- А в чем же? Или, может быть, вы вообще недовольны моим поведением? Если так, то я могу уйти. И я уйду. Вы этого добьетесь.
- Но зачем же? Мы всегда рады вас видеть. Вы знаете, как глубоко я обязан вам. Но все-таки, хотя бы внешне, нужно же соблюдать известные нормы вежливости. Уверяю вас, что вы часто себе этим вредите. Ирина не раз говорила…
- Ирина… Ирина! - вскричал неведомый мне Иван Семенович с яростью, - что вы вечно прикрываетесь Ириной, как щитом? Вы просто спекулируете на моем отношении к вашей дочери и ведете при этом двойную игру. Мне вы клянетесь, что будете рады, если она станет моей женой, а ее восстанавливаете против меня. Да, да, восстанавливаете. Я в этом убежден, у меня есть глаза, я вижу вас насквозь. Смотрите только, как бы вам здесь не запутаться так же, как вы запутались в другом месте. Только тут уж не найдется такого доброго дяди, как я, который бы вас выручил.
- Ну что вы говорите, Иван Семенович? - с неподдельным страданием произнес Роев. - Я уверен, что вы сами ничему этому не верите. Я вовсе не настраиваю Ирину против вас. К чему мне это? Наоборот, я всегда стараюсь всячески расположить ее к вам, однако вы сами этому мешаете. Посудите сами, где это видно, чтобы высокообразованный человек, научный работник так третировал хозяев дома, где он не только бывает, но даже, можно сказать, живет. Клянусь, если бы я знал, с какими унижениями будут связаны…
- Вам что, не нравятся мои посещения? Пожалуйста! Я освобожу вас от своего присутствия, но помните…
- Иван Семенович! Голубчик, ну ради бога! - бросилась к нему Клара Борисовна. - Перестаньте, умоляю вас. Ну что вы сегодня такой бяка? Я вас просто не узнаю А ты, Арчик, замолчи сейчас же! Не расстраивай Ивана Семеновича. Ты ведь знаешь, какой он нервный. Беда просто с вами. Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь веселом? Ну, садитесь оба и успокойтесь, я вам налью еще по чашечке. Что бы вам рассказать? Да, вспомнила. Ты знаешь, Арчик, Риточку Фукс? Я сегодня встретила ее в магазине. Она развелась со своим бегемотом и вернулась к Степану Петровичу. Говорит, что хотя он и меньше получает, но с ним спокойней. На ней был чудненький шелковый красный дождевик. Просто прелесть! Материя нежная, эластичная и к тому же не промокает. И почему это у нас в нашем проклятом Каменске никогда ничего нельзя купить?
- Ладно, достану я вам такой дождевик, успокойтесь, - ворчливо пробурчал Арканов. - В крайнем случае в Москву закажу.
- Ну, что вы, Иван Семенович! - заюлила обрадованная Клара Борисовна. - Разве я для этого говорила? Я вовсе не хочу вас затруднять.
- Клара, как тебе не совестно? - возмутился Роев.
- Ну что тут особенного? Не стану же я ломаться, как твоя очаровательная дочка? Отчего бы мне и не согласиться, раз Иван Семенович оказывает услугу от чистого сердца? Ведь я же заплачу́, разумеется.
Несколько раз на протяжении этого отвратительного разговора я собирался встать и уйти, но меня удерживала мысль, что теперь-то я обязательно должен добиться встречи с Ириной. Я видел, что ей действительно может потребоваться моя помощь.
Вернулся запыхавшийся Радий, водрузил на стол бутылку коньяка и разложил вокруг нее свертки с колбасой, ветчиной и сыром.
- Напрасно ты беспокоился с угощением, - сказал я, вставая. - Выпить мы с тобой еще успеем. Мне хотелось бы сперва повидаться с твоими родными, если они меня не забыли.
- Пожалуйста, - неохотно ответил Радий, - пойдем, покажу тебя своему предку и вечно юной Кларочке. - Наигрывая губами марш, он торжественно, держа под руку, провел меня в ярко освещенную столовую.
За обеденным столом, украшенным знакомой мне с детства высокой вазой с аляповатыми фарфоровыми фруктами, все еще сидели за вечерним чаем Аркадий Вадимович с супругой и гость - незнакомый мне видный брюнет лет тридцати - тридцати пяти.
Располневшая и еще больше прежнего накрашенная Клара Борисовна поразительно напоминала размалеванное яблоко с ее любимой вазы. Однако я заметил, что одета она была теперь не так неряшливо, как прежде, и даже затянута в корсет. Может быть, из-за этого вид у нее был такой, точно она набрала в себя воздух и не может его выдохнуть.
Аркадий Вадимович в домашнем бархатном пиджачке и хорошо сшитых полосатых "дипломатических" брюках был по-прежнему элегантен, однако на лицо его то и дело набегало озабоченное выражение.
Гость, сидевший у Роевых, был, видимо, своим человеком у них за столом. Когда мы вошли, он рассматривал "Огонек", причем сидел несколько даже спиной к хозяйке. Радия он почти не удостоил внимания, зато пристально посмотрел на меня.
Мое внезапное появление перед этой милой компанией вызвало небольшой переполох. Аркадий Вадимович, поднявшись с места, не торопясь направился ко мне с приветственными возгласами, а Клара Борисовна, хотя и не подняла со стула свою расплывшуюся фигуру, но, следуя примеру мужа, весьма картинно поиграла в воздухе наманикюренными ручками, выражая этим жестом и серией лучезарных улыбок восторг по поводу столь радостной неожиданности.
Меня не обманула приветливость такого приема. Я понимал, что под маской радушия и гостеприимства супруги Роевы стремились скрыть некоторую неловкость. Ведь они еще помнили, как предательски поступили со мной.
Но я давно уже перестал сердиться на Аркадия Вадимовича. С моей стороны было бы величайшей глупостью ожидать от него, чтобы он относился ко мне иначе, чем ко всем остальным людям. Ведь он всегда был закоренелым и, судя по многим его высказываниям, принципиальным эгоистом.
Выглядел Аркадий Вадимович уже далеко не таким жизнерадостным, как раньше. Его прежде такое свежее и румяное лицо стало желтым. Волнистые, откинутые назад темно-каштановые волосы поредели и поседели. Чудесные черные, слегка масляные глаза под густыми, точно углем выведенными бровями, всегда смотревшие как будто бы ласково и доброжелательно, теперь были усталыми и равнодушными. И даже красивые полные губы, постоянно складывавшиеся, бывало, в приятную, чуть ироническую улыбку, теперь поблекли, и концы их брюзгливо опустились книзу.
Самым любезным образом поздоровавшись с хозяевами, я подошел к гостю, который меня гораздо больше интересовал, чем они.
Он обладал незаурядной, бросающейся в глаза наружностью, был ладно скроен, крепко сшит. Резкие, точно топором вырубленные, его черты отличались своеобразной диковатой силой. Синий подбородок с глубокой ямкой посередине выпячивался вперед, черные блестящие, точно лаком смазанные волосы, разделенные прямым пробором, топорщились на затылке и свисали двумя скобками на виски. Отличный сиреневатый костюм щегольски сидел на нем.
"Вполне вероятно, - подумал я, - что такой незаурядный, даже, пожалуй, красивый мужчина может произвести сильное впечатление на молодую девушку, хотя ему уже, наверное, около сорока".
Не спуская с меня внимательного, пытливого взгляда пронзительных черных с желтоватыми белками глаз, гость, вежливо встав и даже шагнув ко мне навстречу, крепко, по-дружески пожал мою руку.
- Арканов, - произнес он приятным баритоном.
Хозяева пригласили меня к столу, но, когда я отказался, не стали особенно уговаривать.
Радий уселся было за стол, потыкал вилкой оставшееся на блюде костлявое крылышко курицы, бросил его вертевшемуся около стола рыжему пойнтеру и принес из своей комнаты только что купленные им закуски и вино.
Между тем Аркадий Вадимович засыпал меня вопросами: где я, кто я. Но едва я, обманутый этим нехитрым приемом всех неискренних людей, пытался ответить, Аркадий Вадимович перебивал меня на полуслове и принимался рассказывать, что Радик, потерпев неудачу уже на двух факультетах - физико-математическом и географическом, перешел на факультет иностранных языков, но и там не удержался.
Я слушал это бархатисто-журчащее повествование, ругая себя, что чуть было не поверил в искренность своего любезного собеседника и не пустился рассказывать ему о своем житье-бытье, работе и прочем.
Время от времени в наш разговор вмешивался Арканов. Если бы я не запомнил очень хорошо его сочный баритон, то никогда бы не подумал, что со мной беседует тот самый хам, который полчаса тому назад так безобразно дерзил хозяевам в этой самой комнате. Сейчас он производил впечатление хорошо воспитанного, интеллигентного человека. В разговоре он предупредительно поддерживал Аркадия Вадимовича, жаловавшегося на распущенность теперешней молодежи, высказывал мнение, что с молодежью следует держаться построже, по-военному, вспоминал, что в дни его молодости молодежь была честной, самоотверженной и боевой. Слегка углубившись в свое комсомольское прошлое, полное опасностей и лишений, он горько посетовал, что теперь молодые люди уже далеко не те.
- Сказывается тлетворное влияние заграницы, - закончил он свою тираду.
"Вот собачий сын, хамелеон", - подумал я и вежливо согласился с ним, рассчитывая услышать еще что-нибудь поинтересней.
Вошла Ирина. Поздоровавшись со мной, она отказалась от чая и села в стороне, у открытой двери на балкон. Приветливая улыбка, обращенная ко мне, быстро исчезла. Ее лицо стало печальным.
Когда Аркадий Вадимович решил, что вполне достаточно обласкал свалившегося как снег на голову старого знакомого, он осторожно дал понять, что на ночлег в этом доме рассчитывать не следует, и оставил меня в покое, а я, предприняв несколько несложных маневров: поиграв с псом, посмотрев картины на стенах, очутился около сидевшей в одиночестве Ирины.
- Я вижу, что из всей вашей семьи больше всего изменились вы, - начал я - Вас просто нельзя узнать, в то время как Радий, кажется, только вытянулся, а Клара Борисовна еще помолодела.
- Вы бы лучше сказали это ей самой, - чуть улыбнулась одними губами Ирина. - Она была бы в восторге от такого комплимента.
Мы заговорили о медицинском институте, где училась Ирина. Но вдруг, прервав себя чуть ли не на полуслове и понизив голос до шепота, она сказала:
- Я очень боялась, что вы не придете. Мне нужно многое вам сказать, только не здесь. Я хотела поговорить о брате. Ведь вы уже не сердитесь на него? Когда-то вы были так дружны.
- Конечно, не сержусь.
- Сейчас нам не удастся поговорить. Вот если бы вы завтра могли зайти. Днем, около двенадцати, дома будем только няня да я. Она тоже обрадуется, что вы придете.
- Пожалуйста, я постараюсь прийти. А почему вас беспокоит Радий?
- Он бездельничает Еще счастье, что вот этот человек, с которым вы только что познакомились, дает ему иногда работу. Но дело даже не в работе. Самое страшное, что он пьет. Мне кажется, что его мучает такое неопределенное положение, поэтому он только и думает, как бы напиться, а пьяный он просто сходит с ума, проклинает жизнь, грозит застрелиться. Прошу вас, Дима, поговорите с ним. Я верю в вашу необыкновенную способность влиять на него. Мне больше некого просить. Отец? Вы же сами прекрасно знаете, он не любит лишний раз волновать себя.
Наш разговор привлек внимание Арканова. Сперва он искоса поглядывал на нас из-за своего "Огонька". Гремевшее радио, которое включила Клара Борисовна, мешало ему расслышать, что мы говорили, и он, поманив к себе Радия, что-то шепнул ему.
Радий, который больше чем кто-либо из присутствовавших оказал внимание коньяку, был уже под изрядным хмельком.
- Вы знаете, товарищи, - громко смеясь, обратился он ко всем, - как мы сегодня встретились с Дмитрием? - И он начал, паясничая и перевирая факты, рассказывать о сцене, разыгравшейся давеча на автобусной остановке.
Аркадий Вадимович, удобно устроившийся с папиросой в глубоком кресле, с рассеянной улыбкой выслушал рассказ Радия, и, как обычно, пространно и авторитетно высказал мнение, что мне следовало вызвать милицию, которая обязана следить за соблюдением порядка и тишины на улицах, хотя, к сожалению, до сих пор осуществляет свои функции недостаточно усердно. Он считал, что сам я ни в коем случае не должен был вмешиваться в уличный скандал, а тем более в драку.
- Почему не должен? - возразил я. - Это как раз и являлось моей прямой обязанностью. Я же милиционер.
Полнейшая растерянность и недоумение выразились на лицах у всех. Клара Борисовна, как наиболее непосредственная натура, всплеснула руками от удивления, Аркадий Вадимович издал губами неопределенный звук и переспросил:
- То есть как милиционер?
- Ты говоришь серьезно? - нахмурился Радий.
Ирина с удивлением смотрела на меня, не понимая, шучу я или нет.
Один только Иван Семенович никак не реагировал на мое заявление. По крайней мере, журнал, за которым скрывалась его физиономия, не дрогнул.
- Не понимаю, - обратился я к обоим Роевым, папаше и сыну, - что особенного вы находите в том, что я работаю в милиции?
- Да нет, конечно, ничего особенного, - замялся Радий, - но я не предполагал…
- Вы не так нас поняли, - прервал его Аркадий Вадимович. - Это, несомненно, крайне нужная и почетная на данном этапе должность. Недаром сказал Маяковский: "Моя милиция меня бережет".
- Позволь! - в свою очередь перебил отца Радий. - Каким образом это получилось? Ведь ты же был призван на военную службу?
- Совершенно верно, - ответил я, - но там мне вместе с другими комсомольцами предложили работать в милиции. Правда, я, как тебе известно, имел другие планы, но иногда приходится поступаться своими желаниями, особенно, когда понимаешь необходимость. Ведь, например, во время войны никто не отказывался идти на фронт…
- Но то была война, - с раздражением выкрикнул Радий. - Она давным-давно кончилась. Теперь мирное время.
- Мирное только для таких, как ты, которые не видят дальше своего носа, - разозлился я. - Вполне возможно, что как раз те самые руки, которые толкнули когда-то на Советский Союз Гитлера, теперь организуют у нас в тылу шайки грабителей.
- Я вижу, ваши политотдельщики не зря едят свой хлеб, - усмехнулся Радий. - Уверяю тебя, что мы тоже не настолько безграмотны, чтобы не понимать таких вещей. Я буду очень рад, если ты найдешь в милицейской службе свое призвание, но, однако, не верю тебе ни на грош, когда ты хочешь уверить нас, что эта работа тебе нравится.
- Это твое дело, - равнодушно пожал я плечами. - Я не собираюсь агитировать тебя идти к нам работать.
- Но ты все-таки расскажи, кем ты работаешь. Не может быть, чтобы простым постовым милиционером.
- Был я и постовым в свое время, и участковым, потом учился в Хабаровске на специальных курсах, ездил в Ленинград, в Москву, а теперь работаю старшим оперативным уполномоченным в одном городке в нашей области довольно далеко от Каменска, так что можешь быть спокоен: тебе не будут грозить визиты бывшего товарища, одетого теперь в синюю шинель с красными выпушками.
- Не глупи, пожалуйста, - возразил Радий. - С чего ты решил, что мне неприятна твоя профессия? Просто я удивился, почему ты выбрал именно ее. Ведь это, наверное, даже непрактично с твоей стороны. Если бы ты стал авиаконструктором…
- Уж не тебе, Радик, говорить о практичности, - перебила его Ирина. - Вы не представляете, до чего он сам непрактичный, - обратилась она ко мне. - Не может ничего себе ни сделать, ни купить. Тут недавно прибиралась у него в комнате, смотрю, - покупка, развертываю, и что же? Две пары…
- Молчи! - вдруг, как бешеный, заорал на нее Радий, схватив за плечи.
Боясь, как бы он не сделал ей больно, я взял его сзади за руки, и пальцы его разжались. Он не сопротивлялся, а только, тяжело дыша, не сводил с Ирины глаз, бормоча:
- Замолчи, убью…
- Радий, милый, что ты? Успокойся, что с тобой? - испуганно уговаривала его Ирина. - Что я ужасного сказала?
- А то ужасное, - закричал Радий, как в истерике. - что ты вечно меня высмеиваешь. Имей в виду, если ты еще хоть полслова… я уйду, уйду из дому. Довольно с меня.
- Я молчу, молчу, - чуть не плача, успокаивала его Ирина.
- Ну перестань, дружище, что ты ни с того, ни с сего разошелся? - дружески обняв его за плечи, сказал Арканов. - Видишь, что с тобой делает вино, - и с усмешкой, укоризненно покачивая головой, повел его из комнаты.
Настало самое удобное время распрощаться. Я подошел к Кларе Борисовне и пожелал ей всех благ.
- Вы уже ухо-о-дите? - с неопределенным выражением лица протяжно пропела Клара Борисовна, подавая мне руку. Чувствовалось, что она растерялась и не знает, задерживать ли ей дольше такого необычного гостя или поскорее распрощаться с ним.
Зато Аркадий Вадимович ни за что не хотел, чтобы последнее слово осталось за мной. Он заставил меня опуститься на стул, подсел вплотную, подвернув одну ногу калачиком под себя, явно желая подчеркнуть этой непринужденной позой дружеский, интимный характер нашей беседы, и начал расспрашивать о работе, о связанных с нею опасностях и неудобствах, и тут же, перебив меня, привел несколько известных ему случаев замечательного героизма, проявленного рядовыми милиционерами при выполнении служебных обязанностей. Словом, он так об этом говорил, точно сам готов был хоть завтра встать на милицейский пост.
Но я знал манеру милейшего Аркадия Вадимовича очаровывать своим обращением доверчивых собеседников и потому, послушав его немного, окончательно поднялся и стал прощаться. Меня, конечно, приглашали бывать, не забывать и так далее, но я, благодаря за эти приглашения, думал о том, сколько неискреннего и фальшивого еще осталось в отношениях между людьми.
Однако уйти так скоро из этого дома мне не удалось. В прихожей меня перехватила няня Саша. Она подкарауливала, когда я распрощаюсь с хозяевами, чтобы увести к себе.
- Нет, нет, не отпущу, - теребила она меня теперь за рукав, приплясывая при этом. - У них погостил, теперь давай заходи ко мне. Ты, я слышу, гость-то больше для кухонной администрации подходящий, чем для чистых господ, вроде наших расфуфыр. Мы, брат, милиционерами не гнушаемся, если бы не они, так нам, старым бабам, на рынок и носу не сунуть.
Еще раз поклонившись вышедшему провожать меня Аркадию Вадимовичу, который только кисло улыбался, слушая непочтительные выражения своей строптивой домработницы, я пошел за няней Сашей, продолжавшей держать меня за рукав, точно я и впрямь собирался сбежать от нее.
Глава седьмая
У СТАРОГО ДРУГА
Комната няни Саши была почти такая же большая и удобная, как столовая Роевых. Вдоль стен в ней стояли две одинаково скромно и чисто убранные кровати, а между окнами - стол со стопками книг. У стола, склонившись над тетрадью, сидела Ирина. Она не оглянулась, когда мы вошли.
- Мы не помешаем? - спросил я няню Сашу.
- Нет, нет! - замахала она руками. - Ничего мы ей не помешаем. И так все с книжкой, когда-то и отдохнуть нужно. А потом, это же свой человечишко, захочет, так найдет себе другое место.
- Может быть, это я вам помешаю? - обернулась к нам Ирина. - Так я могу уйти.
- Сиди! У нас с ним секретов нет, - ответила няня, расстилая скатерть.
Ирина осталась и начала помогать няне Саше хлопотать у стола.