Надо сказать, он удивился, узнав, что Расселы тоже хоронили своих близких на фарнэмском кладбище. Зная их нелюбовь к обитателям деревни, можно было предположить, что они предпочтут устроить захоронение где-нибудь в другом месте. По обе стороны от входа стояли резные каменные вазы. Цветов в них не было; Ратлидж осознал, что заботиться о них некому. Уж разумеется, Синтия Фаррадей не станет ухаживать за могилой. Интересно, приходила ли она сюда? И где Уайат Рассел?
Он вглядывался в полумрак, силясь прочесть имена на мраморных плитах. Но в мавзолее оказалось слишком темно, и он сумел разобрать лишь надписи на двух табличках, ближайших к решетке.
Первая чтила память капитана Малколма Артура Джорджа Рассела. Ниже были выбиты даты жизни, а еще ниже - "Умер от ран, полученных при снятии осады Мафекинга".
На соседней табличке он прочел надпись, посвященную его супруге: "В память любимой Эмили Элизабет Маргарет Талбот-Рассел" - и даты рождения и исчезновения.
Ратлидж вспомнил, что об этой табличке говорил Моррисон; жители деревни выражали недовольство, так как подозревали, что миссис Рассел покончила с собой.
Мавзолей был обсажен кустами сирени; Расселы как будто даже после смерти стремились отгородиться от Фарнэма, подобно тому как при жизни они не общались с жителями деревни.
Еще десять шагов - и он наткнулся на то, что вначале принял за низкую каменную стену, отмечавшую границу кладбища и почти невидимую в высокой траве, которую здесь почему-то не скашивали.
Вскоре он, однако, понял, что перед ним вовсе не стена. Отводя в сторону высокую траву и ветки, он немного прошел вдоль каменной кладки, повернул за угол и увидел неровные груды камней. На нескольких обломках еще виднелись следы резьбы; должно быть, они находились над входом. У других были скруглены края. Многие камни почернели, обуглились, как будто пострадали при пожаре.
"Я нашел пропавшую церковь", - подумал Ратлидж. Да, он нашел более раннюю церковь, рядом с которой, как и полагалось, хоронили усопших. Теперь стало понятно, почему мавзолей Расселов находится в таком месте. Оказывается, он располагался вовсе не с краю освященной земли, а ближе всего к старой церкви. В ее тени Расселы обрели причитающееся им по праву место упокоения. Словно выложили свой последний козырь.
Ратлидж обошел руины сгоревшей церкви со всех сторон. Она была маленькой, как многие старинные сельские храмы. После разрушительного пожара, наверное, прошло много лет; почти все камни разобрали на коровники и дома: в здешних краях камень был редкостью, а главным строительным материалом служил кирпич.
Моррисон, приходской священник, что-то говорил о глубине залегания грунтовых вод; старая церковь тоже находилась на возвышенности и не могла пострадать во время наводнений. Кроме того, мертвецов можно было хоронить, как полагается, в земле, а не в наземных саркофагах.
Теперь уже невозможно было понять, давно ли сгорела церковь - и когда ее построили. Может быть, ее судьба была предрешена во время роспуска монастырей при Генрихе VIII? А может, длинная рука Кромвеля, питавшего пуританское отвращение ко всему, имевшему привкус высокой церкви, дотянулась даже до Фарнэма?
Хэмиш сказал: "Не так все страшно. Скорее всего, она разрушилась в грозу, а у жителей деревни не хватало денег, чтобы отстроить ее заново".
Ратлидж улыбнулся про себя. Практичный Хэмиш всегда предпочитает самые простые объяснения и наотрез отказывается верить в причуды судьбы. Хэмиш, его непреклонный вечный спутник, чей прагматизм часто побивал бессмыслицу войны и военных решений.
Возвращаясь к машине, он произнес вслух:
- Жители Фарнэма не показались мне особенно богобоязненными.
Хэмиш парировал: "Скорее всего, они не Бога боятся, а дьявола".
Ратлидж поехал дальше по ухабистой дороге и заметил вдали, почти у самого поворота, маленький домик. Он стоял на отшибе, посреди поляны, поросшей осокой. Совсем рядом с крыльцом росли два деревца, достававшие до низкой крыши.
Ратлидж ни за что бы не подумал, что здесь живет священник церкви Святого Эдуарда Исповедника. Дом гораздо больше подходил какому-нибудь работнику с фермы. Правда, он вскоре заметил и самого священника, который, закатав рукава до локтей, усердно полол сорняки в своем саду.
Тут и Моррисон поднял голову. Он как будто удивился, заметив Ратлиджа перед своим домом, но тут же поспешно обернулся в ту сторону, откуда приехал лондонец.
Странная реакция! Как будто он ожидал увидеть, что за ним следят.
Не останавливаясь, Ратлидж помахал священнику рукой. Доехав до развилки, он повернул назад, к Фарнэму.
"Не совсем подходящий домик для священника", - заметил Хэмиш.
"По-моему, ему легче жить так, на отшибе, чем в Фарнэме".
На открытом пространстве машину закачало от порывов ветра. Посмотрев вперед, на море, Ратлидж увидел, что вдали над водой собираются грозовые тучи. Когда они приезжали сюда с Франс, дождь милостиво задержался, но на сей раз тучи сдержали свое мрачное обещание. Едва он въехал на двор "Стрекозы", как скрипящая на ржавых петлях вывеска насквозь промокла под струями настоящего ливня. Сначала несколько крупных капель упали на пыльную улицу и на его капот, когда он вылез из машины, а потом, после вспышки молнии, над Фарнэмом разразился настоящий потоп, накрывший деревню серой пеленой. Ратлидж бросился к двери.
Стряхивая воду со шляпы, он взбежал наверх, перескакивая через две ступеньки, и вошел в свой номер.
Он сразу понял, что его кто-то обыскивал.
Фотография трупа Бена Уиллета надежно покоилась в машине, и медальон, который когда-то принадлежал миссис Рассел, был еще у него в кармане.
Что еще могло понадобиться незваным гостям?
Первым побуждением Ратлиджа было пойти к владельцу гостиницы и высказать свои претензии, но потом он передумал. Выйдя к окошку в коридоре, он стал наблюдать, как над рекой сверкают молнии, которые принесло с моря. От громовых раскатов в окнах дрожали стекла. Однажды ему показалось, что посинел даже воздух вокруг. Дерево, росшее рядом с гостиницей, зашаталось и вдруг с грохотом, перекрывающим даже раскаты грома, рухнуло на землю. Кто-то закричал. В темноте не было видно, куда именно угодила молния.
Ливень продолжался даже после того, как гроза немного поутихла. Облака на востоке расступились, а на западе над рекой встала бледная радуга. Снизу послышался стук топора. Кто-то принялся рубить поваленное дерево. Вскоре к ритмичным ударам одного топора присоединился другой.
Настало время обеда; Ратлиджу не хотелось оставаться в "Стрекозе", и он решил прогуляться по главной улице и зайти в булочную, где они с Франс в прошлый раз пили чай.
Выйдя из гостиницы, он увидел, что дерево упало прямо поперек дороги, на повороте, ведущем к соседним фермам. Одним из дровосеков оказался Джессап.
В булочной его встретили не теплее, чем в прошлый раз, но все же принесли сэндвич, чашку чая и слойку с изюмом. За двумя соседними столиками сидели несколько женщин; прислушавшись, Ратлидж понял, что они обсуждают смерть Неда Уиллета. Одна из них спросила:
- Как по-вашему, Бен приедет на похороны? По словам Санди, Абигейл написала ему, когда с отцом случилось несчастье. А от него - ни словечка.
Последовало молчание, нарушаемое лишь стуком топора. Потом другая женщина сказала:
- Разве вы не слыхали? Его убили. В Лондоне.
- Н-нет… нет, я не слыхала. - Третья женщина покачала головой. - Какой ужас! Полиция уже нашла того, кто его убил? И что же теперь будет с Абигейл? Сначала Нед, а вот теперь - Бен… Последний из мальчиков Уиллетов. Как она?
- Санди ей пока ничего не сказал. Она любила Бена, - ответила первая женщина.
- Ну, он не платил ей той же монетой, - фыркнула третья. - Почти никогда и не навещал родных! Нос задирал, считал, что мы ему не ровня!
- Да ведь когда ты состоишь на службе, то делаешь, как приказывают. - Собеседница поспешила встать на защиту Бена Уиллета.
- Он ведь приезжал домой, когда тяжело заболела его мать, - напомнила третья женщина. - Значит, не совсем забыл родню.
Ратлидж допил чай, расплатился и подошел к столику, за которым сидели три женщины.
- Вы, кажется, знали Бена Уиллета, - начал он. - Не вспомните ли, где именно он служил? В каком доме в Тетфорде?
Все три кумушки уставились на него, ошеломленные тем, что он заговорил с ними.
- Мне не хочется спрашивать у Абигейл Барбер, чтобы не усугублять ее горе, - пояснил Ратлидж.
Третья женщина догадалась:
- Значит, вы и есть тот самый приезжий из Лондона!
- Да. Из Скотленд-Ярда.
Три женщины переглянулись, очевидно не зная, стоит ли ему помогать. Впрочем, Ратлиджу показалось, что они и сами не знают, где именно служил Бен Уиллет. Наконец, одна из женщин сказала:
- Так и быть, скажу - ради Абигейл. Нед служил в семье по фамилии Лоусон. Он еще хвастал, что их дом в два раза больше, чем "Берег".
Поблагодарив ее, Ратлидж вышел. Он ехал в сторону Лондона, пока не увидел поворот к северу; дорога шла от парома в Тилбери. К сожалению, после ливня все проселочные дороги размыло, и он добрался до окраин Тетфорда лишь к вечеру.
Еще полчаса у него ушло на то, чтобы найти дом, который он разыскивал. В местном участке ему сообщили, что в Тетфорде нет семьи по фамилии Лоусон, зато есть Альфред Лоутон, владелец крупной усадьбы милях в трех от города, если ехать по Бери-роуд.
Усадьба находилась довольно далеко от дороги, и в сумерках ее трудно оказалось разглядеть. Вопреки словам женщины из булочной, Ратлиджу показалось, что дом примерно такого же размера, как и "Берег", возможно, даже немного меньше.
Зато здешняя усадьба находилась в гораздо лучшем состоянии. Парк выглядел безупречно; в вечерней тишине было слышно, как в фонтане у парадного входа льется вода. Фасад ровный, ни единой трещины или впадины в цементном растворе. У двери горели газовые фонари; их пламя слегка покачивалось на ветру. Ратлидж поднял медный молоток и ударил по пластинке.
Через несколько минут дверь открыла горничная в накрахмаленном переднике. Держалась она сухо и официально.
Ратлидж представился и спросил, дома ли мистер Лоутон.
- Сейчас спрошу, сэр, принимает ли он.
Оставив его в просторном вестибюле, горничная куда-то ушла, а потом вернулась и пригласила его пройти в библиотеку.
Там он нашел мистера Лоутона, мужчину лет пятидесяти, в смокинге, стоявшего у открытого окна. Ратлидж сразу заметил, что у него нет правой руки; рукав оказался пришпилен к плечу. Комната была богато обставлена. В свете лампы высвечивались кожаные с позолотой переплеты книг на полках; у незажженного камина стояли удобные кресла.
- Здравствуйте, мистер Ратлидж, - кивнул хозяин дома в знак приветствия.
- Добрый вечер, сэр. Прошу прощения за то, что явился к вам без приглашения, но я расследую одно преступление, которое совершили в Лондоне. Следы привели меня сюда. Скажите, пожалуйста, служил ли у вас лакей по имени Бенджамин Уиллет?
- Боже правый! - ошеломленно воскликнул Лоутон. - Уиллет?! Мы наняли его на службу еще до войны. Насколько я помню, очень хороший молодой человек. Служил он добросовестно. Когда началась война, он, как и все остальные, записался добровольцем… Кстати, о своем уходе он предупредил нас заранее, за месяц. Это было для него характерно.
- Вернулся ли он к вам после войны?
Лоутон глубоко вздохнул:
- Нет. Не вернулся. То есть он остался жив, и мы с удовольствием снова приняли бы его на службу, как мы ему и говорили. Но через два месяца после Перемирия он написал нам из Лондона и сообщил, что открыл в себе новое призвание.
- Что за призвание?
- Он не сказал, но его письмо дышало воодушевлением, как будто он нашел себе занятие по душе. Он спросил, не возражаем ли мы, если его коробки - вещи, которые он оставил у нас, когда пошел в армию, - останутся у нас на некоторое время, до тех пор, пока он за ними не пришлет. Вот, кстати, вспомнилось… Он ведь так и не прислал за своими вещами!
- И больше вы не получали от него вестей?
- Насколько мне известно, нет. Но ведь он мог писать кому-то из прислуги.
- Нельзя ли мне побеседовать с вашими слугами? И заодно взглянуть на оставленные Уиллетом вещи?
- Сегодня?
- К сожалению… Дело срочное, - сказал Ратлидж.
- Что ж, сейчас выясню, сможет ли Томпсон вам помочь.
Лоутон позвонил в звонок у камина и как бы между прочим осведомился у гостя:
- Вы воевали?
Вопрос был обычным, хотя до 1914 года его не задавали. Тогда положение и деньги сразу говорили, кто ты и что. Война, не без иронии подумал Ратлидж, - великий уравнитель.
- Да, сэр. Я командовал шотландскими пехотинцами на Сомме. И в других местах.
- Вот как, в самом деле! Грязное дело… - Лоутон дотронулся до своего пустого рукава. - Осколком мне оторвало кисть, а потом, уже в госпитале, отняли руку до плеча. На том моя война и закончилась. Правда, меня еще год продержали в военном министерстве. Мы подменили более молодых, которые еще могли воевать. - Лоутон тяжело вздохнул. - И знаете, они все погибли. Все до единого! Иногда я чувствую себя виноватым… Ага, вот и Томпсон. Инспектор Ратлидж расследует преступление, которое случилось в Лондоне. Вы не могли бы вскрыть коробки, которые оставил Уиллет? По-моему, с тех самых пор, как он уехал, к ним никто не прикасался.
Дворецкий оказался человеком пожилым, с седеющими волосами.
- Да, сэр, коробки до сих пор стоят, где стояли. Мы решили, что будет неправильно выбрасывать их. Мы надеялись, что молодой Уиллет когда-нибудь явится за ними. Конечно, война закончилась уже больше двух лет назад. И все же выбрасывать их рука не поднялась.
- Вы совершенно правильно поступили, Томпсон. Так вы поможете инспектору? Кроме того, он хотел бы побеседовать с теми, кто помнит молодого Уиллета.
- Да, сэр. Прошу вас, инспектор, следуйте за мной!
Ратлидж поблагодарил Лоутона и собрался уже последовать за Томпсоном, когда хозяин дома остановил его:
- Послушайте, вы ведь не считаете, что Уиллет замешан в преступлении - каким бы оно ни было?
Ратлидж не мог сказать правду; не хотелось заранее предупреждать Томпсона и других слуг.
Ратлидж прибег к помощи обычной полицейской формулировки:
- На данной стадии расследования я не уполномочен говорить больше. Могу пока сказать лишь одно: маловероятно, что Бенджамина Уиллета арестуют.
Лоутон принял его слова за чистую монету и искренне обрадовался:
- Хорошо. Хорошо! Неприятно было бы знать, что он наделал глупостей. Что ж, тогда всего хорошего. Желаю вам удачи!
Томпсон закрыл дверь и повел Ратлиджа вниз. Пройдя мимо кухни, они очутились в людской.
- Если не возражаете, сэр, давайте начнем со слуг. Сейчас они как раз свободны.
Ратлидж заметил, что слуги убирали со стола после ужина, который подали семье в столовой наверху, и готовили еду для себя.
Томпсон представил гостя и объяснил, зачем он приехал.
Ратлидж поблагодарил дворецкого и спросил:
- Кто-нибудь из вас поддерживал с Уиллетом регулярную переписку?
Ему ответила женщина в черном платье, судя по всему, экономка:
- Мы все писали ему по очереди - и ему, и другим, кто ушел на войну. А он нам отвечал. Очень увлекательно описывал и Францию, и сражения, и многое другое. Потом его демобилизовали, и он в письме обмолвился, что ему хочется заняться чем-то новым, а если не получится, он бы хотел вернуться на прежнее место. И спрашивал, примут ли его назад. А больше нам о нем ничего не известно. Как он поживает? И почему молодым Уиллетом заинтересовался Скотленд-Ярд?
- Пока не уполномочен ничего вам говорить, - повторил Ратлидж. - А вы не знаете, чем именно ему хотелось заняться? И собирался ли он остаться в Лондоне?
- Помню, он написал, что поселился у какого-то приятеля, - робко ответила одна из горничных. - Я решила - наверное, он с ним познакомился в армии.
- Его письма были написаны на хорошей бумаге, - добавила кухарка. - Мы все ее рассматривали. Очень толстая, очень дорогая бумага.
- А дом был в Челси, - вспомнила еще одна горничная. - Он еще писал, что там нет места для его коробок, и просил мистера Томпсона сохранить их до тех пор, пока он не сможет их забрать. Я подумала, может быть, его взял на службу камердинером какой-нибудь офицер, под чьим началом он служил.
Помимо этого, никто ничего не мог ему сообщить.
Томпсон поблагодарил всех за помощь и повел Ратлиджа к черной лестнице. Следом за дворецким Ратлидж поднялся на несколько пролетов и очутился на этаже, где спали слуги. Потом они поднялись еще на один пролет и очутились у закрытой двери.
Томпсон достал связку ключей и отпер замок.
На чердак провели электричество; лампочка освещала стропила и кучи хлама, оставленные несколькими поколениями, жившими в доме. На полу стояли многочисленные сундуки и коробки, между которыми предусмотрительно оставили проходы. В углы свалили сломанную мебель и старые игрушки. На двух длинных полках, повешенных вдоль стен, скопилась целая коллекция керосиновых ламп, подсвечников и шляпных картонок.
Томпсон подвел его к открытому месту под скосом крыши, где стояло несколько коробок, перевязанных прочной бечевкой и крупными буквами надписанных "Уиллет".
- Вот, пожалуйста, сэр. Так и думал, что они до сих пор здесь. Вряд ли к ним кто-то прикасался с тех пор, как молодой Уиллет ушел на войну.
- Мне бы хотелось их вскрыть, - сказал Ратлидж. - Можно вытащить их на середину?
- Да, сэр. Только прошу вас, инспектор, вы с ними поосторожнее. А вдруг он захочет получить свои вещи назад?
Ратлидж знал, что Уиллет уже не потребует свои вещи назад, и все же не стал спорить с дворецким.
Они подтащили коробки к ближайшей лампочке, свисавшей с потолка. Придвинув табуретку и стул, Томпсон достал перочинный нож и аккуратно перерезал бечевку.
- Вот, пожалуйста, сэр, - повторил он.
Ратлидж сел на стул и извлек из коробки первый слой вещей - в основном туфли и ливреи, которые Уиллет носил на службе. Под одеждой он увидел несколько газет, пожелтевших от времени. В газетах сообщалось о событиях, приведших к тому, что Британия объявила Германии войну. Нашлось даже с полдюжины листовок, в которых сообщалось, где можно записаться добровольцем.
Сложив на место газеты и одежду под бдительным оком Томпсона, Ратлидж отодвинул первую коробку и приступил ко второй. Похоже, в ней лежали вещи, которые хранились в комнате Уиллета, пока он служил здесь. Снова одежда - видимо, та, которую он надевал в выходные. Фотография рыболовецкого судна, предположительно отцовского, в почерневшей серебряной рамке и вырезка из газеты, также заключенная в рамку. На фотографии изображалась женщина на выставке цветов. Подпись под фотографией гласила: "Мисс Синтия Фаррадей любуется орхидеями, получившими первый приз на Лондонской выставке цветов".
Дата, попавшая под рамку, была едва видна: апрель 1914 года.
Она была так же молода, как на фотографии в медальоне; улыбалась в камеру и поднимала одну руку к букету орхидей, словно просила, чтобы фотограф получше снял их.
Хэмиш заметил: "Он знал ее. Знал, кто она такая".
Молча согласившись с ним, Ратлидж так же аккуратно сложил все во вторую коробку и приступил к третьей.