Машина вышла на улицу Горького. Утро было серенькое, хмурое, а сейчас разведрило, верхи зданий косо освещало солнце, стекла сверкали, оттого и внизу, на тротуарах, просторных до часа "пик", в легкой весенней тени казалось солнечно.
Красив и величествен был ярко освещенный солнцем красный Кремль на синем небе. Вадиму редко приходилось видеть его в эти часы.
Утром он выходил из метро спиной к Кремлю, да и солнце не бывало еще таким обильным. В седьмом часу вечера, если удавалось вовремя уйти с работы, в русле улицы становилось так тесно, что как-то не поднимались уже глаза на Кремль.
Вот и Кремль остался позади, по набережной Володя поднажал и тотчас схлопотал угрожающий жест жезла постового.
- Ты по городу-то полегче, - напомнил Вадим.
В городе и милиция городская. Область московским постовым не указ. Может и такой старательный найтись, что из принципа задержит: дескать, что нам ваши областные капитаны.
Задержка в расчеты Вадима не входила, не столько даже из-за потери времени (пусть Карунный подольше подождет, пусть), сколько из-за того, чтоб не сбить состояние ровное, даже спокойное, в котором он сейчас пребывал.
Они вышли наконец за черту города, и Володя отвел душу, поднажал. Какой-то "МАЗ" с прицепом, вольготно и неторопливо тащившийся по середине проезжей части, долго и нахально не желал потесниться, невзирая на короткие просьбы-гудки.
А чего ему бояться, этому "МАЗу", его никто не столкнет, не поцарапает, к нему под прицеп чуть не вся "Волга" влезет.
Володя обозлился, включил сирену. "МАЗ" спохватился, как базарная баба-спекулянтка, метнулся к обочине, только что подола не подобрал.
Разговор с Галушко несколько отвлек, притушил приподнятость настроения, но вместе с тем прибавил не то чтобы решимости перед предстоящей бескровной, жестокой схваткой - и того и другого и до Галушко хватало. Прибавил он уверенности в крайней необходимости всего, что надо сделать.
В самом деле, доколе? Вадиму запомнились браконьеры на могиле бандита. А не слишком ли многое стали мы прощать?
- Не торопитесь, что ли, Вадим Иванович? - спросил Володя.
Вадим понял вопрос. Если не торопиться, так почему не поездом? Вместо объяснения он молча похлопал по портфелю.
Порохов начался пригородами, дачными местами, почти повсеместно одинаковыми. В садах и палисадниках небывало буйно цвела сирень. Но кусты-букеты загораживали окна сельских домиков. Когда приходилось притормаживать, в кабину через полуопущенные стекла заплывал густой аромат, а у кустов стоять, наверно, голова закружится.
Потом потянулись тоже повсюду похожие дома, дома-башни… Володя на ходу помахал рукой постовому. Это была уже область, как говорится, своя епархия, машина их была знакома каждому милиционеру. Володя поэтому считал особым шиком ездить по Подмосковью, как говорится, на пределе, но без сучка, без задоринки.
Отдел внутренних дел города располагался в недавно отремонтированном здании, во дворе виднелись мотоциклы, в окнах цветы. Начальник ОВД - старый работник милиции, в войну командовавший в этих местах партизанским отрядом, любил культурное оформление. Во двор выходило зарешеченное окно камеры предварительного заключения.
Вадим почти физически ощутил холодок нетерпения, взглянув на это окно. Как только машина, круто затормозив, остановилась, к ним подошел Игорь, куривший на скамеечке у входа в здание. Подошел вразвалочку, неторопливо, развернул локти, оперся на опущенное стекло, сказал:
- Здесь.
Володя знал, что придется ждать. Достал с заднего сиденья учебник и мгновенно погрузился в него. Весенняя сессия в автоинституте приближалась неумолимо.
Вадим взял портфель, вместе с Игорем они не спеша поднялись по трем ступенькам подъезда, прошли между каменными вазами, в которых пышно цвели анютины глазки, и вошли в отдел.
Вадима ждал инспектор угрозыска капитан Новиков, выросший в инспектора из постового милиционера, заочно завоевавший высшее юридическое.
Новиков был моложе Вадима года, наверное, на три, но опыта оперативной работы ему было не занимать стать. Чельцов его отлично знал, очень ценил и, случалось, посылал для помощи в другие отделы. Новиков выглядел и держался старше своих лет, хотя был приветлив, общителен и на шутку шел охотно.
Просто у него была большая семья из старых и малых, образование и передвижение в званиях дались нелегко, наверно, оно и сказывалось. Ему бы просто не пришло в голову дурачиться по телефону, как Карпухину, но ведь Карпухину-то, сыну высокообразованных родителей, институт легче дался. Вадиму иногда, грешным делом, думалось, что Карпухин на юридический пошел только потому, что на вступительных математики не требовалось.
- Здесь, - так же, как Игорь, успокоил Новиков Вадима, едва тот вошел к нему в кабинет (цветы на окнах, дощечка под стеклом, все как быть следует). Оба тотчас закурили. У Новикова на столе сидел черный галчонок с разверстым клювом. Вадиму он протянул на дерматиновый диван круглую пепельницу.
Новиков говорил ровно, как по бумаге читал:
- Приехал с модным портфелем. На ящик плоский похож, уж не знаю, что в него влезет. Сошел с платформы. Прошел через вокзал. На площади около выхода встретились пьяные. Ну, не пьяные, выпивши. Задели его. Даже не его самого, просто по портфелю проехались. Прицепились, но не дрались. Замах только сделали, с рубашки пуговицы спустили, удара не было. А он дал. Хорошо дал. С ног сбил. Блямбу хорошую поставил. Силенка есть и уменье. Задержали всех. Сидит один. Часа полтора, - Новиков взглянул на часы на руке, - да нет, пожалуй, уж к двум близится, сидит.
- На завод звонил?
- А как же. Сейчас же предъявил удостоверение, потребовал телефон. Номер взяли ребята, сказали - позвонят, а ему, дескать, положено сидеть, начальство ждать.
- Спокоен?
- Да не сказать, что беспокоен. Обещал, конечно, что, если задержим, неприятности нам будут. Ну да ведь это все обещают, нам не привыкать. Пятнадцать-то суток, между прочим, он заработал честно. Парня он хорошо приложил. Самбо знает.
- Знает, - подтвердил Вадим. - Он тебя видел?
- Зачем ему меня раньше времени видеть. Ему сказано: ждать.
Вадим докурил, медленно придавил в пепельнице окурок. Посмотрел на бойко цветущий на окне бальзаминчик, щедро облитый заходящим солнцем. Прикинул расположение окон - в камере должно быть светло. Ему нужен свет, как можно больше света. Сдул пепелинку со своей снежно-белой водолазки.
- Значит, так сделаем, Дмитрий Иванович. Ты - начальство. В форме. Первым войдешь. Твое дело - нарушение, непорядок на улице. Но на завод ты по его просьбе, ясно-понятно, звонил. Тебя, допустим, на местный завод, куда он в командировку ехал, отфутболили. Я войду с тобой, но, может, я с этого самого завода, выручать его пришел. Ясно?
- Ясно, - сказал Новиков. - Подожди, бланк протокола возьму. Порядок так порядок.
Он взял телефонную трубку, позвонил в дежурную часть, сказал, что на час, наверное, отлучится. В отделе будет, но чтоб не искали, не беспокоили. Положил несколько бланков в папку, папку - в руки, открыл форточку - дым выпустить, и они пошли. Новиков впереди, Вадим с портфелем сзади.
Между прочим, именно этот, представительный, толстой кожи, солидно раздутый портфель непредугаданно и сразу расположил к нему Карунного. Карунный поверил, что этот спортивного вида, в модерновой водолазке парень не из милиции, а пришел, очевидно, его выручать.
Не обратив никакого внимания на Новикова, поверх его фуражки, он немного сконфуженно и обрадованно улыбнулся Вадиму. Чуть подмигнув, улыбнулся ему и Вадим.
- Придется побеседовать, - безликим голосом сказал Новиков, усаживаясь на табуретку перед деревянным столом и доставая из папки бланк.
Вадим видел Карунного только один раз ранней весной около сквера, где нашли монеты. Карунный был тогда в шапке, и не выделялись так явственно тяжелые, мощные челюсти.
Странное лицо. Жевательный аппарат преобладает надо лбом, над всей верхней частью. Плечи мощные, на пальцах правой руки свежая ссадина. Новиков прав, сила есть, парню навесил крепко. На вопросы отвечает терпеливо, без виноватости, но и без задира. Знает, что на пятнадцать суток не посадят, птица крупная.
Спокойно объясняет: портфель, дескать, берег, документация важная. Ерунда, милый, ерунда! И послан ты по пустячному делу, и важную вашу документацию так не возят. Новиков молодец, помаленьку теплеет, вот пошутил даже. Есть контактик. Карунному можно думать, сейчас и кончится все, и отпустят.
Именно с таким выражением - погоди, дескать, сейчас! - Карунный еще раз коротко взглянул на Вадима.
Он совсем успокоился. Он позволил себе даже посмотреть на часы в широком кожаном браслете, чуть поднять брови и покачать головой.
Он сидел как раз против окна, в которое широким потоком вливалось закатное солнце. В потоке этом неспешно плыла тополевая пушинка.
- Ну что ж, - проговорил сидевший против Карунного Новиков, пододвигая к нему протокол и ручку.
Карунный чуть улыбнулся, пожал плечами. Ручки Новикова не взял. Привычным движением достал свою из кармана пиджака. Толстую, не нашу, с разноцветными стержнями. Не читая протокола, привычно, как на деловой бумаге, поставил свою подпись. Не глядя, вложил ручку обратно в карман и теперь уже открыто дружелюбно посмотрел на Вадима.
Новиков поднялся. Вадим шагнул к столу. Портфель его был давно расстегнут, правая рука - в портфеле. Одно движение, и - на стол хлынул водопад рублей. Тех самых, самодельных, фальшивых.
- Ну, а с этим как?
Прозвенев тускленько, последние монеты не удержались на столе, бросились врассыпную по полу и затаились по углам.
Карунный и Вадим стояли друг против друга. Вадим смотрел только на Карунного. Карунный только на монеты. Он был освещен солнцем, бесстрастным вечерним солнцем, и было видно, как мгновенно и страшно он побледнел.
- Я думал, что это все… в общем… забыто!
Вадим почувствовал неимоверную усталость, как после выжима штанги. Подавил в себе вздох облегчения, потому что переводить дыхание было еще рано. Это еще первый шаг, еще ничего не сделано, не закреплено. Нельзя ждать, пока Карунный придет в себя, подумает об адвокатах, о многом подумает…
Новиков стоит со своей папочкой, с протоколом о драке, по которому Карунному приходится пятнадцать суток. Хорошо стоит, пусть стоит.
Вадим пододвинул табурет, резко сдвинул, освобождая стол, мешавшие теперь монеты. Рублики ринулись со стола, ища спасения, но бежать им было некуда. Карунный глянул на них с омерзением и страхом, как смотрят некоторые люди на крыс.
- Садитесь! Говорить будете?
Карунный сел. Стал говорит все. Нижняя тяжелая челюсть его чуть подрагивала, но бледность уже уступала обычному цвету лица.
По науке если, то рекомендуется свободный рассказ. Ну, пусть будет свободный, хотя лучше бы и без свободного.
Что могло быть неожиданным? Только наличие сообщников. Их, как и думал с самого начала Вадим, не оказалось. Не нужны они были этому грамотному и располагающему возможностями инженеру. Он все мог сам. И по образованию, и по месту работы. Он сам и обходился.
Одного не мог пока понять Вадим: откуда взялась кучка рублей на газоне?
- …когда жену задержали и привели в ваш отдел, она страшно испугалась. Да, она обо всем знала, но всегда боялась, и я ей обещал… Насчет последних рублей она не знала. Она прибежала домой, нашла еще монеты и вышвырнула их в форточку. Накануне выпал глубокий снег, и найти их практически было невозможно. Да если искать, само по себе могло возбудить подозрение… Окна же кругом. Идиотский поступок!
Когда Карунный произнес эти слова, Вадим даже оторвался от протокола, который вел с быстротою максимальной, чтобы взглянуть на Карунного - такая уже вполне трезвая злоба прозвучала в его голосе.
"Ну так и есть, он уже опомнился, уже думает, прикидывает. Идиотский поступок… Он уже не понимает, как мог так легко расколоться".
- Читайте! Подписывайте. Нет, каждую страницу. Так.
Карунный был оставлен в хозяйстве Новикова до завтра. По закону в течение строго определенного срока должно быть предъявлено обвинение. Не предъявите - извольте освобождать. Ну, ничего, до завтрашних шестнадцати часов предъявим.
Сейчас Вадиму некогда было возиться с самим Карунным, ему нужен был обыск, нужны были вещественные объективные доказательства признательных показаний.
Спору нет, хорошо, отлично, великолепно, черт возьми, что они есть вот здесь, в портфеле, в соседстве с рубликами, которые помог собрать с пола камеры предварительного заключения Новиков. Но грош будет цена этим показаниям, если Вадим не подкрепит их вещественными доказательствами. Этот тип с мощным жевательным аппаратом немедленно откажется от всего, еще заявит, что силой вынудили. Он уже пришел в себя к концу допросов. Насчет штампа сказал, что уничтожил, а так ли?..
Спокойно выйдя из КПЗ и сделав несколько размеренных громких шагов по коридору, уже с лестницы Вадим сбежал. Увидев его, Володя сунул под сиденье учебники. Можно считать, билета два-три он сегодня наверняка подготовил.
- Теперь жми, Володя, - попросил Вадим. Откинувшись на мягкую спинку, он позволил себе закрыть глаза, расслабиться. Сейчас это было уже можно. И очень нужно.
Опытный Володя, покосившись на Вадима, ни о чем его не спросил, но сирены на шоссе не жалел, машины шарахались от них, и до города они доехали быстро. Вадим не открывал глаз, но не спал. До сна ему было еще далеко.
Он не рассчитывал застать в управлении Бабаяна, но тот был у себя. Ждал Вадима? Нет, он так не сказал.
Он нетерпеливо прочел показания Карунного.
- Санкцию на обыск сегодня получить не успеем.
- Все равно.
- Нарушение?
- Нарушение.
За нарушение Вадим тоже мог ответить, но это было уже каплей осложнений по сравнению с тем штормом, который мог бы обрушиться на него, если бы…
- Вот так, - сказал Бабаян, обхватив себя ладонями за локти. Пиджак за его спиной был надет на стул, в белой рубашке он казался моложе. Совсем как Вадим, если б не глаза. - Вот так, в таком плане и в таком разрезе. Считай, отбились, и звездочки твои целы. Ну, а если б, теоретически говоря, не пошел он на раскол? Ведь мог ты рассыпать свои заветные рублики, а он мог пожать плечами да спросить, что это за базар?
- Теория мертва, но вечно зелено древо жизни, так вроде?
Вадим видел: Бабаян доволен. Пока все шло по плану, все шло в цвет. А как могло бы быть? Ну что ж, их работа - без гарантий. В их работе гарантирован только риск.
- Кого берешь с собой? - спросил Бабаян. - Игорь здесь.
- Игоря. Понятых там возьму. Знато бы дело, санкцию бы на обыск взять. Прямо бы оттуда и махнули.
- Не нахальничай! - строго сказал Бабаян, но он понимал, что Вадим шутит. Ни тот, ни другой не страдали суеверием, однако ж, наверное, и Бабаян на месте Вадима не заготовил бы заранее санкцию, сколько бы ни был уверен в успехе задуманного.
Через десять минут Вадим с Игорем летели в Новогорск уже на другой, дежурной машине. Хотели заехать в магазин, купить что-нибудь поесть, но в Новогорск очень торопились, а когда возвращались, уже начинался рассвет.
От штампа нашли несколько деталей. Вадиму помог прошлый опыт металлиста, а то можно бы и не распознать детальки в ворохе металлического хлама. Но тем не менее детали нашлись. Не все, значит, уничтожил.
Металлическую пыль обнаружили на бритвенном приборе.
В управление Вадим вернулся, когда было уже светло.
Странно устойчивы в человеке бессмысленные, казалось бы, привычки. Войдя в вестибюль, измученный и голодный до тошноты, он, как всегда, машинально взглянул на нижний угол мраморной доски. Взгляд его споткнулся: не было привычных голубых ручейков, на их месте стояло золотом: "Младший лейтенант Зотов…"
Кто-то ночью вырезал это имя. Что ж тут было удивительного? Вадим просто не задумывался. Конечно же ночью высекают эти имена, а не днем, когда ходят люди.
Если бы он был в форме, он, наверно, снял бы фуражку перед этим последним именем. Оно запало в память, как будто было связано с чем-то родным. Может быть, потому, что Галушко упомянул погибшего рядом с Никитой. Или потому, что и Никита, и Зотов учились в школе у Борко?
Вадим прошел по тихому пустому коридору. Из их отдела сегодня никто не дежурил. А те, из других отделов, кто сегодня дежурные в оперативной группе, либо на месте происшествия в каких-нибудь Люберцах, либо спят мертвым сном на раскладушках. Может, у кого и есть что пожевать, да будить негоже. Сколько раз клялся вовремя покупать…
Ладно. Через четыре часа милостью божьей начинается рабочий день, но четыре часа поспать - сила.
Вадим запер в сейф портфель, принес раскладушку, байковое одеяло, думку, старый лыжный костюм, который хранился на нижней полке шкафа, водолазку развесил на стуле, куртку свернул под голову - не любил спать низко, лег - и как провалился, как под наркозом, мгновенно и без снов.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
"…Вы должны помнить: вы родили и воспитываете сына или дочь не только для вашей родительской радости. В вашей семье и под вашим руководством растет будущий гражданин, будущий деятель и будущий борец. Если вы… воспитаете плохого человека, горе от этого будет не только вам, но и многим людям и всей стране.
…Не думайте, что вы воспитываете ребенка только тогда, когда с ним разговариваете, или поучаете его, или приказываете ему. Вы воспитываете его в каждый момент вашей жизни…"
- Верно! - вслух подтвердила Вика, словно бы Макаренко лично явился в детскую комнату милиции за этим подтверждением.
Она помассировала левой рукой замлевшие от долгого писания пальцы. Цитаты - одна одной краше, но длинны, спасу нет. А как сократишь, если все верно и всего жалко?
Тетрадка с записями пухла и пухла, и это было приятно Вике, потому что записи велись сверх программы, не по обязательной литературе. В красную "бархатную" тетрадку цитаты вписывались из самостоятельно выбранных книг, и свидетельствовали самой Вике, что читает она не только обязательное, и многое сверх того.
Года три-четыре тому назад Вика, наверное, очень удивилась бы, узнав, что педагогическая деятельность ее начнется с милиции. Пусть в детской комнате, но все-таки в милиции. Ей всегда казалось, что милиция - это штраф, ловля воров и автомобильные катастрофы. Теперь ей кажется, что главное в милиции - это детские комнаты и борьба с правонарушениями среди несовершеннолетних. А самое главное - профилактика, ранняя профилактика. Так называется то, что она делает. Нет, еще не делает. Учится делать.
Вика перечитала длинную выписку из Макаренко. Конечно же не для ребят припасались эти выписки. Бить ими следовало по родителям, по разным комиссиям, иногда и по руководителям предприятий.
Это просто удивительно, как действует на многих людей цитата. Скажи те же слова от себя - слушать не станут, а со ссылкой на авторитет - совсем другой резонанс.
Однажды Вика схулиганила. Выдала слова Оскара Уайльда за высказывание Энгельса. И дуболом из ЖЭКа с важным видом закивал. Сказал:
- Как же, как же, мысль широкоизвестная.
Он измучил Вику, этот дуболом. Никак не хотел помочь с организацией спортплощадки во дворе, где ребятам буквально шагу не дают ступить пенсионеры.