуниб" Саид-Эмин Хабаев и догадывался про маржу, которую Исса Тумгоев кладет в карман, но Исса считался независимым по отношению к Горе, в общаке "Гуниба" не участвовал, служил по найму, воровство в таком случае - не воровство, а молчаливая доплата. Таким образом, для Хабаева все, что Желяков от него получал, и маржа Иссы Тумгоева представляли собой одну, целиком передаваемую для Москвы сумму.
То есть если считать, что Исса ворует, то именно из денег Желякова. И, стало быть, Желяков как партнер Хабаева вправе устроить скандал, поставить вопрос о доверии московскому посреднику Хабаева, то есть Иссе. А ворует Исса или нет, можно доказать при первом же переводе арендной платы по безналичному расчету Желякову куда-либо в банк. От платежного поручения, каким бы оно ни было - электронным, телеграфным или бумажным, клочок не оторвешь.
И понятливый Тумгоев спросил:
- Значит, настал момент истины, Виктор Иванович?
- Милик, - сказал Желяков, - выйди.
Свидетель прикрыл за собой дверь. Молчание длилось несколько минут.
- Что вы хотите взамен? - спросил Исса Тумгоев.
- Обычное в таких случаях. Информации. Упреждающей.
- Еще?
Желяков умел выигрывать. Он сказал мягко:
- Кто такой Хабаев? Организатор несостоявшегося международного турнира в русские шашки в городе Грозном пять лет назад. Строитель спортивной пирамиды. Оттуда и деньжата его пошли… Так? А мы старые бойцы… этого… так-скать, невидимого фронта, Исса. Хабаев чужой тебе, чужой мне, и мы ему оба чужие. Не в деньгах счастье… Ты что же, думаешь, я упрекну боевого товарища, енть… в паре-другой сотен тысяч зеленых, которые он у меня поквратально притыривал?
- И?
- Никаких "и". Помнишь, я тебе говорил, что такое офицерская доблесть?
- Помню. Доблесть думать самостоятельно.
- Вот, Исса! Оттого мы с тобой афганцами-засранцами и не стали… Красная армия, она всех сильней, но только от тайги до Британских морей, как известно. Дальше - ни-ни… Это называется Русь-тройка, енть… И расступаются народы в охерении или как там… Куда, дескать, и на какой хрен несешься… И не дает, енть, никакого ответа!
Тумгоев расхохотался.
Желяковская прозорливость выручала обоих не раз. Действительно, доблесть офицера, воина вообще - в готовности принимать собственные решения, думать. И быстрее командования, которое, если иначе, растранжирит и тебя, и твоих солдат.
Желяков рассмеялся вслед и спросил:
- Чего смешного? Гоголь так, енть… выразился, так-скать… В бессмертном произведении. Не знаешь, что ли?
- Знаю, - сказал Исса Тумгоев. Глаза его оставались стылыми. - А вы помните, Виктор Иванович, кто ехал-то на описываемой тройке? Чичиков ехал. Мошенник.
- Так, - сказал жестко Желяков.
Опять помолчали. Вместе. Каждый помнил, что свело их, когда командир элитного полка Желяков попросил перевода в химическую часть гнуснейшего для боевого офицера назначения - по охране и поддержанию циклопических полостей в недоступных скалах Нижней Чечни. В преддверии третьей мировой войны горы пичкали многими запасами, которые потом ржавели, сочились и прели почти без присмотра… По существу, Желяков и Тумгоев вели беспрерывную радиационную, химическую и бактериологическую разведку вокруг гигантских искусственных каверн, набитых смертью, которой хватило бы до Южного полюса на всех млекопитающих и рептилий. Исса, наивный капитан-десантник, увязавшийся за начальником, чтобы оказаться ближе к родным местам, потерял сон и аппетит, когда на десятки километров по ущельям и горным долинам над искусственными полостями увидел развалины селений, из которых когда-то выселили людей. Горы выгнивали и изнутри, и снаружи.
Однако от Афганистана убереглись. И теперь сдавали в аренду вычищенные, продезинфицированные, переоборудованные под жилье и конторы, бункеры и схроны гигантские искусственные пещеры. Согласно актам, направленным в Москву и международные организации, они считались взорванными или замурованными. Прекратившими существование. Саперы подписывались об ответственности за разглашение. Желяков обеспечивал секретность "приватизации". Исса приводил съемщиков.
Тумгоев нарушил молчание первым:
- Что ты теперь задумал, Виктор Иванович?
- Посадить тебя в эту тройку, Исакуленька, - сказал Желяков. - Вместо Хабаева… Ты и меня как пассажира возьмешь. И покатим мы с тобой весело в Европу! Скоро, скоро тарантасик будет готов… Хабаев трудится напряженно, я отслеживаю… Он молодец!
Телефонный аппарат на стойке бара вверху, против спуска в подвальное помещение, резко зазвонил, и Милик, потягивавший кофе, снял трубку.
- Говорит Петр из кафе, - сказал звенящий от радости голос.
- Ну? - спросил Милик.
- Из кафе напротив вас. Через площадь. Не ясно?
- Ясно. Ну?
- Это компания "Бизнес-Славяне"?
Милик ткнул пальцем в паралелльный отвод, чтобы Алексеев П.А. присоединился.
- Алексеев, - сказал тот в трубку.
Милик не положил свою.
- Товарищ Алексеев, тут Петр… Тип приходил дважды, сидел, ел, взял коньяк. В первый раз я не обратил внимания. Хмырь трепаный, пижон из приодетых… Во второй раз только кофе заказал, да пить не стал, отзынул пластик на окне и в бинокль смотрел. Буфетчица вспомнила, что он и в первый раз тоже смотрел. Ждал чего-то, задремал вроде… Потом встрепенулся и смотрел. Только что вышел. Прошу разрешения преследовать!
Милик тронул Алексеева П.А. за рукав и отрицательно покачал головой.
- Спасибо, Петр, - сказал Алексеев. - Сообщение принято. Продолжай трудиться у себя. Преследование отставить!
И положил трубку.
Арап при "Форде" опять выигрывал. Он определенно разглядел машину Желякова, да и самого Виктора Ивановича тоже.
- Твой промах, - сказал Милик. - Петр проспал, сразу не просигналил? Да ладно, он-то новобранец… А вот ты мог бы за ним хвост зацепить.
- Ну, иди к начальнику, доложи соображения, - ответил Алексеев П.А. Ты мне уже наложил кучу, не перешагнуть!
- Не кипятись, - сказал Милик. - Как думаешь, чечена арап заметил?
- Железно - нет. Тумгоев из-под арки приходит, машину во дворе ставит. Из кафе не разглядеть. Мертво! Лично проверял. Чечена и Петр не знает. Никто…
- Тогда чего ты развонялся? - спросил, зевая Милик. - Отдыхай! Если арап и видел хозяина, что с того? Главное, чтобы ему чеченец на глаза не попался. Помолись за это… А куда дальше стопы арапские потянутся, моя забота…
Он допил кофе и посмотрел на часы.
- Вот что, я сейчас уйду, скажи хозяину… Хотя нет, я через водилу передам.
Милик не посмотрел на Алексеева П.А. Он и без того много раз видел, как надутый индюк наливается краской от унижения. У бедолаги и прозвище соответствовало его дури: Секомый. Начальством, конечно.
Толковому агенту полагается дозировать информацию. Двойнику - двойному агенту - особенно. И не до расчетов, какой стороне причинишь вреда больше и какой меньше, чеченской или российской. Своей у Милика теперь не было. Он знал: при игре на две команды разрываешься между противоположными требованиями. Протянуть время, а значит и выиграть поможет третья противник обеих. В пользу этой третьей, слабейшей, и следовало сыграть для баланса, как на себя самого.
В метро "Аэропорт" он нашел телефон-автомат и набрал номер своего бывшего "Эриксона". Только бы арап догадался принять контакт.
Он догадался!
- Это Милик говорит.
В "Эриксоне" молчали, и Милик заподозрил неладное. Но слово выскочило. Терять нечего.
- Повторяю, это Милик. Не хочешь говорить, щелкни по мембране столько раз, сколько ступенек на чердачной лестнице, по которой мы лезли… Давай же! Да давай же, что ты теряешь?
В трубке молчали.
- Тебя приметили в кафе. Ты замазан…
Молчание продолжалось, но контакт не прерывали.
- Ну хорошо… Тебя заманили в подвал. И увидели в лицо. Ты обозначился.
Контакт прервался.
Милик набрал номер "Бизнес-славян" и сказал Алексееву П.А.:
- Алексеев, соедини с хозяином. Скажи, что срочно…
- Слушаю, чего тебе, Милик? - раздраженно спросил Желяков.
- Я на ходу вдруг подумал, Виктор Иванович, про чеха, старшего наряда, который взял шизофреника у Горы. Он ведь вроде первым высказал предположение, что мазурик из Моссада… С чего бы это? Ему-то какое дело, откуда залетка… Его служба - охранять и хватать, а не предполагать. Обычно эти ребята не перерабатывают. С чего бы такая инициативность, да ещё накануне дембеля?
- Учту, - сказал хозяин и без перехода неизвестно почему спросил: - Ты где образование-то получал до аспирантуры-то, напомни…
- Краснодарское высшее военное Краснознаменное ордена Октябрьской революции училище имени генерала армии Штеменко, специализация патриотический и религиозный фактор.
- Ловко, - сказал Желяков и разъединился.
Исса Тумгоев, видимо, ещё сидел у "Бизнес-славян".
Оставалось ждать запросов от Макшерипа Тумгоева и Хрипатого про бородача в кожаном пальто, выскочившего из-под самолета на аэродроме в Раменском. А что он узнал для них? Ничего, ровным счетом ничего, пригодного для дела.
Скверна на душе усугублялась возникшим сомнением: не излишне ли лебезил он, вылезая с дурацкой догадкой, перед Желяковым?
Глава седьмая
Поддавки в шашки
1
Милику не стоило тратиться на звонок из телефона-автомата. Сообщенные им сведения ничего не меняли для меня в оперативной обстановке. Впустую было бы и объяснять орелику, что в клоповник под обивкой "Бизнес-славян" я заглянул, вполне допуская подставку. Так что манок по "Эриксону" не делал большой чести арсеналу трюков и вообще всей прошлой школе Алексеева П.А. Они представлялись несколько ущербными, как и его профессиональная память, впрочем.
Смолчал я также и по другой причине: Милик мог услышать меня не из телефонной трубки. Пока он объяснял про мой ляп с добровольной явкой под электронные "Ура!", я плавно сокращал нашу разлуку, нащупывая расстояние, с которого его голос донесется вживую. На спуске в станцию метро "Аэропорт" между нами оставалось шагов пятнадцать, не больше. Я надеялся подслушать его беседу и со следующим абонентом, если она случится. Милик вел себя как двойник. После звонка на мой, точнее, ставший моим "Эриксон" не исключалось сообщение начальству или кому-то еще.
Если повезет, я смогу пристроиться рядом, у соседнего автомата, и навострить уши. Мелко, конечно, - на уровне стукача выглядело. Но иного пути к углубленной информации, скажем так, я не видел…
Я верно рассчитал перехват, когда из-под арки, где решил выждать на всякий случай, увидел, как Милик уходит от "Бизнес-славян" пешком и один.
Попасть в его поле зрения я не опасался. Вывернутое наизнанку серое пальто с укороченными полами, пристегнутыми на специальные пуговицы, я превратил в коричневую куртку. С лицом тоже произошли перемены: на нем были запущенные сивые усы, трепаная бороденка и дешевые темные очки в стиле Збигнева Цибульского из фильма Анджея Вайды "Пепел и алмаз". Шляпу заменила пенсионерская лысина (я проверил - печать ОТК с неё смыта, случалось, что забывали) в обрамлении седых лохм. Брюки с ботинками прикрывались потоком трудящихся. Для ближней маскировки в толпе этого портрета вполне хватало.
Шел шестой час пополудни. Меня беспрестанно толкали. Хорошо, что я успел пообедать. Сытость уравновешивает.
Слава Богу, место у соседнего с Миликом телефона-автомата пустовало. Я прослушал от начала до конца сообщение про чеха-наемника и захваченного моссадовца, запомнил сведения о Краснодарском военном училище и специализации с уклоном в религию, только не понял, какую… Милик разговаривал с человеком, которого называл Виктор Иванович, буквально упираясь носом в спину моей застиранной куртки в стиле "пожилой водопроводчик". На всякий случай, ещё на подходе, я обшарпал носы ботинок, мазнув один и другой подошвой каждого, чтобы не выдавали несоответствием.
Странным малым представлялся этот Милик. Совершеннейший распустеха по части безопасности. С резкими переходами от активности к апатии. Военный аспирант оказался быстр на решения, если принять во внимание, как он оборвал жизненный путь мадам Зорро в Астраханском переулке. Потом вдруг расслабился, махнул на все рукой, приник к бутылке в боевой обстановке, подставился с закусочным майонезом…
Пока я тащился за Миликом к платформе, запоминая его манеру ходить, держаться и одеваться, чтобы в будущем легче было вычленить из толпы, он все больше казался мне не военным, во всяком случае, не сухопутным военным. В нем проглядывал моряк. Но опять не совсем. Нечто от служителя церкви? Давая себя обойти встречным, он походил на священника, который несет в портфеле облачение для переодевания в храме.
Впервые за долгую практику я не находил определения человеку. В Милике отсутствовала отесанность, определенность. Он не казался профессионалом, вообще профессионалом чего бы то ни было, хотя российские батюшки, на мой взгляд, как на людях, так и в церкви редко держатся вполне профессионально. Может, поэтому несколько минут мне казалось, что Милик все же имеет отношение к клиру, пусть даже косвенное. В памяти крепко сидели его неуместные крестные знамения в ресторане "Золотой дракон" возле трех вокзалов. В России, правда, многие осеняют себя в подпитии при застолье.
И все же Милик больше тянул на несостоявшегося военного. На этом я и решил остановиться. Оружием он владел, это точно, а в храме я его не видел.
В вагоне, притиснутый к захватанной штанге у дверей, он приметно шевелил губами, и я догадался, что, расслабившись, Милик рассуждает сам с собой. Шизоид? Видимо, среди незнакомых людей он привычно погружался в коррозийное одиночество. Его разъедало людское присутствие. Что-то сродни изжоге, от которой он принял квадратную таблетку, достав её из коробочки с надписью "Ренни". Ему, наверное, хотелось домой, хотелось закрыться, поставив телефонный аппарат на автоответчик. Чтобы, скажем, ещё раз пересчитать накопленные доллары. Чтобы прикинуть что-то, спланировать, полагаясь только на самого себя.
Я вспомнил, как он торопился расстаться и порывался уйти из ресторана… Быстро утомлялся? Однажды ошарашенный столичной суетностью провинциал, жаждущий карьеры, денег и женщин, но лишенный, что называется, контактного дара?