Она почувствовала, как он добр, от этого ощутила неловкость и поблагодарила его поспешней, чем собиралась. Слегка покраснев, американец удалился вслед за остальными.
- Как я вижу, ваш мистер Кордэ не явился! - злорадно сказала старая леди. - Может быть, у него нашлись дела поважнее?
Алисия проигнорировала ее. Она не знала, почему Доминик не прислал ни записки, ни цветов, и ей не хотелось об этом думать.
В то утро, когда должно было состояться захоронение, Доминик колебался, не зная, как поступить. Он встал и оделся, намереваясь пойти, чтобы поддержать Алисию, которой предстоит тяжелое испытание. Верити слишком молода и уязвима, чтобы стать ей опорой, а старая леди, как ему известно, еще больше усугубит ситуацию. Никому не покажется странным его присутствие - это просто знак уважения. В конце концов, он был на первых похоронах лорда Огастеса.
Но затем, взглянув в зеркало, чтобы нанести последние штрихи, Доминик вспомнил свой визит к Шарлотте. Она почти не изменилась. Никогда прежде он не бывал в домах рабочих, а именно в таком доме жил Питт. Принимая все во внимание, Доминик на удивление уютно там себя чувствовал. Конечно, задержись он там подольше, все было бы иначе… Но он провел там не больше часа, и обстановка не имела значения.
А вот сказанное Шарлоттой имело значение. Она прямо спросила, не думает ли он, что Алисия способна была убить своего мужа. Шарлотта всегда была откровенна, порой до бестактности. Доминик улыбнулся, припомнив, как она, бывало, шокировала светское общество.
Отражение в зеркале улыбнулось ему в ответ.
Конечно, Алисии никогда бы не пришло такое в голову, так он и сказал Шарлотте. Конечно, старый Огастес был занудой. Он бесконечно рассуждал о строительстве железных дорог, считая себя экспертом в этом вопросе. Поскольку его семья нажила на этом состояние, возможно, он действительно разбирался в таких делах. Однако нельзя же бесконечно мусолить эту тему за обеденным столом! Доминик еще не встречал ни одну женщину, которую интересовало бы строительство железных дорог; да и мужчину, пожалуй, тоже.
Но это же не повод для убийства! Убивают из-за отчаянной любви или ненависти, из страха или алчности. А бывает, что кто-то стоит между тобой и тем, чего ты жаждешь… Рука Доминика, поправлявшая воротник, замерла в воздухе. Он представил себе, что женат на шестидесятилетней женщине, в два раза старше его, нудной и напыщенной. У нее все в прошлом, а впереди - только дряхлость. Быть может, однажды возникнет непреодолимый соблазн покончить с этим союзом без любви, и если на столике окажется пузырек с лекарством, то так просто слегка превысить дозу…
Но Алисия никогда бы не смогла это сделать!
Доминик мысленно вообразил ее: белая кожа, прелестная грудь, глаза, загоравшиеся, когда она смеялась или смотрела на него. Один-два раза он позволил себе более смелые прикосновения, нежели велят правила хорошего тона, и сразу же почувствовал ответную реакцию. Под ее скромностью таится неудовлетворенность. Что-то в Алисии напомнило ему Шарлотту, возможно, манеры, поворот головы… Трудно было определить, что именно.
А ведь Алисия любила достаточно отчаянно, чтобы убить! Доминик был в этом уверен, как в собственном отражении в зеркале. Ее могли остановить моральные принципы, но только не равнодушие!
Возможно ли, что Алисия действительно убила Огастеса и старая леди об этом знает? Если это так, то он и сам замешан, так как имеет прямое отношение к мотиву.
Доминик медленно развязал галстук и снял черный фрак. Если такое возможно, то будет лучше для всех, а особенно для Алисии, если он сегодня не придет. Старая леди этого ждет, чтобы высказать какое-нибудь ядовитое замечание, даже открыто обвинить его…
Он пошлет цветы завтра. Что-нибудь белое, подходящее к случаю. И, возможно, через день нанесет визит. Никому это не покажется странным.
Доминик сменил черные брюки на серые, которые обычно носил утром.
На следующее утро он послал цветы, ужаснувшись их цене. Но ледяной ветер на улице напомнил ему, что сегодня первое февраля, так что нечего удивляться: вряд ли сейчас расцветают цветы. Время от времени выглядывало солнце, и лужи медленно подсыхали. Мальчик с тележкой, наполненной капустой, насвистывал себе под нос. Сегодня и похороны, и мысли о смерти казались такими далекими. Свобода - драгоценная вещь, она даруется каждому от рождения.
Доминик отправился в свой клуб. Он сидел в кресле с газетой, когда чей-то голос нарушил его уединение.
- Доброе утро. Доминик Кордэ, не так ли?
У Доминика не было никакого желания беседовать. Джентльмены не заговаривают с человеком по утрам, особенно если он занят газетой. Он медленно поднял глаза. Перед ним стоял Сомерсет Карлайл. Они встречались всего два-три раза, но этот человек не из тех, кого можно забыть.
- Доброе утро, мистер Карлайл, - холодно ответил Доминик. Он снова уткнулся в газету, но Сомерсет уселся рядом и предложил ему табакерку. Доминик отказался: он всегда кашлял, когда нюхал табак. Чихать - это еще приемлемо, большинство людей чихает, взяв понюшку; но кашлять так, что слезы текут из глаз, - совсем другое дело.
- Нет, благодарю вас.
Карлайл убрал табакерку, не угостившись и сам.
- Гораздо более приятная погода нынче, не так ли? - заметил он.
- Да, - согласился Доминик, все еще не опуская газету.
- Что-нибудь интересное в разделе новостей? - поинтересовался Карлайл. - Что происходит в парламенте?
- Понятия не имею. - Доминику никогда не приходило в голову читать про парламент. Правительство необходимо, как известно, любому здравомыслящему человеку, но это такая скука!
Карлайл из вежливости постарался скрыть удивление.
- Я думал, что вы друг лорда Флитвуда?
Доминик был польщен. Пожалуй, "друг" - это громко сказано: они не так давно познакомились и с тех пор поддерживали отношения. Оба любили ездить верхом и править упряжкой. Пожалуй, у Доминика было меньше смелости, чем у Флитвуда, но больше врожденной ловкости.
- Да, - ответил он осторожно, не зная, куда клонит Карлайл.
Тот улыбнулся, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги, и продолжил непринужденным тоном:
- Я думал, он беседует с вами о политике. Флитвуд мог бы приобрести значительное влияние в палате лордов, если бы захотел. У него много сторонников среди молодежи.
Доминик был удивлен. Они с Флитвудом никогда не беседовали ни о чем более серьезном, нежели лошади, и, конечно, порой обсуждали какую-нибудь женщину. Но теперь он вспомнил, что Флитвуд упоминал о нескольких друзьях, которые унаследовали титул. Правда, неизвестно, присутствовали ли они когда-нибудь на заседаниях парламента. Половина пэров Англии никогда не приближались к палате лордов, разве что заходили в клуб по соседству с парламентом. У Флитвуда был широкий круг общения, и Доминик не входил в число его близких приятелей.
Карлайл ждал.
- Нет, - ответил Доминик. - Главным образом мы говорим о лошадях. Не думаю, что он сильно увлечен политикой.
- Наверное, он не осознает всех ее возможностей, - предположил Карлайл. Он жестом подозвал одного из слуг клуба и, когда тот подошел, перевел взгляд на Доминика. - Приглашаю вас на ленч. У них новый шеф-повар, совершенно изумительный, а я еще не пробовал его фирменного блюда.
Доминик собирался спокойно поесть позже, но этот человек был довольно приятным, к тому же он друг Алисии. И вообще не принято отказываться от приглашения без веской причины.
- Спасибо, - ответил он, соглашаясь.
- Хорошо. - Карлайл с улыбкой повернулся к слуге. - Зайдите за нами, Бланстоун, когда шеф-повар будет готов. И принесите мне тот кларет, который я пил в последний раз. Бордо было ужасным.
Бланстоун с поклоном удалился.
Карлайл позволил Доминику дочитать газету, пока не подали ленч. Затем двое джентльменов направились в столовую. Они частично покончили с фаршированным жареным гусем под нежным соусом, с гарниром из овощей, когда Карлайл снова заговорил.
- Что вы о нем думаете? - осведомился он, подняв брови.
- О Флитвуде? - спросил Доминик, потеряв нить беседы.
- Нет, о шеф-поваре, - улыбнулся Карлайл.
- О, превосходно, - с трудом проговорил Доминик с полным ртом. - Просто превосходно. Мне нужно обедать здесь почаще.
- Да, весьма уютное местечко, - согласился Карлайл, окидывая взглядом большой зал с темными бархатными портьерами и двумя каминами в стиле Адама, в которых пылал огонь. На синих стенах висели портреты кисти Гейнсборо.
Карлайл слишком небрежно отозвался о клубе, и Доминику это не понравилось: у него ушло целых три года на то, чтобы стать его членом.
- Я бы сказал, оно не просто уютное, - сухо ответил он.
- Все относительно. - Карлайл отправил в рот еще кусок гуся. - Полагаю, в Виндзоре обед лучше этого. - Проглотив кусок, он отпил глоток вина. - Но, с другой стороны, тысячи обитателей трущоб в какой-нибудь миле отсюда были бы рады и вареным крысам…
Доминик подавился гусем. Комната поплыла у него перед глазами, и с минуту он опасался, что сейчас покроет себя позором, так как его стошнит прямо на стол. Постепенно он пришел в себя, вытер рот салфеткой и наконец встретился взглядом с Карлайлом, который с любопытством наблюдал за ним. Он не знал, что и сказать. Это человек просто невозможен.
- Простите, - с улыбкой произнес Карлайл. - Мне не следовало портить хороший ленч разговорами о политике.
- О п-политике? - запинаясь, повторил обескураженный Доминик.
- Весьма неприятно, - согласился Карлайл. - Гораздо приятней беседовать о скачках или о моде. Как я видел, ваш друг Флитвуд носит теперь пиджаки нового покроя. Ему идет, как вы считаете? Нужно посмотреть, сможет ли мой портной сделать что-нибудь в этом духе.
- О чем вы, черт побери, толкуете? - в сердцах спросил Доминик. - Вы сказали "крысы". Я же слышал!
- Возможно, мне бы следовало сказать "работные дома". - Карлайл тщательно выбирал слова. - Или "законы о детях бедняков". Непонятно, что с этим делать. Вся семья в работном доме, и дети тоже, в окружении бродяг и попрошаек. Никакого образования и бесконечная работа с раннего утра до поздней ночи. Но это лучше, чем умереть с голоду или замерзнуть насмерть. Вы видели людей, которые попадают в работные дома? Представьте себе, какое влияние они оказывают на ребенка четырех-пяти лет. Вам известно, какие там болезни, какая пища и какая антисанитария?
Доминик вспомнил собственное детство: няня, потом гувернантка, затем школа, долгие летние каникулы. Рисовый пудинг, который он терпеть не мог, в пять часов чай с вареньем, чаще всего малиновым. А еще - песни у рояля, игра в снежки, крикет в солнечный день, сливы, которые они крали, разбитые окна, порка за дерзость…
- Вздор! - резко сказал он. - Предполагается, что работные дома - временный выход для тех, кто не может найти работу. Это же благотворительность, которой занимается приход.
- Да уж, благотворительность! - Карлайл очень ясными глазами смотрел на Доминика. - Дети трех-четырех лет вместе с отбросами общества. С самой колыбели они познают свою беспомощность. А сколько их умирает от гнилой пищи, духоты, от болезней, которыми они заражают друг друга…
- Тогда нужно положить этому конец! - решительно заявил Доминик. - Закрыть работные дома.
- Конечно, - согласился Карлайл. - Но что же дальше? Если дети не будут ходить хоть в какую-то школу, то никогда не научатся даже читать и писать. Как же им выбраться из этого заколдованного круга: бродяжничество, работный дом, затем снова улица и так далее? Что им делать? Подметать перекрестки зимой и летом? Идти на панель, а когда постареют - в потогонное заведение? Вы знаете, сколько получает швея за одну рубашку? Швы, манжеты, воротники, петли, четыре ряда швов спереди - за всю работу полностью?
Доминик вспомнил, сколько стоят его собственные рубашки.
- Два шиллинга? - предположил он, слегка сбавив цену.
- Какая неслыханная щедрость! - с горечью произнес Карлайл. - За такие деньги ей придется сшить десяток рубашек!
- Но как же они живут? - Гусь стыл на тарелке Доминика.
Карлайл развел руками.
- Большинство занимается по ночам проституцией, чтобы прокормить своих детей. А когда дети подрастут, они тоже идут работать - или вся семья попадает в работный дом, и цикл начинается снова!
- А как насчет их мужей? Ведь у некоторых, конечно, есть мужья? - Доминик цеплялся за какое-то логичное объяснение.
- О да, у некоторых есть, - ответил Карлайл. - Но дешевле нанять женщину, нежели мужчину: ей меньше платят. Поэтому мужчины остаются без работы.
- Это же… - Доминик не находил слов. Он сидел, пристально глядя на Карлайла.
- Политика, - пробормотал Карлайл, снова берясь за вилку. - И образование.
- Как вы можете есть? - удивился Доминик. Ему теперь кусок в горло не лез, и казалось неприличным продолжать жевать, если все, что сказал Карлайл, правда.
Сомерсет отправил кусок гуся в рот и сказал:
- Потому что если бы я переставал есть каждый раз, как подумаю о подневольном труде, нищете, болезнях, грязи и невежестве, то я должен был бы постоянно голодать - и что бы это дало? Один раз я попытался попасть в парламент, но проиграл. Мои идеи были крайне непопулярны среди тех, кто имеет право голоса. У подневольных тружеников нет права голоса, в основном это женщины и те, кто еще слишком молод, а также бедняки. Теперь я стараюсь добраться с черного хода до палаты лордов - через таких, как Сент-Джермин с его биллем и ваш друг Флитвуд. Им наплевать на бедняков - вероятно, они никогда не видели ни одного, - но крайне важно, чтобы они поддержали наше дело.
Доминик оттолкнул от себя тарелку. Если это правда, а не мелодраматическая болтовня за ленчем с целью шокировать, то такие люди, как Флитвуд, действительно должны что-то сделать. Карлайл абсолютно прав.
Он выпил вино, порадовавшись его терпкости: хотелось избавиться от стойкого привкуса горечи во рту. Жаль, что он встретил Сомерсета Карлайла. Джентльмены так не поступают: пригласить на ленч и потом обсуждать подобные вещи. Теперь от этих мыслей невозможно избавиться.
Между тем начальство Питта поручило ему дело о хищении в одной местной фирме. Он возвращался в свой полицейский участок после того, как весь день допрашивал клерков и читал документы, в которых ничего не смыслил. У дверей его встретил констебль с растерянным взглядом. Питт замерз и устал и к тому же промочил ноги. Он мечтал пойти домой и съесть там что-нибудь горячее, а затем посидеть у огня с Шарлоттой, беседуя о чем угодно, только не о преступлениях.
- Что такое? - спросил он устало. Констебль чуть ли не ломал руки от отчаяния.
- Это случилось снова! - сказал он осипшим голосом.
Питт все понял, но тянул время.
- Что именно?
- Трупы, сэр. Еще один труп. Я имею в виду - выкопанный, а не свежий.
Питт прикрыл глаза.
- Где?
- В парке, сэр. Сент-Бартоломьюз-Грин, сэр. Это не совсем парк - так, лужайка с несколькими деревцами и парой скамеек. Его нашли на одной из скамеек: сидит там себе и в ус не дует. Но мертвый, мертвее не бывает. Причем, я бы сказал, давненько умер.
- Как он выглядит? - спросил Питт.
Констебль скорчил гримасу.
- Ужасно, сэр, просто ужасно.
- Естественно! - отрезал инспектор. Его терпение истощилось. - Он молодой или старый, высокий или низкий - ну же, давайте! Вы же полисмен, а не автор дешевых романов! Что это за описание такое - "ужасно"?
Констебль густо покраснел.
- Он высокий и полный, сэр, волосы черные, бакенбарды тоже черные, сэр. А одет в такое плохонькое пальто, и сидит-то оно на нем кое-как. Да, джентльмены выглядят иначе, сэр.
- Благодарю вас, - мрачно сказал Питт. - Где он?
- В морге, сэр.
Томас повернулся на каблуках и вышел на улицу. Морг находился в нескольких кварталах от участка, и инспектор шел под дождем, ломая голову над этими отвратительными и явно бессмысленными преступлениями. Кому, черт возьми, понадобилось откапывать эти трупы и зачем?
Наконец он добрался до морга. Служитель, как всегда, сиял, несмотря на кошмарный холод. Он подвел Питта к столу и откинул простыню с таким видом, с каким фокусник в мюзик-холле достает из цилиндра кролика.
Как и говорил констебль, это был труп полного мужчины средних лет с черными волосами и бакенбардами.
Питт хмыкнул.
- Насколько я понимаю, это мистер Уильям Уилберфорс Портьес, - произнес он раздраженно.
Глава 6
Питту оставалось только пойти домой. Поблагодарив служителя, он снова вышел под дождь. Полчаса Томас шел бодрым шагом и наконец, завернув за угол, оказался на своей улице. Через пять минут он уже сидел на кухне перед плитой, заслонка которой была открыта, чтобы поступало тепло. Брюки Питта были закатаны, ноги опущены в таз с горячей водой. Шарлотта стояла радом с полотенцем наготове.
- Ты насквозь промок! - сказала она с досадой. - Тебе нужно купить новые ботинки. Где это тебя носило?
- Я был в морге. - Он медленно шевелил пальцами ног в воде, испытывая несказанное блаженство. - Нашли еще один труп.
Шарлотта изумленно взглянула на мужа.
- Ты хочешь сказать, что его тоже выкопали? - спросила она недоверчиво.
- Да. Умер четыре недели назад, как мне кажется.
- О, Томас! - В ее темных глазах отразился ужас. - Что за тип выкапывает мертвецов и оставляет их в кебах и церквях? И почему? Это какое-то безумие! - Шарлотте вдруг пришла в голову новая мысль, от которой она побледнела. - А ты не думаешь, что это могли быть разные люди, а? Допустим, лорда Огастеса убили - или кто-то так думает, - и его выкопали, чтобы привлечь внимание. И тогда тот, кто его убил - или боится, что его в этом подозревают, - начинает выкапывать другие трупы, чтобы запутать следствие?
Питт смотрел на жену, забыв о горячей воде.
- Ты понимаешь, что только что сказала? - спросил он. - В таком случае это Доминик или Алисия, или же они вместе.
Несколько минут Шарлотта молчала. Она подала мужу полотенце, и он вытер ноги. Потом взяла таз и вылила воду в раковину.
- Я в это не верю, - сказала она, все еще стоя спиной к Питту. Он не услышал в ее голосе огорчения - только сомнение.
- Ты хочешь сказать, что Доминик никогда бы не убил? - спросил Томас. Ничего не поделаешь: от старых страхов и ревности не так-то легко отделаться.
- Я так не думаю. - Шарлотта вытерла таз и убрала его. - Но даже если бы он кого-нибудь убил, то я совершенно уверена, что Доминик не стал бы выкапывать трупы и оставлять их на виду, чтобы спутать карты. Если только он не изменился чудовищным образом.
- Может быть, это Алисия его изменила, - предположил Питт, сам не веря своим словам. Наверное, сейчас Шарлотта скажет, что Алисия могла действовать одна: у нее достаточно денег, чтобы заплатить за грязную работу. Однако она промолчала.