- Перестань, - говорит ему Нортон и выжимает улыбочку. - В один прекрасный день ты будешь рассказывать об этом внукам.
Болджер оставляет это без внимания.
Улыбка сходит с лица Нортона. Пульсация в голове не унимается. Он собирается что-то сказать, и тут Болджер останавливается и поворачивается к нему лицом:
- Пэдди, я ездил сегодня в "Гренальбу".
- Я понял. Как он?
- Атас. Кошмарно. Он не узнал меня. Он… он безнадежен.
- Да ты что!
- Да.
Нортон не знал, что состояние старика настолько плачевно, поэтому качает головой. В то же время новости не противные. Еще одной проблемой меньше, еще один канальчик перекрыт.
Но Болджер, похоже, не закончил. Он делает шаг вперед:
- Зато я наткнулся на другого человека.
- Неужели? И на кого же?
- На Роми Малкаи.
Черт!
- Так ты его помнишь? - спрашивает Болджер.
- Конечно помню. Еще бы! - Нортон медлит. - Ясно. Значит, старый хрыч еще не сыграл в ящик?
- Нет, как раз наоборот: живее всех живых. - Болджер стучит пальцем по голове. - Во всяком случае, наверху. Мы ворошили дела давно минувших дней.
- Ясно.
Роми Малкаи и Лайам Болджер. Целая банда. Нортон опять качает головой. Они были среди первых, с кем он вел дела. По странному стечению обстоятельств он в некотором роде до сих пор ведет с ними дела.
- Он рассказал мне парочку занятных историй, Пэдди.
- Неужто?
- Представь себе. Парочку очень занятных историй.
Болджер уходит на паузу. Но Нортон срывается. С него достаточно.
- Ладно, Ларри, - произносит он, - переходи уже, мать твою, к делу. Мне не очень нравится, что ты меня сюда затащил. Ты не единственный занятой человек на земле, так что давай. В чем дело?
- Дело во Фрэнке, - говорит Болджер и становится пунцовым. - Дело в Данброган-Хаусе. И в тебе.
- О чем ты?
- Я сделал пару звонков, - Болджер указывает на стол, - поговорил с людьми, сверил кое-какие факты. Фрэнк не считал, что участок, на котором размещалось поместье Данброган-Хаус, нужно было переводить в другой вид собственности, так ведь? Он же из-за этой земли хай тогда поднял. - Болджер приостанавливается. - И стал конкретной проблемой, - он опять делает паузу, - для владельца стопятидесятиакрового участка. А владельцем был не кто иной, как ты.
Нортон закатывает глаза.
Болджер поднимает вверх палец:
- Нет-нет, Пэдди, не торопись. Ты купил его у отца Мириам за пару тысчонок, а после перевода в другой вид землепользования перепродал за четверть, на хрен, миллиона. На этой сделке ты сколотил, блин, состояние. Она тебя вывела в люди, она…
- И что с того, мать твою?.. - взрывается Нортон.
- Она…
- Она была совершенно законной. Это все, что можно о ней сказать. Банальная сделка по продаже земли. У меня таких были сотни. Что в ней?..
- Фрэнк разбивается за считаные дни до заседания окружного совета по этому вопросу - заседания, которое он обещал сорвать? Ну же!
- Ларри, не пошел бы ты куда подальше! Честно! У тебя совсем уже крыша поехала.
У Нортона раскалывается голова.
- Не поехала, - говорит Болджер. - Не поехала. - Он разворачивается и хлопает ладонью по столу. - Тогда случилось нечто странное, Пэдди, и сейчас происходит то же самое. Тот паренек, который подкатил ко мне на днях в "Бусвеллзе", - я знаю, кто это. Это ребенок, переживший катастрофу. Марк Гриффин. Это мог быть только он. Я было подумал, что это журналист какой-нибудь пытается сварганить очередную байку, но пару часов назад, - он указывает на телефон, - мне позвонили. И знаешь откуда? Из полиции. Ребята установили личность второго парня, который лежит в сент-фелимовской реанимации. После этой вчерашней бучи - заварухи в Черривейле. В девять часов уже объявят в новостях. - Он снова делает паузу, видимо, чтобы информация лучше усваивалась. - И знаешь, кто это? Сказали, что он очень плох и может не выжить, но это он, Пэдди. Марк Гриффин.
Нортон долго и пристально смотрит на Болджера.
- Что говорят полицейские? - в итоге произносит Пэдди.
Болджер отвечает столь же пристальным взглядом. Он медлит, а потом отвечает:
- Говорят, что этот склад принадлежал ему. Что у него свой небольшой бизнес. Говорят, что, возможно, ему просто не повезло. Оказался не в то время не в том месте.
- Типа случайная жертва?
Болджер кивает:
- Типа того.
- Но не вспоминают… кто он такой, что он…
- Нет.
- Хорошо, - говорит Нортон. Он пялится в пол, соображает. - Хорошо. Да и с чего бы? Это же случилось так давно. Если он сдохнет, никому и в голову не придет связывать эти истории, ведь так?
- Эй, Пэдди, погоди-погоди… ради всего святого, что ты там бормочешь?
Нортон все так же пялится в пол.
- А даже если кто-то попытается связать их, - говорит он практически самому себе, - даже если какой-нибудь пытливый репортеришка докопается… Что выйдет? Очередной любопытный фактец с приятным желтоватым привкусом? - Он приостанавливается. - Без смысла и дальнейшего развития… если только не…
Нортон слышит за спиной деликатное постукивание, скрип и затем подобострастный мужской голос:
- Мм… господин министр, простите, но…
- ВОН!
И дальше снова скрип - в обратном направлении.
Болджера бьет дрожь; он отступает на несколько шагов и опирается о стол:
- Если только не?..
- Успокойся, Ларри.
- Если не что?
Нортон вздыхает:
- Если только ты не перестанешь задавать вопросы о смерти Фрэнка.
Комнату заполняет тишина. Она растекается, как ядовитые пары, залезая в каждую щель и каждый угол.
- Но, Пэдди, - в итоге умудряется выговорить Болджер; он подается вперед, он умоляет, - ты забываешь: он был моим братом.
Нортон морщится, подносит руку к голове. Потом без объяснений встает, пересекает комнату. Проходит за стол и начинает по очереди открывать все ящички. Роется, что-то ищет.
Болджер, по-прежнему стоящий перед столом, разворачивается и восклицает:
- Пэдди, что ты делаешь?
- У меня голова раскалывается, - отвечает Нортон. - Мне нужно…
Он вытаскивает из ящика пачку панадола. Подходит к полке со стаканами и "Баллигованом". Открывает одну бутылку. Возится с панадолом, закидывает в себя сразу четыре таблетки. Запивает их долгим и мощным глотком. Ставит бутылку на полку и несколько раз крутит головой. Закончив, возвращается в центр комнаты и поворачивается к Болджеру.
- Значит, так, - произносит он и на секунду закрывает глаза. Потом сразу открывает их. - Перед тобой стоит несложный выбор. Ты можешь либо продолжить в том же духе и задавать вопросы. Что случилось тем вечером, пил ли он, заставили ли его выпить и так далее. Можешь пойти по этому пути, нарыть говна двадцатипятилетней давности и преподнести его СМИ на тарелочке. - Он задумывается. - Или можешь выбрать другую дорогу: для этого нужно будет всего лишь выйти через эту дверь и принять свою судьбу. Ты сможешь прийти во власть и управлять страной лет пять, а может, десять. Сможешь дать стране перемены, сделать мир лучше, наладить систему здравоохранения, расширять инфраструктуры. Ты будешь вхож на Даунинг-стрит и в Брюссель, будешь заседать в Совете Безопасности ООН, угощаться ужинами в гребаном Белом доме, да мало ли что еще. Но поверь мне, Ларри, - он угрожающе качает пальцем, - и то и другое не получится.
Болджер таращится на Нортона. Из него как будто выпустили пар. Тишина почти мучительна; она длится целую минуту.
Нарушает молчание Нортон.
- Ладно, - произносит он спокойным размеренным голосом. - Я пошел. - Он разворачивается и направляется к двери. - Кстати, - добавляет он уже из-за спины, - я завтра обедаю с Джеймсом Воганом. Он прилетит из Лондона. Я представляю, как ты занят, но, может, получится втиснуть нас в твой напряженный график?
Он останавливается у двери и оборачивается.
Болджер не шевелится.
- Боже правый, Ларри! - восклицает Нортон. - Ты посмотри, в каком ты состоянии! Поправь хоть галстук, что ли.
Он качает головой, разворачивается обратно к двери, открывает ее и уходит.
- Ты жива?
От неожиданности Джина подскакивает. Полусонная, она в деталях прокручивала вчерашние события и где-то на полпути потерялась.
Стив откинулся на спинку стула и удовлетворенно потягивается.
- Готово, - сообщает он, чуть-чуть зевая.
Именно такая встряска ей и требовалась. Она мгновенно просыпается.
- Отлично, - говорит она. - Ты гений. - Делает паузу. - Так что там?
- Понятия не имею. Два пэдээф-файла, один длинный, другой покороче, и пять мейлов. Я все скопировал и переслал тебе. - Он кивком указывает на ее стол.
- Спасибо. Не знаю, как тебя благодарить.
Он пожимает плечами:
- Счет кому выставлять за переработку?
- О господи, Стив, я знаю, что сейчас не самое…
- Джина, - он ее прерывает и поднимает руку, - остынь. Я пошутил. - Он оборачивается, снимает со стула куртку. - Угостишь меня как-нибудь выпивкой.
- Договорились, спасибо.
Когда он уходит, Джина варит кофе, выключает почти весь свет и усаживается обратно за стол. Когда она собирается открыть один из пэдээфов, звонит мобильный. Неизвестный номер.
- Алло?
Молчание.
- Алло?
Опять молчание, и потом:
- Джина?
- Да.
Щелчок, звонок прерывается. Она смотрит на телефон, таращится некоторое время, словно надеется, что он заговорит и объяснится. С недобрым чувством выбирает функцию "Перезвонить абоненту". Звонит. Ответа нет. Голосовой почты тоже. Гудки заканчиваются, и все.
Внутри у Джины все сжимается.
Она проводит рукой по волосам, вздыхает.
Подумав, возвращается к компьютеру.
Значит, жива.
Нортон стоит в телефонной будке. Все еще держит трубку. Последний раз он пользовался этой штукой лет десять-пятнадцать назад. Потом настало время, когда большинство гребаных аппаратов все время были сломаны.
Рука соскальзывает с трубки, и он задком-задком выбирается наружу через стеклянную дверь.
Значит, жива. И к телефону подходит.
Он оглядывается. Лонг-Майл-роуд. Панадол подействовал, когда он подошел к машине. Поэтому Нортон решил немного покататься - дать таблеткам возможность раскрыться. К тому же ехать домой совершенно не хотелось. Через полчаса по указанию Болджера позвонила Пола. Застывшая драматургия начала разыгрываться. Три старших министра засели с тишеком в его кабинете, и, если предположить, что они не подерутся, что маловероятно, вскоре его кабинет выпустит заявление об отставке. За этим последует заявление генштаба партии. Все закончится максимум через час, сказала Пола. Так он вернется? Будет праздник. Шампанское.
Нортон отклонил предложение. Хотя новости его успокоили. Просто как объяснить Поле, что ничего не закончится, пока он не разберется с совершенно отдельным, и хочется надеяться последним, пунктом?
Вот он и разбирается. Начинает с телефонного звонка.
Минут десять или пятнадцать он собирался с духом. И только в самую последнюю секунду ахнул: звонить с мобильного было бы полнейшим идиотизмом.
Поэтому, заметив будку, сразу же остановился.
В будке сначала замешкался, потому что искал бумажку с ее номером. Потом замешкался, потому что искал монетки. В итоге дозвонился. Произнося ее имя, попытался изменить голос. Она свой, конечно, не меняла. Из того, что он услышал, сложно было понять, в каком она состоянии, но определенно жива. Что и требовалось доказать.
Когда он выходит, в будке звонит телефон. Он не оборачивается. Звонок постепенно сливается с уличным шумом. Нортон припарковался на другой стороне. Он пропускает машины. Переходит дорогу.
Дистанционно открывает машину.
Жива.
Вот сука!
Болджер видит это. Читает по их глазам. Пока всего лишь зачатки. Не то чтобы паники - до нее еще далеко, хотя все к тому идет. Они как будто только что проснулись и растерянно оглядываются по сторонам, ни в чем более не уверенные. Ни в том, кто они, ни в том откуда, ни в том, что сделали.
А для Болджера это освобождение.
Напротив него в кабинете сидят три министра: финансы, транспорт, образование. Их уже окрестили "бравой троицей", и теперь они собрались на совет по выработке быстрой стратегии перед грядущей пресс-конференцией.
Снаружи все замерли и ждут. Коридоры забиты; на ступенях Лейнстер-Хауса спонтанная мини-пресс-конференция; Ар-ти-и стоят на подхвате, готовые в любую секунду выйти с экстренным выпуском новостей.
Что же до назначенного, но еще не вступившего в должность тишека, он не торопится.
После того как Пэдди Нортон вышел из кабинета, Болджер несколько секунд стоял не шелохнувшись. В мозгу его - по очереди, по команде - взрывались нортоновские намеки и недосказанности. Потом открылась дверь, и в кабинет ворвалась ревущая толпа помощников, советников, китайских болванчиков всех мастей, функционеров, дармоедов. И только тут до него дошла чудовищная истина. Ему действительно придется выбрать. И то и другое не получится.
Хотя решение в некотором смысле и так созрело. Слишком уж все стало очевидно: с моральной, этической, с какой угодно, на хрен, точки зрения. Он несколько раз почти озвучил его, но, как выяснилось, только в своем воображении. Потому что никому и ни о чем он даже не заикнулся. Наоборот, позволил Поле поправить галстук. Принял от секретаря кипу документов. Кивал, когда говорили, что снаружи его ждет тот-то и тот-то. Надел пиджак. Обошел стол, налил воды. И делал все это с чувством, ему доселе незнакомым и оттого немного стесняющим. С ощущением спокойствия, ощущением тихой значимости, не требующей доказательств. Собственно, он чувствовал, как с каждой секундой, с каждым движением и каждым жестом превращается в нового, другого человека.
А сейчас он сидит перед тремя мужчинами, озадаченными словами "кабинет" и "перестановка", и начинает потихоньку догадываться, каким станет этот человек.
- Что ж, - говорит министр финансов, - я не знаю, но, может, все-таки не стоит торопиться?
- Абсолютно с вами согласен, - поддерживает его Болджер. - Но я однозначно буду вносить изменения.
Я.
Ввиду отсутствия конкурса и в связи с тем, что заявление уже сделано, ратификация не более чем формальность, но все равно нужно быть осторожным.
- Хорошо, - исправляется он, - вы правы, пресс-конференция важна. - Он останавливается. - Но вы же понимаете: они об этом спросят.
Министр транспорта ерзает. Совершенно очевидно: ему не терпится узнать, какие перемены напланировал Болджер, но он боится продавливать вопрос. Министр образования, как обычно, сидит с каменным лицом. Болджер прямо чует: этот в ярости оттого, что вопрос возник так скоро.
- Мы не должны позволять СМИ диктовать, как нам действовать, - продолжает министр финансов, - и я не…
- От нас ждут перестановки в кабинете, повторяет Болджер. - Люди ее жаждут и получат. Кроме того, такой перестановкой можно объяснить отлучку на медовый месяц. Министры скинут пару килограммов и вернутся на телеэкраны красивыми и бодрыми. - Он пожимает плечами. - Все от этого только выиграют. Мы довольны. Луи Коупленд доволен. Все довольны.
Просто удивительно, как изменилась расстановка сил. Еще несколько минут назад эти четыре человека были коллегами - конспираторами, равноправными членами заговора, а теперь разделены: они - создатели короля, а он - король. И ничего тут не поделаешь. Такова природа данного процесса.
Болджер встает и застегивает пиджак.
- Ладно, - произносит он. - Чтобы потом не было разночтений. Там мы должны продемонстрировать единство. Во время пресс-конференции и после нее: при разговорах с журналистами. Таков наш план, и давайте его придерживаться. Полностью, безоговорочно, на все сто. - Он бросает взгляд через комнату на дверь, поверх их голов. - Если кто-то продемонстрирует нечто меньшее, прольется кровь. Сразу же.
Десять минут спустя Болджер уже сидит за другим столом в другой комнате. Разглядывает собравшуюся прессу и ждет, пока на него не обрушится град вспышек. И тут его пронимает. Несмотря на события сегодняшнего вечера, несмотря на впечатляющее владение ситуацией, он не чувствует ни триумфа, ни прорыва. Ни нервов, ни подъема, ни даже мало-мальской радости. Он смотрит на бумажку с заявлением, на золотые запонки, на свои наманикюренные пальцы и чувствует только усталость, пустоту и онемение. И больше ничего.
В том пэдээфе, который длиннее, пятьдесят четыре страницы. У него нет ни названия, ни оглавления. На первый взгляд он такой же невообразимо технический, как и большинство документов на Флинновом ноутбуке.
Джина выхватывает по абзацу то тут, то там, но, продираясь через дебри незнакомых терминов, очень скоро перестает что-либо понимать. Она тупо пялится в экран. В документе есть также графики, таблицы, цифры, формулы. Несмотря на очевидные затруднения, в целом Джина понимает, что это. Похоже на исследование или отчет, касающийся одного из аспектов проектирования конструкций Ричмонд-Плазы. И что тут странного? Ведь этим Флинн и занимался.
В этом состояла его работа.
Более краткий файл очень похож на предыдущий. Это просто черновик более длинного.
Приунывшая и уставшая Джина окидывает взглядом пустой сумрачный офис; смотрит на окна, в которые с улицы льется оранжевый свет.
И тут она кое-что вспоминает.
Поворачивается обратно к компьютеру.
Клер сказала, что в последнее время Дермот работал больше, чем обычно, - причем дома, в кабинете. Не над этим ли отчетом он трудился? Может, и над ним. А что тут странного? Да то, что Ричмонд-Плаза почти закончена. Она лично поднималась на сорок восьмой - последний - этаж. Зачем на поздней стадии строительства заниматься вопросами проектирования конструкций?
Какая-то бессмыслица.
Если только они не обнаружили ошибку.
Джина чувствует, как внутри у нее все переворачивается.
Так вот о чем говорил ей Ноэль! Он сказал: "Поверь мне, ни к чему тебе. Обыкновенная рабочая жопа, возникшая из-за всякой инженерной белиберды; жуткий, нечеловеческий бардак…"
Она делает глубокий вдох и открывает первое письмо. От Ноэля. Послано в среду, 24 октября.
Привет, Дермот. Получил твое сообщение. Все еще изучаю отчет. Я буду в офисе во второй половине дня, и мы поговорим. Пожалуйста, никому ни слова, пока мы все подробно не обсудим. Н.
Джина моментально открывает следующее письмо. Оно от Дермота. Двумя днями позже.
Ноэль, учитывая ситуацию, может, нужно что-то сделать, показать это кому-нибудь? Я очень беспокоюсь. Пожалуйста, держи меня в курсе. Дермот.
Следующее письмо - ответ Ноэля. Датировано тем же днем.