Я кивнула. Повторять на бис эти слова не хотелось, все-таки не на сцене. Элеонора открыла дверь, выглянула наружу:
– Коньяка налейте.
После коньяка мне стало легче дышать и появилось желание вымыться.
Материализовался Егоров. Пашка раздевал меня, приговаривая "Девочка моя", и все время спрашивал:
– Все нормально?
Отвечать было трудно, мешал спазм в горле, я кивала, глотала слезы и старалась не разреветься от его прикосновений. Пашкины чуткие руки порхали по мне, и я все-таки раскисла. Слезы потекли с новой силой и, как я ни старалась, не останавливались.
Пашка сделал попытку отвлечь меня:
– Я Роя с собой привез. Он дорогу отлично перенес.
– Где он?
– Да вот же. – Пашка открыл дверь в ванную, и ко мне влетел черный шар на кривых коротких лапках.
Я наконец улыбнулась и свесила руку, которую пес тут же принялся облизывать. От радости Бильбо сделал лужу, и Пашка выставил его из ванной. Егоров присел передо мной, и я опять разревелась.
– Что, что? – спрашивал Пашка, пугаясь за меня.
– Ничего, я соскучилась, – осознала я неопровержимый факт и мокрыми руками обняла Пашку за шею. Он стащил с себя одежду и устроился со мной в ванной.
Поначалу мне казалось, что в этот момент важно только одно – меня ласкает любимый человек. Но уже через несколько минут я сама набросилась на Егорова и дала волю желанию. Желание было таким мощным и диким, что Пашка не удержался от комментария:
– Вот это да!
– Говорю же, соскучилась, – стала оправдываться я.
– Вот это фейерверк! – Егоров мечтательно завел глаза к потолку и вздохнул. – А повторить сможешь?
– Не хотелось бы.
Мы сидели лицом друг к другу, Пашка бросил на меня тот самый взгляд, от которого я краснела.
– Хотелось, хотелось.
– Паш, – решилась я, – меня похитил Гошин убийца.
Лицо у Егорова стало жестким, до него моментально дошел смысл того, что я сказала.
– Он тебе что-нибудь сделал?
– Не успел, я его убила.
– Как?
– Ножницами, – опустив голову, призналась я.
Пашка молчал, и я посмотрела на него. Во взгляде Егорова было столько сочувствия, что у меня опять защипало в носу.
– Это превышение необходимой самообороны? – шмыгнув носом, спросила я.
– Да уж…
Пашка еще помолчал, потом ополоснулся под душем и стал выбираться из ванны.
Оделся, помог одеться мне и после этого поинтересовался:
– Где это случилось?
– На станции, в домике.
– Мишка знает, где это?
– Да, Мишка знает, – заторопилась я, – мы там были однажды, он вел наблюдение за погрузкой удобрения.
– Ладно, все потом, – остановил меня Егоров. – Надеюсь, ты никуда не денешься, пока мы с Мишкой будем спасать твою задницу?
– Паш, а что ты собираешься делать?
– Я собираюсь поехать на место происшествия. Больше пока ничего не знаю. Там будет видно.
– А что там будет видно?
– Будет видно, надолго ли ты сядешь. – Пашка заметил, как я изменилась в лице, и сжалился: – Попытка юмора.
– Паш, он мне вкатил какую-то дрянь в бедро, и я отключилась, а когда пришла в себя, он меня уже привез в этот домик, сложил на диван, как дрова, взял ножницы и стал резать на мне одежду.
На этих словах в голове у меня послышался звон. Чтобы лучше его услышать, я зачем-то, присела, звон усилился, я уткнулась головой в колени и отключилась. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Когда я открыла глаза, надо мной склонились четыре головы.
– Наконец-то, – проворчал Шалва и заявил, обращаясь к Егорову: – Если это твой женщина, смотри за ним. Если он тебе не нужен, дай другому смотреть за ним.
Егоров прищурился, наклонил голову, как бык перед нападением, ткнул пальцем Шалву Гургеновича в грудь и спросил:
– Это кому – другому? Тебе, что ли?
– Можно мне, я смотреть умею.
– Это если у тебя глаза останутся целы, придурок.
И он стал наступать на винодела. Шалва не отступал, намечалась веселая вечеринка, и я вяло подумала: "Какие мужчины странные".
Не знаю, чем бы все кончилось, если бы не вмешался Белый. Он потащил Егорова к выходу, напомнив, что им нужно спешить. Пашка еще больше обозлился:
– Да, я сейчас уеду, а он останется и начнет Катьке мозги промывать. Пусть валит отсюда.
Вмешалась Элеонора:
– Мишенька, уводи его скорей, пока он глупостей не наделал.
– Паш, – пообещала я, когда Мишка почти дотащил Егорова до двери, – я буду ждать тебя верно.
– Ты еще поприкалывайся, – возмутился Пашка и попытался вернуться, но Михаил выставил его за дверь и захлопнул ее.
Двое из троих мужчин уехали, стало тихо. Мы переместились на кухню, и я вспомнила, что со вчерашнего вечера не ела.
– Что-нибудь пожевать найдется? – с надеждой спросила я.
– Сейчас, – пообещал винодел.
Пока мы пили с Элей коньяк, Шалва Гургенович что-то готовил у плиты и минут через сорок подал на стол сациви.
Обмакнув лаваш в соус, я, постанывая, проглотила его и поняла, что жива, а это – главное. Все события последних дней поделились на значительные и незначительные, важные и не очень. "Что сейчас имеет значение? – задала я себе вопрос. – Главное, что мы вернули Эле то, что отнял Гошка. Пусть мне придется отвечать за превышение необходимой самообороны, но я все же цела и почти невредима, а Дуйкова уже нет".
Шалва подливал мне соус и коньяк до тех пор, пока я не заснула, сидя на стуле. Тогда он перекинул меня через плечо и, что-то напевая на родном языке, отнес в спальню. В сознании перемешались его мягкий низкий голос, запах свежескошенной травы и колючие усы.
Когда я проснулась, рядом был Егоров.
Он храпел, как обычно, с присвистом. Увидев, что я открыла глаза, Бильбо вильнул хвостом и запрыгнул на постель. Я зашипела на него, Егоров пошевелился и прижался ко мне своим мускулистым телом. Это было счастье.
– Паш, – позвала я его, – как дела?
– Как сажа бела. Ты куда труп подевала?
– Не поняла. – Я повернулась, заглядывая ему в лицо. – Это что, такая шутка?
– Ничего подобного. Трупа в домике мы не обнаружили. Есть следы крови, но трупа нет.
– А куда он мог деться?
Я окончательно проснулась, села и уставилась на Пашку.
– Наверное, ты его не убила, а ранила.
– Или его кто-то забрал и спрятал, труп, я имею в виду, – предположила я.
– Или он сам ушел.
– Да не мог он уйти, он же не зомби.
– Ты уверена?
Пашка накрылся с головой одеялом и загробным, как ему казалось, голосом завыл:
– Я пришел за тобой, Катери-и-и-на.
Бильбо залаял, я отбросила одеяло:
– Паш, и что теперь?
– Нет трупа – нет дела, – авторитетно заявил Пашка.
– А если его обнаружили, вызвали милицию, скорую, поработали криминалисты и сейчас меня ищут?
– Обижаешь, Катерина, мы обнаружили и изъяли предполагаемое оружие убийства или ранения – ножницы. Отвезли в лабораторию, Мишка попросил ребят-экспертов взять с них кровь на анализ. Потом мы заехали в УВД и посмотрели сводки за минувшие сутки. Ни-че-го.
– Так что ж ты молчишь, – я откинулась на подушку, – это же совсем другое дело.
– Кать, а какое – другое?
– Ты же сам сказал: нет трупа – нет дела.
– А если он выжил?
– Вот и слава богу. Честно могу признаться, мне не нравится быть убийцей.
– Он же не успокоится, пока не найдет тебя, моя милая.
– Зачем?
– Угадай с трех раз.
Я угадала с одного, сразу вспомнила дикий пляж, Никифорова, села и поежилась.
– И как теперь мне быть? Жить как? – вытаращилась я на Пашку.
Настроение пропало, Бильбо крутился, выжидающе глядя на меня. Надо было его вывести. Я поднялась и стала одеваться. Пашка с интересом наблюдал за мной. Я натянула джинсы и повернулась к Егорову спиной, чтобы переодеться. Он неслышно подошел сзади и обнял:
– Ты куда собралась?
– Бильбо выведу во двор, – млея от поцелуев, объяснила я.
– Ты что, на самом деле не понимаешь, что в этом городе тебе вообще нельзя появляться на улице? – серьезно поинтересовался Пашка.
– Даже во дворе этого дома?
– Нигде. Тебя придется вывезти тайно и запутывать по дороге следы, меняя машины и направление движения.
– Пашка, прекрати шутить, – попросила я Егорова.
– Кать, это не шутки, это безопасность свидетеля. Свидетель – это ты.
Я замолчала, соображая. Егоров был прав, я действительно оказалась ценным для органов и опасным для преступника свидетелем.
– Паш, этот Дуйков мне признался, что Гошку они убили за то, что он влез в их дела.
– Ну это уже не имеет для тебя значения, для тебя главное – незаметно смыться из Краснодара.
– Как – не имеет значения? Если я свидетель, я обязана помочь следствию найти преступника.
– Следствие располагает достаточным количеством материала, чтобы обойтись без твоей помощи, – оборвал мои мечты Пашка, – так что завтракаем и сваливаем отсюда.
– А как же твоя командировка на Северный Кавказ?
– Откладывается.
Они с Бильбо ушли на прогулку, а я – на кухню, где после вчерашнего ужина еще оставалась курица сациви. Когда Пашка вернулся, я подогрела курицу и собрала на стол. Пашка налег на сациви и прикончил бы, если б я не успела стащить у него из тарелки кусок белого мяса. Егоров схватил меня за руку и с набитым ртом возмутился:
– Что такое?
– Эгоист ты Пашка, это мое.
– Женщины не едят курицу утром.
– Я ем курицу утром.
– Смотри, как Элеонора готовит, и почему не она моя соседка?
– Это не Элеонора приготовила.
– Ты?!
– Нет, это Шалва. Жаль, не он мой сосед.
Егоров прожевал, собрал хлебом остатки соуса с тарелки, после чего заявил:
– Знал бы, что это твой винодел готовил, не притронулся бы к курице.
Сборы были недолгими, сумка через двадцать минут стояла у порога, и я постучала в дверь, за которой спали Эля с Мишкой. Кутаясь в спортивную куртку, Матюшина выглянула в коридор.
– Эля, мы уезжаем. Соберешься назад, позвони, встречу.
– Слушай, Кать, я с вами. Мне давно надо быть дома, так что подождите, я мигом соберусь.
Я вернулась на кухню, присела к столу и вспомнила о Шалве. Никуда не годится уехать и не проститься с ним. Воровато оглянувшись, я, прихватив телефон, зашла с ним в ванную, открыла воду и набрала Шалву Гургеновича.
– Я уезжаю, звоню попрощаться, – сказала я гостю из солнечной Грузии. Голос у меня дрогнул, на глаза навернулись слезы. Стресс сделал меня слишком чувствительной.
– Кето, – нежно позвал он меня, – не надо ехать с ним. Он тебя не может беречь.
– Шалва, я не обувь, я сама буду себя беречь. И еще я хотела сказать, что буду тебя вспоминать.
– Правда?
– Правда.
На сердце стало пусто, прощаться с виноделом с каждым разом становилось все труднее.
– Шалва, – попросила я, – звони мне иногда, хорошо?
– Куда?
– На этот номер. Я буду ждать.
– Кето, слушай, Кето, – заторопился Шалва, – я люблю тебя. Я тебя буду помнить всю жизнь. Целую тебя весь.
И я все-таки разревелась. Ну не виновата я, что Шалва Гургенович оказался хорошим человеком!
– Кать, ты где? – позвал Егоров, и, смахнув слезы, я вышла из ванной.
Пашка выстрелил по мне взглядом, поймал мою руку с телефоном и ухмыльнулся, но от комментариев воздержался. Настроение у Егорова сделалось отвратительным, он ко всему начал цепляться, спорить по каждому пустяку и придираться.
Элеонора складывала сумку на кухне. Когда она уже застегнула молнию, я увидела на столе какой-то сверток.
– Эля, ты забыла, – показала я на сверток.
– Это твое.
– Что это?
Я развернула пакет, вытащила из него еще один, он оказался с долларами.
– Откуда это?
– Это Шалва с карточки снял, еще вчера, когда тебя искали. Он принес мне деньги и сказал, что отдаст все, лишь бы с тобой ничего не случилось.
– А кейсы?
– А кейсы стоят у порога. Что будем с ними делать?
Я вышла в прихожую и вернулась на кухню, неся два черных кейса. Только открыв каждый, я смогла понять, где какие деньги.
– Давай эти, – я кивнула на пакет и на содержимое одного из кейсов, – разделим, а те, что в другом, оставим, пока не придумаем, во что их вложить. Сейчас умные люди как раз покупают недвижимость.
Матюшина внимательно слушала и кивала:
– Чтобы купить что-то ненужное, надо продать что-то ненужное.
Потом она принесла еще какие-то пачки:
– Это то, что давал мне Гошка, помнишь? Он брал задаток у Шалвы и у тех, в порту. А это за домик.
Мы с Элеонорой сели пересчитывать деньги. Несколько раз сбивались и начинали заново. Разделив все поровну, сложили каждая свою кучу, переглянулись и повеселели.
– Что-нибудь придумаем, – пообещала я подруге, укладывая пачки на дно дорожной сумки Мишка с Павлом совещались. Решено было вывезти меня из Краснодара в Пашкиных "жигулях". Белый должен был сесть за руль "Оки". За городом мы планировали сделать остановку, чтобы я пересела в "Оку", не привлекая внимания случайных свидетелей, и спокойно доехала до родного города.
Наконец все расселись по машинам и тронулись в путь. Элеонора ехала с Белым в "Оке", Пашкина "девятка" со мной и Бильбо следовала за ними.
Выехав за город, машины встали недалеко от поста ГИБДД, чтобы гаишники помогли Михаилу добраться до города, подсадив его в какую-нибудь попутку. Белый прощался с Элеонорой. Прощание длилось уже час, на часах был полдень, когда Мишка вышел из моей машины, румянца на его щеках как не бывало, он выглядел постаревшим и уставшим.
– Что ты ему сказала? – сев за руль, накинулась я на подругу.
– Что ничего у нас не получится.
– Почему это?
– Потому что у меня вообще ничего никогда ни с кем не получится. – И Элеонора горько заплакала.
– Ненормальная. – Я сдала назад, догнала Мишку и затормозила прямо перед ним. Белый улыбнулся вымученной улыбкой и наклонился над "Окой". – Миш, а давай ты поедешь в гости к другу?
Мишка растерялся и перевел взгляд на уткнувшуюся в платок Элеонору:
– К какому другу?
– У тебя что, много друзей?
– Нет, Пашка только.
– Ну так и поедем к нему, погостишь и вернешься. Дня на два, на три.
Белый посмотрел на меня, почесал затылок, опять взглянул на Элю и отошел с мобильником в сторону. До нас долетали обрывки фраз: "никогда ни о чем не просил", "после ранения" и "личная жизнь". Когда Мишка повернулся в нашу сторону, уже было понятно, что ему удалось убедить начальство в необходимости заняться его, Мишкиной, личной жизнью после ранения, тем более что он никогда ни о чем это свое начальство не просил.
Егоров, все это время непривычно терпеливо ожидавший в машине, не удержался и вышел узнать, почему стоим. Увидев его сонную физиономию, я заорала:
– Паш, Мишка едет с нами.
Егоров не выказал по этому поводу никакого восторга, а когда мы сели в его "девятку", высказался в том смысле, что, мол, охота Мишке с этой дурочкой связываться.
– Кто дурочка? – возмутилась я.
– Элеонора твоя.
– Почему это? – обиделась я за подругу.
– Потому что она умудрилась втюриться в Никифорова – есть у нее мозги после этого? Лично я сильно сомневаюсь.
– Это не твое дело. Тебе, может, нужна с мозгами, а ему – нет, – заявила я и поняла, что с женской солидарностью эта фраза ничего общего не имеет.
Пашка быстро поставил меня на место:
– Это ты-то с мозгами?
– Ну вот видишь, как много у вас с Мишкой общего, даже баб выбираете себе безмозглых.
Мы переругивались с Егоровым почти всю дорогу домой, то есть больше четырех часов. И чем ближе мы подъезжали к дому, тем обиднее мне становилось. "Может, мне надо было все-таки ехать в Грузию?" – вконец измученная Пашкиными придирками, спрашивала я себя.
– Чего это ты задумалась? – не отставал от меня Пашка. – О ком это ты загрустила?
– Лучше бы я с Шалвой уехала, – в сердцах выпалила я.
Пашка резко затормозил, вышел из "жигулей", обошел машину, открыл дверцу с моей стороны и сказал:
– Скатертью дорога.
Я вышла, неся на руках Бильбо. Егоров вытащил мою сумку и кейс, сел в "жигули" и газанул. А мы с собакой осталась стоять на обочине.
– Здорово, ничего не скажешь, – обратилась я к Бильбо и набрала телефон подруги.
– Эля, заберите меня, Егоров высадил меня из машины.
Мишка подкатил ко мне, забросил сумку в багажник и успокоил:
– Милые бранятся – только тешатся.
Попав домой, я поняла, что остаток жизни проведу с биноклем на веранде. Егоров, будто назло мне, все время что-то праздновал и отмечал.
Я старалась избегать, насколько возможно, соседа, выходила из дома после того, как он уже уезжал на службу, или до того, как он проснулся. Возвращаться я тоже приноровилась, как мне казалось, незаметно.
С Элеонорой мы несколько раз созванивались, поэтому я знала, что они с Мишкой сняли квартиру, забрали Машку и проводят все время вместе. Почему-то я не сомневалась, что у Михаила с Элей все будет отлично.
Это у меня ничего никогда и ни с кем не получится.
Деньги, которые я привезла, так и лежали на дне дорожной сумки.
Через неделю Михаил вернулся в Краснодар, а я все больше и больше погружалась в собственные переживания. Особенно тяжело мне давались выходные, когда Пашка маячил в окнах своего дома, и ночи, потому что мне казалось, что он не один.
Чтобы отвлечься, я решила поменять машину. Испытывая привязанность к малолитражным авто, я остановила выбор на "пежо" и пару дней чувствовала себя в его салоне почти счастливой. Но и новая машина оказалось слабым успокоительным средством, хандра не отступала, все казалось бессмысленным.
Пару раз во время летучек, когда шеф особенно досаждал, меня посещала мысль открыть собственный бизнес, но на дворе ширился кризис, руки опускались, настроения не было.
– Меркулова, что ты такая кислая, не впадай в спячку, перед Новым годом самый сенокос, работай, – лез Леня ко мне со своими советами и даже пригласил на ужин в известный закрытый клуб.
– Леонид Николаевич, вы мне слишком много внимания уделяете, – упрекнула я шефа, – вы бы лучше за кадрами своими приглядывали. По-моему, в коллектив наркоман затесался.
– Катерина, откуда?
– С улицы, откуда ж еще? Присмотритесь к Ивану, он точно не в себе.
– Он отлично работает, сделка за сделкой.
– Еще бы, при такой-то мотивации!
Шеф устало вздохнул, и я ему вдруг посочувствовала:
– Лень, ты не расстраивайся.
– Поужинаешь со мной?
– Не могу, у меня вечером смотрины, собака и вообще…
– А говоришь – не расстраивайся.
Егоров куда-то пропал, вечерами в его доме было темно, только кот Степан напоминал о своем хозяине печальными воплями. Чтобы прекратить этот вой, я взяла кота под свое покровительство.