- Взамен второе. Господин Камерон арестован с поддельными документами в Краснодаре. Уведомление об этом пришло от нашего человека. Вы можете, Бэзил, разобраться в обстановке, прояснить картину и сообщить нам детали?
- Где Макс?
- Макс говорит по другому телефону с нашим Центром.
- На эту тему?
- На вашу. Вторая будет обсуждаться после вашего сообщения. Оно не останется безвозмездным.
- Камерон выдал мне десять тысяч долларов в Чехии перед переходом границы в Германию. Деньги ещё остаются. Так что с этим все в порядке… Когда нужны сведения?
- Как и обычно, Бэзил.
- Значит, вчера? Ждите сообщения.
Я вдавил кнопку отбоя, спрятал в карман мобильный и - своим глазам не поверил: в салон входил утепленный в дорогу горнолыжным костюмом Лев Севастьянов!
Макшерип Тумгоев, дернув рыжеватой с седой окантовкой бородой, сказал:
- Господин Лев Севастьянов, господин Бэзил Шемякин…
Мы церемонно пожали руки и принялись разглядывать: Лев - морской пейзаж за окнами, а я - как Жоржик, коварный изменщик, подобострастно отирается о его брюки. Тень Ефима Шемякина, великого оператора этого финансового трюкача и меня самого, казалось, вот-вот материализуется в реальную фигуру, проходящую сквозь стену салона. Картуз "под Жириновского" на затылке, распахнутый кожаный реглан, запотевшие с холода очки… Места, где он мог бы в обычной своей манере помотаться по помещению, отдавая распоряжения и допрашивая, хватило бы с избытком.
Стоило Тумгоеву сказать, что он пошел готовить вертолет, и выйти, как привидение незримо вступило в командование, во всяком случае, надо мною. Севастьянов, я видел, ошарашен моим появлением, будто я застал его за игрой в карты на казенные деньги.
- Бэзил, - спросил он. - Что ты здесь делаешь?
- Надеюсь, то же, что и ты, - ответил я. - Служу Шлайну. Но, в отличие от тебя, в кредит. Ты, случайно, не знаешь, он не собирается здесь появиться с минуты на минуту?
Только теперь мне стала ясна подлинная ценность записи трехчасовой беседы на лужайках гольф-клуба "Эль-Кантауи".
Вне сомнения, Лев Севастьянов как консалтинговый эксперт, от которого у финансовой банды, судя по прослушанной мною пленке, не оставалось секретов, имел допуск к списку "черных" и "серых" фирм, а проще прикрываемых ими общаков, созданных на ворованной нефти, торговле оружием и людьми, производстве и продаже водки, манипуляциях с бюджетными отчислениями, включая прокрутки десяти миллиардов рублей так называемых "боевых" для федералов, рэкете, перепродаже автомобилей, контрабанде, наркотиках и всем прочем, бесконечно разнообразном, что и составляло подлинный смысл десятилетней чеченской катавасии. Он имел допуск к внутренним материалам о самом существенном - о деньгах и людях, которым они принадлежали. Засекреченным наглухо. Без обладания этими материалами никто и никогда не докажет, какие, в каком количестве и чьи "серые" и "черные" деньги отмыты волной европейской интеграции под крышами банков стран переходного периода, вроде Чехии, Латвии, Эстонии и тому подобных.
- Дело дрянь, - сказал Лев серьезно. - Я не знаю, где Ефим.
Его это, определенно, устраивало.
- Сколько получится дискеток? - спросил я.
- Каких ещё дискеток?
- С данными о поступлениях денежных средств во всех формах и видах для фирм и структур… не знаю, как там их называют… всех их денег, которые ты готовишь к переброске в Европу. Я имею в виду внутреннюю реальную информацию, а не официальную липовую бухгалтерию…
- Ты что же, знаешь про холдинг "Гуниб"? - спросил Лев.
- Давай без деталей, - сказал я. - Времени нет… Сейчас вернутся Тумгоевы. Сколько дискет?
- Около двухсот пятидесяти получится, не меньше. Но если я и перекачаю на них все данные, как увезти их оттуда? Перекачка по телефону или радиосвязи исключена… Такое идет только через шифровальный отдел…
Отчего не рискнуть, подумал я, и спросил:
- Через Хаджи-Хизира?
Попадание в десятку, я увидел. Льва передернуло от ужаса. Он вяло кивнул и повторил вопрос:
- Как ты вывезешь дискеты? Это же значит святых выносить…
Господи, подумал я, если найдется Шлайн, найдется и тропа к месту, где Севастьянов перекачает с компьютеров на диски нужные данные. Ведь Шлайн, хотя и в плену, но побывал там. Вынесем и святых. Не в первый раз у вдовы, облепленной детишками, последнюю краюху из рук вырывать!
- Это уже мое дело, - сказал я. - Ты скачай на дискеты. Большего не требуется. С остальным я разберусь.
- Смертельный риск…
- О-хо-хо-хо-хонюшки, трудно жить Афонюшке, - сказал я. - Учти, Лев, у меня есть необходимые материалы, чтобы засадить тебя лет на десять либо здесь в России, либо там во Франции, если ты не сделаешь то, что я сказал… Я ведь не спрашиваю, сколько ты отхватишь за свой консалтинг… Может, и эту виллу впридачу к приличной сумме в активы твоей парижской финансовой говнокачалки, а?
Он заметно побледнел и сказал беспомощно:
- Знаешь, Ольга в положении… Мы пять лет ждали…
- Я не собираюсь ещё в утробе лишать твоего наследника состояния. Скачай дискеты, а потом преумножай и дальше, сколько душе угодно… Когда сделаешь?
- Вылетаем сейчас, утром будем на месте, если Бог даст… Значит, ещё плюс две ночи.
Откуда-то сверху, со стороны потолка, виллу накрыло свистом лопастей вертолета. Обе кошки умчались - в сторону кухни, наверное.
Я проорал в ухо Севастьянова номер своего мобильного. Он кивнул. Записывать с его памятью, натренированной на длинные цифры, не требовалось.
2
Высокий чеченец, стоявший на кирпичном крыльце одноэтажного особняка на Гимназической улице, внимательно рассматривал фасад здания Краснодарской думы на другой стороне проезжей части, старательно меня не замечая. Трюк с его пальто Заира затевала напрасно. Он и без него опознал меня. Недели две назад или того меньше под аркой московского дома, где размещается фирма "Бизнес-Славяне", мы разошлись возле его "Форда Эксплорера" практически плечом к плечу.
- Я Шемякин, - сказал я ему. - Почему вы под адыгейским флагом?
- Я Тумгоев… Поднимайтесь, я ждал вас.
Улыбался он совсем как Заира.
- Рядом представительство Адыгеи. Наши соседи. А мы свой не вывешиваем… Осторожнее, здесь ещё ступени не доделаны… Не вывешиваем потому, что герб - волк под луной - не всем понятен, хотя у нас он тотемное животное, вроде римской волчицы, которая вскормила Ромула и Рема… По нашей мифологии, когда Бог, разгневавшись на погрязшее в скверне человечество, собрался обрушиться на него, волк принял на себя грехи людей. У нас волк, у вас в Москве - медведь, у немцев - орел…
Он отличался от грубоватого кривоногого, ходившего в развалку Макшерипа. Больше походил на сестру, а не на брата. Даже походкой - я это видел теперь, когда шел за ним следом.
Мы миновали сырую и стылую контору, где за канцелярскими столами без бумаг и компьютеров сидели в каракулевых папахах и дорогих костюмах плотные молодцы. Они встали и постояли, пока мы проходили за стальную дверь просторного кабинета. Три флага, словно в полицейском участке, - чеченский, Краснодарского края и Адыгеи - стояли возле массивного письменного стола. Над приставленным к нему креслом с высокой спинкой на стене резко выделялся зеленый квадрат с арабской надписью.
- Я не посол, не подумайте, - сказал Исса Тумгоев. - Формально здесь я начальник безопасности представительства Чеченской Республики Ичкерия в Краснодарском крае и Республике Адыгея…
- А по жизни? - спросил я, усаживаясь в глубокое кожаное кресло, на которое он мне указал.
- Брат Заиры. Для вас я просто брат Заиры.
У женщин, которые раньше обращали на меня внимание, назовем это так, не было братьев. Тем более из службы безопасности посольств. Я сдержанно кивнул на всякий случай и сказал:
- Меня прислала Заира. Вы хотите что-то мне сообщить?
- Сначала вопросы, - сказал Исса Тумгоев. - Можно?
- Смотря какие, - неопределенно ответил я.
- Вы знаете человека по имени Праус Камерон?
В кабинет без стука вошел, я думаю, посол или полномочный представитель - Бог ведает, как называются посланцы республик, набравших суверенитета сколько хотели. Он кивнул Тумгоеву, пожал руку мне и вышел. Смотрины? Их право…
- Выложите все сразу, пожалуйста, - попросил я. Язык не поворачивался называть его Иссой, да и господином таким-то тоже.
- Хорошо… Вам известно, что вы находитесь в розыске на территории России после угона автомобиля в Москве и ограбления обменного пункта в вестибюле здешней гостиницы "Москва"? Вам известно, что в Краснодарский край прибыл Виктор Иванович Желяков по вашу душу? Еще вопрос…
- Да хватит вполне… э-э-э…
- Зовите меня Исса, пожалуйста, - сказал Тумгоев.
- Вы меня Бэзил, - откликнулся я на предложение. - Хватит пока вопросов. У меня есть свой - на обмен. Отчего же Виктор Иванович пожаловал по мою душу, а не по душу Прауса Камерона?
Исса Тумгоев встал и рассмеялся. Наверное, в прошлом он обретался не по конторам, а спортивным залам. Или прыгал с одной горы на другую, скажем, с ПТУРСом, подстерегая федеральные конвои на перевалах. Подбил первый танк и последний, а остальные встали между ними, как мишени на учебном стрельбище… Он явно не страдал конторской усидчивостью.
- Камерона арестовали эфэсбэшники, - сказал Исса.
- А меня военная контрразведка возьмет за угон ржавого автомобильного железа, на котором кто-то подменил один номер, и налет на обменный пункт, которого, я хорошо помню, в вестибюле "Москвы" и в помине нет?
- Я ответил на ваш вопрос… Ваша очередь отвечать на мои, согласно уговору.
Я тоже встал, опершись на палку с набалдашником.
- Вообще-то, Исса, вы не дали ответа на мой вопрос, - сказал я. - Да ладно уж… Отвечу на ваши. Я знаю Прауса Камерона лично. Знаю понаслышке Желякова. И знаю, почему они гоняются за мной, оба… Заира, думаю, сообщила вам, что я имею список людей, выезжавших на совещание в Тунис, а также магнитофонную запись большей части того, что там говорилось… Желяков, я уверен, в сговоре с господами Хабаевым и Хаджи-Хизиром Бисултановым. Об этом сговоре, я уверен, знает Праус Камерон. Все они в паучьем сговоре. В сговоре тарантулов… Сожрут меня, потом вцепятся друг в друга. Но мне на это наплевать. Это не мое дело. В конце-то концов в куче этих тарантулов сидите вы, а не я… Заира сказала, что вы уполномочены семьей, вашей семьей, на некий обмен услугами. Взаимно выгодными. За этим я и пришел…
Стояли мы лицом к лицу, глаза в глаза, и под его ворсистым просторным пальто, которое на меня надела Заира, его сестра, я чувствовал под левой подмышкой надежный, как кирпич, "Глок" с досланным патроном в патроннике и на боевом взводе. Что этому Иссе стоит грохнуть меня в глухом кирпичном особняке и потом выбросить труп в болотистую Кубань? Скажем, из-за сестры, которая предосудительно путешествует с мужичком почти в два раза её старше, да ещё и потому, что этот мужичок, как оказалось, слишком много знает про него и его компаньонов…
Заира не гарантировала, что он, Исса Тумгоев, не повязан с желяковскими ребятами. Да и его сводный брат Макшерип Тумгоев тоже такой гарантии не даст, я уверен.
- Вы хотите…
- Я хочу Ефима Шлайна, которого вы захватили в плен где-то в горах, я хочу Ефима Шлайна сейчас же и живым, - сказал я. - Неужели не ясно? Это так просто!
- Я хочу свободного выхода денег семьи, которую представляет Заира, из России в надежное место. Неужели не ясно? Это тоже так просто!
- Если я заполучу Ефима Шлайна, я смогу устроить такой уход, - сказал я. - Обещаю.
- Заира считает, что вы не из тех, кто болтает.
- Иногда из тех…
- Тогда уход средств семьи, и безо всяких следов на Кавказе и в России?
- По рукам, - сказал я.
Улыбался он, как Заира. Глаза оставались грустными. У Макшерипа, ещё хуже, они всегда были стылыми.
- Прауса Камерона арестовал Ефим Шлайн, - сказал Исса Тумгоев. - Сидит в Грозном ваш Шлайн, орудует оттуда… Выход из плена держит в секрете. Об этом знаю только я. Поняли? Только я…
Пришлось присесть. Я, выходило, крупно продешевил. Ефим Шлайн на свободе сам по себе, а я должен за это расплачиваться сомнительной услугой.
- Вы выиграли, - сказал я Иссе Тумгоеву.
- И вы тоже, только ещё не знаете. Вы многого пока не знаете…
- Не играйте в прятки, - сказал я.
- Заира везет вас в Грозный по моей инициативе. Она свяжет вас с человеком, который выведет на тамошних пророссийских чеченцев. Один из них и приведет к Шлайну, которого, запомните, нигде нет. Ни в Москве, ни в Грозном, ни в плену, нигде! Этот чеченец вас приведет к Шлайну, про которого никто не знает, что он - ваш Шлайн…
- Целящийся из темной ямы, где он затаился, в Желякова? - спросил я.
- А значит, и в меня, и в Макшерипа, и в Заиру…
- И в Хабаева, и в Хаджи-Хизира Бисултанова, и кто там и сколько там еще, - продолжил я за него. - Разве не так?
На крыльце он мне ответил:
- Возможно, что и так… Но здесь целят в вас, Бэзил. Уезжайте из города. Ваш фоторобот у каждого мента в планшетке. Уходите в Чечню, там розыск не объявляли… Привет Заире!
На этот раз по мобильному ответил Макс Ортель.
- Камерон объявился в Краснодаре, - сказал я. - На допросах в эф-эс-бе.
- Спасибо, Бэзил.
- С Центром сейчас говорит Филиппенко?
Он рассмеялся, очень грустно.
Шпионаж - преступление, не оставляющее вещественных доказательств. А если они появляются, это уже не шпионаж. Нечто менее благородное. Вроде подделки документов ради получения денег с чужого вклада… Теперь Ефим Шлайн, если захват Камерона его рук дело, протащит бедолагу через всю его жизнь. Возможно, а скорее всего, это именно так. Праус Камерон искренне считал, что он может быть тем, кто он есть, гордился собой и своими успехами и на закате, как говорится, лет полагал себя близким к тому, что называется победой над судьбой… После того как Ефим Шлайн протащит его на допросах через всю его жизнь, Камерону в конце долгих разговоров станет ясно, что это жизнь раздела его донага, а не он её.
- Я сожалею, что Камерон сумасшедший, - сказал я и подумал, что, может быть, в таком объяснении и следует искать выход из положения.
- Пожалуй, ты действительно был прав, когда первый раз предположил это, - ответил Ортель.
Я почувствовал, что Макс полностью понял намек и принял решение вписаться в предложенный мною маневр. В сущности, мы вступали в сговор. Они, Ортель и Филиппар, здорово помогли мне, взяв на себя заботу о Наташе и Колюне. А я - им, хотя в их случае и с печальным исходом.
- Ты и своего нашел? - спросил Ортель. Он хотел сказать: именно так выставишь дело Камерона перед начальством?
- Похоже на то, - ответил я.
Мы разъединились одновременно. А что ещё говорить? Общую работу сделали, хотя и с разных концов и без полномочий на то от своих боссов. Не наша вина, что состарившийся Праус Камерон на каком-то этапе свихнулся. И не наша вина, что на каком-то этапе Ефим Шлайн по самонадеянности угодил в плен. Тоже, вроде бы, свихнулся.
Во всяком случае, отчитываться за полученные в Чехии десять тысяч долларов было больше некому.
Неясными оставались две вещи: откуда Ефим Шлайн пронюхал, что Камерон в Краснодаре, и зачем Камерон явился на Кубань?
Репсовые и рисовые поля, залитые у Армавира выкачанными канализацией фекалиями, Ставропольская дорожная полиция считает плодородными даже зимой. Вонь, на десятки километров пронизывающая округу, гонит водителей и заставляет давить на газ. Менты ставят знаки ограничения скорости, садятся в придорожные кусты с "лазерами" и собирают ясачные за превышение…
Вазовскую "шестерку" с двигателем от "оппеля", в которой нас вез от Лазаревского бывший летчик-истребитель, ставший таксистом, поскольку пилотам платили, как он сказал, меньше троллейбусного водителя, не тормозили на контрольно-пропускных пунктах. Фиолетовая бумажка с вылинявшей печатью на ветровом стекле снимала, сказал летчик, все вопросы. Но не вопрос превышения скорости возле Армавира. Заклание шоферов на этом участке шоссе Краснодар-Ставрополь носило ритуальный характер, исключения исключались.
За Ставрополем Заира проложила маршрут на Минеральные Воды и дальше через Моздок в Чечню к Грозному. Карандашом она провела на карте линию почему-то второстепенными, где можно, дорогами.
Мой арсенал, то есть бельевая кольчужка "Второй шанс", "Беретта 92F", "Глок", карабин "Гейм SR30" и его модификация под зонт с затвором для левши, ехал уложенным в металлический пенал. Бывший летчик вдвинул его в приваренный короб, который сходил за технологическую выпуклость под днищем. На правом переднем сиденье стояла коробка-термос с кофе и бутербродами, которые летчик сжевал, чтобы не заснуть за рулем. Ехали мы ночами.
Первые сутки я отсыпался на плече Заиры, гладко зачесанные волосы которой вкусно пахли духами, если я не ошибался, "Ла Нюи" от Пако Рабан или чем-то подобным. Избалованный ароматами, я пробудился от вони у Армавира как раз в момент изложения таксистом причин доходности этого участка северокавказской магистрали. Сон, что называется, в меня больше не вмещался.
Скучавший за рулем летчик обсудил вопрос подъема грунтовых вод и засоления ставропольских почв после сооружения плотины на Тереке, потом перешел, приметив мечеть, на рассуждения о религиях. Нес сущую околесицу, на мой взгляд, и я вспомнил батюшку Афанасия Куги-Куги, который, вне сомнения, промыл бы ему мозги, а затем мысли мои закрутились вокруг будущего устройства дома в Кимрах. Я включил внимание, когда Заира вдруг ответила летчику:
- Иисус две тысячи лет ничего не делает, будто мстит христианам за то, что умер из-за их грехов не на диване… Вот и вся суть религии. Любой…
- И вашей? - спросил я.
- Какой именно?
- Не знаю… Мусульманской, наверное…
Летчик вслушивался, откинув голову.
- Бэзил, вы верующий? - спросила Заира.
В темноте кабины я не мог разглядеть её лицо.
- Крещеный, - сказал я. - В православии. А почему вы спрашиваете?
Летчик совсем запрокинул голову.
Мы проехали, наверное, два километра, когда Заира сказала:
- Существует средневековый суфийский трактат… Суфии - это арабские аскеты. Трактат называется "О трех обманщиках". Имеются в виду Моисей, Иисус и Мухаммед. Все отцы-зачинатели… Трактат говорит, что троица обманула людей, потому что разгласила присутствие Бога в человеческой душе, а такое должно оставаться в тайне.
- Чего же Иисусу-то было таиться? - спросил летчик - задетый за живое землянин, летавший в стратосферу на сверхзвуковом МИГе. Бога он там, конечно, не видел, но теперь, когда жизнь прижала, был уверен, что по чистой случайности. Возможно, слишком увлекся, например, выходом на учебную цель… От напряженного интереса он извернулся за рулем ещё больше и сидел теперь боком.
- Суфии считали, что Христос не был распят, казнили его двойника или даже Иуду. Последние слова Иисуса… я не помню, конечно, точно… но вроде этого - "Боже мой, Боже, почему ты меня оставил?" - означают, что божественный дух покинул Иисуса. А без него он уже не был тем, кем был. Христосу не следовало проговариваться о присутствии Бога в себе. Не следовало ему этого делать…
- А как же проповедовать святую веру, если о Боге молчать? - спросил шофер.