– Да. Я буду жарить шашлык и готовить хачапури. Это мужской дела.
– А я все это буду есть?
– Конечно, ты будешь есть.
– Я же растолстею.
– Я буду любить тебя толстым, больным, слепым, глухим, хромым, каким угодно, Кето.
В носу у меня защипало, я натужно закашляла, чтобы не показать Шалве, как я растрогана.
Проводить Гошку пришли мы вчетвером и вдова. Прясникова не было, и я опять поблагодарила судьбу за этот роскошный подарок.
Бросив горсть земли в могилу, я отошла в сторону. Как только на холмик установили венки, вдова Никифорова побрела куда-то вдоль оградок. Скрываясь за памятниками, я пошла за ней.
Ольга Анатольевна уверенно лавировала между могилами и остановилась у одной из них.
Притаившись за стволом березки, я присмотрелась. За оградкой, у которой остановилась вдова, было два холмика. На одном стоял памятник с портретом женщины, второй был завален венками, из которых выглядывал портрет мужчины. Я вышла из укрытия, прищурилась и подвинулась ближе, стараясь рассмотреть лицо на портрете. С фотографии на меня смотрел Анатолий Степанович Исаев.
Пока я хлопала глазами, стараясь прийти в себя от изумления, Ольга Анатольевна двинулась в сторону центральной аллеи и скрылась за памятниками.
"Вот оно что, Ольга Анатольевна Никифорова в девичестве была Исаевой", – пульсировало в голове. Прислонившись к стволу березы, я старалась понять, что нам это дает. Наконец, решив, что это нам ничего не дает, по крайней мере сейчас, я выглянула из укрытия.
Никифоровой видно не было, я вернулась на тропинку и направилась к своим. Мимо меня прошла женщина в черном платке, с каким-то растением в пакете. Отойдя на пару шагов, я оглянулась. Женщина открыла калитку и вошла на отведенную Степанычу территорию. "А это кто такая?" – удивилась я и припустила следом за женщиной.
– Здравствуйте, – обратилась я к посетительнице могилки Исаева.
– Здравствуйте, – откликнулась она и вопросительно посмотрела на меня.
– Я немного знала Анатолия Степановича, он был водителем автобуса.
– Его многие знали, – кивнула женщина и принялась вытаскивать из пакета растение. Это была стелющаяся туя. Я придержала пакет, помогая освободить ветки.
– Это ваш муж?
– Сосед. Жена Толи вот она, уже лет десять, как похоронили. Теперь и он тут.
– А какие-то родственники у них остались?
– Только дочь.
– Ольга?
– Да, вы с ней знакомы?
– Нет, не довелось. Что говорят следователи, кто мог убить Степаныча?
– Никто ничего не знает. В общем, дело темное.
– А сам Степаныч ничего вам не говорил? Что-то, может, записал, где-то спрятал? Может, сфотографировал?
– Он со мной не откровенничал, но я слышала, что автобус на базе следователь осмотрел, ничего в нем не нашел. Дома обыск проводили, меня в понятые приглашали, тоже ничего не нашли.
– А друзья? Может, друзья что-нибудь знают?
– Насколько мне известно, всех опрашивали, никто ничего интересного следователю не сообщил.
– А много у Степаныча друзей было?
– Вся база, считай. Да и с бывшей службы, с МЧС, часто ребята навещали.
– Он служил в МЧС?
– Да, пятнадцать лет. Это уже на пенсии стал водителем. И ребята приезжали к нему, не забывали. Он хорошим другом был, и соседом хорошим, и работником отличным.
Женщина приговаривала что-то еще, высаживая тую, а у меня в голове уже крутилось: "Стоит поехать на базу или нет?" Сомнения мои развеяла соседка Степаныча:
– Да вы можете сами спросить у бригадира. У них недавно проходила на базе акция какая-то благотворительная, они возили во Владикавказ гуманитарную помощь сразу после войны с Грузией.
Степаныч тоже ездил, он мне ключи от дома оставлял. Я рассказала об этом следователю, но он не обратил внимания на мои слова. Может, там что-то у Толи случилось, он хмурый после этой поездки ходил, вообще настроение у него последнее время было не ахти, почти не улыбался. Я спрашивала у него, что случилось, может, болеет, может, помощь какая нужна, а он отвечал: "Не парься". Вот и все.
Я простилась с соседкой Степаныча и ускорила шаг.
Не хватает мне еще во Владикавказ махнуть, тогда на объединение наших с Егоровым участков нечего и надеяться. Легко представить, что он скажет и сделает. Тогда можно будет сразу ехать с Шалвой в Грузию. И я не к месту улыбнулась своим мыслям.
– Где ты ходишь? – набросилась на меня Элеонора. – Нам в поликлинику ехать надо, Мише на перевязку пора.
– Михаил, а ты знаешь, что вдова Никифорова – это дочь Степаныча? – спросила я у Белого, когда мы сели в машину.
– Нет. – Белый посмотрел на меня с интересом. – А ты откуда знаешь?
– Наткнулась на Ольгу Анатольевну, когда она могилку отца навещала. Супруг и отец на одном кладбище лежат, удобно.
– Злая ты, Катерина, – пристыдила меня подруга.
– А ты им уже все простила?
– А ничего не было, что прощать?
Элеонора была права. Ее девичьи слезы обернулись встречей с Белым, он того стоил. Но у меня накопились вопросы к Прясникову. Теперь я была просто уверена, что центральной фигурой в этой истории с селитрой является именно он.
– Миша, организуй слежку за Прясниковым, – опять посоветовала я, когда Белый выходил из поликлиники.
Мы подошли к машине.
– Вот вернусь в строй, тогда и поговорим, – ответил Михаил и захлопнул дверцу моей "Оки".
Элеонора попросила отвезти ее на рынок, обошла торговые ряды и загрузила в машину гранаты, грейпфруты, виноград, грецкие орехи и зелень.
– Это ты Машке? – наивно спросила я.
– Надо поднимать Мише гемоглобин, – объяснила подруга.
Мне казалось, что нас ничто уже не держит в чужом городе и можно отправляться домой, но я ошибалась.
Элеоноре позвонила риелтор из агентства недвижимости, куда мы обратились, чтобы продать Гошкин домик. Она сказала, что есть серьезный клиент, он видел домик и хочет его купить. Покупатель торговался, и мы с Элей, посовещавшись, решили уступить ему и продать домик сейчас, пока мы еще в Краснодаре. Все складывалось удачно.
Ничего не подозревая, мы с Элеонорой подъехали к дому, а следом за нами подкатил "мерседес" майора Прясникова. Майор предусмотрительно перекрыл нам путь к отступлению, поставив "мерседес" так, что окулька оказалась в ловушке.
Выглядел Прясников неважно: мешки под глазами и цвет лица говорили о длительном запое.
– Девчонки, привет, – мрачно приветствовал он нас.
– Здравствуйте, – нестройно отозвались мы и приготовились к обороне.
– Как жизнь? Как дела? – начал светскую беседу майор.
– Вашими молитвами.
– Если бы, девочки, если бы. Мои молитвы вам не помогут.
– Молитва должна идти от чистого сердца.
– Я от чистого сердца и беспокоюсь о вас. И девушки вы вроде приличные, а вокруг вас стреляют, убивают. Как вы это объясните?
– Вы при исполнении?
– А вы хотите, чтобы я вызвал вас к себе в кабинет?
Я постаралась избежать открытой стычки и спросила:
– Что-то случилось с селитрой? Она плохого качества?
Майор Прясников не служил бы в ведомстве, если бы его было так легко подловить.
– Я ни о какой селитре не говорил, – дал он задний ход. – Я, собственно, по делу. Вы когда последний раз видели Никифорова?
Мы с Элеонорой опять переглянулись. Она молчала, предоставляя мне право выкручиваться.
– Вместе с вами в кафе, когда обсуждали наши дела, – осторожно напомнила я Прясникову.
– Да, да, конечно. – Майор сделал попытку улыбнуться. – А вы из города никуда не отлучались?
– А куда мы можем отлучиться, если выставили на продажу недвижимость. – Я кивнула на строение за забором.
– Ну что ж, удачной вам сделки, – пожелал Прясников и уехал.
Элеонора вошла во двор, открыла домик и села на веранде ждать покупателя. Я осталась на улице и еще долго чувствовала себя неуютно.
Зачем он приезжал, этот Прясников, что хотел узнать? Сколько он содрал с покупателя, мы не знали, но сейчас ему придется вернуть все, потому что в бочках оказалась не селитра. Все вышло, как мы хотели, когда проводили круглый стол на тему "Как сделать майора Прясникова". Все у нас получилось: майор попал на пять лимонов. Странно было бы, если б он не злился. "Хочу домой", – опять подумала я, не испытывая никакой радости от того, что мы переиграли майора.
Тут к воротам домика подъехал микроавтобус, из него высыпали риелтор и покупатели: бабушка, дедушка, мать, отец и молодой человек, которому, собственно, и предназначался домик. Мои размышления о роли Прясникова в судьбе Гошки пришлось отложить.
Домику такое скопление народа было явно не по нраву, он недовольно скрипел.
– Лишь бы не развалился в самый неподходящий момент, – точно угадав мои мысли, прошептала Эля, но все обошлось, и мы поехали в агентство.
Пока юристы готовили документы, я была предоставлена самой себе и опять стала думать: кто покупатель Прясникова? На самом деле майор договорился с террористами или Гошка, да упокоится с миром его душа, это придумал? Если Гошка сказал правду, то Прясникову ничего не стоит натравить на нас этих типов. Я вспомнила, что случилось с Никифоровым, и почувствовала дурноту. Перед глазами стоял пляж, освещенный закатным солнцем, и фигуры мужчин.
Я даже думать не хотела о том, что сделают с нами, попадись мы этим садистам.
Сделка подошла к концу, Элеонора вышла из агентства и мы устроились в моей машинке.
– Эля, ты как думаешь, Прясников имеет отношение к убийству Гошки?
– Знаешь, – ответила подруга, – мне такая мысль тоже приходила в голову. Я даже сказала об этом Мише. Он не думает, что это возможно. А мне кажется, он ошибается, потому что очень хороший.
Я с готовностью кивнула:
– Конечно, он хороший, может, поэтому и ошибается. Я хочу съездить на базу, где Степаныч трудился, ты со мной или тебя отвезти к Белому?
Разумеется, Элеонора больше беспокоилась о здоровье раненого, чем о покойнике, и я отвезла ее к Мишке.
На автобазе рабочий день подходил к концу, когда я туда попала, почти никого из водителей уже не было, двое пожилых рабочих забивали козла в диспетчерской и на мой вопрос, где найти начальство, ответили, что уже никого нет. Присев на скамейку рядом с мужичками, я спросила, знали ли они Степаныча.
– Да кто ж его не знал? – оторвавшись от игры, внимательно посмотрел на меня один. – А вы кто ему будете?
– Знакомая.
– Степаныч наш мужчина был положительный, серьезный, с молодыми женщинами знакомств не водил.
– Он дружил с моим братом, – объяснила я, – брата убили, я хотела встретиться со Степанычем, а его, оказалось, тоже убили, только неделей раньше. Вот такая история. Думаю, во что они оба влипли?
Я переводила взгляд с одного на другого. Они, пряча глаза, сосредоточенно разглядывали костяшки домино. Это меня воодушевило.
– Вы что-нибудь слышали о поездке Степаныча с гуманитарным грузом во Владикавказ?
Мужчины заерзали, переглянулись и один неохотно признал:
– Так это темная история. Одни говорят, что он натолкнулся на боевиков, другие болтают, что они его ждали, и он им вез медикаменты и одежду теплую.
– Кто болтает?
– Дак водилы наши, кто ездил.
– А зовут как этих водителей?
– Девушка, тебе зачем все это? – спохватился один из моих собеседников.
– Мне нужно докопаться до истины. У меня, кроме брата, нет больше никого. – Я уткнулась носом в платок, приготовленный для такого случая, и отвернулась.
– Вот пусть менты и копают.
– Чтобы они копали, нужны большие деньги. Все, что у меня было, я уже отдала им, видно, мало дала, ничего не накопали.
– Да, – сразу поверили и посочувствовали мои собеседники, – менты – волки еще те.
"Пашка, что у тебя за профессия?" – с сожалением подумала я.
Мужчины еще раз переглянулись:
– Болтают, что Степаныч долг так отдавал.
– Долг?
– Да, он взял кредит в банке, а его под сокращение подвели, годков-то ему уже немало, а тут кризис. Получил он уведомление о том, что сокращают его через два месяца, а кредит не выплачен, вот он и согласился продать груз боевикам.
– Понятно, – протянула я, хотя еще больше запуталась.
Поблагодарив мужичков, я упала на сиденье "Оки" и, отъехав от автобазы, позвонила Белому:
– Миш, я к вам заеду? У меня есть новости.
– Давай.
Когда Михаил открыл мне дверь, в глаза бросились сразу две вещи: его румянец во всю щеку и счастливое смущение Элеоноры.
"Кажется, я буду возвращаться в родной город в одиночестве", – подумала я, немного завидуя подруге. И сразу застыдилась, потому что у меня как раз наблюдался избыток поклонников и чувств. Не было только уверенности, что встретился тот единственный, который до конца жизни не предаст и не обманет.
Элеонора захлопотала, застучала посудой, а мы с Мишей присели к столу.
– Миш, ты не знаешь, на чей склад тогда Прясников сгрузил бочки?
– Знаю, конечно. На склад нашего местного предпринимателя, известного в городе человека, Жаркова. Бочки не его, он только предоставил машину, кран и склад в аренду. Куда все увезли дальше, он не имеет понятия. Теперь никто не знает. Я же не вел наблюдение за складом. У меня, конечно, руки чешутся прижать и расколоть этого Прясникова, но мне таких полномочий никто не даст. Пусть контора сама разбирается.
– Давай последим за ним. Вдруг он имеет отношение к убийству Гошки?
– А домой ты не собираешься? – спросил Белый, сверля меня взглядом. Неожиданно для себя я покраснела.
Эля многозначительно хмыкнула.
Дело было в Шалве: он звал меня в гости, не уезжал на родину, надеясь, что я передумаю и приму его приглашение. Я не хотела оставаться с ним наедине и под разными предлогами избегала его общества. Не хотела я оставаться с ним наедине только по одной причине: я точно знала, что не устою перед его напором. Я не понимала сама себя, мучилась и ничего не могла придумать, кроме как бегать от винодела. Он тоже ничего не понимал, расстраивался и… не уезжал. А у меня не хватало смелости и мужества сказать ему, чтобы он не надеялся. А может, я сама на что-то надеялась. Знать бы еще на что.
Миша задумчиво молчал. Элеонора собирала ужин, а мне позвонил Егоров и без всякой надежды спросил:
– Кать, ты домой возвращаться думаешь?
– Ну что за вопрос, Паш, конечно! Мне уже тут самой надоело, но все время какие-то дела появляются.
– Дела – это друг из Грузии?
– Паш, не говори глупостей! Какой он мне друг? Товарищ по несчастью.
Минут двадцать у меня ушло на выяснение отношений с Егоровым. Ужин уже был на столе, когда я вернулась на кухню.
– Миш, тебе Эля уже сказала, что мы сегодня виделись с Прясниковым?
– Да, сказала. Уезжай домой, мой тебе совет, – отозвался Мишка, и я поняла, что отвлекаю его и мешаю мечтать об Элеоноре.
Я неприлично быстро съела картошку с грибами, почти сразу простилась и поехала в гостиницу, так ничего не рассказав Михаилу о том, что узнала про Степаныча.
Когда я вошла в вестибюль, девушка на ресепшн регистрировала гостя.
Он стоял ко мне спиной, но что-то мне показалось в облике мужчины знакомым, и я едва сдержала себя, чтобы не подойти. "Может, кто-нибудь из земляков приехал в командировку?" – мелькнуло в голове, пока я вызывала лифт.
Войдя в кабину лифта, я повернулась лицом к выходу, нажала на кнопку этажа и еще раз посмотрела на стойку администратора. Мужчина обернулся, и я отшатнулась, узнав его.
Двери закрылись, лифт тронулся, я прислонилась к зеркальной стене, чувствуя, как кровь отхлынула от лица и задрожали колени. Это был тот самый человек, который в новороссийском порту увез Гошку на "ауди", – Денис Олегович.
Лифт приехал на этаж, я выскочила и торопливым шагом направилась к номеру Шалвы Гургеновича.
– Шалва, – постучав, позвала я. Сердце стучало так, что голос срывался.
– Кето.
Он открыл дверь, и я моментально оказалась в его огромных ручищах. Он внес меня в номер и продолжал держать, обхватив за талию.
– Что случился?
– Закрой дверь.
Шалва повиновался, выпустил меня, закрыл дверь, вернулся и опять прижал меня к груди.
– Я видела того человека, – отдышавшись, смогла сказать я.
– Какой человек, Кето?
– Человек, который был в машине, когда увозили Гошку. Это он, я его узнала.
Шалва отступил на шаг:
– Он тебя знает?
– Он меня видел. Как ты думаешь, мог он меня запомнить?
Шалва снова прижал меня к себе и высказал свое мнение:
– Тебя невозможно забыть, Кето, клянусь мамой.
Вынырнув из его рук, я спросила:
– Как ты думаешь, что теперь будет? Он меня ищет?
– Думаю, нам надо ехать домой. Ко мне домой, – уточнил Шалва.
Момент был подходящий, и я решилась:
– Нет, Шалва, не обижайся, я не поеду к тебе. Мне надо к себе домой. И еще мне надо позвонить Мишке.
Проскользнув мимо винодела, я пошарила в сумке, нашла телефон, набрала номер.
Очевидно, звонила я не вовремя, потому что Мишка не отвечал. Я пощелкала кнопками, набрала Элеонору, но она тоже не ответила. Им было не до меня. А кому, кроме этого типа в дорогом костюме, теперь до меня, не считая Шалвы? Шалва в это время наливал вино:
– Он тебя сейчас видел?
– Нет, не успел.
– Завтра, если ты не согласен уехать со мной, уезжай к себе домой, – путая как обычно женский и мужской род, посоветовал он, – здесь оставаться не надо.
Шалва подал мне фужер с вином и дольку апельсина. Я выпила, положила в рот апельсин и спросила:
– Ты поможешь мне завтра выехать из гостиницы?
– Кето, конечно, помогу.
В его голосе было столько нежности, что я разревелась.
– Вах, что такое? Зачем плакать? Все будет хорошо, я с тобой, – уговаривал Шалва.
– Как ты меня защитишь? У нас даже пистолета нет!
– Как нет, а это что?
И Шалва Гургенович извлек из кармана пиджака, накинутого на стул, пистолет.
– Как это? – опешила я. – Разве ты его не отдал Мишке?
– Зачем отдал? Никто не просил. Было два, один я взял себе.
– Точно.
Я потянулась к оружию, Шалва шлепнул меня по руке:
– Женщина, не трогай! Это только мужчине можно.
– А Эля умеет стрелять, – с завистью вспомнила я, – надо мне тоже научиться, а то жизнь такая непредсказуемая стала.
– Вах, что такое говоришь? У тебя есть мужчина.
Я не стала уточнять, кого имеет в виду Шалва, себя или Егорова. Я думала о другом.
Черт меня дернул тогда сунуться в машину к этому Денису! Что теперь делать? Еще этот Прясников ходит как тень вокруг нас с Матюшиной. Надо уезжать. Дома хоть Пашка, а здесь кто? Шалва? Какой из Шалвы защитник? Нам никакое оружие не поможет.
"Вдруг этого Дениса Олеговича не поймают, и он найдет меня?" – пришло мне вдруг в голову. Где мне тогда спасаться? В тюрьме? Лучше его туда отправить.
Мозг тут же выдал инструкцию: надо помочь ему там оказаться. Для этого надо узнать, кто он и откуда.
– Шалва, у тебя есть что-нибудь покушать? – спросила я. – У меня аппетит разыгрался от переживаний.