Содержание:
-
Пролог 1
-
Глава первая 1
-
Глава вторая 2
-
Глава третья 2
-
Глава четвертая 4
-
Глава пятая 4
-
Глава шестая 6
-
Глава седьмая 6
-
Глава восьмая 7
-
Глава девятая 9
-
Глава десятая 10
-
Глава одиннадцатая 11
-
Глава двенадцатая 11
-
Глава тринадцатая 12
-
Глава четырнадцатая 12
-
Глава пятнадцатая 13
-
Глава шестнадцатая 14
-
Глава семнадцатая 15
-
Глава восемнадцатая 15
-
Глава девятнадцатая 16
-
Глава двадцатая 17
-
Глава двадцать первая 18
-
Глава двадцать вторая 19
-
Глава двадцать третья 20
-
Глава двадцать четвертая 21
-
Эпилог 22
Пролог
Флориана пятилась, пока не почувствовала, что уперлась спиной в раму распахнутого окна. За ней, совсем близко, медленно проступал из тумана, окутавшего с утра город шербургский рейд.
- Еще одно слово - и я выброшусь из окна! - проговорила она.
Нервы Джики - вернее, человека, которого Флориана наградила прозвищем "Джики", - были на пределе, раздражение переливалось через край.
- Да я мог бы взять тебя силой! - прохрипел он.
Флориана побледнела, а в глазах ее сверкнула сталь.
- Попробуй!.. Потом я все равно выброшусь на улицу! Да еще заберусь для этого повыше!..
Джики резким движением выключил радио.
- Да послушай меня, в конце-то концов! Мы с Кристиной - просто друзья детства… Вспомни: я же тебе рассказывал о ней! Ну? Курносый нос, веснушки… У нее не осталось ни гроша, и негде было переночевать… Она говорила, что готова пустить себе пулю в лоб, устроить самосожжение…
- И ты ей поверил!
- Но я же верю тебе, когда ты грозишься выброситься из окна!.. Если б ты ее видела! Тощенькая, бледная, растрепанная… Любой человек на моем месте сделал бы то же самое!
- Ну уж, конечно! Любой! Между прочим, я любила тебя только за то, что ты не "любой", считала не таким, как другие! Я и согласилась-то стать твоей пленницей только потому, что ты и сам был у меня под арестом!
Между Флорианой и Джики находился круглый столик, а на этом столике - четыре предмета: хрустальная пепельница, фотография Флорианы в узком черном бархатном платье, Флорианы, к тридцати годам вступившей в лучшую пору своей женственности, ваза с красными гвоздиками и газета с крупным заголовком на первой полосе: "Новое продвижение немецких войск".
Джики затушил в пепельнице сигарету, которой дымил до тех пор. На безымянном пальце его блеснуло странное кольцо в виде змеи.
- Дорогая! - сказал он умоляюще. - Я терпеть не могу таких разговоров, но ведь моя эскадрилья сегодня вечером поднимется в воздух… Меня могут сбить… убить… И если Господь не защитит меня, это наверняка произойдет… А теперь представь себе: жизнь без меня… Ты обо мне не пожалеешь?
- Нет, - ответила Флориана. - Я уже жалею… - И быстро добавила: - Не приближайся!
- Но я же сказал, что…
- Что бы ты ни сказал, - это бесполезно.
- А если я поклянусь, что…
- Ни к чему. Ты уже все испортил.
- Почему? Ничего же не было. Ничего не случилось!
- Для меня - случилось!
- Ах, так? Ну и прекрасно! - мрачно отозвался Джики. Он направился к двери, открыл ее, и проглянувшее сквозь пелену тумана солнце сверкнуло золотом на пуговицах его новенького мундира.
- Берегись!.. Если я сейчас переступлю порог… Если ты позволишь мне выйти за дверь, я уйду навсегда и больше не вернусь!
- И уходи, - откликнулась Флориана. - Можешь не возвращаться.
- Психопатка! - бросил на прощание Джики.
Флориана слушала его удаляющиеся шаги, судорожно вцепившись в деревяшку оконной рамы. Потом отошла от окна, села на диван со скрипучими пружинами. Пружины и сейчас жалобно завыли, но она этого даже не заметила.
В комнату вошла женщина - толстуха-китаянка в простом черном платье. Это была Ти-Мин, кормилица Флорианы.
- Фло'иана, у тебя го'е?
Флориана только кивнула, ответить не хватало сил.
- Он б'осил тебя? - настаивала Ти-Мин.
- Нет, я сама его прогнала.
- Ти-Мин не понимай. Ты его больше не любить?
- Наоборот, - вздохнула Флориана. - Никогда еще я не любила его так, как сейчас.
И в то же мгновение отчаянный вой сирены заполнил комнату.
- Послушай! - простонала Флориана. - Они вернулись! Они опять здесь! - Смертельно побледнев, она поднялась, сжала голову руками. И произнесла тихо: - Уж лучше бы я умерла…
Теперь уже, одна за другой, взревели все городские сирены - точно так же собака, воющая над покойником, будит и заставляет голосить другую собаку.
Ти-Мин, которая была католичкой, перекрестилась и прошептала:
- Во имя Отца, Сына и Святого Духа… Аминь…
Глава первая
Флориана пятилась, пока не почувствовала, что уперлась спиной в раму распахнутого окна. За ней переливался под лучами предвечернего солнца шанхайский рейд.
Она сказала:
- Еще один шаг - и я выброшусь из окна!
Герберт Абоди - человек, подаривший Флориане свою фамилию, - оставался безучастным.
- Подумайте о законах земного притяжения, - спокойно посоветовал он.
Флориана побагровела, а глаза ее стали изумрудно-зелеными.
- Ну и что - законы? Может, вы считаете, я не способна вот так со всем покончить?
Герберт Абоди мягким движением выключил радио.
- Выслушайте меня, по крайней мере! Эта девушка для меня - не больше, чем простая сотрудница… Припомните: я же рассказывал вам о ней - о ее преданности делу, о ее скромности, сдержанности… Нам пришлось задержаться в конторе допоздна. И я не мог отпустить ее домой голодной, когда сам был вынужден ужинать вне дома.
- Ага. И вы хотите, чтобы я вам поверила?
- Но я же верю вам, когда вы всякий раз после обеда куда-то уходите под предлогом того, что заказали ваш портрет!.. Впрочем, чего еще от вас ждать? С каждым днем вы все больше от меня отдаляетесь, все чаще избегаете меня… Ни один мужчина не согласился бы с таким положением вещей!
- Уж точно! Но я-то выходила за вас только потому, что считала человеком, способным принять любое положение вещей! И вам удастся завоевать меня снова только в том случае, если вы научитесь ждать…
Герберт Абоди затушил в пепельнице сигару, рука его чуть-чуть дрожала.
- My dear![My dear ( англ. ) - моя дорогая.] - сказал он с упреком. - Я всегда старался дать вам больше, чем вы могли бы попросить. Я предупреждал все ваши желания, удовлетворял даже самые сумасшедшие капризы… Что еще я могу сделать для вас?
- Сдержать свои обещания, - ответила Флориана. И живо добавила: - Стойте на месте!
- Но мне кажется…
- Вы говорили, что откроете мне мир, что я буду бороздить океаны на всех ваших кораблях. И что? Ваши корабли что ни день уходят в море - и без меня! А я хочу уехать из Шанхая! Мне обрыдло жить в этом городе. Он мне до смерти надоел, я здесь задыхаюсь!
- В таком случае прежде всего порвите отношения с вашим другом Зецким!
- Нет! - отрезала Флориана. - Нет, нет и нет! Я не понимаю, в чем вы можете его упрекнуть…
- Зато я хорошо понимаю, - буркнул Герберт Абоди. Ему плохо удавалось справиться с нервным тиком, из-за которого угол левого глаза неудержимо тянулся к виску. - Я знаю совершенно точно, - до мелочей! - чем я ему обязан, чем мы ему обязаны! Но я спасу вас вопреки его воле. Даже вопреки вашей собственной, если понадобится. Царствование господина Зецкого не будет вечным. Больше того - конец этого царствования весьма и весьма близок…
Флориана внезапно разволновалась.
- Что вы хотите этим сказать? Сейчас же объясните! - выпалила она. - Петр для меня всего лишь добрый друг, может быть, единственный друг. И он талантливый художник!
- Возможно, - уже с порога отозвался Герберт. - Но лично мне не нравятся его картинки. - Он немного поколебался. - Вы ужинаете дома?
Флориана уставилась на свою стоящую на столе фотографию.
- А? Что? Да… Не знаю…
- Ну, тогда… До вечера, надеюсь? Может быть, я приведу с собой Стива…
Флориана слушала его удаляющиеся шаги, судорожно вцепившись в деревяшку оконной рамы. Такие сцены убивали ее. У нее не хватит сил сопротивляться.
Она взяла в руки фотографию, недоверчиво всмотрелась в сияющее личико, поставила рамку на место, перелистала один пестрый журнал, другой…
"Миссис Герберт Абоди - крестная мать Яхт-клуба…"
"Миссис Абоди только что удостоена Гран-при на последнем конкурсе самых элегантных автомобилей…"
"Миссис Г. Абоди, чьи драгоценности застрахованы на сумму более чем в сто тысяч долларов…"
"Миссис Герберт Абоди, которой все в Шанхае завидуют…"
"Неизменно прекрасная миссис Абоди…"
Неизменно прекрасная миссис Абоди…
Рокот мотора, донесшийся с улицы через открытое окно, сказал Флориане, что ее муж завел машину и отъехал от дома.
И тогда - в лихорадочной спешке, ведь необходимо было наверстать потерянное время, - Флориана подбежала к двери и распахнула ее настежь.
- Ти-Мин! Ти-Мин! - закричала она. - Скорее принеси пальто! Я ухожу!
Пробегая мимо зеркала в прихожей, она заглянула в него и увидела молодую женщину с блестящими от возбуждения глазами и горящими щеками. Ей-богу, эта женщина и впрямь заслуживала - во всяком случае, в это мгновение - титула "неизменно прекрасной миссис Абоди"…
Глава вторая
Зецкой был евразийцем, полукровкой, как говорили в Шанхае, метисом: русским по отцу, князю, само собой разумеется, и китайцем по матери, маленькой служаночке, няньке, которую княгиня Зецкая, чересчур уверенная в собственных чарах, имела неосторожность нанять в то время, когда приходила в себя после тяжелых родов.
Статный и красивый той особенной красотой, которую называют "сумрачной" и которая так нравится девяти женщинам из десяти и так не нравится одиннадцати из десяти мужчин, Зецкой вращался в любом обществе, бдительно следя за тем, чтобы были замечены и должным образом оценены его поистине кошачья грация и нарочитая небрежность поз, также позаимствованная у семейства кошачьих. Он не только был незаконнорожденным по происхождению, он был ублюдком по своей сущности, а главным образом, как утверждали многие, по полному отсутствию щепетильности, склонности к обману и мошенничеству и природной аморальности. Впрочем, что касается последнего, даже наиболее информированные из хулителей могли выдвинуть по отношению к нему лишь одну претензию: умение извлекать доходы из неизвестных источников. Наверное, он был все-таки более или менее приличным портретистом, и многие женщины, которые закрывали перед ним двери своих гостиных и отворачивались, встречая на улицах европейского квартала, чтобы не пришлось с ним здороваться, бегали к нему тайком на сеансы в надежде, что он напишет хороший портрет. Однако, несмотря на то, что попойки в кабачке под названием "Давай-ка пошалим", где он показывался ежевечерне или почти каждый день, должны были ему обходиться в немалые суммы, - никак не меньше тех, что приносили самые высокооплачиваемые картины, - разве не позволял себе художник роскоши отказываться от заказов? Разве не отклонял просьбы дам, стремящихся ему позировать, под ничего не значащими и даже весьма обидными для них предлогами, разве не перечислял недостатки внешности бедняжек с едва прикрытым насмешливой слащавостью бесстыдством?
Зецкой жил в самом центре бывшей французской колонии, в квартире на верхнем этаже, откуда открывался прекрасный вид на сады Ку-Ка-За.
Когда Флориана около пяти вошла в мастерскую, Зецкой в шелковом балахоне стоял у мольберта, а хрупкая китаянка Твен-Квин, которую он перекрестил в Лотос, склонилась в уголке над чашками, от которых исходил тонкий аромат отличного чая.
- Привет, Sweety![Sweety (англ.) - конфеты.] - не оборачиваясь, произнес Зецкой. - Что-то вы запоздали…
- Сама знаю, - сухо ответила Флориана.
Лотос, бросив чайники с чашками, засуетилась вокруг гостьи: помогла снять пальто, протянула ручное зеркальце.
- Спасибо, Лотос, - кивнула Флориана.
Лотос полуприсела в европейском книксене, ее личико цвета слоновой кости не выразило никаких чувств.
Зецкой, казалось, был по-прежнему целиком поглощен картиной, над которой работал.
- Знаете, что мне всего труднее дается, Sweety? - спросил он вроде бы без задней мысли. - Ваш рот. А я-то меньше всего беспокоился по этому поводу…
Флориана подошла к художнику и положила руку ему на плечо.
- Петр, я места себе не нахожу от тревоги. Моему мужу, кажется, все известно о наших отношениях.
- А разве мы не подозревали? - удивился Зецкой. Он разогнулся, поцеловал ладонь Флорианы, чуть задержав руку молодой женщины у своих губ. - Если не ошибаюсь, он уже пробовал намекать на это и прежде.
Флориана почти грубо выдернула руку.
- Какие там намеки, Петр! Только что между нами произошла безобразная, чудовищная сцена! Он знает, что мы постоянно встречаемся. Он… он дошел даже до того, что стал угрожать вам…
- Ах, как это меня огорчает, - начал Зецкой тоном человека, которому сообщили, что он унаследовал миллион. - Нет, на самом деле, я ужасно, ужасно огорчен. Я так высоко ценю вашего мужа…
- Но беда в том, Петр, что мой муж отнюдь не так высоко ценит вас! Скажите-ка мне… Не совершали ли вы - в обозримом прошлом - чего-то такого… ну, каких-то неподобающих поступков, хотя бы одного, который и теперь можно поставить вам в вину?
Зецкой пожал плечами.
- Я не убивал своей матери, если вы это имеете в виду. Лучшее тому доказательство - то, что она до сих пор жива. А что до князюшки, моего отца… Скорее он убил бы меня, чем наоборот. Чашечку чаю?
- Нет, спасибо.
Зецкой стоял перед ней - очень худой, очень высокий, казавшийся еще выше из-за длинной шелковой блузы, ниспадавшей с широких плеч прямыми складками.
- Разоблачайтесь! - бросил он.
Флориана огляделась вокруг.
- А куда подевалась ширма?
- У меня были долги.
- Я предпочла бы переодеться в другом месте.
- Как угодно… Лотос!
Китаянка едва успела присесть. Секунда - и она снова была на ногах.
- Вы получили… получили… - начала Флориана.
Зецкой покачал головой.
- Не раньше, чем завтра или послезавтра. "Лиззи Торнхилл" была досмотрена, - добавил он тихонько.
- Но, Петр!
- Знаю, знаю… - отозвался Зецкой. - Поторопитесь, световой день кончается.
Лотос невозмутимо ждала, держась за ручку двери, ведущей в спальню. Взгляд служанки казался непроницаемым, и Флориана знала, как трудно его разгадать. Доказательством могло послужить то, что она нередко размышляла о нем. Такой темный, такой пристальный, такой настойчивый взгляд. Взгляд человека неудовлетворенного, неутомимого, чего-то поджидающего. Именно потому Флориана никогда не забывала говорить китаянке: "Спасибо, Лотос"…
Когда молодая женщина появилась снова - с распущенными, разбросанными по плечам волосами, в шелковом платье, напоминавшем блузу художника тем, что складки спадали вниз подобием водопадного каскада, - она с порога проговорила:
- Петр…
- Да знаю же, знаю! - снова повторил портретист, теперь уже не скрывая раздражения. - Вас тяготит ожидание. Но теперь это вопрос часов. "Мэри Конрад" придет завтра… Чашечку чаю?
Флориана села, помолчала, потом неожиданно взорвалась:
- Сколько раз надо вам говорить, что нет, нет, нет! Сколько раз надо повторять, что я ни-ког-да не пью чай!
Зецкой повозил кистью по мелу, затем погрузил ее в свинцовые белила: он очень любил смешивать краски, даже те, что смешивать было не принято.
- Повторяйте всякий раз, как я вам его предложу! - усмехнулся он. И добавил: - Разомкните губы. Рот должен быть таким, будто я сейчас вас поцелую.
Глава третья
Добравшись до дома 114 по Нанкин-Род, почтальон свернул направо и углубился под сводчатую арку, где было темно и холодно, как в пещере, и это ощущалось особенно сильно, поскольку составляло резкий контраст с оставшейся снаружи гнетущей жарой. Таким образом, почтальон оказался в самом центре обширных владений конторы, принадлежавшей Абоди, Лоуренсу и К° и скромно именовавшейся "Импорт-экспорт". Здесь, отделенная от посетителей длинной деревянной стойкой, трудилась добрая сотня клерков: скрипели перья, трещали пишущие машинки, тревожно и жалобно звучали телефонные звонки, и все это сопровождалось не умолкающим ни на секунду гулом разговоров на всех языках мира.
Почтальон подошел к дежурному в униформе, сидевшему за маленьким столиком у входа, и вывалил перед ним такую огромную кучу писем и пакетов, что после этой операции его вместительная сумка оказалась почти пустой.
- Шестичасовая почта… Пусть господин Чен подпишет вот тут, - сказал почтальон с сильным китайским акцентом, но не допускающим возражения тоном, и ткнул пальцем в раскрытый регистр.
Дежурный отправился за требовавшейся от него подписью, потом, получив ее и отпустив почтальона, приступил к предварительной сортировке корреспонденции, то есть разделил ее на три груды: писем, пакетов и бандеролей.
Минутой позже он уже стучал в застекленную дверь с табличкой "Экспедиция", а чуть позже, проникнув в находившуюся за этой дверью комнату, украшенную географическими картами, выкладывал веером письма перед толстяком, который буквально лежал брюхом на вечерней газете, вычитывая там биржевой курс.
- Шестичасовая почта, господин Абель.
Господин Абель испустил грозный рык (при этом пепел с его сигары засыпал всю газету), пометил на листе нужные ему данные и только после этого занялся разборкой.
- Та-ак… Господину Г. Абоди… Абоди, Лоуренсу и К°… Мистеру Абоди… Мистеру Чену… Абоди, Лоуренсу и… ("Фелипе Макинчао… Заказ на цинковые белила…") Мистеру Лоуренсу… ("Это подождет…") Мистеру Абелю… ("Это мне! Из Кутинко, наверное? Ну, естественно!") Абоди и Лоуренсу… ("Письмишко из Лондона. Компания Лорримера") Господину Абоди… Месье Алкану… Месье Мэтришу… ("А вот это, по-моему, опять счетец!") Абоди, Лоуренсу и К°…
Когда все письма были распределены, мистер Абель позвонил.
- Шестичасовая почта, - без всяких комментариев сказал он вошедшему служащему.
Служащий, миниатюрный китаец в очках, нагрузился стопками корреспонденции, прошел через большой зал со столами чиновников и остановился перед высокой, тоже застекленной дверью директорского кабинета. Постучал и сразу вошел.
- Шестича… О, извиняюсь, извиняюсь, - забормотал он, замирая на месте. - Но Чунг постучал!